- О! - сказал Фрике и задумался. - Да, такое вполне могло бы случиться, - мечтательно произнес он и воскликнул: - Я определил бы рядового Каминского в ваше отделение, ефрейтор Вольф!
- Рад стараться, герр подполковник! - закричал Юрген.
Солдаты весело рассмеялись. Им нужна была разрядка. Собственно, ради этого Юрген и устроил эту маленькую интермедию. А подполковник Фрике удачно подыграл ему. Они все лучше понимали друг друга.
- Вот, черт! - Красавчик ударил по тормозам. - Ну и страшилище!
Они выглянули из бронетранспортера. Перед ними была небольшая площадь. Она была оцеплена солдатами в немецкой форме без каких-либо бело-красных опознавательных знаков. Посередине площади на гусеничном шасси и бронированном лафете смотрела в небо труба диаметром не менее метра и длиной в три человеческих роста. Это было нетрудно определить, потому что вокруг суетилось с десяток артиллеристов. Они казались пигмеями.
- Малыш "Циу", - сказал рядовой Целлер.
- Ты с ним знаком? - спросил Красавчик.
- А то! Заткните уши! Малыш сейчас пукнет!
Они не замедлили последовать этому совету. Артиллеристы порскнули в разные стороны. Цепь пехоты подалась назад. Из трубы вырвалось что-то большое и черное, полетело тяжело и медленно вперед и вверх, но невысоко и недалеко, зависло на мгновение в небе и ухнуло вниз. Юрген почувствовал, как ему сначала ударило по барабанным перепонкам, а потом по ногам, когда бронетранспортер подпрыгнул как пушинка от далекого разрыва.
- Славный малыш, - сказал Красавчик. - А ползунки-то у него от "тигра".
- 126 тонн, иначе нельзя, - небрежно сказал Целлер.
- Продолжайте, - приказал Фрике. Он никогда прежде не видел такой установки.
Целлер расцвел. Наконец-то он был в центре внимания. Наконец-то его знания и опыт пригодились. У него уже начал развиваться комплекс неполноценности, потому что в батальоне он считался экспертом всего лишь по потере мелкого военного имущества. Какие-то желторотые новобранцы глубокомысленно рассуждали о злонамеренном подрыве боеспособности части, о подготовке к совершению государственной измены, о саботаже и диверсиях, об изнасилованиях, в конце концов, а он, боевой офицер, отвоевавший три года на Восточном фронте, не смел вставить ни слова!
- Перед вами самоходная мортира калибра 600 миллиметров образца 1940 года, способная выпускать снаряды весом до четырех тонн на расстояние до четырех километров, - так несколько скованно и официально начал он свой рассказ. - Всего было выпущено шесть таких установок и им по традиции были присвоены личные имена: Адам, Ева, Один, Тор, Локи и вот - Циу.
- Их где-нибудь использовали в боевых условиях? - подхлестнул рассказчика Фрике.
- Конечно. Едва ли не с первого дня войны на Восточном фронте. Из них бомбардировали хорошо известную нам Брестскую крепость.
- Видели мы там одну огромную воронку, - сказал Юрген, - нам объяснили, что это воронка от полуторатонной авиабомбы.
- Нет, это скорее всего малыш "Адам" постарался. Он сделал целых шестнадцать выстрелов. А "Еву" заклинило при первом же, - хихикнул Целлер.
- С баб чего брать? - сказал Красавчик. - У них вечно заклинивает в самый неподходящий момент.
- Лично я наблюдал действие "Тора" и "Одина" под Львовом. Точнее, одного "Тора", он сделал четыре выстрела. А "Один" потерял гусеницу, ему было не до стрельбы.
- Мало того, что одноглазый, так еще и хромой, - заметил Красавчик, ему лишь бы побалагурить.
- Его подковали и отправили вместе с Тором под Севастополь, там они хорошо поработали.
- Ну это когда было! - сказал Фрике. - А после этого?
- Я не слышал, - упавшим голосом сказал Целлер.
- Я тоже, - подбодрил его Фрике. - Значит, ничего больше и не было. Хюбшман! Трогайтесь! Мы не будем ждать здесь следующего выстрела. Фельдфебель Грауэр! Следите за маршрутом по карте!
Грауэр и так поминутно сверялся с планом города, на котором нетвердой рукой кого-то из заместителей Каминского была проведена извилистая карандашная линия. Один раз эта линия вывела их прямиком на засаду повстанцев. Они рассеяли их пулеметным огнем. Это была мелочь, о которой не стоило говорить.
Еще они увидели воочию результат деятельности малыша "Циу". Это ни с чем нельзя было спутать. Снаряд пошел в крышу дома и прошиб все этажи до подвала, где и разорвался. Они немного поспорили, сколько этажей было в доме, четыре или пять, потому что от них ничего не осталось. Соседние дома, стоявшие в блоке, тоже завалились внутрь, следующие пошли трещинами. Около них суетились какие-то люди, пытавшиеся вытащить наружу хоть какой-нибудь скарб. Этим людям было не до проезжавших мимо немцев. Они тоже не стали обращать на них внимание.
* * *
Штаб Дирлевангена также располагался в госпитале.
- У них, в СС, это наверное в уставе записано, - сварливо заметил Фрике, окидывая взглядом здание госпиталя. - Святой Станислав, - прочитал он надпись над входом, - он не помог полякам.
Записано или не записано, но выбор именно госпиталей был вполне обоснован. Так рассудил Юрген. Они всегда несколько отставали от окружающих домов, что облегчало организацию обороны. Он в последнее время так привык обороняться, что думал в первую очередь об этом. Широкие коридоры, большие комнаты, туалеты, душевые, опять же кровати - все это легко превращалось в казарму. И медпункт с персоналом под рукой, это никогда не бывает лишним. Вероятно, надо было еще обдумать то, куда девать больных, лежавших до этого в госпитале. Юргену просто не хватило на это времени.
Навстречу ему, широко раскинув руки, шагал Штейнхауэр. Они обнялись как старые друзья.
- Привет портовым!
Это был Эрвин. Они похлопали друг друга по плечам.
- Штрафник штрафника видит издалека! - донесся возглас Брейтгаупта.
Его земляк-тюрингец только мычал от радости.
"Gleiche Brüder, gleiche Kappen"
Это сказал Брейтгаупт.
Юрген представил друзей подошедшему подполковнику Фрике. Тот пожал им руки. Да, они были эсэсовцы и браконьеры, но, черт подери, это были первые немцы, которых они встретили за день.
- Пойдемте к Стар… - Штейнхауэр запнулся. - Извините. К командиру бригады СС-штандартенфюреру Дирлевангеру! Он будет рад вас приветствовать. Я так думаю, - добавил он. - Вы первое подразделение вермахта, которое прибыло к нам за все последние дни. - Штейнхауэр наклонился к Юргену и тихо сказал: - Это мы все время заходили в гости к вермахту. Прорвав предварительно кольцо поляков. Они тут все в первый же день обложили.
Они шли по лестницам и коридорам, с наслаждением вслушиваясь в звучавшую со всех сторон немецкую речь. Вдруг Юрген услышал какие-то странные крики. Он не смог бы воспроизвести их при всем желании - у него гортань была устроена не так. Крики шли снаружи. Он подошел к окну. Здесь тоже было подобие внутреннего двора - пространство между двумя крыльями здания госпиталя. Через него тянулась длинная вереница людей, преимущественно мужчин. Они стояли на коленях со связанными за спиной руками. Бело-красные повязки на их рукавах образовывали ровную линию, как след от накапавшего с ложки малинового варенья на льняной скатерти. Мимо шеренги двигались фигуры в форме вермахта. Их лица были темными на фоне серых кителей. В руках у них блестели длинные кинжалы. То один, то другой из них подходил к стоявшему на коленях, хватал его левой рукой за волосы, закидывал голову назад, резким движением перерезал горло и отпихивал тело от себя. При этом все они издавали те самые гортанные крики, привлекшие внимание Юргена.
- Дикие люди, - донесся спокойный голос Штейнхауэра. Он стоял рядом и через плечо Юргена смотрел в окно. - Это азеры. Они с Кавказа, с гор. Мы не дошли до их земли, так они поднялись и сами пришли к нам. Они добровольцы. Служат в вермахте.
Юрген стоял молча, смотря вниз на солдат в немецкой форме. Каски на их головах походили на бараньи пастушьи шапки. Они резали поляков как овец.
- Звери, - сказал он наконец.
- Озвереешь тут! - немедленно откликнулся Штейнхауэр. - Эти служили в охранном полку вермахта, состоявшем сплошь из их соплеменников. В день начала восстания один из батальонов их полка оставался в казармах на Кошиковой улице. Их окружили. После нескольких часов перестрелки поляки предложили им сдаться, обещая свободный проход при условии добровольной сдачи оружия. Они ссылались на Женевскую конвенцию. Эти дети гор ничего не слышали ни о каких конвенциях, они поверили честному слову польского шляхтича. Они вышли из казарм с поднятыми руками. И тогда поляки перерезали всем им глотки. Натурально. У них тогда было мало патронов. Вот теперь эти и мстят, у них такой обычай. А что глотки режут, так это тоже дань обычаю. С патронами у нас проблем нет.
- А почему они у вас?
- Потому что чистоплюи из вермахта боялись быть замаранными в неизбежной резне, - криво усмехнулся Штейнхауэр, - и потому что в этой ситуации с ними мог справиться только Дирлевангер. Эти его боятся. И уважают.
- А он уважает их обычаи, - сказал Юрген.
- Без этого нельзя. У нас кого только не было.
В мае вдруг одна за другой стали прибывать маршевые роты с мусульманами. Знаешь, кто такие мусульмане? - Юрген кивнул. - Ну да, конечно, ты же их только что видел. Они жизнь белорусов и вообще всех иванов ни во что не ставили, убийство за богоугодное дело считали, это им их бог так говорит. Были и другие части добровольцев с Кавказа, не мусульман, но внешне точь-в-точь. Там было столько национальностей, что сам черт голову сломит. Запомнить и разобраться в них мог только Старик. Рота латышей была. Даже шесть испанцев было, добровольцев из ихней "Синей дивизии". Дивизия к вермахту приписана, а они к нам попросились, они были много наслышаны о Дирлевангере.
"Так уж и попросились, - усмехнулся про себя Юрген, - штрафники, поди".
- Да, я слышал, что он отличился в Испании, - сказал он вслух.
- Ефрейтор Вольф! - донесся грозный окрик.
Юрген поспешил на зов, который, судя по недовольному виду Фрике, был не первым. Ну, засмотрелся, заболтался, с кем не бывает. Готов искупить кровью.
Они вошли в просторную залу, где размещался штаб Дирлевангера. Она напоминала больше немецкую пивную. Сдвинутые столы были заставлены бутылками и кружками, высились горы мяса и хлеба, нарезанных крупными ломтями, большие миски с квашеной капустой были обложены кругами польской копченой колбасы. Вокруг столов плотно сидели солдаты в эсэсовской форме, они жадно ели и пили. Как заметил потом Юрген, солдаты за столом не засиживались. Этим, наверное, и была обусловлена жадность еды и питья. Поел, попил и - на службу, в бой!
Как привязанные сидели лишь унтера и офицеры за несколькими столами у боковой стены. Они принимали донесения, делали какие-то отметки в разложенных перед ними бумагах и картах, отдавали приказы. Иногда они подходили к Дирлевангеру, что-то в свою очередь докладывали ему и выслушивали короткие приказы.
Дирлевангера Юрген узнал сразу, хотя ни разу не видел его. Он сидел во главе самого протяженного из столов. Широкие залысины удлиняли и без того высокий лоб. Большие, как очки мотоциклиста, глазницы глубоко запали. Чисто выбритые щеки были натянуты на скулах, как кожа на барабане. Короткая щетка усиков накрывала тонкие губы. Квадратный подбородок лежал на Рыцарском кресте, тот еще на одном кресте.
- Рад видеть вас, подполковник, - сказал Дирлевангер, поднимаясь.
Фрике пожал протянутую руку. Исполнилась мечта его юности, но он не выглядел счастливым. Он уже не считал это рукопожатие великой честью, вообще никакой честью. Но он был вежливый человек, подполковник Фрике.
- Прошу к столу, подполковник. - Дирлевангер сделал широкий гостеприимный жест. - Полагаю, вы проголодались. В Варшаве негде поесть, кроме как у нас. Приглашение касается, конечно, и ваших подчиненных. Бравые парни! - Он окинул их всех быстрым цепким взглядом. - Располагайтесь и ни в чем себе не отказывайте. У нас хорошие фуражиры.
- Пойдем. - Штейнхауэр потянул Юргена за рукав.
Обернувшись, Юрген с удивлением обнаружил, что один из столов полностью освободили для них. Они с Красавчиком сели рядом со Штейнхауэром.
- Перекусим! - возбужденно сказал тот и, ловко открыв пол-литровую бутылку с коричневатой жидкостью, в которой плавали стебельки травы, разлил ее в три кружки. - Будем!
- Будем! - откликнулись Юрген с Красавчиком.
Они со стуком сдвинули кружки. Выпили до дна.
Приятное тепло наполнило пустой желудок.
- Хороша! - сказал Красавчик, прочитал вслух надпись на этикетке: - Zubrovka - Цубровка.
- По-польски читается: зубровка, - сказал Юрген.
- Так бы и писали!
Но им было не до филологических споров. Закусив квашеной капустой, они навалились на хлеб и мясо. Утолив первый голод, Юрген посмотрел в сторону командирского стола. Дирлевангер разливал вторую бутылку. Разливал на двоих.
- Голодные, а морды гладкие, - сказал Штейнхауэр, - отъелись немного после похода?
- Отъелись и отоспались, - ответил Юрген, - в родной лагерь шли. И приняли как родных.
- Повезло. А мы, представь, какой круг сделали: из Варшавы в Нойхаммер, это за Бреслау, оттуда в Восточную Пруссию, почти к Северному морю, а потом обратно в Варшаву. И все это в четыре дня!
- Самолетами, что ли? - Красавчик даже присвистнул от удивления.
- Только самолетов не хватало - все остальное было. Да и тут не отоспишься. И не отъешься. Вы не смотрите, что столы от еды ломятся, я с утра ничего не ел. Не до того. - Он потянулся за очередным куском. - Третий день на кладбище!
- Это как? - одновременно недоуменно спросили Юрген с Красавчиком.
- Бандиты там засели, вытесняем. Анекдот: завоевываем кладбище! - Штейнхауэр не смеялся. - Никогда не приходилось?
- Да мы все время воюем на кладбище, - сказал Юрген. - Закапываем убитых товарищей и - продолжаем воевать, стоя на их могилах. Иногда и закапывать не успеваем. Тогда стоим на телах.
- Это понятно. Я имею в виду: на настоящем кладбище. С гранитными памятниками, склепами, часовенками…
- Отличная позиция, - сказал Юрген.
- Для обороны. Тут тебе и укрытия, и готовые доты, и все на века сделано. А нам-то атаковать! Мина как шарахнет, кости во все стороны и воронка как готовая могила. Для тебя. Нет, парни, вы, похоже, еще не поняли, куда попали. Я вообще удивляюсь, как вы до нас добрались. К нам постоянно пополнения подходят, так каждый взвод по несколько убитых и раненых с собой приносит. Снайперы. Засады. И это - до настоящего боя! Потери страшные. Из моего отделения, тех пятнадцати парней, что шли тогда вместе с вами к Варшаве, я потерял уже пятерых. Файертага убили. Помните Файертага?
- Ветеран? У которого жена письмо фюреру написала? Помним, - сказал Красавчик, - жалко мужика.
- А ведь думала, что через фронт муж домой быстрее вернется, - сказал Юрген. - Быстренько искупит вину и - домой. У него, поди, срок давно вышел?
- Давно, - ответил Штейнхауэр. - И на фронт бы его не взяли по возрасту.
- Вот как иногда выходит.
Штейнхауэр разлил по второй. Помянули Файертага и всех погибших.
- Вас тоже сюда направляют? - спросил Штейнхауэр.
- Кто ж его знает? - сказал Юрген. - Куда командование прикажет.
- Наше дело телячье, поел да в закут, - добавил Красавчик. Он подхватил это у Брейтгаупта.
- Сюда - не приведи господь! Мы в Белоруссии поначалу думали: страшно. Потом привыкли. Как к виду человеческой крови привыкли, так даже удовольствие стали находить в некоторых операциях. По нам они были. По нашему браконьерскому сердцу. Я, помнится, рассказывал. Потом на передовую попали. Тоже поначалу страшно было. И тесно душе в траншеях. Но - свыклись. Здесь - хуже всего. К этому невозможно привыкнуть. Бандиты всюду, на улицах, на крышах домов, в подвалах, они могут принимать любые обличья и нанести удар с любой стороны в любое время. Это уже не война. Здесь нет никаких правил. Пленных не берут. Вернее, берут. Чтобы немедленно расстрелять. Всех расстреливают: СС, гестапо, жандармов, полицию. Это те, чьи тела с простреленными затылками я сам видел. Отделение железнодорожной охраны шло на смену на вокзал. Легли ровно у одной стенки! Самолет наш случайно сбили. Летчик повис на стропах парашюта на дереве в парке, тут, неподалеку. До сих пор висит. Как решето! Фольксдойче семьями вырезают. Пленные - поляки, которых мы берем, - говорят, что исключение делается только для солдат в форме вермахта. Дескать, их командование приказало, чтобы с солдатами вермахта обращались "цивилизованным" образом. Видели мы это "цивилизованное" обращение! - Он мотнул головой в сторону внутреннего двора. - В гробу мы его видели!
Распахнулась дверь в залу. Два эсэсовца втащили за руки девчонку лет четырнадцати. "Красавицей будет, - отметил про себя Юрген, - полька!" Девчонка упиралась, но что она могла поделать с двумя здоровыми мужчинами. Дирлевангер поднялся и направился к боковой двери, ведшей в другую комнату. Эсэсовцы потащили девчонку за ним, захлопнули дверь за собой.
За столами было шумно, но Юрген все равно расслышал доносившиеся из комнаты звуки борьбы. Что-то там упало. Раздался высокий девичий крик:
- Чувай!
- Это что такое? - спросил Красавчик.
- Seid bereit! - ответил Юрген.
- Immer bereit! - немедленно откликнулся Красавчик.
Крики продолжались, но слов было не разобрать. Раздался выстрел. Наступила тишина. На пороге комнаты возник Дирлевангер. Он, слегка пошатываясь, вкладывал "вальтер" в кобуру. Затем заправил выбившуюся из-за пояса рубашку, подтянул ремень на брюках.
- Это была бандитка, - сказал он, усаживаясь в кресло во главе стола. - Все поляки - бандиты! - громко выкрикнул он. - И ваш Каминский такой же! - Он обращался к Фрике. Судя по всему, у них был разговор о Каминском. - Тоже мне - СС-бригаденфюрер! - Он произнес последнее слово с ненавистью и презрением. Но эти чувства распространялись только на носителя звания, но никак не на самое звание. Это звание как нельзя лучше подходило самому Дирлевангеру. Он в этом ни секунды не сомневался. Юрген ясно видел это. - А его бригада! - продолжал разоряться Дирлевангер. - Только и знают, что грабить! А как с бандитами сражаться, так это к бригаде Дирлевангера! Во всей Варшаве только одни мы и сражаемся по-настоящему!
К Дирлевангеру поспешно подошел один из его офицеров и, наклонившись, стал что-то тихо говорить.