- И ты полагаешь, народу не всё равно, какой именно монарх занимает престол? В действительности это бунт против твоей идеальной императрицы, реформы которой не доходят до сознания обыкновенных людей.
- Господа, меня бесполезно переубеждать. Главное - начало Великой Екатериной положено, и я счастлив его поддерживать.
* * *
А.П. Лосенко, Д.Г. Левицкий
Храм на Васильевском острову - иначе Академию трёх знатнейших художеств не назовёшь. Ни суеты. Ни шума. Всё достойно. Горделиво. Царственно - и так сказать можно. Под огромными потолками весь день сумерки. Капителей колонн не разглядишь - высоко. Каждый шаг гулом отдаётся. По лестницам не пробежишь - шествовать только можно. В классах окна на целую стену. Служители в мягких сапогах, как тени, скользят, голоса не поднимут.
Так и следует, наверно. У Антона Павловича Лосенко, профессора живописи исторической, ректора, всё Париж из ума нейдёт. Величия не было - где там! Зато разговоры. Всё свободное от занятий живописью время. И какие разговоры! Посланник российский князь Александр Михайлович Голицын из дому своего не отпускал. Сочинения собственные читал. Мыслями делился. "Плоды обыкновенного здешнего моего сообщества", говаривал. Толковал тогда, что все положения Дидерота хотел к действительности российской соотнести, благо теперь академический фундамент искусствам заложен. Главное - чтоб государство научилось художников уважать, а народ искусство почитать. И любить. Непременно любить. Без богатства и чести художника - от искусства плодов ждать нечего. И притом, чтобы художники у государства были великие.
В его рассуждении искусный художник имеет и дух высокий. Не ищет, но ожидает жизненных благ и предпочтения, суетиться не станет. Однако сам князь признавал, чтоб такой мастер предпочтён перед другими был.
Всё так. Только иной раз воротник шитой от мундира шею натирать начинает. Там давит, там режет - ни тебе головы повернуть, ни в сторону посмотреть - разве что кланяться удобно.
Недавно среди господ преподавателей академических строки голицынские превосходные перечитывал: "Нет время и места, где мысль не находилась. Может быть, есть щастливые страны, в коих она превосходно обитает: но мне кажется, что к произведению или истреблению оной везде больше моральные обстоятельства, нежели все мнимые физические причины способствовали. Немалые части света, которые были перед сим населены Софоклами, Демосфенами и не отягощены презренными извергами человеческими. Где обладатель великого разума, разумные люди у него любимы и достойные при нём непременно родятся".
Господин Левицкий первым восторг свой выразил, а ведь всего-то портретной да и образования высокого, сколько известно, не имеет. Однако большой интерес к размышлениям теоретическим заявляет. Как-то он к новости нынешней отнесётся? Задумчив последние дни что-то. Вон и сейчас стоит у окна, размышляет.
- Как вам новость петербургская, Дмитрий Григорьевич?
- Что говорить, Антон Павлович, преотменная. Сам Дидро в России - о таком и подумать было нельзя. Впрочем...
- Что "впрочем", Дмитрий Григорьевич? Вы будто и не рады вовсе. Я помню встречи парижские с господином Дидро. Чрезвычайно любезен он с нашим братом, художником, был, мыслей наших любопытен.
- Э, Антон Павлович, одно дело Лосенко в Париже, другое - не обижайтесь, друже, - Лосенко в Петербурге. Хоть там всего-то навсего пенсионер Академии Российской, а здесь её же ректор.
- Чем же, помилуйте?
- Да тем, что там вы раритет великий, посланец из страны неведомой да ещё в доме посланника, не правда ли?
- Правда, конечно. Князь Александр Михайлович специально Дидро приглашал, чтобы с пенсионерами российскими на свободе потолковать.
- Вот видите! Оно и выходит, то ли Дидро вам честь и любовь оказывал, то ли хозяину высокому.
- Экой вы, право, Дмитрий Григорьевич, как есть хохол неверный! Всё бы вам сомневаться.
- Какие уж тут сомнения, Антон Павлович! Уверенность, друже, уверенность, Что там спектакль, что тут спектакль, а нам с вами в нём актёрами быть - только и всего. Мысли у господина Дидро высокие, говорите, в Россию он верит, что тут только им и воплотиться, а как же насчёт разбойника оренбургского полагает? Нешто не слыхал? Не знает?
- Может и не знать. Да и то сказать, разбойник он и есть разбойник.
- Спорить не стану. А с народом-то, что вокруг разбойника, как быть? О его же пользе господин Дидро хлопочет. Так ведь объясниться в таком случае надобно, не молчать.
- Время, сказать хотите, для поездки к нам не самое подходящее?
- Для теорий самого господина Дидро, я так полагаю. И ещё скажу. Посудите сами, как вам здесь в Петербурге с гостем заморским встречаться - уж не на квартире ли профессорской, казённой? Ведь не поедет он туда после царского дворца да нарышкинских апартаментов, к которым привык, нипочём не поедет. А может, вы с визитом к нему направитесь, в передней среди слуг дожидаться приёма станете: то ли примет его превосходительство, то ли ни с чем отправит.
- О, Господи, нельзя же так, земляк. Не все люди на один манер скроены. Да и звания наши академические с толпой смешаться не дадут.
- Коли для господина Дидро что-нибудь значат.
- Нелегко, вижу, Петербург вам, коллега, дался, ой нелегко.
- Не обо мне толк, Антон Павлович, - о порядке. Вон, глядите, монастырки-то любимые государыни императрицы. Уж как их вроде бы холят и ублажают. А на деле? С утра до ночи муштруют, для одного того, чтобы государыне в выгодном свете показать, чтобы государыня гостей своих заморских могла ими удивить. Дети же, а уж с седьмого часу утра в классе танцевальном до седьмого пота трудятся. Зато императрица приедет - от зрелища глаз не оторвёшь. Вот ведь оно у нас как, господин ректор.
* * *
И.И. Бецкой, Д.Г. Левицкий
Кабинет президента Академии художеств никакому министру не уступит. Иван Иванович Бецкой порядок соблюдает. Дистанцию тоже со всеми подчинёнными держать умеет. С делопроизводителя в таких делах первый спрос:
- Господина руководителя класса живописи портретной пригласил ли?
- Господин Левицкий дожидаются вас, ваше превосходительство. В приёмной час, поди, целой сидит.
- Ничего не поделаешь. У государыни задержался. Её императорское величество то об одном советовалась, то о другом - время-то и прошло.
- Любят вас, ваше превосходительство, её императорское величество, уважают.
- Да это известно, Семёнов, без Бецкого никуда, какое дело ни затевали. Оно и тягостно подчас, да что поделать - служба, дела государственные. Зови, зови сюда Левицкого!
- Ваше превосходительство, господин президент...
- Без церемоний, Дмитрий Григорьевич, без церемоний. Я человек простой. Ждать тебя заставил, не обессудь - дела во дворце задержали, государыня не отпускала. И с тобой у меня дела важные, тоже откладывать нельзя.
- Я весь внимание, ваше превосходительство.
- С классом-то у тебя всё в порядке?
- С Божьей помощью.
- Вот и славно. Не случайно тебя спросил - работа у меня неотложная. Хоть класс бросай, а до сроку мне её сделай.
- Как прикажете. Только и класс, может, бросать не стоит. У всех учеников работы начаты. Глаз да глаз нужен.
- Сам суди. Слыхал, что к нам из Парижа сам господин Дидерот жалует?
- Все только о том в Академии говорят.
- Так вот, к приезду его следует портреты монастырок написать.
- Сколько же лет сим девицам и много ли портретов?
- Возрасты ты все представить должен. Выходит, от пяти до пятнадцати. Соответственно и число портретов - пять получится.
- А туалеты какие должны быть? Ведь мне, господин президент, их всё равно в мастерской на манекенах дописывать придётся.
- О туалетах я уж думал. На каждый день у них у всех форма да и цвета невидные. Только выпускницы будущие в белом могут быть.
- Без украшений?
- То-то и оно, никаких. Эффекту, думаешь, не будет?
- Оно, конечно, можно книжки взять, инструменты какие музыкальные...
- Ни-ни, натюрмортов одних, Левицкий, недостаточно. Я эти портреты поначалу господину Дидро в присутствии императрицы показать хочу, а там и самой государыне преподнести. Где-нигде, а во дворцах висеть будут, сомнений в том нет. Государыня до сих пор вспоминает, как преотлично ты покойного ректора представил. Сначала вроде бы недовольство дороговизной костюма господина архитекта выразила, а теперь только с истинным удовольствием говорит. В зале Совета академического отлично всю нашу Академию императорскую представляет.
- Да, не пришлось Александру Филипповичу костюмом своим порадоваться. Как-никак годовое своё жалование на него положил - не пожалел потратиться.
- Кто мешал? Должность завидная - никто с неё не сгонял. Работы по окончанию здания академического хоть отбавляй. И на тебе, взял да на чердаке и повесился. Не иначе Бог помог скандал такой неслыханный притишить, огласки большой избежать.
- Только не был Александр Филиппович душевнобольным. Зря на него тень такую лекари навели.
- Ничего не лекари. А как ты полагаешь, хоронить особу такого положения без отпевания да не на кладбище, достойно ли для учреждения императорского было? У лекарей никто и спрашивать не стал: что приказано, то и написали.
- Жаль всё-таки.
- Чего жаль-то?
- Славу такую неслыханную за человеком достойным и заслуженным в истории оставлять.
- А ему, полагаешь, на том свете не всё равно? Уж лучше душевнобольным, чем самоубийцей оказаться. Глупости городишь, Левицкий. Лучше о деле думай.
- Простите великодушно, ваше превосходительство. Год целый Александр Филиппович с ума нейдёт.
- Твоё дело. Мне работа нужна. Придумаешь что?
- Вот вы, помнится, когда-то сказывали, что представления у монастырок бывают. Какие представления, ваше превосходительство?
- Ничего о них не знаешь?
- Слышать приходилось. Граф Александр Сергеевич Строганов рассказывал. Хвалил очень. Мол, готов монастырок предпочесть труппе придворной.
- Видишь! А почему предпочёл бы, не говорил?
- Говорил, натуральнее представляют. К жизни ближе.
- Вот о том и толк. Дети к натуре ближе. Сам господин Дидро так полагает. Хотя и труда на моих артисток положено немало. Одно дело уроки по искусствам и представлениям, другое - род спектакля. Тут уж ни труда, ни расходов жалеть не приходилось. У монастырок моих все из придворного театра. Что портные, что костюмеры, что декораторы. Господин Жерар и Христофор Бич могут на придворном театре за выдумки свои нагоняи получать - мол, дорого непомерно. У монастырок такого с ними никогда не бывало. А костюмы, костюмы какие! В придворном театре один и тот же костюм во скольких спектаклях оденут. У нас всего один раз. На каждую исполнительницу шьют, как для придворного бала. А куафёры придворные одни чего стоят! По три часа над каждой девицей колдуют. Из-под их рук выйдут - одна другой краше, глаз не отвести!
- И декорации тоже?
- Декорации! Погляди, какие мастера их пишут, и все на одну постановку. Мастер живописной Канцелярии от строений Алексей Бельской, господа Кирмов и Франц Бакарий!
- О декорациях от самого господина Бельского удовольствие имел слышать.
- А сам ни одного спектакля монастырок не видывал?
- Не довелось, ваше превосходительство. Одно помню, что первый спектакль их в одно время с первой выставкой академической был.
- Верно, в 1770 году. Шесть лет девиц обучать пришлось. Ровно столько, сколько и актёров на театре учат. Зато и было на что посмотреть! Государыня прослезилась, мне тогда особую благодарность выразила. Так ведь девицы наши скольких актёров пересмотрели - какая труппа при дворе ни играет, один спектакль непременно в институте показать должна. Девицам урок наглядный.
- Тут, поди, на уроки и часу совсем не остаётся.
- Что уроки! Одна в уроках отличается - из истории или географии складно рассказывает, иная стихи преотлично читает, а уж кому Бог талант дал, то в искусствах. Сам, Дмитрий Григорьевич, посуди, просто ли, чтобы весь двор день за днём в институт ездил спектакли наши смотреть, а уж они на своём веку чего только не навидались. За один вечер у нас тут тебе и одноактная опера комическая, и комедия, и балетный дивертисмент.
- Ваше превосходительство истинный театрал.
- Скажу по совести, никогда оным не был - всё институт. Как государыне лучше монастырок представить? На экзаменах сидеть - кому охота. Театр - другое дело: и приятно, и для дела нашего полезно. И только после театра о монастырках повсюду говорить да расхваливать их стали.
- Но может, ваше превосходительство, с театра в портретах начнём?
- Как с театра?
- Представим девиц в ролях, в костюмах театральных, а то и вовсе на сцене. Можно ли так, ваше превосходительство? На французский манер - там множество портретов театральных. И господину Дидро знакомо.
- Мысль отличная, Левицкий! Да чего там - преотличнейшая!
- Ваше превосходительство, вам остаётся только назвать имена девиц и спектакли, в которых они отличились.
- Начнём, конечно, с Катеньки Нелидовой. Из четвёртого возраста её одной достаточно. Такого успеха не всякая примадонна из гастролёрш заезжих добивалась. Катенька в "Служанке-госпоже" господина Перголези, отменного композитора итальянского, все лавры собрала: и поёт как соловушка, танцует, что твоя Сильфида, а уж представляет - натуральнее и вообразить себе нельзя. Императрица так растрогалась, что Катеньке тысячу рублей и бриллиантовый перстень в подарок прислала. Шутка ли, богатство какое! Катенька сама из семейства куда какого небогатого, ей каждый рубль пригодится. До поры до времени всё у начальницы института хранится. Её императорское величество о Катеньке самому Вольтеру писала, жалела, что не может её увидеть в сей роли. Господин Сумароков мадемуазель Нелидову вниманием не обошёл - стихи в её честь написал, да и не он один. Катеньку только в этой роли и представлять надобно. Государыне, смею надеяться, сие приятно будет.
- Мадемуазель Нелидова будет старшая из всех девиц, ваше превосходительство?
- А, да! Конечно, старшая. Из третьего возраста возьмём княжну Екатерину Хованскую и Екатерину Хрущеву. Чрезвычайно им роли Нинетты и Кола в опере Киампи "Капризы любви, или Нинетта при дворе" удались. Поверить невозможно, что мадемуазель Хрущевой едва десять лет исполнилось - Кола у неё живой, да такой смелый, ловкий, не в пример Нинетте. Княжне Хованской, хоть на год больше, а робость до того ловко представляет, поверить невозможно. Костюмы им сам придворный театральный портной Христофор Бич придумал - лучше не вообразить. Государыня очень смеяться изволила, девиц к себе пригласила, к ручке допустила. Непременно их изобразить надобно.
- Значит, второй портрет двойной?
- Двойной, конечно, двойной. Только знаете, Левицкий, может, и младшеньких вдвоём на одном портрете представить? Костюмов театральных тут не придумаешь. Первому и второму возрастам одевать их не положено. Да и в спектаклях они ещё не выступают. Во втором возрасте декламацией только занимаются, а в первом - и вовсе одни уроки твердят. Что тут придумаешь?
- Почему же, можно и тех девиц представить, будто старшая декламирует, а младшая её слушает. Театр не театр, а как в жизни.
- Видишь, как славно всё получается. Я тебе двух девиц посоветую: княжну Настасью Давыдову, ей уж девять, и годом старше Федосью Ржевскую. Девица Ржевская в декламациях очень даже отличилась, превосходно басни сумароковские представляла, потому и на торжественном акте приветствие государыне императрице и всем гостям произносила. Она в голубеньком платьице, княжна - в кофейном.
- А срок, ваше превосходительство?
- К сентябрю нынешнего 1773 году господин Дидро, надо полагать, до Петербурга доберётся. Вот к приезду его и надобно кончить.
* * *
Д. Дидро, С.Л. Нарышкин
- Порой мне начинает казаться, что я уже досконально знаю Россию, князь. Ваши рассказы так живы и полны.
- Не обманывайте себя, Дидро, Россию совсем не просто узнать, если вы даже в ней родились и выросли, что же говорить о путевых рассказах. Это как абрис горы на вечереющем небе. Вы относительно начинаете себе представлять её размеры, но для вас остаётся тайной, чем покрыты её склоны и уж тем более что таится в её недрах.
- Вы становитесь поэтом, князь.
- Упаси Господь, это не привилегия Нарышкиных. Просто я возражаю на вашу посылку.
- Возможно, вы и правы. Но знаете, чего мы с вами не коснулись? Моих проектов, столько лет присылавшихся мною в письмах императрице. Расскажите хотя бы об одном из них, по вашему выбору.
- Я уверен, государыня едва ли не в первую очередь захочет показать вам институт благородных девиц.
- О, да, мы очень много обсуждали проекты его устройства, учебные программы и даже режим дня для институток, хотя, видит Бог, я не испытываю специального тяготения к педагогике. Итак, что же из нашего совместного предприятия вышло?
- Немало, и я рад, что разговор зашёл об институте. Вам придётся там побывать и, значит, необходимо быть подготовленным к подобному визиту.
- Подготовленным к визиту? Дорогой князь, это звучит почти как ознакомление с дипломатическим протоколом.
- В известной мере это так и есть. Императрица очень ревниво относится к своему детищу.
- И требует безусловных восторгов по его поводу, вы это имели в виду, князь?
- Думаю, ваш восторг будет вполне оправдан. Вам останется только его выразить императрице и доставить ей тем немалое удовольствие.
- Это так далеко от моих первоначальных проектов?
- Я не в курсе ваших проектов, Дидро, тем более переписки с её императорским величеством. Я могу только описать жизнь института, какой она представляется постороннему наблюдателю.
- Начнём с его задач. Я говорил о воспитании образцовых жён, матерей и хозяек, способных рационально и бережливо вести хозяйство в своих будущих семьях.
- Думаю, императрица не могла так приземлённо рисовать будущее питомиц института.
- Иными словами, её императорское величество открыло школу для дам высшего света.
- Как вы торопитесь с выводами, мой друг! Имейте в виду, это первое в России учебное заведение, дающее общее образование женщинам. В нём есть два отделения: одно для благородных и другое - для мещанских девиц.
- Меня интересуют последние.
- Я менее знаком с ними и всё же знаю, что девицы простых сословий получают здесь первоначальные представления о литературе, истории, географии, узнают свой родной язык, учатся различным рукоделиям. Но, пожалуй, главное не в этом - они получают приданое в виде свободы для своего мужа, если он находится в крепостном состоянии.
- Ничего не могу с собой поделать, князь, но меня коробит от каждого упоминания о рабстве, которое мы воспринимаем с таким спокойствием! Вы - человек образованнейший и гуманнейший!