Но лейтенант, прежде чем объявить отбой, приказал разбудить всех и предупредил, что здесь прифронтовая полоса, поэтому два человека все время должны бодрствовать - часовой и дневальный. Часовой - на улице, а дневальный должен следить за огнем. Дежурить будут все по очереди - всего по полчаса, не больше. Часовые сменяют друг друга на улице, не покидая поста. За временем следит дневальный: пришло время - будит очередного, тот садится дежурить у огня, а сам идет сменять часового. Часовой, отдежурив, ложится спать.
- И прошу смотреть в оба, - сказал Исаев строго. - Тут шуточки в сторону. Фронт рядом, в нашем тылу может шастать немецкая разведка. Наткнутся на часового-ротозея и перережут всех, как котят. А одному, который в полушубке, засунут кляп в рот, руки назад - и будь здоров, потащили "языка". Кто первый на пост? Так. Бери автомат и шагом марш.
Гурин хотел крикнуть свою фамилию, да не успел, опередили. А так бы хорошо было: отдежурил бы с самого начала и спи потом спокойно до утра. Не вышло. Но ничего, невелика беда, и улегся на твердые бодылья. Локтем, бедром раздвинул их, устроил себе гнездышко, улегся поудобнее, натянул воротник шинели на голову и тут же провалился в глубокий сон.
Дежурить досталось ему в самое глухое время - между двумя и тремя часами ночи.
Вышел, взял автомат у часового, повесил себе на шею. Не успел оглянуться, как его напарник уже убежал в хату. Остался Гурин один.
Ветер завывает на разные голоса, стучит оторванными воротами, воет в трубе соседской хаты, поскрипывает какой-то доской, будто силится отодрать ее, шумит деревьями в саду, и каждый звук настораживает Гурина, заставляет вздрагивать. Вглядывается он в темноту - там будто тени какие-то прыгают, словно один за другим кто-то улицу перебегает. Напрягся Гурин до предела - весь превратился в слух и в зрение, пока не убедился: метель играет, ветер порывами бросает снежные космы. Облегченно вздохнул Гурин и пошел заглянуть за угол хаты - вдруг там кто-то подкрался и караулит его. Прислушался, выглянул осторожно - никого. Быстро оборачивается, идет в обратную сторону и вдруг видит: кто-то стоит вдали. Не стоит, а движется! Нет, кажется, стоит… Вроде нагибается. Нет, стоит, только покачнулся. Ждет чего-то, наверное, заметил Гурина и затаился. Василий натянул тугой затвор, поставил на боевой взвод, ждет, что тот будет делать. А он все стоит. И тут на миг редеют тучи, становится светлее, и Гурин ясно увидел - столб. "Тьфу, откуда он взялся? Ведь не было же…"
А ветер все воет, воет, деревья в саду шумят, голые ветки лязгают друг о дружку - трудно различить посторонние звуки. Как долго тянутся двадцать минут! Лучше бы по часу стоять, да не одному, а вдвоем. Все дело, наверное, в том, что у них всего один автомат на всю группу. Хорошо хоть, дневальный бодрствует - живая душа за дверью, в случае чего - быстро тревогу поднимет.
Наконец дверь открывается - идет смена. И все страхи вмиг исчезают. Гурин смело направляется к столбу, убеждается, что это действительно столб, пинает его ногой и идет обратно. Сменщик стоит на пороге, ежится от холода.
- Ну, что? Все тихо?
- Какой там тихо! Не слышишь разве? Ведьмы разгулялись.
- Ведьмы? Это не страшно. Особенно если молодые.
- Ну, бери автомат, раз ты такой смелый, а я пошел, - сказал ему Гурин.
Лег, но еще долго не мог уснуть: все прислушивался к звукам на улице - не подбираются ли - немецкие разведчики…
Покинули они хутор рано, часов в шесть, еще темно было. Когда рассвело, они уже вышли на большую оживленную дорогу: колоннами и в одиночку спешили по ней машины в сторону фронта.
Урчат натужно тяжелые грузовики - везут снаряды, мины, тащат за собой орудия. Промчалась колонна зачехленных "катюш", установленных на "студебеккерах". Пробежали мимо, качаясь с кормы на нос, амфибии, за ними - грузовики с прицепами, на прицепах огромные металлические лодки. Чувствуется по всему: впереди водная преграда - Днепр, гонят туда плавучую технику - переправы наводят.
Бегут по дороге два новеньких "студебеккера", как два близнеца, легко бегут, только снег из-под колес струится. Лейтенант вышел на дорогу, поднял руку. Остановились. Поднялся на подножку, поговорил о чем-то с водителем, махнул своей команде.
Обрадовались солдаты, бросились, как в атаку, на кузов, карабкаются, друг другу то ли помогают, то ли мешают - со стороны не разобрать, но в минуту все исчезли в брезентовой будке. В кузове вровень с бортами зеленые ящики лежат, - полезли на четвереньках по этим ящикам вглубь, уселись, поехали довольные, хвалят лейтенанта. По ту сторону брезента ветер свищет, а им ничего, держатся за дуги, чтобы не сильно биться о ящики на неровностях дороги.
- А в ящиках не мины? Взлетим на воздух, ошметок не соберешь, - не выдерживает один из солдат.
- Нет, - успокаивает его кто-то из знающих. - Это "семечки".
Что такое "семечки" - Гурин уже в курсе: это патроны.
Да, ехать - не идти: через час или полтора "студебеккер" затормозил, и солдаты, как перезрелые груши, посыпались из кузова на мерзлую землю. Огляделись - впереди огромная деревня.
- Построиться! - скомандовал лейтенант. - По селу идти, соблюдая порядок, из строя не выходить. Шагом марш!
Вскоре он привел команду к большому дому - то ли сельсовет здесь был раньше, то ли колхозная контора. Часовой у порога вытянулся перед лейтенантом.
- Привет, Генатулин! - поприветствовал его Исаев.
- Паривет, товарищ гвардия лейтенант, - заулыбался часовой.
- Как наши мальчики?
- Нет здесь наши мальчик, - сказал Генатулин. - Вся мальчик на том перег. Разпедчик там, аптоматчик тоже там.
- На задании?
- Моя не знай, товарищ гвардия лейтенант.
Пока лейтенант разговаривал с Генатулиным, из дома вышел старший лейтенант, увидел Исаева, обрадовался:
- А, Исаев вернулся! Как раз вовремя. Здравствуй, - он пожал ему руку. - Перебазируемся на тот берег.
- На этот пятачок? - удивился Исаев.
- Давай вооружай своих мальчиков - и туда. Старшина Макивчук со своим хозяйством еще на месте.
- Покормить бы надо, - лейтенант кивнул на новичков.
- Там накормишь. Кухня ночью переправилась туда. Да и рота твоя вся там уже. Хороших ребят подобрал?
- Как один - орлы! Такие головорезы - ни один не заплакал в дороге. Чуть что, сейчас: "Жёра, подержи пинжак!"
Старший лейтенант засмеялся:
- Ну, Сашка! Сам ты "Жёра" хороший. Пижон, - он кивнул на его бурки. - Не по форме.
- Чай, не на параде, - отмахнулся Исаев.
Лейтенант вошел в сени, привычно толкнул дверь в левую половину хаты, крикнул своей команде:
- Орлы, заходите!
Солдаты вошли в пустую комнату. На полу лежала примятая солома - видать, тут провели не одну ночь солдаты до них.
- Отдохните, я сейчас приду, - сказал Исаев.
Но вскоре пришел не лейтенант, а старшина Макивчук, которого он прислал. Рыжеусый, скуластый, в коротком защитном бушлате, старшина заглянул в комнату, спросил:
- Вы "мальчики"?..
- Мы, - сказали те уверенно.
- Айда за мной.
Он привел их в свою каптерку, которая располагалась в большом крестьянском сарае, сам встал за высокий ящик, как за прилавок, разложил перед собой бумаги, а пришедшим приказал:
- Вон в ящике автоматы. Берите по одному и называйте свою фамилию. Далее - диски, по два на каждого, далее - в ящике патроны. Берите побольше. Я вам, как батько, советую: лучче меньше хлеба в сумку положи, а поболе патронов: лишний патрон на передовой может жизнь тебе спасти.
Автоматы без дисков и ремней лежали рядком, густо смазанные солидолом.
- Ну и жирные, как иваси!
- А вон там в углу ветошь, - продолжал старшина, не обращая внимания на реплики солдат. - У кого нема, оторви на чистку оружия. Вот вам ремни для автоматов, вот вам чехлы для запасных дисков, - вытаскивал он из-за спины новенькие парусиновые сумки. - И пока все. Гранат нема. Привезуть - снабдю.
Гурин взял автомат двумя пальцами за кончик ствола, понес его к куче тряпья - старого нательного белья, отодрал полрубахи, потом еще клочок поменьше, набил карманы патронами - шинель сразу стала тяжеленной, будто намокла, на плечи надавила, на руку повесил ремень, мизинцем за петлю подхватил чехол и пошел к двери. Потом вспомнил - диски не взял, вернулся. Хорошо, они были сухими, прижал к груди, как голубей, повернул обратно.
- Можно в расположение идти?
- Да. Идите. Почистите оружие, зарядите диски и ждите лейтенанта. - И, спохватившись, закричал: - Эй, хто тут у вас в обмотках? Лейтенант сказав, щоб в сапоги обуть. Эй, в обмотках!
До Гурина не сразу дошло, что это его касается. Пока кто-то из ребят не остановил:
- Гурин, оглох, что ли? Иди, старшина зовет.
Он вернулся. Старшина взглянул на его ноги, словно на диковинку.
- Шо ж ты за солдат - сапоги доси не добыл себе?
- А где их добывают? - обиделся Гурин.
Старшина взглянул на него, не ответил:
- Какой номер носишь?
- Сороковой.
- Сапоги треба брать на номер, а то и на два больше. Зимой портянок намотаешь - теплее будет. А?
- На два - это много.
- Ну гляди… - Он полез куда-то в угол за ящики, долго шарил там, наконец выбросил через голову один, потом другой сапог: головки кожаные, а голенища кирзовые. Сапоги совсем новые, пахнут свежей резиной и кожей. - Ну як? Меряй.
"Як? Як? Хорошо - вот як!" - радость такая охватила Гурина, как на первомайский праздник, когда мать дарила ему какую-нибудь обновку. Снял ботинки, чуть подправил портянки, сунул ноги в сапоги - хорошо-то как! Удобно! Совсем другой вид у человека.
- Не жмуть?
- Вроде нет…
- Гляди. Портянки есть запасные? Возьми, - старшина с треском оторвал полоску белой фланели. - Да не говори, шо старшина жадный.
- Спасибо!
Идет Гурин по улице, и кажется ему, что все на него смотрят, сапогами его новыми любуются: какой солдат красивый! В сапогах!
Садами, потом перелесками, узкими тропками гуськом шли новички вслед за лейтенантом. Он нарочно вел их скрытой местностью, чтобы не стать мишенью для "мессершмиттов", которые уже дважды появлялись над их головами на бреющем. Покачиваясь с крыла на крыло, они разворачивались и где-то совсем недалеко впереди поливали пулеметным огнем какую-то цель. Гурин догадывался, что это была переправа, к которой их вел лейтенант Исаев, и мурашки пробегали по спине.
Прежде чем увидеть Днепр, Василий почувствовал его близость каким-то непонятным ему чутьем. Выросший в сухой донецкой степи, он никогда не видел большой реки, и ему всегда трудно было ее представить. "Какой же эта река должна быть - широкой и глубокой, если по ней плавают пароходы?" - думал он, Поэтому встречи с Днепром он ждал с трепетным волнением: что за штука такая этот Днепр, о котором столько песен, столько стихов сложено, который "чуден при тихой погоде", который "рэвэ та стогнэ" и "горами хвыли пидийма"?
Они вышли к плавням. Кривые вербы, кусты лозняка и сухой камыш все еще скрывали реку, но Гурин почувствовал ее близость - близость большой сильной воды.
Здесь то и дело встречались свежие воронки, пахло тротиловым смрадом, от которого у него немного тряслись поджилки: он помнил этот запах с Зеленого Гая. Гурин все поглядывал вперед и вправо сквозь плавни - боялся пропустить встречу с Днепром. Вот они повернули на проторенную широкую тропу и еще долго шли плавнями, как вдруг перед ними открылась ни с чем не сравнимая водная ширь. Противоположный берег далеко-далеко, чуть виден, и там, под отвесным обрывом, у самой воды еле заметно копошились люди - маленькие, как муравьи. А Днепр, темный, густой, ворочался, будто исполинское животное, будто чешуей серебрился ледяными глыбами. То ли он не успел еще замерзнуть, то ли ему не давали успокоиться бесконечные артиллерийские и воздушные налеты, - шурша льдинами, будто гигантскими жабрами, Днепр дышал тяжко и могуче.
Гурин любовался впервые увиденным зрелищем, забыв о войне. И только когда раздалась команда: "Воздух!" - обернулся и побежал вслед за солдатами в кусты.
Над Днепром плыла "рама" - двухфюзеляжный "фокке-вульф". По нему, неистово шпокая, били зенитки, небо усеялось черными клочьями разрывов, но "рама" спокойно развернулась и невредимой ушла. И в ту же минуту начался артналет. Вода в Днепре вскипела от сотен снарядов, вздыбилась фонтанами вместе с крошевом льда, от которого стоял сплошной обвальный шорох.
- "Рама" скорректировала, падла… - проворчал кто-то.
Били по переправе, но несколько снарядов разорвалось и неподалеку от автоматчиков - холодные брызги окропили команду.
- Бегом, за мной! - лейтенант побежал вдоль берега, и вскоре они увидели две черные лодки и трех человек около них. Один из них отделился от лодок, пошел навстречу Исаеву. Не доходя несколько шагов, он напустился на лейтенанта:
- Ну, где вы пропали? Мы тут уж окоченели, И лодки у нас чуть не отняли.
- Спокойно, Леня, спокойно! - и тем же шутливым тоном спросил: - Как встречаешь начальство?
- Потом, лейтенант, потом, - досадливо поморщился сержант. - Давайте быстрее переправляться. Нам надо успеть до следующего налета. Накроет вот, тогда встретимся у рыбок на пиру…
- Без паники, сержант! - серьезно сказал лейтенант и оглянулся: - В первую лодку тринадцать человек! Остальные во вторую. Быстро! - Обернулся к сержанту: - Садись, правь, ты дорогу знаешь. Я буду во второй.
- Тут дорога одна, - буркнул тот и закричал: - Кто умеет грести, бери весла, садись с краю.
Весел Гурин никогда в жизни в руках не держал, поэтому полез в серединку. Широкая неуклюжая плоскодонка кренилась под тяжестью наседавших солдат то на один бок, то на другой, легко бросая их то к одному борту, то к другому.
- Садитесь! Все садитесь! Не стойте! - кричал сержант. И не успел последний солдат перебросить через борт ногу, он принялся изо всех сил толкать лодку с мели. - Веслами помогите, веслами!
Наконец лодка беспомощно закачалась на волнах, он вскочил в нее и снова начал кричать:
- Правый!.. Правый борт, греби!.. Куда гребешь, твою мать?.. Правый, говорю. Не давайте развернуться лодке! Так, так… Оба - быстро! Быстрее, быстрее!
Явно не рассчитанная на такой груз, лодка сидела в воде почти по самые борта. Вот-вот, казалось, еще чуть только - и вода хлынет через край. Но в самый критический момент край лодки приподнимался и уходил от беды.
Гребцы старались изо всех сил, но на середине реки течение было такое сильное и такие большие волны, что лодку стало разворачивать и захлестывать водой.
- Правый, давай! Давай! - надрывался сержант. - Шевелись, что вы как неживые?
Лодку опасно качало, льдины скреблись о деревянную обшивку, волны били о правый борт и обдавали всех холодными брызгами. Гурин вцепился обеими руками в доску под собой, будто от этого зависело спасение.
Взглянул на берег - он с огромной быстротой убегал назад, словно они ехали в курьерском поезде.
- Стоп! Стоп! - закричал сержант. - Тормози! Пропусти льдину, а то перевернет лодку.
Качаясь на волнах, понеслась вниз по течению огромная, как баржа, зеленоватая глыба.
- Вперед! Живее, живее!
И вдруг - фыркающий свист снаряда, это значит - он уже на излете и упадет где-то близко. И точно: рвануло совсем рядом, посыпались на солдат мелкие осколки льда, лодка закачалась, хлебнула изрядную порцию воды, но устояла.
- Вперед! - снова закричал сержант.
Второй снаряд просвистел над головами и разорвался где-то на берегу.
- Ну, еще чуток! Еще!..
Лодку перестало качать, и вскоре она ткнулась в берег. Солдаты торопливо выскакивали из нее прямо в воду и бежали на спасительную землю.
Вторую лодку прибило к берегу ниже метров на двести.
Солдаты принялись выливать воду из сапог, перематывать портянки, выжимать полы шинелей. У Гурина тоже хлюпало в сапогах, он примостился на валун, хотел переобуться, но сержант предупредил:
- Прекратить разуваться! Берег постоянно обстреливается, а вы расселись… Все под обрыв!
Только теперь Гурин рассмотрел крикливого сержанта. Огромный, рыжий, он снял шапку, и от его красных коротких волос, стоявших ежиком, повалил пар, как от костра. Умаялся парень. Большая, как носок сапога, челюсть выдавалась вперед, делала его свирепым. Но глаза были добрыми, смеялись. Он увидел подходившего лейтенанта, надел шапку, вскинул руку, сказал:
- Вот теперь могу доложить по форме, - и отрапортовал: - Товарищ гвардии лейтенант, за время вашего отсутствия в роте никаких происшествий не произошло! Докладывает сержант Серпухов.
- А чему улыбаешься? - лейтенант пожал ему руку.
- Потому и улыбаюсь! Тебя вижу! А бурочки теперь придется выбросить, - кивнул он на мокрые и потерявшие элегантный вид лейтенантовы бурки.
- Высохнут! Слушай, - лейтенант оглянулся в сторону переправы. - Почему не переправой, а лодками?
- Была переправа! - сержант махнул безнадежно. - Да гад засек ее и каждый час поливает. Ее больше восстанавливают. Так безопаснее. - Серпухов крикнул солдатам: - Не рассаживайтесь! Пошли, за мной!
Лейтенант и сержант, разговаривая, шли впереди, остальные гуськом тянулись вслед за ними по кривой, в дождевых вымоинах узкой дороге. Дорога поднималась по откосу вверх, Днепр остался далеко внизу - широкий, черный, сердитый.
Не доходя несколько метров до верха, дорога снова побежала вниз, и вскоре они увидели прилепившуюся на пригорке над Днепром деревушку.
Сержант привел их в большой сарай, где на соломе валялись несколько солдат.
- Принимайте пополнение! - крикнул он весело, входя в сарай. Солдаты зашевелились, увидели лейтенанта, заулыбались, стали вразнобой с ним здороваться. - Располагайтесь, - обернулся Серпухов к новичкам. - Можете переобуться.
В сарае было тепло - топилась сложенная из кирпича печурка. Труба была выведена наружу через пробитую в стене дырку.
- А почему в сарае? - спросил лейтенант. - Хаты не нашлось?
- Все забито, - сказал сержант. - Все. Я думаю, нам недолго придется тут сидеть. А чем плохо в сарае? Сейчас найдем веревку или проволоку, протянем вдоль и поперек, развесим портяночки для просушки - красота будет!
Гурин стянул с себя сапоги, размотал портянки - они были мокрые и черные. Этими портянками и соломой он вытер насухо внутри сапог, подмостил туда соломенные стельки, намотал запасные портянки и снова обулся. Сразу хорошо стало ногам, уютно, и на душе веселее. Спасибо старшине - знает, что солдату нужно.
- Ну ладно! - заключил лейтенант какие-то свои мысли. - А где мои шмотки?
- В избе. Там есть комнатушка. Для вас и для лейтенанта-разведчика. Да больше там и места нет, чуланчик, а не комната.
- А разведчики где?
- Здесь же. На задание ушли.
- И Аня с ними?
- Нет. Она, наверное, в штабе. Там же у нее подружка - Зоя-телефонистка.
- Ты точно знаешь, что подружка? - лейтенант сдвинул брови в суровую складку и тут же улыбнулся.
- Дело ее, - сказал сержант. - Ну, я пойду принесу что-нибудь. Хорошо бы провода раздобыть.
Вслед за сержантом ушел и лейтенант.
Погода на улице переменилась - началась оттепель, снег сменился дождем, с крыши сарая за стеной, навевая скуку, лилась вода. Под это заунывное журчание Гурин стал задремывать, когда раздался звонкий девичий голос:
- Привет, мальчики! О, сколько вас!