Ехир, сын Тугоркана, сражался в первых рядах. В степи его уже звали Песчаным Барсом, и молодой хан не сомневался, что в свое время его слава превысит славу отца. Его воины теснили урусов, заставляя их отступать к реке и городу. Он не оборачивался назад - ему было не до того.
Урусы стояли крепко, и Ехира одолевала злость. Откуда они тут взялись? Их не должно было быть! И где Боняк, шелудивый сын шакала? Его орда бродила по урусским землям, а должна стоять здесь!..
Несколько урусов, попавшихся на пути, были сметены Ехиром. Последнего он достал саблей в горло, под самый шлем, но из-под опущенного урусом щита вдруг вынырнул какой-то мальчишка. Ехир ударил, но урус оказался проворен. Он сумел увести саблю молодого хана, заставив его открыть бок, и ударил по ребрам.
На Ехире был добрый доспех - кольчуга, сработанная киевскими мастерами и полученная им в числе даров за сестру, ставшую женой урусского коназа. Она выдержала удар, хотя бок отозвался болью. Это разозлило молодого хана. Он снова набросился на мальчишку. Тот успел вскинуть щит. Сабля скользнула по нему, отскочила с проворством, но мелькнула сабля уруса - и Ехир даже не сразу заметил рану на руке. В этот миг ему показалось, что он сумел достать уруса - тот покачнулся в седле, скособочившись. Хан рванулся добить дерзкого противника, но правая верная рука почему-то подвела - сабля полетела не так далеко и сильно, как обычно. Ехир успел увидеть красное пятно, расплывающееся на локте. Он на миг задержал на нем взгляд - и в этот миг оружие уруса опять опустилось ему на руку. И рука упала…
Иванок еще раз ударил сползающего наземь противника, но потом на него с двух сторон набросились сразу два половца, и он так и не узнал, что стало с ним.
Молодой Итларевич был сам не свой. Когда впереди мелькнули голубые стяги и послышался слитный рев урусов, он тоже закричал что-то невнятное и бросился в бой первым, увлекая за собой людей. Смять урусов, добраться до переяславльского коназа, отомстить за смерть отца, а потом хоть умереть - эта мысль билась в его голове.
Его половцы ударили в бок урусского войска. Лучники, по своему обыкновению, выпустили стрелы и мигом рассеялись, уступая дорогу челу. Итларевич скакал впереди. Он уже видел невысокого коренастого урусского коназа и узнал Мономаха, хотя видел его всего один раз, когда тот в день приезда беседовал с его отцом. Он узнал бы его из тысячи, и юный хан закричал: "Урус, пришла твоя смерть!" - и помчался прямо на него.
Владимир со второй половиной переяславльской дружины наседал на чело половцев сбоку, пытаясь соединить их с ордой хана Курея, который сейчас сцепился с городским ополчением и дружиной, ведомой Ратибором с сыном. Сила степняков - в их подвижности: они налетают, поражают стрелами или короткой яростной сшибкой, а потом, если видят, что противник стоит крепко, отступают. Стоящих пеших они не могут сбить, вязнут в их строе, а конницу стараются измотать ложными нападениями и отступлениями. Для этого им нужен простор, а если их сбить в кучу, они теряются и становятся больше похожи на стадо овец.
Орда Итларевича налетела, заставляя дружинников развернуться им навстречу. Юный хан отчаянно прорывался к Владимиру Мономаху. Удача сопутствовала ему - он одного за другим сразил трех урусов, пытавшихся заступить ему дорогу, оттолкнул четвертого… Но в этот миг длинное копье одного из княжеских отроков, что окружали князя со всех сторон, нашло его живот. Итларевич смотрел только на Мономаха и не сразу понял, что это мелькнуло перед глазами. Он почувствовал только, как его поднимает с седла, потом все-таки увидел торчащее из живота копье, схватился за него, роняя повод и саблю - и так и свалился наземь. По нему прошлись конские копыта, но юный хан уже не чувствовал ничего.
Владимир Мономах так и не узнал Итларевича. Переяславльцы нажимали. Еще одно усилие - и лишенные предводителя остатки Итларевой орды отступили, налетев на задние ряды полка хана Курея и смешав его строй.
Зажатые с трех сторон, теснимые переяславльцами, половцы начали отходить туда, где еще сражались Тугоркан и его приближенные.
Святополк и Владимир оказались совсем близко друг от друга. Они на миг приостановились, обменялись почти веселыми взглядами, но тут же отвели глаза - до полной победы было еще далеко.
Данила Игнатьевич и Ян Вышатич вели большую часть киевской дружины - за исключением воинов, которые шли за князем Святополком и оторвавшихся отроков боярина Славяты. Они медленно, но верно оттесняли кипчаков от реки, двигаясь в луга мимо брошенного стана. Часть половцев все-таки решила применить старый прием: когда киевские дружинники стали наседать, они развернулись и кинулись к брошенным кибиткам и шатрам, чтобы разогнавшиеся и вынужденные сбавить ход урусы, проскакав между ними, попали под удар их луков и конницы. Никита Малютич поддался на эту уловку. Данила Игнатьевич кинулся выручать боярина и стал обходить поганых сбоку.
Они встретились посреди брошенного стана. Бой завяз в шатрах и кибитках. Враги опасались вступать в схватки, разили стрелами издалека, и большая часть дружинников была ранена еще до начала сшибки. Прямо на глазах Данилы Игнатьевича стрела выхлестнула Никите правый глаз. Не почуяв боли в горячке боя, боярин все-таки покачнулся в седле, поднося ладони к лицу, и упал на руки отроков.
- К реке, к реке выходите! - закричал Данила Игнатьевич, направляя своих людей в другую сторону.
Разделившись на два крыла, киевляне вырвались из половецкого стана, оставив среди кибиток и юрт несколько десятков своих раненых и убитых. Соединились они опять только на поле, где основные силы теснили неприятельское чело. Прямо на Данилу Игнатьевича налетел боярин Славята. От раны в бровь кровь заливала ему лицо, но он продолжал сражаться.
- Иванка моего не видал? - крикнул ему Данила. - С тобой отрок был!
- Был, помню. - Где он? Жив?
- Не ведаю! На нас Тугоркановы псы поперли, так его и потеряли…
- Убили… - Данила чуть не выронил меч. - Убили моего Иванушку…
Казалось невероятным, что он может потерять и его - названого сына, успевшего стать родным и близким. Данила отдал юноше все - имя своего кровного дитя, всю нерастраченную любовь и нежность, и теперь его сердце обливалось кровью при одной мысли о том, что придется лишиться и этой кровинки.
- Где это было?
- Там… Да погодь! - попробовал остановить его Славята. - Может, сыщется потом! И надо тебе было тащить мальца в бой…
Но Данила Игнатьевич его уже не слышал. С отчаянным криком он кинулся в самую гущу половецкого войска, куда указал ему Славята.
Тугоркан узнал о смерти Ехира от батыров. Он оставил бой, замерев под стягом с трехголовым змеем в окружении своей охраны. Будь тут орда Боняка, перевес был бы на стороне кипчаков, но и сейчас еще можно отбиться. Пусть они потеряют многое, но сохранят жизнь, чтобы потом вернуться со свежими силами и отомстить. Хан оторвался от основных сил и озирался вокруг - куда уводить воинов.
И в этот миг со стороны войск, где орда под предводительством сына сражалась с урусами, послышались крики:
- Великий хан! Великий хан! Горе нам! Горе!.. Несколько батыров из охраны Ехира скакали к нему. Поравнявшись, они без сил припали к гривам коней.
- Великий хан! - запричитали они наперебой. - Черный день! Отвернулся от нас Тенгри-хан!.. Горе!
- Что? - рявкнул Тугоркан, разворачиваясь к ним, уже догадываясь и боясь услышать подтверждение своим страхам.
- Великий хан! Погасло наше солнце! - голосили батыры. - Твой сын, Ехир Песчаный Барс, солнце Шаруканидов…
- Убит?!
Тугоркан выронил повод, схватился за сердце.
- Мы шли за ним, охраняли твоего сына от урусского копья и меча, но нам на пути попался урусский батыр. Твой сын пожелал сам сразиться с ним и был повержен…
За ними следом везли в спешке брошенное поперек коня тело Ехира с косой раной на шее и плече и почти отрубленной правой рукой.
- Мой сын! Мой сын! - Тугоркан закачался в седле. - Уру-у-усы! Собаки! - завыл он, скаля зубы. - Смерть урусам! Смерть!
- Великий хан! Нам удалось взять батыра, отнявшего жизнь у твоего сына!
Этот крик остановил Тугоркана, уже рванувшегося очертя голову в битву. Развернув коня и едва не разорвав ему рот удилами, он вскинулся навстречу двум батырам, которые в поводу вели третьего коня. На нем с закрученными назад руками сидел Иванок.
Он сам не понял, как случилось, что его взяли в плен. Помнил яростный бой с двумя половцами враз. Оба его противника были рослые, поседелые в боях воины, и все-таки он сумел ранить одного и разрубить щит другому прежде, чем на него накинулись другие. Был тяжкий удар по голове, потом чужие руки, отнимающие саблю и сдирающие шелом. Но страха не было - в тот миг, когда его вынесли из рядов урусского войска, что-то отмерло в его душе.
Как ни был взбешен Тугоркан, увиденное поразило его.
- Вы смеетесь надо мной! - взревел он, в ярости опуская саблю на голову ближайшего батыра. - Это же мальчишка! Как он мог сразить Ехира?
- Великий хан!.. Великий хан, - лепетали батыры, отступая. - Но это правда…
Иванок увидел коренастого немолодого половца в богатом одеянии с бешеными, налитыми кровью глазами. Тот Замахнулся саблей - и отрок еле успел пригнуться. Острое лезвие только срезало прядь волос на затылке.
- Урус! Собака!.. Взять! Казнить! - захрипел хан. Батыры выдернули Иванка из седла. Он отчаянно извивался, сопротивляясь изо всех сил, и не поверил своим ушам, когда услышал крик кого-то из нукеров:
- Урусы!
И слитный топот копыт, обходящий их сбоку и сзади.
Стрела свистнула совсем рядом. Вторая впилась в гриву коня одного из батыров. Жеребец дернулся, всадник качнулся в седле, и Иванок рухнул наземь, подтягивая колени к животу и отворачивая лицо, чтобы защититься от конских копыт.
Стреляли на скаку торки, которые вылетели вместе с Данилой Игнатьевичем. Сломав правое крыло вражеского войска, они шли прямо на Тугоркана и его приближенных; и старый хан зарычал, выхватывая саблю. Только смерть недругов могла утишить его боль. В первых рядах он заметил немолодого урусского, батыра и устремился прямо на него.
Спасаясь от копыт летящей прямо на него конницы, Иванок откатился в сторону, и это его движение заметил конь Тугоркана. Он шарахнулся вбок, сбился с галопа, и хан, отвлекшись на то, чтобы усмирить его, промедлил самый миг.
Половцы и русичи сшиблись. Сеча была короткой и жесткой. Нукеры успели прикрыть Тугоркана собой, но в тот миг, когда, наконец, поднял голову, хан увидел занесенный над собой меч.
Данила Игнатьевич видел только тело отрока, через которое по-козлиному перескочил соловый конь степняка. Будучи уверен, что Иванок уже мертв, он сцепился с ханскими телохранителями, расшвырял их как котят и сшиб Тугоркана, двумя страшными ударами повергнув его наземь.
- Иванушка! - кричал он, зовя отрока, но того уже закрыли от него кони и всадники.
Ноги у Иванка остались свободны, и он успел вскочить прежде, чем его затоптали. Метнувшись туда-сюда, он, наконец, нашел укрытие за тушей павшей лошади. Крупный русский конь был мертв. Кровь вытекла из косой раны на шее. Рядом с ним лежал, раскинув руки, его всадник. Иванок бросился на колени возле лошадиного бока, прижался к еще теплой туше, зажмурился, с замиранием сердца слушая топот копыт, хрип и ржание коней, звон мечей и сабель и хриплые выкрики сечи. Меч убитого валялся совсем рядом, но дотянуться до него было боязно.
Только когда шум сечи стал удаляться, Иванок решился отползти от конской туши. Кое-как присел над мечом, перерезая волосяной половецкий аркан на запястьях. Меч выщербился, жесткий конский волос, из которого была сплетена веревка, цеплялся за щербины, путался, но Иванок не жалел собственной кожи и в конце концов оказался на свободе.
Это была победа. После того как был убит Тугоркан, половцы дрогнули и побежали. Те, кто не знал о смерти хана, еще некоторое время продолжали сражаться, но их оттеснили к стану, где бегство стало общим. Когда Иванок, прихватив меч убитого дружинника, бегом бросился ловить какого-нибудь оставшегося без всадника коня, русичи уже гнали поганых прочь от города.
Сделав несколько шагов, отрок едва не наступил на тело Тугоркана. Немного разумея половецкий язык, Иванок только сейчас вспомнил, как величали этого человека половцы, и понял, чью смерть видел.
Тугоркан Шаруканид, Степной Барс, был убит страшным ударом в грудь. Второй удар пришелся на спину, распоров цветастый стеганый халат и кожаный доспех под ним. На лице старого хана еще не исчезло выражение гнева и боли от потери сына. Иванок подумал, что лишь чудом избег смерти от его руки, и поспешил прочь.
Странно знакомый конь, гнедой с белыми ногами и белой проточиной на морде, потерянно замер посреди поля. Точно такой же был у Захара Гостятича, тиуна в Торческе. Конечно, этого не могло быть, мало ли на свете гнедых коней с такими же метинами, но Иванок не чуя ног подбежал к коню. Тот стоял над поверженным всадником и отбежал в сторону при виде незнакомого человека, но потом… потом все-таки вытянул шею и заржал тонко и жалобно и позволил притронуться к себе.
Но это потом. А пока Иванок рухнул на колени и взглянул на упавшего.
Нечай лежал на боку, скорчившись и обеими руками держась за древко стрелы, которая торчала у него в животе. Судя по перекошенному лицу и натекшей вокруг крови, умирал он очень долго, и, может быть, тело его умерло еще не до конца, когда Иванок поборол страх и дотронулся до его плеча.
- Нечай!.. Нечай, как же это? Как ты здесь?.. Конь жалобно заржал.
Иванок поднялся, озираясь по сторонам и запоминая место, где лежал брат.
- Я еще вернусь, - пообещал он и шагнул к его коню, протягивая руку.
Глава 15
Они встретились уже вблизи днепровского берега. Уцелевшие остатки орды, теряя раненых, переправлялись через Зарубинский брод. По пятам за ними устремились переяславльцы, мстившие за разорение родного края и осаду города, но киевляне, исполнив свой долг, один за другим поворачивали назад.
- Иванушка! - Пронзительный крик заставил отрока осадить коня. Данила Игнатьевич скакал к нему во весь опор.
- Отче! - вскрикнул и он.
Они осадили коней, горячо обнялись, свесившись с седел.
- Иванушка, - боярин гладил подростка по взлохмаченным вспотевшим кудрям, - ты живой… Я очам своим не верю! А мне мнилось, тебя убили и под копыта коня бросили…
- Я сам чудом вырвался. Сам не ведаю, как ханский конь на меня не наступил… Отче, Тугарин убит!
- Правда сие? - Данила выпрямился.
- Убит он. Сам видел.
Данила Игнатьевич нахмурился.
- Надо поведать князю, - сказал он.
Святополк и Владимир Мономах возвращались к Переяславлю вместе. Оба устали. Великий князь не находил радости в сече, где все решает сила, ловкость и проворство. В схватках он всегда медлил и посему боялся битв - боялся, что не успеет вовремя отбить удар или ударить сам.
Сейчас он радовался, что все завершилось победой. Душа его тихо возликовала, когда они проезжали развороченным, брошенным становищем, когда видел кибитки, верблюдов, согнанных в табуны коней, юрты белого войлока, освобожденных русичей и пленных. Этих захватили мало - поймали в основном тех, кто вовремя не удрал с основными силами. Все это надо было разделить - часть отдать многострадальной Переяславлыцине, часть взять себе как великому князю. При мысли о том, что Переяславлю может достаться больше, внутри у Святополка все переворачивалось от досады. Подъехав к разбитому для него шатру, Святополк молча спешился и вошел внутрь. Уже вечерело, хотелось есть и спать.
Только на другой день, когда воротились последние преследователи, победители перевели дух, Святополк узнал от Данилы Игнатьевича о смерти Тугоркана.
Боярин пришел к нему утром, когда князь уже встал из-за стола. Оставив Иванка снаружи, Данила коротко поведал о случившемся. Ни единый мускул не дрогнул на лице Святополка, когда он услышал это.
- Истинно ли так? - только и переспросил он. - И твой сын видел это?
- Своими глазами. И место указать сможет…
- Позови-ка его.
Иванка кликнули. Переступив порог княжеского шатра, отрок встретился взглядом с великим князем и поспешил поклониться - так глубоко, до самого сердца прожег его пристальный взор Святополка.
- Тебя ведь Иванком звать? - вдруг спросил великий князь. - Ты стреляешь из лука метко?
- Да, княже, стреляю.
- Я помню - тогда, на охоте… Поведай-ка мне, Иванок, правда ли ты видел смерть Тугоркана?
- Смерть его я видел и мертвого его зрел. Он в той стороне лежит, недалеко от сына своего.
- И сын его убит?
- Убит. Когда сеча была, мы встретились в бою…
- И ты его… убил? - Голос князя чуть дрогнул. Стоявший с опущенными долу глазами Иванок поднял голову. Во взгляде Святополка не было ни горечи, ни боли.
- Я его ранил. Он после от раны умер. А потом все стали кричать, что умер сын хана. Я немного разумею половецкую молвь, вот и понял.
- Откуда их язык знаешь?
- Я в плену был, да в Торческе жил немного. А у торков наречие с половецким схоже, вот и научился.
Он вздохнул, и Данила Игнатьевич шагнул к отроку, кладя ладонь ему на плечо.
- Прости, князь, сына моего, коли что не так молвил, - начал он.
- Я не в обиде. Хочу только, чтобы вы показали мне место, где лежат мой тесть и его сын.
На поле уже вовсю хозяйничали дружинники, киевские и переяславльские. В обычае победителей обдирать побежденных, даже если сражались в княжеской усобице люди одного языка. Половецким добром все-таки брезговали. Тащили разве что сапоги, шапки, теплую одежду, которую степняки носили зимой и летом, и оружие. Русичей не раздевали. За многими пришли жители Переяславля, увозили своих на санях в город, чтобы похоронить с честью. Родичи искали друг друга, побратимы звали побратимов.
Святополк ехал по полю, и люди, встречаясь с ним, кланялись, ненадолго прерывая свою работу.
Иванок легко сыскал тот небольшой холмик, на котором тогда остановился Тугоркан и его приближенные. Один из бунчуков еще валялся тут, втоптанный в землю. С туши убитого коня, за которой прятался Иванок, уже сняли седло и уздечку, тело его всадника исчезло.
- Вот он. - Иванок остановил коня над трупом Тугоркана. Хана обходили стороной. Что-то было такое в нем даже мертвом, что люди не спешили стащить с него сапоги и отнять кривую саблю с украшенной узорами рукоятью. Святополк прыжком спешился, подошел к хану, постоял, потом медленно, словно нехотя, снял шапку.
- Эх, Тугоркан, - промолвил он. - Почто пришел?.. Я тебя не звал, с тобой не ссорился, дочь твою не обижаю. Чего тебе не хватало? А теперь дочь твоя сиротой осталась, и сын твой убитый лежит. А мы живы и победу празднуем. - Вздохнув, Святополк выпрямился, расправляя плечи, и кивнул на тело хана: - Возьмите его в ковер и унесите. Хоть и враг он нашей земле и пришел на нее кровь пролить, но дочь его мне жена, и негоже родню бросать в поле… И сына его тоже возьмите, - добавил он чуть тише, когда княжеские отроки осторожно приблизились к телу Тугоркана.