Но город стоял. Правда, уцелела только одна его половина, на правом берегу Торчицы - вторая сгорела еще в том страшном году, и на пожарище поднималось всего две избы. Но в правой уцелела почти вся стена, часть ворот с остатками надвратной башни и даже собор, хоть и с провалившейся кровлей. На улицах тут и там оставались проплешины, но стояли и дома! Иные были старые, чудом уцелевшие от огня и чуть подлатанные, другие совсем новые. Таких было меньше, но они были!
Заночевали в селе Красном, где из восемнадцати домов осталось всего четыре. В одном из них Светлана на рассвете удивительно легко родила смуглого мальчишку, светловолосого, с темными глазками Башкорта. И хотя ее упрашивали переждать в тепле и покое несколько дней, настояла на том, чтобы в полдень поехать в Торческ. И сейчас она с тревогой приподнялась в санях, прижимая к себе спеленутого сына:
- Ждана… Наш дом!
Высокого тесового забора, огораживающего дом княжьего тиуна, больше не существовало. Был только плетень, за которым качали голыми ветками вишни и яблони с опаленной корой и обломанными сучьями. А на месте терема стояла обыкновенная избушка, к которой лепились клети для скотины и добра. Воротина была распахнута, во двор только что заехали розвальни, и двое мужчин разгружали их, сваливая на землю дрова. Они работали так споро и истово, что не сразу заметили подъехавший обоз. Остановил их только отчаянный крик Светланы:
- Ратибор!
Старший сын Захара Гостятича уронил полено. Сунув сына в руки Ждане, Светлана птицей вылетела из саней и кинулась к нему. Нечай, стоявший поодаль, мгновение стоял столбом, а потом закричал, зовя остальных.
На этот крик из избы выбежали две девочки-близняшки и бочком, поддерживая живот, выбралась молодая чернявая женщина - по виду торчинка. Светлана бросила на нее взгляд и по тени, набежавшей на лицо мужа, поняла, что эта - его новая жена. Прижав руки к щекам, она во все глаза смотрела на Ратибора. Тот, казалось, постарел, в волосах появилась ранняя седина, на дочерна загорелом похудевшем лице глаза еле мерцали, но он улыбнулся прежней улыбкой и протянул к Светлане руки:
- Ты?
- Ратиборушко! - всхлипнула женщина и разрыдалась у него на груди.
Так и неспешившийся Иванок-Лют, боярские холопы, Ждана с младенцем на руках, Нечай, молодая торчинка и девочки в молчании смотрели на эту пару. Ратибор плакал вместе с женой - о пропавшем без вести отце, зарубленных матери и брате, кости которых он похоронил, вернувшись из Треполя, о том, что пришлось пережить его жене и сестре в неволе, об убитом сыне и том ребенке, который сейчас рос во чреве торчинки, обо всех убитых, пропавших без вести и сгоревших на пожарах.
А потом Иванок встряхнул головой, отгоняя тягостные мысли, махнул рукой холопам, и те стали заводить сани с добром в ворота.
В Киеве устроили пышное празднество в честь победы над погаными. Возвращение князей из похода совпало с Масленой неделей, и весь Киев гулял - от княжеских палат до Подола. Пиры закатывались каждый день, бояре распахивали ворота, ставя улицам угощение. В храмах пекли хлебы и бесплатно оделяли бедноту. На улицах народ веселили гусляры и скоморохи. Слышались песни, смех и задорные крики.
Святополк Изяславич, который не любил много пить да и чревоугодием не страдал, расщедрился и закатил пир горой. Владимир Мономах сперва тоже заглянул в Киев, где князьям-победителям пели славу во всех церквах, отстоял праздничный молебен, который служил сам митрополит Иоанн, вечно всем недовольный грек-скопец, посидел на почетном месте на пиру, устроенном в его честь, и со своей дружиной отбыл в Переяславль, где уже тоже готовили князю встречу.
Пиры же продлились после его отъезда еще несколько дней. В конце масленичного веселья в Киев въехал Иванок.
Несчастья словно подменили братьев - Ратибор и Нечай стали относиться к хазарчонку теплее, уважительно расспрашивали о новом житье-бытье, восторгались дорогой одеждой и броней, благодарили за подарки. Но непривычный к благодарностям Иванок чуял в их речах некую червоточину - не только от радости, но и от зависти велись эти речи. И, оставив братьям все добро, Иванок, как ни упрашивала его Ждана, покинул Торческ.
Данилы Игнатьевича дома не случилось - привратник сказал, что он с утра уехал на почетный пир и гуляние в княжеские палаты. Горя желанием поскорее увидеть названого отца, Иванок поспешил туда же.
Княжеское подворье было полно народа. Сновали туда-сюда холопы, гуляли дружинники и боярские слуги. В сенях хлопали двери и слышался нестройный гул голосов - там шумел пир. Изо всех углов на Иванка тянуло сытным духом, и он, проведший в седле весь день, почувствовал голод. Хотелось подняться в сени, выкликнуть боярина и сказать, что вернулся, но он робел.
И все-таки, пользуясь общей радостной суматохой, отрок осторожно поднялся на красное крыльцо.
- Эва! А ты кто?
Иванок обернулся. По широкому красному крыльцу в его сторону направлялся высокий статный юноша в красной расшитой рубахе, наброшенной на одно плечо собольей шубке, в красных сапогах с острыми носами и лихо заломленной шапке. Он улыбался, и Иванок признал одного из тех юношей, которые прошлой осенью сопровождали великого князя Святополка на ловища.
- Иванком меня зовут, - сказал он, не спеша снимая шапку. - Я к боярину Даниле Игнатьевичу спешил… А ты - княжич?
- Да, - кивнул юноша. - Я Мстислав Святополчич. А на кой тебе боярин занадобился?
- Отец он мне.
Слово сказалось само - Иванок даже не успел удивиться. Княжич Мстислав прищурил красивый синий глаз.
- Оте-ец? - протянул он. - Не больно ты на русича похож.
- Мать моя хазаринкой была, - признался Иванок.
- Вон оно как? Боярин ее наложницей держал? Подумать такое про мать было больно и стыдно, тем более, что так оно и было. Но Иванок не успел и рта раскрыть - Мстислав понимающе улыбнулся:
- Моя мать тоже с отцом не венчана. Но я князем буду, когда батюшка удел даст! А там и великое княжение в свой черед унаследую… Данила Игнатьевич твой отец, говоришь?
Иванок только кивнул, и Мстислав властным жестом подозвал пробегавшего мимо холопа, быстро наказал ему, что передать боярину, и повернулся к отроку.
- А по какому делу тебе отец занадобился? - продолжал он расспросы. Видимо, новый человек на княжьем подворье заинтересовал его.
- Повидать надо, - ответил Иванок. - Он меня по делу посылал, так я пришел сказать, что воротился и дело справил.
Хлопнула дверь - на крыльцо выскочил давешний холоп, низко поклонился собеседникам:
- Боярича в палаты зовут.
Мстислав дружески улыбнулся и хлопнул Иванка по плечу:
- Иди!
Когда Иванок переступил высокий порожек и очутился в длинных просторных княжеских сенях, по которым сейчас нескончаемой чередой были накрыты столы, Данила Игнатьевич быстро вскочил ему навстречу. Тяжело опираясь кулаками о стол, он смотрел, как отрок пробирается вслед за прислуживающим за столом виночерпием к боярину.
Для боярича освободили место за столом. Отдельный, накрытый узорной скатертью стол для великого князя и его семьи был совсем близко. Святополк сидел за ним вместе с законной женой, в крещении названной Ириной Тугоркановной, и старшим сыном Ярославом. Княжич Мстислав появился чуть позже, когда Иванок присел рядом с глядевшим на него во все глаза Данилой Игнатьевичем, кивнул ему через весь стол и двумя руками поднял серебряную чару. Чашник поспешил наполнить ее вином. Отпив, княжич кивнул слуге на отрока, и чара поплыла над головами пирующих к Иванку.
Тот встал на негнущихся ногах, понукаемый охрипшим от волнения и радости Данилой Игнатьевичем, принял из рук слуги наполненную хмельным медом чару, поклонился князю с княгиней и, поймав добрый взгляд Мстислава, сделал большой глоток.
Отшумела короткая бурная весна, начиналось лето. В эти поры половцы кочевали в южных степях, но ближе к середине лета, когда табуны коней и стада коров и овец вытопчут все пастбища, они тронутся на север, туда, где свежее и сочнее трава, чтобы в конце лета на сытых конях обрушиться на Поросье в Киевщине и Посемье в Переяславльской и Черниговской земле. В этом году их вежи и улусы пережили невиданный до сей поры выход русских дружин. Три небольших орды разгромлены подчистую, еще от двух уцелели жалкие остатки. А тут еще и поражение византийских наемников! Половцы разгневаны, они будут мстить, и месть их обрушится на головы русичей.
Деятельная натура Владимира Мономаха требовала выхода. Едва отшумело половодье и реки вернулись в свои берега, он, меняя заводных коней, прискакал в Киев, остановившись в старом Всеволодовом тереме, где живал еще его отец, и в тот же день пришел к Святополку в палаты.
Тот был с наложницей Любавой. Бывшая холопка, несмотря на законную княгиню, осталась при князе и вела его дом, пользуясь княжьими милостями. Она еще не растеряла былой красоты - статная, сильная женщина, стройная, с красивыми синими глазами, важно проплыла мимо Владимира Мономаха, когда он входил в горницу.
Князь проводил ее неодобрительным взглядом - сам он кроме жены Гиты других женщин возле себя не держал и сейчас не взял ее с собой только потому, что знал - княгиня не утерпит и, если он задержится в Киеве, сама велит заложить возок и отправится следом.
- Брат, что это ты творишь? - негромко вопросил он, когда за женщиной закрылась дверь и они остались одни.
- Не учи меня, князь-брат, - отрезал Святополк. - Люблю я ее.
- А жена? У тебя молодая жена, с нею как же?
- Ирина? - поморщился Святополк. - Тело у нее молодое, нежное, нрав смирен. Она ковром готова расстелиться, а внутри все пусто и холодно. Не лежит к ней у меня душа, да и она - чую - мне не рада… Отправил бы я ее куда подальше, да отец ее силен покамест!
Владимир понял, что настала пора для его дел. Великий князь с половцами обязан поддерживать мир, но после того как русские полки выходили в степь, о мире не может быть и речи.
Любава вошла опять, кивнула князьям и хлопнула в ладоши. За нею вступило несколько холопов, внесли чары, хмельной мед, пряники на заедку, благо Петров пост еще не наступил. Споро и молча накрыли на стол и ушли, оставив князей одних.
- А уговор наш помнишь? - спросил Владимир, сам наливая в чару мед. Святополк тоже плеснул себе, но лишь пригубил. - Ворога внешнего мы приструнили - надобно внутренним заняться, кто, аки змея подколодная, сидит за нашими спинами и только и ждет мига, чтобы побольнее ударить в самое сердце!
Владимир умел и любил красно говорить. Он еще не кончил речь, как Святополк уже обо всем догадался:
- Олег Черниговский?
- Он самый. Мне от верных людей известно, что еще зимой он тайно принял у себя… ведаешь ли, кого? Сына самого Итларя! Когда твой Славята с моими торками резал их стан, вызволяя моего сына Святослава, малой дружине по ночной поре удалось уйти. Итларевич был с ними. А теперь мне доносят, что живет он на Олеговом дворе как друг и половцы уцелевшие с ними. И поговаривают, что Олег посылает их куда-то с поручениями. А куда могут скакать половцы, как не в свою степь?
Святополк резко поставил чашу на стол:
- Олег на нас половцев навести задумал?
- По крайности, на Переяславль - там ведь его отец был убит! Сам Олег, овдовев, половчанку за себя взял. Ежели призовет своего тестя опять, трудно будет с ним совладать!
Это было серьезное дело. Святополк задумался. Конечно, мстить Итларевич - если то был он - решит Переяславлю. Пострадает именно Мономах, а его не грех пощипать: уж больно вознесся Всеволодович! Но как дознаются, что его, Святополков, боярин нарочно из Киева приезжал и великий князь причастен к убийству половецких послов? Тут и Тугоркан не поможет - придут степняки всей ордой на Русь, сметут Киев с лица земли, пожгут и пограбят все на своем пути, князей кого убьют, кого в полон сволокут, а Олег Святославич сядет на Киевский стол. Но ведь он изгой! Братья Изяслав и Всеволод Ярославичи порешили, что его отец Святослав не по чину занимал великий стол!.. Да, Олег будет мстить им обоим за дела отцов. Надо было что-то делать…
Владимир внимательно следил за игрой мыслей на челе великого князя. Он-то давно все решил и, выждав, пока Святополк поднимет на него взгляд, сказал:
- Рассорить надо Олега с половцами, пока не поздно.
- Хотели уж его в степь вести - и что? - нахмурился Святополк.
- А то, что не пошел он, нам теперь на руку. За то, что не послушался тебя, великого князя, его можно судить и лишить Черниговского стола. Но сперва следует забрать у него Итларевича - коли поганые проведают, что Олег отдал ханского сына нам, они не станут его слушаться и отпадут от него. А ты пошлешь послов к Тугоркану: как тесть, он должен будет тебе помочь и склонить ханов в нужную сторону.
- Добро, - кивнул Святополк. - Пошлю человека в Чернигов!
- А я накажу, что ему передать Олегу, - добавил Владимир.
На другой день в Чернигов ушел гонец, неся кроме зашитого в шапку письма от великого князя и словесный наказ лично от Владимира Мономаха. Если Святополк лишь отчитывал Олега за непослушание и корил за то, что, будучи молодшим князем, он тем не менее мнит себя сильным и смеет вести дела за спиной Киева, когда даже Владимир Мономах то и дело советуется с ним, Святополком, когда и как идти в поход да что делать в мирное время, то послание самого Мономаха было короче и яснее: "Ты не ходил с нами на поганых, которые губят Русскую землю, а у тебя есть Итларевич: либо убей его, либо нам дай. Это есть враг наш и нашей земли. А не выдашь его - сам врагом будешь".
Гонец родом был из Чернигова, поэтому до княжеских палат добрался быстро и легко. Олег был занят - сидел с младшим братом Ярославом, наставляя его. Юноша еще не имел своего удела, жил до сей поры у брата Давыда и теперь горел желанием проявить себя. В той же палате сидел и Итларевич - совсем еще отрок, не старше шестнадцати лет. Войдя, гонец сразу понял, кто этот смуглый темноволосый юноша, но, не дрогнув, отдал письмо Святополка и громким голосом отчеканил напутствие Мономаха. Олег взял письмо, взмахом руки отпустил гонца и погрузился в чтение.
- Что решишь, коназ Ольбег? - не выдержал Итларевич, когда Олег скомкал пергамент и поднес его к свече. - Ты мене обещал!..
Олег внимательно смотрел, как тлеет пергамент, распространяя по горнице запах паленой кожи. Потом перевел взгляд на младшего брата, посмотрел на половчина. Он все понимал - что значит это письмо, что имел в виду Мономах. За несколькими словами стояла большая война, которую не выдержать Русской земле. Его отговаривали от нее, грозили бедствиями и карами, но не он первый начал, не ему и завершать.
- Зови гонца, - кивнул он брату Ярославу и, когда гонец вошел, сказал, глядя на горящий пергамент: - Передай князю Владимиру, что Итларевич гость мне. Я с ним ролью ходил и гостя не выдам. А что до того, что я в поход не ходил - так я нездоров и сейчас еще хвораю и принужден своего брата меньшого вместо себя по Черниговской волости с доглядом посылать. Ступай!
Когда гонец ушел, две пары глаз обратились к Олегу.
- Ты с великим князем поссорился! - ахнул Ярослав. - Подумай, брат, что теперь будет!
- А что будет? - почти весело подмигнул Олег. - Ты в поход в рязанские земли в скором времени пойдешь, сядешь там - хочешь в Муроме, хочешь в Рязани, а лучше - свой город заложи поближе к черниговским окраинам, чтобы накрепко вятичские края к моей волости привязать. Ну а с князьями о своей клятве, - он бросил взгляд на юного половчина, - я сам потолкую. Ты в мои дела не лезь!.. А и твоя помочь мне нужна, - по-половецки добавил он, обращаясь к Итларевичу.
- Все, что ни прикажешь, коназ! - воскликнул тот.
В Киеве Святополк только разводил руками, недоумевая, как теперь быть, а Владимир в Переяславле рвал и метал. Олег их не боялся и ясно давал понять, что с половцами дружен и ссориться не намерен. Это могло означать только одно - кликнет он, и придут на Русь орды степняков. Итларевич, чудом спасшийся из-под Переяславля, легко сможет убедить ханов, кто им на Руси друг, а кто враг. Половцы уже помогли один раз Олегу снова воротить себе власть в Тмутаракани и расправиться с убийцами брата Романа, другой раз они же посадили его на Черниговский стол. Почему бы им не помочь ему и в третий раз - уже добиваясь стола великокняжеского?
Словно спеша утвердить свою власть на Руси и заодно стараясь обезопаситься от князей-врагов, Олег развернулся вовсю. Сидевший тихо-мирно в Смоленске Давыд Святославич, князь от природы тихий и не любивший брани, вдруг собрал полки и двинулся на север, воевать новгородские земли, где сидел старший сын Владимира Мономаха Мстислав. Вместо того чтобы готовиться помогать отцу, юноша был вынужден ополчаться против двоюродного дяди и выбывал из борьбы. Тем временем младший Святославич, Ярослав, со всем пылом молодости устремился в Муромо-Рязанский край. Святославичи при жизни отца владели там областями, и часть вятичей до сей поры считала себя их данниками. Он поставил в Муром и Рязань своих посадников, был признан местным полуязыческим боярством и, выполняя наказ Олега, основал севернее Рязани на слиянии двух речек, которые назвал в честь киевской Лыбеди и переяславльского Трубежа, город, получивший с молчаливого одобрения Олега имя Переяславль-Рязанский, надеясь, что в начинающейся распре Святославичам удастся перенять славу у Владимира Мономаха (ныне - город Рязань. - Прим. авт.). Таким образом, владения Владимира Мономаха в северной, Залесской, Руси оказались отрезаны от Переяславля, и надеяться на их помощь было трудно.
Пока князья затаив дыхание следили за походами Олега и его братьев, очнулись половцы. Что подвигло их выступить в поход в начале лета - трудно сказать: то ли память о весеннем выходе киевского и переяславльского князей, то ли судьба Итларя и Китана, но в начале лета, через две с малым седмицы после памятной беседы князей в Киеве, они, сметя на пути сторожевые крепости, подошли к Юрьеву и осадили его. Укрепленный город, поставленный еще Ярославом Мудрым и названный в честь его небесного покровителя Георгия-Юрия, не был взят в позапрошлом году вместе с Торческом. Его крепкие стены были способны выдержать Длительную осаду, а кочевники не умели брать хорошо укрепленные города. Но этот набег открывал путь для других орд - отсюда малыми силами половцы опять потекли в глубь многострадальной Киевской Руси, сжигая деревни и села, вытаптывая нивы и угоняя в полон жителей, только-только отстроившихся после разорения.
Владимир Мономах как раз собирал полки против Олега Святославича и послал гонца к великому князю с просьбой о помощи. Их соединенные силы намного превосходили войска Олега, но накануне пришла весть о нападении степняков на Юрьев, и Святополк ответил отказом. Благодаря Олегу враг грозил его собственным пределам.
Все повторялось. Опять из-за половецких послов поганые пошли на Русь. Опять был осажден город на Роси, и опять русские князья собирали рать. Но два года спустя Русь была другой. Из края в край Залесской стороны метался Олег Святославич, отвоевывая у сыновей Мономаха муромо-рязанские земли, сдерживая новгородцев и суздальцев. Владимир не мог помочь сыновьям, а у самого Святополка не было под рукой прежних ратей. Да и бой под Стугной, первый его бой с половцами, был жив в памяти.
Бояре, которых он созвал, едва получив весть от Юрьева, были на редкость единодушны.