- Это всё этот чёртов Симьер, - злобно сказал Лестер. - Я потешался над прежними искателями её руки и называл их бумажными женихами, и видит Бог, нам нечего было опасаться, пока всё, что было о них известно - это имя на устах какого-нибудь посла. Благодаря Симьеру его господин предстал перед её величеством как живой; он играет роль Алансона столь искусно, что королева просто околдована. Без Симьера вся эта история рассыплется, как карточный домик. Если бы мы могли от него избавиться... - Он умолк, и Уолсингем бросил на него пристальный взгляд. Убийство для него было не более чем средством политической борьбы; мысль о нём не тревожила его совести, а жизнь одного человека была сущим пустяком по сравнению с тем, что его действительно страшило - возможным восшествием паписта на английский престол и союзом между его страной и государством, запятнавшим себя зверствами Варфоломеевской ночи.
- Против этого вся страна, - медленно проговорил он. - Парламент, совет, все, кто придерживается протестантской веры, готовы на всё, чтобы не допустить этого брака. А Симьер никогда не покинет Англию по собственной воле.
- На карту поставлено всё, - сказал Лестер. - Нам обоим известно, что требуется сделать, сэр Фрэнсис. Если я приму меры для того, чтобы защитить королеву от её собственного безрассудства, вы меня поддержите?
- Если понадобится - даже собственным мечом.
- Тогда предоставьте действовать мне. Держите это в тайне от всех, особенно от лорда Бэрли. Но когда дело будет сделано, будьте готовы прийти мне на выручку.
Вскоре после своего приезда в Англию Симьер начал собирать сведения о своих врагах. Он щедро платил и пользовался официальной агентурой французского посольства; потратив немало денег, он обнаружил, что Лестер, его главный враг, громче всех выступавший против брака королевы, сам состоит в тайном браке. Теперь Симьер шёл по тёмным улицам домой, к Вестминстеру, и на губах у него играла улыбка. Елизавета советовала ему не выходить на улицу ночью одному; она объяснила, что Лондон кишит грабителями, которые рыскают во тьме, ища жертву - одинокого прохожего, иностранца или подвыпившего джентльмена, вышедшего из таверны. Симьер рассмеялся, обещал ей не делать этого, но нарушил своё обещание, потому что любил прогулки и одиночество. Он раздумывал, когда именно сказать Елизавете, что её фаворит, пытающийся не допустить её брака, сам связан тайными узами, когда из тёмных ворот навстречу ему выскочили двое. Гуляя, Симьер всегда держал руку на эфесе шпаги; увидев тусклый блеск клинка, он обнажил своё оружие. Что-то с треском разодрало ему плащ и пронзило руку; Симьер сделал выпад в сторону того из нападавших, кто был поближе, и почувствовал, что его шпага вошла в тело врага. Мгновение ему казалось, что она там застряла; вес падающего тела тянул клинок вниз, выворачивая руку. Ударив противника ногой, Симьер вырвал клинок и повернулся ко второму нападавшему. Но тот бежал; если не считать лежавшего у его ног раненого, улица была пуста. Услышав стон, Симьер опустился на колени. Он схватил поверженного врага за грудь, и руки сразу же стали влажными от крови.
- Кто тебя подослал? - Симьер приподнял умирающего и встряхнул. - Отвечай, кто тебя нанял, и я приведу тебе врача...
Это был не простой грабитель, а наёмный бретёр; обычный разбойник просто подкрался бы сзади, оглушил ударом дубинки и забрал кошелёк.
- Ты меня убил... - Раненый захлёбывался кровью, и Симьер едва мог расслышать, что тот говорит. Он снова его встряхнул, как собака издыхающую крысу.
- Отвечай, и будешь жить. Кто тебя ко мне подослал?
В ответ послышалось бормотание; ему пришлось наклониться к самым губам раненого, чтобы разобрать:
- Дворецкий милорда Лестера... Ради Христа, помоги...
Симьер выпрямился. Он взглянул в искажённое болью, умоляющее лицо и рассмеялся.
- Я помогу тебе так же, как ты помог бы мне, дружище. - Он швырнул несчастного на булыжную мостовую с такой силой, что тот сразу же испустил дух. Симьер отряхнул одежду, вложил шпагу в ножны и перешагнул через труп, даже не дав себе труда ещё раз на него взглянуть.
На следующий день он появился в Гринвиче, который королева избрала местом своего пребывания на ближайшие несколько недель, и вошёл к ней с рукой на перевязи.
Увидев Симьера, Елизавета побледнела как полотно, Прежде чем он успел преклонить перед нею колени, она быстро подошла к нему и дотронулась до его раненой руки.
- Боже праведный, что с вами случилось? Вы бледны... а ваша рука... почему она подвязана?
- Могу я присесть, ваше величество? Я прискакал к вам верхом и очень спешил, а теперь голова у меня кружится, как у женщины. Мне не хотелось бы упасть в обморок у ваших ног.
- Вина! - крикнула Елизавета фрейлине. Кэт Дакр подбежала к поставцу, от волнения уронила серебряный кубок и тут же услышала в свой адрес яростное ругательство королевы.
- Садитесь вот сюда, рядом со мной. - Елизавета самолично подвела Симьера к креслу и усадила. Она взяла кубок с вином, поднесла к его губам и, не оборачиваясь, велела леди Дакр выйти из комнаты.
Симьер проглотил вино и сделал вид, что не может держать голову. Он уронил её на плечо королевы, а она гладила его по щекам и обеспокоенным шёпотом спрашивала, что с ним произошло, был ли он у врача, и не получена ли его рана на дуэли - раньше ей приходилось видеть руки на перевязи, как у него, именно в таких случаях.
- С кем вы бились? - настаивала она. Он видел, что её глаза полны слёз. - Кем бы он ни был, я накажу его за то, что он посмел вас ранить!
- Я вас ослушался, - ответил он. - Этой ночью я вышел на прогулку по улицам вашей столицы, и на меня напали двое. Одного я обратил в бегство, другого убил. Но перед тем как умереть, он мне кое-что рассказал. Он рассказал, кто его нанял, чтобы меня убить.
- Что?! - Симьер почувствовал, как королева напряглась. - Что вы говорите?
- Их подослали убить меня, - настаивал он. - Когда они выскочили навстречу мне со шпагами, я сразу понял, что это не обычные разбойники. Тот, кого я убил, сказал мне имя настоящего убийцы.
- Кто это? - Елизавета задала этот вопрос таким резким тоном, что он поднял голову и удивлённо посмотрел на неё.
- Граф Лестер.
Немного помолчав, она медленно произнесла:
- Этот человек лгал. Роберт на такое не способен. Он бы не посмел...
- Напуганный человек способен на всё, мадам, - ответил Симьер. - Должно быть, Лестер знал, что я раскрыл его тайну; он боялся, что я выдам её вам, и поэтому попытался меня убить.
- Перестаньте говорить загадками. - Она отняла у него руку, и он выпрямился. - Какую тайну вы раскрыли? Какой бы тяжёлой ни была ваша рана, Симьер, я желаю слышать ответ, причём короткий. Говорите!
В этот момент она не казалась ему красивой: лицо было белым как мел, а из-под тяжёлых век сверкали чёрные глаза.
- Он яростнее всех возражает против вашего брака... не только с моим господином, но и со всеми, кто сватался к вам все эти годы... и всё же он, возможно, был бы вправе мешать вам в этом, если бы сам не был женат!
Елизавета вздрогнула, как будто он её ударил. Её бледное лицо внезапно стало красным, а потом снова мертвенно-бледным.
- Вдовствующая леди Эссекс.
- Вы уверены... можете ли вы это доказать?
- Запись об их венчании есть в уонстедской приходской книге. Свидетелем был её отец.
Елизавета отвернулась от него и подошла к окну. Некоторое время она стояла неподвижно, забыв о Симьере. Для неё сейчас не существовало никого и ничего, кроме Роберта и его чудовищного обмана - его непростительного предательства. Она вытащила его из безвестности, позволила ему целовать и ласкать себя - внезапно она испугалась, как бы от воспоминаний об их прежних встречах наедине её не стошнило, - она наградила его деньгами, блестящим титулом и местом в своём правительстве. Она простила ему предательство и неверность, потому что верила его непрестанным заверениям в том, что он её любит. Она смеялась над его ревностью и одновременно подстёгивала её, а оказывается, всё это было лишь притворством. Он её дурачил, он ей лгал, он выставил её на посмешище перед всеми, кто знал правду, а если её смог выведать даже Симьер, то, должно быть, в неведении оставалась одна она. Он женился на своей любовнице. Она могла бы извинить похоть, по никогда, никогда - любовь, которую он должен был питать к той, другой женщине до такой степени, чтобы жениться на ней и навсегда оставить Елизавету. Из окна ей была видна крыша старой башни - роскошной постройки из серого кирпича, которую построил её отец; теперь в ней помещалась кордегардия. То была башня Мирафлоре, плод нелепой расточительности безумно влюблённого мужчины, построившего её для любимой женщины. В этой башне когда-то жила её мать, Анна Болейн. Впервые в жизни Елизавета ощутила то, что, видимо, должен был чувствовать её отец, когда он приказал казнить изменившую ему жену. Мирафлоре. Голый и пустой символ притворной любви. Изумлённый Симьер услышал, как королева засмеялась - злобный, истерический смех. Она подошла к двери и рывком распахнула её. Снаружи стояли на часах два стражника.
Её голос загремел так, что его услышали не только они, но и все, кто находился в коридорах дворца:
- Арестуйте графа Лестера! Поместите его в башню Мирафлоре и скажите ему, что со следующим приливом он отправится в Тауэр!
Когда она вернулась в комнату, Симьер встал, и она при его виде нахмурилась, будто увидела незнакомого человека.
- Вам будет лучше поселиться здесь, во дворце, - отрывисто бросила она ему. - Я пришлю своего врача осмотреть вашу рану.
Прежде чем он успел ответить, Елизавета прошла мимо него и запёрлась в спальне.
Она лежала в постели больная, и никто не мог к ней приблизиться. Напуганные фрейлины прислуживали ей молча; она запустила стаканом пунша в хранительницу своих одежд, когда та предложила позвать врачей, и поклялась: если кто-нибудь из них впустит к ней лорда Бэрли, Уолсингема или кого бы то ни было, их ждёт Тауэр. Она не переставая сыпала непристойными ругательствами, которых постеснялся бы и мужчина, а затем падала на подушки и заливалась истерическими слезами. Она заявила своей челяди, а заодно и всем, кто находился в ближайших двух комнатах и слышал это, что отрубит Лестеру голову и пошлёт его жене как свадебный подарок. Лестер сидел под охраной в Мирафлоре; его одежда была уложена, и барка, которая должна была отвезти его вверх по Темзе, ждала утреннего прилива; коменданту лондонского Тауэра была отправлена депеша - ждать его и впустить через Калитку Изменников.
Государственный совет собрался без королевы, и было решено: единственный, кто может набраться смелости и приблизиться к ней, невзирая на запрет, - это Сассекс. Бэрли не было смысла пытаться смирить её гнев; Уолсингем бы только ещё больше разъярил её; её кузен Хандсон сомневался, станет ли она его слушать. Советники вспомнили, как много лет назад они послали к ней Сассекса, чтобы попытаться уничтожить Лесдера; может быть, она вспомнит это, когда он придёт снова, чтобы его спасти.
Сассекс был стар, облечён доверием королевы и многими привилегиями; всем было известно, с каким мужеством говорит он правду.
В два часа ночи граф Сассекс растолкал охранявших королеву придворных дам и подошёл к её кровати.
- Какого чёрта вы здесь делаете? Кто посмел вас впустить?
Перед тем как ответить, Сассекс преклонил колени:
- Примите меня наедине, госпожа. Окажите мне эту милость - единственную за столько лет моей службы и любви к вам. Никто меня не впустил - я пробился сюда сам. Сначала выслушайте меня, а потом накажите, если пожелаете.
Елизавета откинулась на подушки; гнев лишил её сил, у неё болела голова, а глаза покраснели и ныли от слёз и бессонницы. Она любила Сассекса; он всегда хранил ей верность и никогда не просил милостей лично для себя. Внезапно она обрадовалась тому, что он ослушался её и пришёл. Она могла говорить с Сассексом о том, о чём было невозможно говорить с Бэрли, у которого такая умная голова и почти совсем нет сердца, или с кем-нибудь помоложе, на жалость которого нельзя рассчитывать.
Она повернулась к дамам:
- Убирайтесь вон - все. Присядьте ко мне на постель, Сассекс; вы единственный, кто, побывав здесь, наверняка не станет бахвалиться, что видел у меня седину. Вы пришли просить за Лестера? Не отвечайте - мне это известно! Он женат, вы слыхали? После стольких лет он женился на этой своей потаскушке и выставил меня на посмешище перед всем миром...
- Мне это известно, госпожа, - негромко ответил он.
- Так почему же мне никто об этом не сказал? - спросила она. - Почему первым, от кого я это услышала, был этот французик?
- Те, до кого дошли эти слухи, не хотели причинять вам боль, - мягко ответил Сассекс. - Роберт Дадли никогда не стоил ваших слёз, не стоит он их и теперь.
- Вы всегда его ненавидели! - воскликнула она. - Господи, насколько же верным было ваше чутьё! Если бы я только послушала вас, Сассекс, мне не пришлось бы испытать этого страшного унижения... - Она заплакала. - Я казню его, как Бог свят, казню! Никто на свете не должен, предав меня и посмеявшись надо мной, остаться в живых, чтобы хвастать этим!
- Я уже сказал, что он не стоит ваших слёз, - ответил Сассекс. - Это никчёмный человек, как я вам и говорил с самого начала. Я пришёл сюда лишь потому, что мне дороги вы, а не он.
- Значит, я поступаю правильно! - набросилась она на него. - И вы меня поддержите?
- Я готов поддержать всё, что бы вы ни сделали, госпожа. Но умоляю вас: подумайте о вашей репутации и не делайте ничего подобного. Убив эту собаку, вы не повредите никому, кроме себя. Эта казнь лишь покажет всему миру, как сильно уязвило вас его предательство. Над вами все будут смеяться или скажут, что вы распутница, которая убила неверного любовника. Простите мне эти нелицеприятные слова, их подсказала лишь любовь к вам. Вы королева Англии. Вы не можете лишить человека жизни за то, что он женился. Вы не вправе даже арестовать его, потому что жениться - это не преступление.
- Как вы можете за него просить - вы всегда были ему врагом!
- Я остаюсь им и сейчас, - негромко ответил он, - а также вашим другом. Меня он совершенно не заботит, меня заботите только вы. Вы королева. Как бы он с вами ни поступил, вы не можете показать себя слабой и ревнивой женщиной. Вы стоите выше Лестера, выше таких мелочей, как его брак и обман вашего доверия. Если вы его покараете, вы опуститесь до его уровня; вы поставите себя на одну доску с той женщиной, которую он вам предпочёл.
- На одну доску с этой! Как вы смеете говорить мне такое - каждое ваше слово ожесточает меня против него! Я никогда его не прощу, я не успокоюсь, пока не накажу его по заслугам.
- Тем не менее это нецелесообразно. В особенности если вы в самом деле намерены выйти замуж за этого молодого француза.
- Замуж?! - Она взглянула на него, и её лицо исказила боль. - Как могу я выйти замуж - моя жизнь наполовину прожита. О, Бог меня сегодня тяжко покарал - куда бы я ни посмотрела, я вижу истину, а в ней ничего, кроме боли и разочарования. Сассекс, наконец я поняла себя. Я лежала здесь, думала о коварстве Роберта и собственной слабости и казалось, я вижу себя и его в зеркале. Когда-то я могла бы выйти замуж, но в глубине души мне этого не хотелось. Зачем? Я была молода, и будущее не грозило мне одиночеством; я никогда не желала иметь детей или подчиняться мужчине. У меня было всё, в чём я нуждалась, и этот изменник помогал мне получить это... - Она вытерла слёзы. - В последнее время я задумывалась: может быть, ещё не поздно, может быть, муж даст мне какое-то утешение. Этот мальчик был бы мне благодарен; Симьер говорит, он бы мною дорожил... Я думала об этом и чувствовала, будто ко мне подкрадывается какое-то наваждение, едва ли не слабость. А теперь это никому не нужно. Я слишком стара для всех, кроме себя самой. Сассекс, Сассекс, вы ведь мне никогда не лгали? Скажите мне правду - искренни ли мои чувства, а если бы я поступила так, как они подсказывают, что бы из этого вышло?
- На мой взгляд, - медленно проговорил он, - вы с этим опоздали, госпожа. Вы не можете опозорить себя, взяв в мужья юношу. Муки, которые вы сейчас испытываете из-за Лестера, - не более чем булавочный укол по сравнению с унижением, которое навлёк бы на вас подобный брак через год или два. А мужа нельзя отправить в Тауэр.
Елизавета вздохнула; это был глубокий вздох, как будто дававший выход каким-то чувствам, которые она долго подавляла. Она откинулась на подушки и закрыла глаза. По её исхудалым щекам медленно скатились две большие слезы.
- Это был всего лишь сон, Сассекс. Он пришёл ко мне слишком поздно, и теперь я слышу из ваших уст то, что сегодня говорил мне мой собственный внутренний голос. Это был сон, и я проснулась. Я никогда не хотела вступать в брак; всю жизнь мне претила сама мысль о нём, а теперь, когда я наконец проснулась, она мне по-прежнему претит. Комедия окончена. Я остаюсь одна.
Она поискала на ощупь его руку, он взял её руку и поцеловал:
- Одиночество - удел государей, госпожа. А вы прежде всего государыня. Я не буду вас спрашивать, как вы поступите, но мне известно, что вы никогда не совершите поступка несправедливого или недостойного государя. Вы не будете тешить себя мечтами и сновидениями и не опуститесь до недостойной мести. А сердце одного старика пребудет с вами до могилы.
Елизавета не собиралась выходить за Алансона; она готовилась принять его с большой помпой и продолжать этот фарс до той черты, за которой станет невозможно притворяться. Взглянув в зеркало во время одевания, Елизавета нахмурилась от омерзения к себе. Как низко она пала, что всерьёз думала о том, чтобы связать себя с мужчиной настолько моложе себя, причём лишённого красоты, ума и образования, то есть того, чем могут похвастаться все придворные, которые её окружают? Из зеркала на неё смотрело усталое лицо: оно исхудало, острый подбородок и надменный нос выступали ещё заметнее, чем обычно; между подведёнными бровями залегли глубокие морщины, выражение этого лица было суровым, глаза - холодными и настороженными, тонкие, ярко накрашенные губы печальны. Она ещё улыбалась Симьеру, но только губами, а не глазами. Её лицо стало холодным и пустым, таким же, как её сердце.
Она одинока и всегда будет одинокой, сколько бы ни заполняла свою личную жизнь суррогатами и ни обольщалась ложью и притворством мужчин, которые льстят ей лишь в своих интересах. Она опустила глаза на свои руки; коронационное кольцо было слишком узким, чтобы снять его с пальца. Это единственное кольцо, которое она будет носить в жизни, и она никогда его не снимала, как это принято делать с обручальным кольцом. Теперь оно вросло ей в палец, символизируя одиночество, выбранное ею раз и навсегда.