Крик был девичий. Юрген бросился на него, не раздумывая. То есть мысль о том, что это могло быть ловушкой, мелькнула, но он ее задавил. Он в таких делах больше доверял телу, а не голове. А ноги несли его на крик. И донесли до квартиры на первом этаже. Двое солдат в немецкой форме распяливали кричавшую девушку на столе. Третий, стоявший спиной к Юргену, спускал брюки.
Юрген врезал ему прикладом автомата по загривку. Он коротко хрюкнул и рухнул между растянутыми коленями девушки. А может быть, это хрустнули его шейные позвонки, Юргену было не до анализа звуков.
- Ты чё, козел? - спросил один из солдат, отпуская девушку и поворачиваясь к Юргену.
- Ты откуда свалился? - спросил второй, надвигаясь на Юргена и занося кулак для удара.
Его Юрген просто застрелил. Он был слишком большим для него, кроме того, их было двое. Зато на втором оттянулся по полной. За все. За весь этот сумасшедший день. Он врезал ему прикладом под дых, распрямил ударом колена в челюсть, завалил на пол и принялся методично месить ногами. Подоспели товарищи. Целлер обхватил Юргена сзади за руки, отволок в сторону. Как оказалось, для того, чтобы освободить себе место у станка - на лежавшем еще оставалось несколько необработанных участков. Охолонув, Юрген помог Ульмеру снять солдата с девушки. Они откинули его в сторону. Он свалился бесформенным мешком, каска с глухим стуком ударила по полу.
- Danke schon, - сказала девушка.
Она сдвинула ноги, оправила юбку, села на столе. Рядом лежали ее разорванные трусики. Она взяла их в руки, повертела, оценивая ущерб, и засунула в карман. Несмотря на сказанные ею слова, на деловитые движения, было видно, что девушка еще не пришла в себя. Она действовала как автомат, ее глаза были неподвижны.
Юрген пощелкал перед ними пальцами. Дрогнули.
- Фольксдойче? - спросил он.
- Немка, - ответила девушка, соскользнула со стола и припала к Юргену, - я Эльза.
Она была чуть выше его. А он был в каске. Это спасло его от потока слез. Они скапывали с каски. Юрген поморщился - не любил он девичьих слез.
- Заберите, - коротко приказал он товарищам.
Целлер с Ульмером взяли девушку, повели ее, поддерживая под руки, к выходу из квартиры. Юрген подождал, пока они переступят порог, перебросил переключатель автомата на одиночные, сделал три выстрела. Простая предосторожность. Они были на территории, контролируемой бригадой Каминского. Им не нужны были лишние проблемы.
Предосторожность, похоже, не сработала. Снаружи раздалось несколько винтовочных выстрелов, кто-то вскрикнул, совсем близко, вслед за этим ударили автоматные очереди и донеслись дружные крики. Юрген хорошо знал эти звуки. Это его товарищи шли в бой. Он бросился на лестницу.
Когда он спустился вниз, все уже стихло. У дверей подъезда Целлер держал в крепких объятиях девушку, вновь зашедшуюся слезами. Рядом, привалившись к стене, стоял Ульмер, зажимая рукой пробитое пулей плечо. По двору, пятясь, передвигались Фрике, Вортенберг и Брейтгаупт, не сводя взглядов и автоматов с окрестных окон и подъездов.
- Какие негодяи! - воскликнул Фрике, когда Юрген, уже в бронетранспортере, быстро доложил ему о происшедшем, включая краткую характеристику типа, застреленного Ульмером. - Они позорят честь…
- Они изнасиловали двух девушек из нашей организации, - рассказывала тем временем Эльза, - мы из "КДФ", мы кричали, что мы немки, но это их еще больше раззадоривало. Я вырвалась и убежала, но меня все равно поймали. Другие, но такие же.
И тут Фрике прорвало. Его тоже достал этот сумасшедший день, все виденное ими в Варшаве. Он долго крепился, но рассказ Эльзы был последней каплей, переполнившей чашу терпения. Как это обычно бывает, последнее происшествие затмило предшествующие. Дирлевангер и его эсэсовцы были забыты, весь гнев Фрике обрушился на русскую бригаду и на ее командира.
Гроза бушевала долго. Юрген не вслушивался в ее раскаты, у него было другое занятие - он нес свою смену, внимательно следя за окрестностями. И краем уха слушал щебетание Эльзы, которая все больше приходила в себя и осваивалась в их мужском коллективе.
- Ну кто же так бинтует? - донесся ее голос. - Дайте мне бинт! - Недовольное мычание Брейтгаупта. - Я окончила курсы санитарок. А вечерами после работы работала еще и в госпитале. Я хорошая санитарка. У меня руки чуткие и ласковые. Мне все солдаты так говорили. И офицеры. Вот так! Видите?
Юрген скосил глаза. На плечо Ульмера была наложена аккуратная повязка, Эльза помогала ему натянуть поверх рубашку, не переставая говорить. Потом она переключилась на Отто, на его ухо.
- Ну кто же так бинтует?! - воскликнула она. Похоже, это был ее обычный приступ. - Просто варвар какой-то…
- Я-я-я, - прорычал Юрген.
Ему эта девица уже до смерти надоела. Этих девиц хоть не спасай. Спасу от них потом нет. Но хоть заткнулась после его рыка, и то ладно.
В пригороде они устроили короткий привал. Надо было размять ноги и перекусить неизрасходованным сухим пайком. Выбрали большой пустырь и расположились посередке, подальше от домов и других атрибутов цивилизации. Все атрибуты цивилизации, включая газоны, клумбы, круги земли вокруг деревьев на улицах, садовые лавочки, замощенные дорожки и просто дорожки, протоптанные в скверах и парках, могли быть заминированы. Мины сами становились главным атрибутом цивилизации.
- Мальчики, возьмите меня с собой, - заканючила Эльза. - Мне все равно некуда податься. Не можете же вы меня бросить на растерзание… - тут она запнулась, - на растерзание, - повторила она, поставив в конце жирную точку. - Я для вас все, что угодно, готова сделать.
Похоже, она действительно была готова сделать все, что угодно. Она набросилась на Красавчика и начала стягивать с него брюки. Красавчик яростно отбивался, он не любил подобных девичьих наскоков. Юрген только посмеивался. Оказалось, впрочем, что Эльза хотела всего лишь перевязать Красавчика. Он же сидел за рулем, и Эльза просто не могла раньше заметить кровавую полосу на его бедре. Пришлось Красавчику уступить.
- Не боишься? - ласково спросил он, наблюдая, как девушка бинтует его ногу.
- Крови? Нет, не боюсь, - ответила Эльза.
- Мы тоже не боимся, - все тем же ласковым голосом сказал Красавчик, - это нас люди боятся. Мы же штрафники. Смертники. Нам терять нечего.
- Вы совсем нестрашные, - сказала Эльза. - Только наговариваете на себя. Вот тебя за что в штрафбат послали? - обратилась она к Ульмеру.
- Я мародер, я украл свиную тушу, - честно ответил Ульмер, он был не в том состоянии, чтобы что-нибудь придумывать и тем более шутить.
- Ну, вот видите! Ерунда! С каждым может случиться! - радостно воскликнула Эльза.
- Ульмер, нехорошо обманывать девушек. - Красавчик укоризненно покачал головой.
- Я не обманывал, - с болезненным упорством сказал Ульмер.
- Конечно! - подхватил Красавчик. - Ты просто забыл упомянуть, что перед кражей ты убил шофера машины, который вез туши нашим солдатам на фронте, а потом - девушку-регулировщицу, случайную свидетельницу преступления.
- Ерунда! С каждым может случиться! - включился в игру Целлер. - Вот я, например, убил командира полка и похитил полковую кассу. По крайней мере, в этом уверял меня следователь. Сам-то я ничего не помню, даже того, где зарыл эту самую полковую кассу. Жаль.
- Это точно, - сказал Красавчик, - Целлер как почует запах крови, так сразу звереет и у него память напрочь отшибает. А так он - душа-человек.
- А ты за что? - спросила Эльза.
- За изнасилование, - коротко ответил Красавчик. Его скулы дрожали - он едва сдерживал смех. Теперь они с девчонкой были квиты.
Юргена Эльза не спросила. Она даже не смотрела в его сторону. Юргена это задело. Он сам этому удивился, тому, что его это задело. Ах ты, фря длинноногая!
- За групповое, - надавил он. - Мы с Красавчиком товарищи.
- Не слушайте их, фрейлейн Эльза, - вмешался обер-лейтенант Вортенберг, - все они, конечно, прохвосты и канальи, и испытательный батальон для них - дом родной, но убийц и насильников среди них нет. А если кто-нибудь из них вас вдруг обидит, вы мне только скажите, я обидчика немедленно расстреляю, перед строем, у нас так принято.
- Расстреляет, - с серьезным видом кивнул Красавчик, - у нашего обер-лейтенанта такой обычай - каждое утро на разводе кого-нибудь расстреливать.
- За дело, рядовой Хюбшман, исключительно за дело. А вообще-то, я душа-человек, фрейлейн Эльза, заходите, всегда буду рад вас видеть. - Тут Вортенберг расхохотался в голос, он был уже не в силах сдерживаться.
За ним рассмеялись все остальные. "А он, похоже, неплохой парень, этот Вортенберг, не задирает нос и готов поддержать шутку, - подумал Юрген, - интересно, каков он в бою?" Наконец, и Эльза звонко засмеялась, поняв, что ее просто разыгрывали.
- Так что, вы меня берете? - спросила она, кокетливо посмотрев на Вортенберга.
Тот сразу посерьезнел.
- Я бы рад, - прошептал он, - да вот начальство… - Он повел головой в сторону Фрике. Вортенберг прокашлялся и громко сказал: - Господин подполковник! В нашем батальоне явный некомплект санитаров, а обещанное пополнение все не прибывает. Между тем присутствующая здесь фрейлейн Эльза, - он защелкал пальцами. "Тодт", - тихо подсказала Эльза, - Тодт, - громко воспроизвел Вортенберг, - горит желанием послужить Отчизне в качестве санитарки. Она окончила специальные курсы и имеет диплом установленного образца. - Тут Эльза отрицающе затрясла головой, но Вортенберг не стал обращать на это внимание. - Мы все могли убедиться в ее высочайшей квалификации. Предлагаю зачислить фрейлейн на довольствие.
- Да, конечно, пожалуйста. В вашу роту. На ваше усмотрение, - рассеянно ответил Фрике. Он над чем-то напряженно думал.
- Я не могу этого просто так оставить! - подвел он итог своим размышлениям. Это было где-то через час после привала, когда они на полной скорости катили по шоссе в сторону их лагеря. - Я считаю своим долгом, долгом немецкого офицера, подать рапорт начальству и изложить в нем все безобразия, свидетелями которых мы сегодня были. Я намерен также указать главного виновника творимых бесчинств - штандартенфюрера СС Каминского. Полагаю, что этот человек, позорящий честь немецкого офицера, должен быть отстранен от командования и предан суду.
Юрген понимал, что Фрике нелегко далось это решение. Подполковник подавал рапорт на генерал-майора - уже одно это далеко выходило за пределы кодекса офицерской этики. Монолог Фрике был проступком из того же ряда - офицер не имеет право критиковать вышестоящее начальство и других офицеров в присутствии подчиненных. Последнее свидетельствовало о том, что Фрике был очень расстроен.
Все они тоже были расстроены. Они чувствовали неловкость от этой непривычной распахнутости обычно замкнутого командира. Они не знали, что сказать в ответ. И нужно ли вообще что-нибудь говорить.
- Ворон ворону глаз не выклюет, - сказал наконец Брейтгаупт.
"Eine Krähe hackt der anderen kein Auge aus"
Это сказал Брейтгаупт.
И они все дружно закивали головами, соглашаясь. Весь аппарат полиции и все следственные органы находились в ведении рейхсфюрера СС Гиммлера. Как можно при этом надеяться на справедливый суд над штандартенфюрером СС, тем более по рапорту подполковника вермахта? Они вообще не верили в справедливый суд, каждый из них мог много чего рассказать о судах, они все прошли через них. Они все были невинно осужденными. Или почти невинно. Но они не могли убедить в этом подполковника Фрике, ведь он был изначально убежден в обратном. И они не могли сказать ничего лучше того, что сказал Брейтгаупт.
- Это мой долг, долг немецкого офицера, - твердо ответил Фрике. Он прекрасно понял, что сказал Брейтгаупт.
И они вновь закивали головами. На этот раз скорбно. Они прощались со своим командиром. Он был хорошим командиром, подполковник Фрике. Справедливым.
* * *
Ждать приказа им пришлось долго, почти неделю. Это было связано с неопределенностью ситуации как в самой Варшаве, так и на фронте. Начальство никак не могло решить, какой пожар следует тушить первым, какую из дыр затыкать. Затыкать, как водится, ими. Так судачили солдаты и офицеры, слонявшиеся вечерами по лагерю или сидевшие на лавочках на открытом воздухе с трубочками и сигаретами в руках и разливавшие под столом по кружкам самопальную водку, купленную у местных крестьян. Утром и днем им было не до глубокомысленных разговоров - подполковник Фрике гонял их на полигоне до седьмого пота.
Возможно, все дело было в неопределенности военной ситуации. Но Юргена не оставляло ощущение, что начальство там, наверху, решает еще какой-то важный вопрос, имеющий самое непосредственное отношение если не к судьбе их батальона, то к судьбе их командира - подполковника Фрике. Об этом тоже все больше судачили солдаты и офицеры. Им всем, бывшим в тот сумасшедший день в Варшаве, было строго приказано молчать о виденном и слышанном. Но как ни крепись, что-нибудь да вырвется, особенно когда сидишь вечером в кругу товарищей с трубочкой или сигаретой в одной руке и с кружкой, в которую под столом наливают самопальную водку, в другой. Вот и слух пополз. Солдатское ухо к слухам чутко, оно только ими и кормится. До приказа.
Возможно, то же самое ощущал и сам подполковник Фрике. Во всяком случае, он все больше мрачнел день ото дня и увеличивал интенсивность и изощренность тренировок.
Они не роптали. Тяжело в учении, легко в бою. Так мог бы сказать Брейтгаупт. Но народная крестьянская мудрость говорила все больше о природе, о земле и о людях, работающих на земле, а о войне помалкивала как о занятии, в корне противоречащем мирному крестьянскому труду. Вот и Брейтгаупт помалкивал и молча рыл окопы, давая мастер-класс новобранцам.
В один из дней, около полудня, Юргена на полигоне разыскал вестовой из штаба.
- К командиру! - коротко сказал он.
С Фрике произошла разительная перемена. Он был если не весел, то радостно возбужден. Как гончая перед охотой. Или, что правильнее, как солдат перед долгожданным наступлением. Он сразу взял быка за рога.
- Получен приказ, - сказал Фрике и невольно скосил глаза на стол, где лежал вскрытый, облепленный сломанными печатями конверт. - Завтра утром мы выступаем на фронт. На фронт! - торжествующе подчеркнул он. - Мы должны будем сдержать наступление русских и при первой возможности отодвинуть их от стен Варшавы. Мы - это сводная часть, состоящая из всех испытательных подразделений, находящихся в настоящее время в лагере. В знак признания фронтовых заслуг 570-го ударно-испытательного батальона сводная часть будет носить это наименование. Но при этом численность новой части будет близка к штатной численности полка!
Юрген едва сдержал радостную улыбку. Он понял, что означала последняя фраза. У части численностью под полк, как бы она ни называлась, должен был быть соответствующий командир. Подполковник Фрике не мог командовать простым батальоном. Он бы никогда на это не согласился. Он бы застрелился, получив такой приказ. Он был очень щепетилен в этих вопросах, подполковник Фрике.
- Командиром сводной части назначен я, - подтвердил Фрике предположение Юргена. - Командование наконец удовлетворило мою просьбу отправить меня на фронт в действующую часть. После выписки из госпиталя я подал восемь рапортов, и вот, в самый критический момент, командование вспомнило о подполковнике Фрике. Германия нуждается во мне! Германия нуждается в нас, мой мальчик!
Он был безмерно счастлив, подполковник Фрике. Только так можно было понять его слова.
- Я счастлив, господин подполковник! - эхом откликнулся Юрген на это чувство.
Он стоял по стойке "смирно" и ждал продолжения. Ведь не затем же срочно вызвал ефрейтора Вольфа комендант лагеря подполковник Фрике, чтобы поделиться радостью от нового назначения. А о завтрашнем выступлении будет объявлено через час на общем построении. Наверняка все солдаты уже отозваны с тренировочного полигона. Так что Юрген стоял молча и ждал. Молчал и Фрике, смиряя радостное возбуждение и вновь начиная озабоченно хмуриться.
- Командование рассмотрело и другой мой рапорт, - многозначительно сказал он наконец, - и дало ему ход. Принято решение вывести русскую бригаду из Варшавы. Меру ответственности за совершенные преступления командира бригады рассмотрит специальный трибунал. Его заседание должно состояться в ближайшие дни. Учитывая большую популярность командующего, - Фрике по-прежнему избегал называть фамилию Каминского, - и его безусловный авторитет в бригаде, арест и последующий суд должны быть произведены втайне. Ситуация весьма щекотливая, поэтому решено произвести арест силами вермахта. Командование вермахта поручило эту миссию нашему батальону.
- Я сделаю это, - спокойно сказал Юрген. - Мы с товарищами сделаем это, - поправился он.
Его спокойствие было только внешним. В голове крутился вихрь мыслей, одна другой поганей. Понятно, что Фрике подавал рапорт своему вышестоящему начальству, возможно, непосредственно в главный штаб сухопутных войск, главное, что по линии вермахта. И вот командование вермахта решается арестовать генерала СС и судить его тайным судом. Все это очень напоминало разборки на самом верху. Произвести арест поручают штрафникам. Не какой-нибудь надежной спецчасти, а ненадежным штрафникам, у которых лишь одно достоинство - они смертники по определению, от них можно легко избавиться, никто и не чухнется. Помнится, у него самого недавно был случай… Простая предосторожность… И приказ, вполне вероятно, сформулирован расплывчато, а то и вовсе передан устно. Вон ведь на столе - один конверт лежит, от приказа о передислокации, а второго-то и нет. Значит, и Фрике подставляют. Они теперь одной веревочкой повязаны. Понимает ли это Фрике?
- Ефрейтор Вольф, я приказываю вам осуществить арест штандартенфюрера СС Бронислава Каминского, - подчеркнуто официальным голосом произнес Фрике, - копия письменного распоряжения будет вручена вам перед началом операции.
Все он понимал, подполковник Фрике. И они с Юргеном уже хорошо понимали друг друга. Они перешли к обсуждению деталей.
- Сегодня Каминский получит приказ срочно, до полуночи, прибыть в Лицманнштадт (Лодзь, автоматически перевел Юрген, ему это название было привычнее) в штаб объединенной группировки по подавлению восстания. Приказ будет подписан командующим группировки СС-обергруппенфюрером Эрихом фон дем Бахом…
- Зелевски, - автоматически продлил Юрген. - Извините! Разрешите вопрос, господин подполковник! СС-обергруппенфюрер знает об этом приказе?
Фрике кинул на него быстрый взгляд, понимающе усмехнулся: