- Смотри, отрок! Скоро таким станет и город, где принял смерть твой отец!
Юноша порывисто кивнул головой. В глазах его загорелся огонек.
- Великий хан! - воскликнул он, поравнявшись с ним. - Дозволь мне самому вести воинов в бой! Я хочу сразиться с каганом урусов один на один!
- Кагана нет в городе, - ответил Тугоркан. - Но я обещаю тебе - ты обагришь свою саблю их кровью и отомстишь за отца.
Орда хана Курея стояла уже на том берегу Трубежа, указывая, где здесь брод. Сам Курей, румяный, молодой, красивый, как девушка, замер на прекрасном вороном жеребце иод своим стягом в окружении нукеров. Он был виден издалека, и именно к нему подъехал Тугоркан, едва переправился через реку.
- Да будет благосклонен к тебе Тенгри-хан, о великий Тугоркан! - приветствовал его Курей. - Да дарует он твоим саблям победу над урусскими собаками!
- Да будет благосклонен Отец-Небо и к тебе, Курей-хан, - кивнул тот. - Что происходит на землях урусов?
- Все спокойно, мой хан, - улыбнулся Курей. - Я сжег посады двух городов, которые стоят неподалеку. Под каждым стоит по два моих тумена, сдерживая урусов. Еще два тумена я выслал вперед, разведывать дорогу к Переяславлю. Остальные со мной. Они ждут твоего слова, великий хан!
- Так вот тебе мое слово! - Тугоркан даже приподнялся на стременах. - Сегодня же мы идем на Переяславль! Собирай своих людей!
Гнусаво запели трубы. Вежа половцев, которые, зная, что поход еще не кончен, не расседлывали коней и ждали только мига, чтобы вскочить в седло, ожила. Те, кто лежал за земле, вскакивали и садились на коней, жевавшие вяленое мясо бросали куски наземь и вытирали жирные пальцы об одежду, игравшие в кости оставляли игру и спешили строиться. Костры затоптали мигом, кибитки, где было свалено добро и лежали пожитки самого Курей-хана, развернули цепью. Пронзительно закричали сотники и темники, и несколько гонцов, не жалея коней, поскакали к броду - передать приказ хана стоявшим под стенами Чучина и Заруба туменам.
На другой день объединенные силы трех ханов подошли к Переяславлю. Город заранее узнал о приходе половцев - не зря же горело Устье, своей смертью предупреждая остальную землю о нависшей опасности! Ближние села успели собраться и уйти под защиту крепостных стен, посад тоже перебрался внутрь, и половцам достались пустые избы, где можно было отыскать разве что забытую рухлядь или, если вскопать землю за огородами, удавалось вырыть мешок-другой припрятанного до новины зерна. Остальное поселяне забрали с собой подчистую.
Тугоркан встал под городом, а Курей пустил своих воинов на добычу. Со стен города оставленная Владимиром Мономахом дружина смотрела, как мечутся враги, как одна за другой загораются избы, клети и бани. Некоторые жили в посаде и невольно следили взглядом - зажгли его двор или еще нет.
Юный Итларевич замер на коне, жадными глазами глядя по сторонам. Злые слезы чуть не хлынули у него из глаз, когда он узнал проход между валами - именно там прошлой зимой он проезжал вместе с отцом и ханом Китанем. Именно в той стороне был разбит их стан. Туда урусский каган велел принести угощение, прислал заложником сына Святослава - мальчика лет десяти от силы. Они обменяли его на хана Китана…
- Я ворвусь в этот проклятый город, отец! - прошептал он, сжимая кулаки. - Я снесу голову тому мальчишке-урусу! О, только бы даровало мне небо силы и удачу встретиться в бою с самим переяславльским каганом!
Несколько дней спустя начали возвращаться с зажитья тумены хана Курея. Они вели добычу - гнали пленных, небольшой табун коней, стадо коров и овец, на трех телегах везли как попало сваленное добро. У многих беев топорщились переметные сумы, куда они запихивали кое-что для себя. Но Курей не сердился на людей. Самое главное - полон и скотину - за пазуху не спрячешь. А этих пригнали так мало, что, кажется, в Устье взяли больше добычи.
- О мой хан! - Гиргень-бей, водивший тумен по окрестностям Переяславля, поклонился в седле. - Эта земля как будто вымерла! Мы нашли три деревни, но все они были брошены жителями. Люди сыскались только в четвертой, да и то она стояла в роще - если бы не острые глаза одного из моих воинов, мы бы нипочем не нашли ее.
Остальные тумены, возвращаясь, подтверждали слова Гиргень-бея. Переяславльская земля была либо скудна людом, либо все ее жители успели укрыться в лесах, куда настоящий степняк носа не сунет без крайней нужды, либо успели укрыться в городах за крепкими стенами.
Эти соображения Курей передал Тугоркану.
Тот расположился вольготно - занял один из самых больших домов в подоле, отдав соседние дома другим ханам и своим приближенным, так что целый конец был волей судьбы спасен от пожаров. С возрастом Тугоркан все более ценил роскошь, и сейчас в доме все было застелено коврами, стояли лари с рухлядью. Увешанные украшениями молодые рабыни неслышными шагами скользили мимо, прислуживая развалившемуся на шелковых подушках Тугоркану, его сыну и обедавшему у великого хана Боняку. Юный Итларевич дни и ночи проводил вблизи крепостных стен Переяславля, глядя на них гневными и жадными глазами.
Хану Курею поднесли пиалу, в которую рабыня плеснула немного айрана. Он сделал глоток, покосился на девушку. Хороша уруска, жаль, что не принадлежит ему!
- Так что ты сказал? - подставив свою чашу ее ловким рукам, произнес Тугоркан.
- Великий хан, окрестности обезлюдели! Урусы разбежались…
- Они испугались нас! - усмехнулся Ехир, хлопнув ладонью по колену. - Никто не может устоять перед ратями моего отца!
- Но у нас мало добычи! Если мы не возьмем города, воины начнут роптать! Мы прошли уже много верст по земле урусов, но ничего не нашли, кроме двух-трех деревень и брошенных селений!
- Там, где урусы больше не живут, скоро будут пастись табуны наших коней, - лениво возразил Тугоркан. - Так что нечего горевать о пустых домах… А Переяславль мы возьмем…
На другой день половцы пошли на первый приступ. Впереди, по обычаю, скакали стрелки из луков. Они осаживали коней прямо перед стенами и осыпали тучей стрел защитников. Под их прикрытием пешие воины несли лестницы. Перебегая ров, они спешили приставить лестницы к стенам и залезть на них. Но в узкие щели между бревнами и бойницами в ответ летели стрелы осажденных, а на чудом прорвавшихся к стене всадников лилась смола и кипяток. Обожженные с криками шарахались прочь, в корчах падали на землю, но на их место вставали другие и по трупам бежали вперед.
На первом городском валу крепко стояла переяславльская Дружина. Старших сыновей Владимира не было в городе, третий по счету Святослав был еще отроком - мальчику шел двенадцатый год. Он рос тихим болезненным ребенком и в эти страшные часы находился подле матери и младших братьев и сестры, в домовой церкви, молясь Богу о заступничестве. Но дружину вел под его именем и стягом Ольбег Ратиборович - сын посадника Ратибора, который сейчас воевал вместе с Владимиром Мономахом у Стародуба. Переяславльцы стояли крепко, и, не выдержав, поганые откатились назад. Но это было только начало.
Глава 13
Более месяца стояли киевские и переяславльские рати под стенами Стародуба, обложив город кольцом, дабы ни в него мышь не проскочила, ни из него никто не ушел. Два раза союзные полки ходили на приступ, метали стрелы, закидывали ров хворостом и землею, а в ответ на них лился кипяток и смола и дождем падали стрелы. Несколько раз дружина, которую привел в город Олег, выходила из ворот и нападала на переяславльцев. Олег всегда был впереди - высокий, широкоплечий, в позлаченом шеломе под стягом Чернигова, он был виден далеко. Ходивший в сечу Владимир Мономах всякий раз старался дотянуться до него, схватиться один на один, но возле Олега всегда стеной стояли его отроки. Они своими телами закрывали князя от стрел и копий; как псы, сцеплялись в поединках с теми, кто подбирался слишком близко. Эти люди шли с ним еще с Тмутаракани, от него зависела их жизнь, и князьям ни разу так и не удалось встретиться на поле боя. Налетев и связав переяславльцев короткой яростной сшибкой, черниговцы откатывались назад под защиту городских стен.
В начале второй седмицы осады союзные полки взяли только первый ряд валов, выбив оттуда последних защитников. Им достался посад - почти целый, даже в некоторых домах сохранилась утварь и рухлядь, которую в первый же день растащили проворные ополченцы.
Осада была плотной. Бережа людей, Святополк и Владимир более не посылали их ко рву, ибо стрелы нападавших сеяли смерть в рядах воев. Защищенным кольчугами, шлемами и щитами дружинникам было горя мало, их могли ранить только в руку или ногу, но зато пешие ополченцы гибли десятками. Люди большую часть времени просто пересылались стрелами с той и другой стороны. Владимир медлил, выжидал, подолгу глядя от ворот занятого им дома - в нем когда-то жил священник, - на городскую стену.
Привыкший к роскоши, но не желавший тратить на нее лишней ногаты, Святополк разбил свой стан рядом. Ярослав Ярополчич жил со стрыем, а Давид Игоревич держался наособицу. Бояре всех четырех князей часто съезжались вместе, обсуждая, как легче и удобнее взять город. Многомудрый Ян Вышатич в молодости взял немало городов, как и Данила Игнатьевич, который в бытность Святополка наследником власти его отца часто ходил походами, в том числе и в войске Всеволода Ярославича. Сам Давид Игоревич в прошлом, будучи изгнан тем же самым Олегом Святославичем из Тмутаракани, поскитался по Руси, взял на копье городок Олешье и оказался ценным советчиком. Кроме того, у него были свои счеты с Олегом и он хотел стоять до последнего. Они вели нескончаемые беседы, но сходились на одном - взять Стародуб будет не просто.
Предводительствуемые Давидом Игоревичем, войска в третий раз пошли на приступ. С той и другой стороны летели, закрывая небо, стрелы. Осаждающие тащили пороки и лестницы, поднимая их на стены, а оттуда на них лился кипяток, летели камни и копья. То один, то другой воин падал, раскинув руки, и катился кубарем в ров. Несколько раз меткие стрелки поражали и защитников, но их место тут же занимали другие.
Какой-то стрелок пускал одну за другой стрелы с самой надвратной башни, поражая спешащих к стене воинов. Меткий выстрел сбил его - тело качнулось вперед, свешиваясь из окна бойницы, но его тут же утянули назад, а еще через несколько мгновений в оконнице мелькнуло розовое пятно женской рубахи. Занявшая место убитого женщина - сестра или молодая жена - успела убить троих воев прежде, чем ее саму достала стрела.
Владимир Мономах со стороны наблюдал за этим боем, стоя под своим стягом. Святополк был рядом. Ссутулившись, подавшись вперед, он внимательно смотрел на битву. Когда в бойнице мелькнуло женское платье, он толкнул Владимира:
- Зри-ка, князь-брат! Женщина!
Его острый взор, казалось, различал даже глаз лучницы и край цветастого плата на голове. Она на миг подалась вперед, чтобы лучше прицелиться, и открылась переяславльским стрелкам. Те узнали женщину, но стрелы уже летели к цели, и она с коротким криком выронила лук, хватаясь за плечо, из которого глубоко торчала стрела.
- И впрямь женщина! - заметил теперь и Мономах.
- Вот это город! Вот так стародубцы! - ахнул Святополк. - Крепко стоят!.. Как мыслишь, князь-брат, сколько мы еще с ним провозимся?
- Каждый день здесь лишний, - проворчал Владимир. - Ох, Олег, Олег! Дорого ты мне заплатишь за все! Сколько народа из-за его гордыни положили! - Он повернулся к отрокам, что держались в отдалении, подозвал трубача: - Вели отходить!
Высокий гнусавый звук рога прокатился над валами. Его услышали не сразу. Еще некоторое время люди продолжали лезть на стену, но постепенно волна их схлынула, откатилась в посад. Раненых и некоторых убитых тащили на себе, но несколько десятков тел осталось лежать во рву и на склоне холма.
Воины вернулись в стан. Раненым вытаскивали стрелы, рваные раны прижигали железом, несколько знахарей готовили травы и стягивали раны полосками ткани, шептали заговоры на кровь. Некоторые раненые, не заметившие сперва торчащей в животе или плече стрелы и даже лезшие с ними в горячке на стену, теперь, отходя, чувствовали боль и громко стонали. Кого-то крепко держали, вырезая стрелу из щеки. Обожженный варом парень, свернувшись калачиком, монотонно скулил от боли, боясь даже глубоко вздохнуть. Те, кого обошла рана или покалеченные в предыдущих боях, сидели возле костров, готовили похлебку, сумрачно поглядывали на толстые бревна стародубских стен.
Владимир и Святополк с боярами объезжали стан. Святополк бы сам ни за что не поехал, не испытывая желания созерцать кровь, раны и шрамы и слушать стоны искалеченных, но Мономах ехал по стану с каменным лицом, и он был вынужден тащиться за ним.
- Почто людей губим?! Почто?! - тихо восклицал Владимир. - Сколько народа положили! Вот узнают то поганые - вот возрадуются, на наши распри глядя! Это ведь сила земли нашей! Падут они в княжеских усобицах - кто нам нивы распашет, хлеб засеет-уберет, а в трудный час вместе с нами на поле брани встанет?.. Ох, Олег, Олег! Зрел бы ты сие!
- Он зрит, - негромко отозвался Святополк. - Видал ныне женку на стене? И в Стародубе небось крик и плач стоят!
Он прикрыл глаза, вспоминая светлую косу, мелькнувшую в тот миг, когда лучница выглядывала в оконницу. Молода и наверняка красива…
- За это тоже в свой срок заплатит Святославич! - прошептал Владимир. - Его прихотей ради гибнут люди!
Глаза переяславльского князя метали молнии, он побледнел и сквозь зубы цедил слова. Святополк, который в случае неудачи гнев свой вымещал на окружающих, понимал, что Мономах взбешен, но сдерживается, не желая терять лицо перед смердами.
Князей узнавали, на них оборачивались. Здоровые и легко раненные вставали, кланяясь и снимая шапки, подходили к коням, заглядывая в лица.
- Как порешили, князь? - раздавались голоса. - Что со Стародубом делать будем? Не дают мира!
Некоторые смерды были оторваны от пашен. Эти смотрели требовательно и тревожно - сейчас князья пригнали их воевать, а дома оставались невспаханные поля. А по осени приедет тиун или огнищанин, призовет на свой двор требовать в пользу тех же князей подати - и ничем не оправдаешься, что земля осталась обихожена кое-как без твоего догляда. За недоимку в холопы запишут или велят по-иному долг отработать. Владимир узнавал эти взгляды и мрачнел все больше. Стегнув плетью коня, он на рысях покинул стан, въехал на свое подворье и, когда отроки забрали коней у него, Святополка и бояр, повернулся к великому князю.
К князьям подъехал Давид Игоревич. Коренастый, кажущийся еще толще от брони, он зло, по-половецки скалил зубы.
- Брать надо Стародуб! - горячо воскликнул он. - Брать немедля!
- Сколько народа поляжет, - произнес Святополк. - Видал, как стародубцы стоят? Они за Олега крепко биться станут.
- Ведаю… Зажечь надо город! Что скажете, князья? Мысль об этом теснилась в голове самого Святополка.
Началось лето, смерды оторваны от пашен, а Поросье и без того оскудело. По осени придется собирать полюдье, а что брать и с кого? Одни убытки, и который уже год! Нет, расправиться надо одним махом со всеми бедами!
- Как мыслишь свершить сие? - спросил он у Давида. Деятельный честолюбивый князь-изгой ему почему-то не нравился. Была в нем какая-то червоточина. Но он-то на Русь врагов не водил, держал себе Волынь вместе с Ростиславичами, никуда не лез и на приказ старейших князей отозвался сразу.
- Стены огнем подпалить, пожары внутри пустить. Сейчас лето, тепло и сухо… Река у них рядом, так у реки полк поставить, пущай не дают воды забрать. Меч их не одолел, так огонь усмирит!
Не первый раз при Владимире Мономахе предлагалось такое - князья хотели то разобрать город по бревнышку, то прорыть ходы во рву, то лишить город воды. И про пожар заговаривали. Но до сих пор Святополк не соглашался. Олег Святославич был сильным противником. За него стояла земля. Город сражался отчаянно, и не возникало сомнений, что когда союзные войска все-таки ворвутся в него, жители Стародуба будут биться за каждый дом. Святополк не сомневался, что упрямый городец разделит судьбу Менеска, который Мономах велел сровнять с землей, сражаясь со Всеславом Полоцким.
На другое утро, когда полки снова стали становиться для нового приступа, со стены Стародуба запела труба. Ее слабый издалека голос услышали не сразу, но потом все-таки поняли и побежали докладывать князьям. Владимир просиял:
- Сломался Олег Святославич! Стародуб открывает нам ворота!
Князья-союзники, бояре и воеводы под стягами выехали перед полками поближе к воротам. На стенах стояли защитники городца - зоркий взгляд Святополка различал среди воинов нескольких более молодых и гибких станом - не то молодежь, не то женщины вставали на место павших.
Труба пропела еще раз, и одна створка ворот приотворилась ровно настолько, чтобы в нее шагнула коренастая сильная фигура в рясе в сопровождении нескольких дружинников. Ворота за ними тотчас захлопнулись.
- Они сдаются? - прошептал Мономах и на всякий случай перекрестился, мысленно возблагодарив Богородицу.
Священник широким шагом вперевалочку направился к князьям, дружинники еле поспевали за ним. Поравнявщись со всадниками, посол осенил себя крестным знамением и снизу вверх твердо взглянул на князей.
- Слово у меня от города Стародуба к князьям русским! - провозгласил он важно.
- Стародуб открывает нам ворота? - наклонился с седла Владимир.
- Князь, - священник пошире расставил ноги, крепче вставая на землю, - про твою доблесть и подвиги ратные нам все хорошо известно. Ты аки сокол на неверных язычников налетал, обороняя от них пределы русские, не даешь В обиду старого и малого. От великого князя киевского нам тоже никакой обиды никогда не было, мы землю нашу любим и Правду Русскую чтим. Так почто вы нас губите?.. Город изнемогает. Повалуши и бертьяницы наши оскудели, в каждом доме горе, в каждой семье покойника оплакивают. Не губите души грехом, не лейте более кровь христианскую. Уйдите от стен наших!
Владимир медленно выпрямился в седле, перевел взгляд на Святополка. Тот и сам был удивлен и растерян, не зная, что сказать, но под строгим взором Мономаха понял, что именно ему придется отвечать послу.
- В Стародубе затворился наш враг, князь Олег Святославич, - сказал Святополк. - Не по чину он владеет землей Черниговской. Именем великого князя киевского пришел я рассудить вас…
- Выдайте нам Святославича - и мы оставим город, - добавил Владимир.
Дружинники, стоявшие за спиной священника, быстро переглянулись, крепче стискивая древки копий.
- Олег Святославич - наш князь, - спокойно возразил священник. - Мы его приняли и не отдадим!
- Олег лишен стола Черниговского! - воскликнул Владимир. - Он трижды наводил поганых на земли русские! За это его мы и караем. А ежели вы княжескому слову не подчинитесь, то и на вас кара падет!
- Князь, пожалей детей и жен, стариков и калек! - Священник чуть повысил голос. - В ваших княжьих распрях они невинны!..
Что до Святополка, то он бы мигом повернул назад, оставив Олега в покое. Беспокойный Святославич - лучший предлог вечно держать Мономаха в узде. Конечно, усиления Олега допускать тоже нельзя, иначе каждый решит, что имеет право требовать свою долю от великокняжеского пирога, рекомого Русь. И что тогда останется ему самому?