Егерь донес коменданту расквартированной в деревне Миншенвальде воинской части. Тот доложил по инстанции, и сообщение быстро дошло до командующего войсками группы армий "Центр" в Восточной Пруссии генерал-полковника Ганса Рейнгардта. Тот приказал выделить два батальона пехоты для захвата нашей группы. Но нам удалось уцелеть. Они схватили только смертельно раненного Юзика. Он тут же умер. Фашисты глумились над трупом. Повесили его сначала за шею, потом обрезали петлю и повесили вниз головой. Егерь с гордостью рассказывал всем о своем "подвиге". Он получил благодарность и премию от властей.
Узнали мы у Шиллята и то, что построили немцы на пути к "Трем кайзеровским дубам", там, где, напоровшись на часового, отбился во время перестрелки Иван Громов. Там в одном квартале был устроен склад артиллерийских снарядов, а рядом, в другом, - склад горючего. Шиллят хорошо разведал этот важный для бомбежки объект и начертил схему расположения складов.
За два дня до нового года к нам на чердак поднялся обрадованный хозяин.
- Геноссе! - воскликнул он. - Солдаты от нас уехали, в доме остались только я и "муттэр". Давайте вместе встретим Новый год. Райчук придет.
Так перед новым 1945 годом мы собрались с нашими немецкими друзьями за праздничным столом. "Муттэр" спекла пироги, поджарила свинину. Август принес из кладовой настойку. Пришел Райчук. Между нами было полное доверие, теплые, товарищеские отношения. Не было только торжественности, праздничного настроения. Шла война, и каждый был обеспокоен чем-то своим. "Муттэр" все вспоминала Отто, которого послали на фронт. С дороги он прислал одно письмо. И теперь о нем ничего неизвестно. Никто из нас не знал, что принесет завтрашний день. Одно было только ясно - новый год принесет конец войне.
Когда стрелки накрыли одна другую на цифре двенадцать, мы подняли свои рюмки с вишневкой. Можно было это сделать под звон Кремлевских курантов, но мы не рискнули разворачивать нашу радиостанцию.
- За победу Красной Армии! - произнес тост Шиллят.
За столом вели отнюдь не праздничный разговор. Райчук горевал, не зная, что делать, если поступит приказ об эвакуации. Семья у него большая. Землянку в лесу он не построил - болел. Не сделал этого и Шиллят - был в фольксштурме.
- Мы с "муттэр" решили никуда не двигаться. Если выгонят из дому - переждем в лесу, пока прокатится фронт.
В эту же ночь кое-что новое выяснили у наших друзей об устройстве обороны на Земландском полуострове, севернее Кенигсберга.
Дня через три к Шилляту прибежала одна из дочерей Райчука. Она была сильно взволнована. Оказывается, полиция производит обыски на хуторах, которые поближе к лесу, - ищет русских пленных, сбежавших во время перевозки их отсюда в глубь Германии.
Шиллята это тоже встревожило: можно было предполагать, что не обойдут и его дом. Он запряг лошадь в повозку, мы легли на ее дно, а сверху прикрылись соломой. Так мы выехали в лес. В безлюдном месте Шиллят дал нам сигнал вылезать.
- Как только тревога уляжется, приду за вами в квартал № 252,- пообещал он.
- Может, нам попробовать самим перейти фронт, - поделился я своей мыслью с "партайгеноссе".
- Ни в коем случае не делайте этого, - разубеждал он нас. - Солдат кругом полно. Холод, следы. Я полагаю, ждать осталось недолго. Лучше переждать здесь - иначе пропадете и вы и все то, что мы смогли собрать.
Мы начали углубляться в лес. Сначала шли по целине, встречая только следы диких кабанов, лосей, косуль. Но за одной просекой по снегу были видны человеческие следы, они шли параллельными цепочками.
- Прочесывали, - заметил Генка.
Я пригнулся и по-охотничьи пощупал, свежи ли они.
- Затвердели уже - старые следы, - пояснил я Генке. - Оно и лучше, что была проческа, - теперь и наши следы не будут заметны среди этих.
Вечером подошли к землянке. Дул колючий северный ветер. Вершины деревьев качались, шумели. Забираться в холодную землянку не хотелось. Судя по следам, немцы не обнаружили ее во время прочески - прошли мимо. Прожили три дня, подкрепляясь хлебом и салом, которые дал нам на дорогу заботливый хозяин. Воды не было - утоляли жажду снегом.
На четвертый день пришел "партайгеноссе".
- Хватит мерзнуть - пойдем ко мне. Я приготовил для вас за эти дни такое местечко, что ни один полицай не пронюхает.
- У вас был обыск? - поинтересовался я.
- Нет, - бодро, с оптимизмом ответил Шиллят. - Мой дом дал Гитлеру эсэсовца Отто. Получается, что теперь это надежный дом.
Шиллят действительно приготовил нам убежище на чердаке под толщей соломы. Незаметный вход был проделан как с чердака дома, так и из сарая, над яслями коня. Из сарая имелась дверь в гумно, из которого можно было свободно выйти в поле и дальше - в лес.
В тайнике мы прожили еще несколько дней. Хозяин приносил нам пищу с неизменными словами: "Это вам прислала "муттэр"".
Долгожданный день наступил 13 января. Мы спустились в сарай и почувствовали, как под ногами дрожала и гудела земля.
Возбужденный прибежал к нам Шиллят, а за ним и "муттэр".
- Началось! - воскликнул он.
- Быстрее бы все это пронеслось, - зашептала "муттэр", - господи, убереги моего Отто!
Артиллерийская канонада не стихала более часа. Когда она кончилась, начало светать. Мы залезли на чердак и начали через щели наблюдать за шоссе, которое проходило от нас на расстоянии километра, за лесничеством, и хорошо просматривалось.
Только к вечеру началось движение. Сплошным потоком потянулись на запад высокие военные фуры, обтянутые брезентом. В повозки были запряжены толстозадые битюги. Шли и ехали на велосипедах беженцы. Этот поток не прекращался неделю. То и дело появлялись в воздухе наши штурмовики. Они висели над шоссе, громя колонны войск, автомашины, танки. Высоко в небе шли на запад тяжелые бомбардировщики. Их сопровождали истребители.
18 января в дом Шиллята зашел солдат. Это был его надежный "геноссе", как он сам сказал. Рота, в которой он служил, понесла потери, и остаткам ее было разрешено отступить за реку Дайме. Шиллят привел этого солдата к нам в сарай.
- Это парашютисты, разведчики Красной Армии, - сказал ему хозяин, показывая на нас. - Оставайся вместе с нами, переждешь день-два. - И, уже обращаясь к нам, добавил: - В Гумбинене и Инстербурге уже Красная Армия.
Солдату было на вид не менее пятидесяти лет. Он был одет в измазанный, видавший виды, белый маскировочный костюм. Таким же белым материалом была обтянута и его каска. Солдат устало поставил винтовку к стене, не спеша достал измятую пачку сигарет. Давно не бритый, с воспаленными от бессонницы глазами, он осмотрелся, чтобы где-нибудь присесть. Но ничего такого рядом не оказалось. Он долго молчал, раздумывая, что ответить на предложение Шиллята.
- Можно было бы остаться и у тебя, Август, - наконец хриплым голосом заговорил он. - Но я пойду за Дайме. Там мой дом, семья. Попытаюсь остаться с ними, если застану дома.
- Ты можешь что-либо сказать красным разведчикам? - спросил его Шиллят.
- Что сказать? Идут очень тяжелые бои, и армия несет большие потери. В нашей роте осталось меньше половины. У артиллеристов не хватает снарядов, у танкистов - горючего. Армия наша побеждена, но она сопротивляется.
- Вы можете назвать нам свою армию? - спросил я.
- Хотя и считаю, что немцы проиграли эту войну, но содействовать этому не хочется, - солдат посмотрел на нас исподлобья, погасил окурок. Установилась неловкая тишина.
- Что же, тебя можно понять, Фриц, - только теперь Шиллят назвал его по имени. - На этом никто не будет настаивать.
- Отступает 26-й армейский корпус, - неожиданно ответил солдат. - Если это важно для вас.
- Он разбит?
- Не знаю. Бои продолжаются. Их ведет также третья танковая армия. - Фриц дал понять, что он сказал все, что мог.
- Тебе лучше остаться здесь, - настаивал Шиллят. - Ты же сам сказал, что война проиграна.
- Я хочу быстрее узнать, что с семьей. - Он кивнул нам на прощание, пожал Шилляту руку и подался к шоссе, по которому шли отступающие гитлеровские вояки.
- Не нужно так рисковать, - говорю Шилляту, когда солдат скрылся.
- Не волнуйтесь. Он - мой друг. Я ему верю. Сейчас он только беспокоится о своей семье.
19 января Гитлер отдал приказ своим войскам уничтожать военные, промышленные и хозяйственные объекты, средства транспорта и другие ценности на территории Германии.
Началась эвакуация населения. Приказ об эвакуации касался всех, в том числе и Шиллятов.
В этой неразберихе уже никто не обращал внимания на то, что он дезертировал из фольксштурма.
- Никуда я не поеду, - сказал он нам. - Нацисты приказывают немцам защищать каждый дом - вот я надену форму со свастикой и буду как фольксштурмист защищать свой дом, - не без иронии говорил он.
Двадцатого января фронт оказался у деревни Миншенвальде. Слышна была пулеметная стрельба. "Муттэр" с нетерпением ждала, что вот-вот появится Отто и останется дома. Вечером 21 января гитлеровцы оттянули по шоссе в лес артиллерийский гаубичный дивизион, на запад прошло десять танков, окрашенных в белый цвет. Следом в беспорядке хлынула пехота. Саперы взорвали на шоссе небольшие мостики, которые нам были видны.
Наступила короткая пауза. Внезапно тишину нарушил одиночный артиллерийский выстрел.
- Я знаю, где остановилась артиллерия, - сказал "партайгеноесе", наблюдая вместе с нами с чердака за отступлением войск. - Могу показать вам это на карте - там в лесу есть полянка.
Наступила тревожная ночь.
- Перейдем в дом, - предложил хозяин. - Теперь мы уже на нейтральной полосе.
Мы также считали, что теперь с востока могут появиться только свои, и согласились с предложением Шиллята.
Одна за другой рисовались в памяти картины встречи со своими. Пошли 175 сутки с того дня, как группа "Джек" приземлилась в Восточной Пруссии. Мы радовались и волновались. Было с чем встретить своих. Карты и другие данные, радиостанцию мы зарыли в сарае в землю. Такая мера необходима на случай пожара.
В начале ночи мы увидели в окно, что на востоке загорелось несколько хуторов. Сначала еле заметно, а затем все более явственно стали видны фигурки людей на фоне пожаров. Солдаты шли цепью, краев которой не было видно.
Затаив дыхание, мы ждали своих - "своими" называли наших и хозяева. Вот они все ближе и ближе подходят к дому, с винтовками, ручными пулеметами на плечах. Люди были в белом, словно привидения, двигавшиеся по освещенному пожаром заснеженному полю. Мы готовы были броситься им навстречу. Но что это? Один из солдат остановился и поднял руку.
- Занимайте окопы, приготовьтесь к обороне! - гаркнул он по-немецки.
Это были немцы! До них - пару десятков шагов.
- За мной, - шепнул Шиллят.
Мы последовали за ним, вышли в сени и по лестнице забрались на чердак дома. В этот момент послышался стук в дверь - ее пытались взломать.
- Сейчас открою, - отозвался Шиллят.
- Кто такой? - откликнулись со двора.
Щелкнул затвор.
- Я - фольксштурмист, - открывая дверь, ответил хозяин.
- Почему не эвакуировались? Большевиков ждете? - злобно, охрипшим голосом взревел на него один из вошедших, освещая себе путь фонариком. - Предатель! Расстрелять!
- Мне приказали быть дома до особого распоряжения. Мне шестьдесят пять лет. Вот моя форма фольксштурмиста, посмотрите на документы, - оправдывался Шиллят. - Клянусь вам, я не получал другого приказа.
- Чтобы через минуту и духу твоего здесь не было!
- Слушаю, господин офицер! Я сейчас же запрягу лошадь и поеду туда, куда вы прикажете.
Шиллят вывел своего хромого вороного коня, нам было слышно, как "муттэр" кое-что бросила в телегу, и вскоре колеса застучали, удаляясь в направления леса.
Нам слышно было, как солдаты бьют оконные стекла - устанавливают пулеметы.
- Миномет поставить здесь, - услышали мы со двора команду, поданную все тем же хриплым голосом.
Мы тем временем перебрались на чердак над сараем. Солома шелестела, поэтому мы передвигались под крышей с большой осторожностью: на дворе, в окопах, которые проходили метрах в двадцати от дома, ходили, разговаривали люди. Мы хотели спуститься в сарай и проникнуть в свое убежище. Я уже нащупал в темноте деревянные концы лестницы, но в этот момент открылись ворота и в сарай вошел солдат.
Солдат прислонил винтовку к стенке, а сам по лестнице полез вверх, прямо к нам. Я подался назад - солома зашелестела, но солдат кашлял и, видимо, ничего не слышал. Высунувшись наполовину, он стал дергать солому и бросать ее вниз. Солому он дергал прямо из-под нас. Казалось, он видит нас, но не подает вида.
Наконец, покашливая и чихая, он полез вниз, собрал в охапку солому и не спеша понес во двор. Очевидно, он решил подостлать ее под себя, чтобы мягче и теплее было сидеть в окопе.
В напряженном ожидании прошла ночь. Утром начала бить наша артиллерия. Послышался гул моторов, застучали пулеметы. Немцы из дома и из окопов также открыли огонь. Рядом рвались снаряды. Пули все чаще щелкали по черепичной крыше. Нам угрожала опасность погибнуть от своих же. Нужно было спускаться в сарай, чтобы укрыться за каменными стенами. Но больше всего мы боялись пожара.
Бой разгорался. Воспользовавшись шумом, мы спустились вниз и забились в угол.
Часов около десяти утра немцы прекратили стрельбу, послышались крики, топот. Тут же раздалось наше русское "ура!". Мы подошли к воротам. Совсем рядом послышался голос:
- Разверни станкач, куда смотришь! - и дальше последовали слова, каких не пишут на бумаге. - Видишь, вон немцы возле леса перебегают!
Мы толкнули ворота и вышли на двор.
Было солнечное утро 22 января 1945 года.
* * *
Прорвав оборону гитлеровцев на реке Дайме, войска 39-й армии повели наступление на Земландский полуостров. На юг от Кенигсберга, сокрушая Хейльсбергские укрепления, рвались к Балтике другие соединения Советской Армии. Оборона восточно-прусской группировки войск была сломлена. Гитлеровцы жестоко сопротивлялись. Советские воины отвоевывали одну позицию за другой. Мы с Генкой находились при штабе 39-й армии до тех пор, пока наши войска не заняли те районы, в которых нам довелось вести разведку. Все, чем мы располагали, передали по назначению.
На сутки мы съездили к Шилляту. Он со своей "муттэр" были дома. Встретились мы и с Райчуком. Не было только Отто. "Муттэр" не теряла надежды, что он вернется.
В городе Каунасе, куда меня послали на отдых перед новым заданием, я встретился с майором Шаповаловым - непосредственным руководителем нашей разведки из "Центра". От него я узнал, что остатки групп "Джек" и майора Максимова пробирались в северные районы Польши, но пришли туда только трое наших - Иван Мельников, Зина Бардышева и Аня Морозова. Об этом они сообщили в "Центр" радиограммой. В середине декабря связь с ними оборвалась, и дальнейшая их судьба неизвестна.
Спустя много лет о последних днях жизни Ани Морозовой рассказал в своей повести польский писатель Януш Пшимановский. Она героически погибла в районе польского городка Мышинец.
Радистке спецразведгруппы "Джек" Анне Афанасьевне Морозовой посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. Она награждена и польским орденом Крест Грюнвальда II степени.
Совсем недавно отыскался Иван Целиков. Сейчас он живет и работает на Гомельщине. При встрече со мной он рассказал, как они пробирались в Польшу. В пути во время одной из стычек с гитлеровцами пропал Иван Овчаров. Через несколько дней Иван Целиков с товарищами ушли на хозяйственную операцию, и больше им не суждено было соединиться с остальными разведчиками. Целикову удалось встретить войска Красной Армии в Восточной Пруссии.