Водитель, округлив глаза, осторожно покосился на странноватого парня:
– Тебе-то оно зачем, паря?
– У меня там друг должен быть похоронен, мы служили вместе.
– Это кто ж такой? Я тут всех знаю, – полюбопытствовал водитель.
– Чайка.
– Это Егорка? Та ты шо, с ним вместе служил? От это да! – от удивления присвистнул водитель. – Всем поселком его хоронили, народу было-о – тьма! Из района целая делегация прибыла, сам военком приезжал, такую речь толкнул! Геройски, говорит, погиб ваш земляк, можете им гордиться. А батя Егорки-то, еле его удержали: вскройте, говорит, цинк, хочу на сына в последний раз взглянуть, а военком ему орден Егоркин сует; тот вырвался, схватил орден, да и швырнет его прямо в пустую могилу….
– Как он? – перебил увлекшегося рассказом водителя Максим.
– Кто, военком?
– Нет, отец Егора.
– А-а-а! – протянул водитель. – Егорыч-то? Поначалу тяжко было, чуть было не спился мужик, два раза его дед Степан из петли вынимал, сутками его караулил; думали все, пропал человек, не выдержит горя. А потом словно замолил его кто, как чудо какое-то спустилось. Прислали в наш поселок училку новую, сразу после института, молода-молода, Надеждой зовут, сирота полная, из детдомовских, как оказалось. А у Егорыча как раз совсем худо, дед Степан от него не отходил; ну дак вот, как только она про него узнала, сразу к нему и пришла, будто Ангел с небес спустился. Соседи сказывают, он как ее увидал, сразу в себя пришел, словно душа его вернулась в тело. Говаривают, – понизил голос шофер, – будто Надежда эта один в один лицом на его жену-покойницу схожа. Через годок они и поженились. С тех пор Егорыч словно ожил, да и от вина отошел напрочь. Во дела-то! А еще бабы треплют, – почти зашептал он, – шо это Егорка бате с небес ее прислал. Не от мира он был, ох, не от мира.… Хотя я в это особо не верю.
– А зря не веришь, – вновь перебил водителя Максим. – Таких людей, как Егор, можно жизнь прожить, и не одну, и ни разу не встретить, и даже к ним не приблизиться. Редко, очень редко небо посылает на землю такие души. А то, что он не от мира сего, это правда. Егор не слишком заморачивался внешними картинами, он жил внутри себя, туда мало кто заглянуть способен, он – И Н Т Р О В Е Р Т.
Шофер открыл было рот, чтобы что-то сказать, но, не найдя нужных слов, лишь удивленно посмотрел на молодого ветерана: "Чудаковатый он какой-то".
А тем временем машина подъехала к покосившемуся и проржавевшему во многих местах дорожному знаку с надписью "пос. РЫБНЫЙ ПУТЬ".
– Останови-ка мне здесь, дружище, пройдусь по берегу, – попросил водителя Максим. – И подскажи пожалуйста, в каком доме жил Егор?
– Тут совсем рядом, – плавно остановив грузовик, сказал водитель, – выйдешь на берег и пойдешь в сторону поселка, пройдешь маслиновую рощицу, и слева будет второй дом, не заблудишься.
– Спасибо тебе. – Максим спрыгнул на землю и вмиг был окутан нагнавшим машину серым облаком. Зажмурившись, он попытался улыбнуться.
– Пожалуйста, – высунув небритое лицо в пассажирское окно, сказал водитель и добавил: – А кладбище за поселком, на горке. Егора там сразу найдешь, он со стороны моря лежит, у обрыва, большой у него памятник, мраморный, таких там больше нет. Через год после похорон кто-то поставил, до сих пор непонятно кто. …Ну, как говорится, бывай здоров, ветеран!
– И тебе не хворать, – сказал Максим и помахал отъезжающей от него машине вслед.
Когда грузовик окончательно растворился вдали, унеся с собой шум мотора и серую пылевую дымку, Максима ласково и очень гостеприимно окружила теплая южная тишина. После трех суток, проведенных в дороге, он наконец расслабился. Вот благодать-то!
Где-то в высохшей траве приятно стрекотали кузнечики, мимо пролетели, сидя друг на друге, две большущие стрекозы, а вдалеке над морем грациозно парили чайки, высматривая в синих глубинах свою зазевавшуюся добычу.
Максим не спеша подошел к покосившемуся знаку и попробовал его поправить. Постояв пару секунд в вертикальном положении, тот вновь завалился набок. Отыскав неподалеку несколько булыжников, Максим вновь выровнял дорожный знак и обложил основание штока камнями. Теперь знак стоял идеально ровно. Так-то будет лучше. Вырвав из растрескавшейся земли пучок сухого ковыля, Максим стер с названия поселка налипшую за долгие годы грязь. Внимательно оглядев приведенную в порядок конструкцию, он улыбнулся: "И даже у рыбы есть свой путь".
Выйдя на безлюдный песчаный берег, Максим разулся. Горячий песок славно приложился к подошвам уставших от дороги ног. Ах, красота! Поджав пальцы ступней, он поглубже зарыл их в песок и, закрыв глаза, наслаждался приятным теплом. Затем, спрятав кроссовки в свою полупустую спортивную сумку с надписью "Динамо", он подогнул джинсы и бодро зашагал в сторону маслиновой рощи.
Войдя в заросли диких деревьев, еще издали Максим увидел сидящих на берегу людей, их было трое: средних лет мужчина, молодая женщина и славный светловолосый малыш, неуклюже топавший босыми ножками по укатанному прибоем мокрому песку.
– Егор! Егорушка! Ну-ка вернись, пострел! – донес до Максима ветер слова заботливой матери, окликнувшей своего карапуза, который смело устремился навстречу морю. Малыш остановился, оглянулся на мать и, весело хохотнув, прямиком рванул в набегающую на берег волну. Молодая женщина, охнув, быстро вскочила и бросилась за своим непослушным дитем, перехватив его у самого края прибоя.
– Ах ты мой непослушный хлопчик! Вот я тебе сейчас задам! – весело оторвав от земли сына, молодая мама шутливо уткнулась лицом в его маленький животик. Малыш смеялся, озорно болтая в воздухе ножками, смеялась мать, и безоблачно улыбался счастливый отец. То, что он был счастлив, Максим почувствовал даже на расстоянии, застыв под тенью старого раскидистого дерева. "Боже! Неужели такое может быть? Егор вернулся!"
Сглотнуть подступивший к горлу ком не удавалось, дыхание остановилось, а в глазах возник Свет, заслонивший все мирские картины. В нахлынувшей ясной Радости, в которой растворились все мысли Максима, он ощутил прилив сильных неземных энергий, ласковой лавиной захлестнувших все его тело. Единственное, что осознавал в эти мгновения Максим, – это то, что такой силы он никогда не имел. С ним вновь, как три года назад, там, в Афганистане, общались и давали Свет и какое-то знание, которое он пока не постигал, но которым пропитывалась вся его сущность. Неизвестно, сколько времени он находился в этом состоянии, но в мир его вернул все тот же женский голос:
– Мальчики! Через пятнадцать минут жду вас обедать, не опаздывайте!
Когда Максим вышел из рощи, на берегу оставались лишь отец и сын. Они молча, по-деловому строили из мокрого песка огромную крепость.
Немного волнуясь, Максим направился в их сторону. Отец Егора, стоя на коленях к Максиму спиной и не видя его, увлеченно достраивал песочный бастион. Малыш сидел на корточках напротив отца и внимательно наблюдал за его занятием.
Мягкий песок и шум прибоя скрали звук шагов, и поэтому Максим, не замеченный отцом, подошел совсем близко и остановился, не зная, что делать дальше. Еще немного постояв, он наконец решил поздороваться. Но едва Максим открыл рот, как неожиданно и очень быстро маленький Егор поднял свою светлую головку и посмотрел ему прямо в глаза. "Не надо, ты не за этим сюда приехал. Удачи тебе!" – совершенно ясно сказали ему эти голубые вежды. Максим, не закрывая рта, послушно кивнул Егору в ответ и, тихо развернувшись, пошел своим путем….
– Вот, Егорушка, сейчас мы ее утрамбуем, и будет у нас фортеция просто класс! Погоди немного, сынок, не спеши, ты мне лучше песочку мокренького подсыпь.… Вот-вот! Молодец! Ладошкой ее, вот так, вот так, ай, умница! Радость ты моя!
Уже отойдя на приличное расстояние, Максим неожиданно для себя обернулся, но на берегу никого не было. "Не привиделось ли мне все это?"
Поселковое кладбище, расположенное на хорошо продуваемой всеми ветрами обрывистой со стороны моря сопке, не имело ограды и какого-нибудь плана, поскольку издавна хоронили здесь людей как бог на душу положит.
Имевшиеся кое-где памятники являли собой небольшие железно-ржавые обелиски с неразборчивыми датами рождения и смерти, пятиконечными звездами и давно иссохшими цветами на расплывшихся холмиках. Но в основном захоронения были давно заброшенными, придавая этому и без того унылому месту еще более безрадостный вид.
Исключением из этого печального ансамбля был один мраморный монумент, установленный у самой кручи и смотревший в направлении чудесной необъятной морской глади. Этот необычный для здешних мест памятник был установлен на идеально забетонированной квадратной площадке, огороженной по периметру черной железной цепью, закрепленной на стоящих по углам небольших якорях. На двухметровом черного мрамора полотне в полный рост был изображен улыбающийся парень в десантной форме с аксельбантом и медалями. В центре площадки размещалась клумба с цветущими в ней необычайно красивыми фиалками, а в самом углу цепной ограды ютилась небольшая, выкрашенная в синий цвет скамейка, на которой неподвижно и ровно сидел седовласый старик и, не моргая, смотрел на улыбающегося в мраморе десантника.
Когда Максим подошел к ограде, этот странный старик даже не шелохнулся; казалось, что он и не дышит вовсе, до того монолитно смотрелась в лучах заходящего солнца эта величавая фигура. Его узловатые длинные пальцы, покоящиеся на бедрах ладонями вверх, были немного раздвинуты в стороны и направлены к Егору, который был изображен с немного выставленной вперед левой ногой. Ощущение охватывало такое, будто отважный десантник вот-вот вырвется из каменного плена и вновь шагнет на Свет Божий творить дела правые, а седой старик ему в этом помогает, своими большими ладонями направляя необходимые для рывка силы.
"Ну и дед! – восхитился, глядя на старика, Максим. – Смотришь на него, а по спине мурашки сверху вниз бегают!"
Немного постояв за спиной у старца, Максим поставил свою сумку на землю и, уверенно перешагнув через ограду, ничего не говоря, сел рядом с ним. Выпрямив спину и направив ладони в сторону Егора, он также застыл, неподвижно глядя в широко открытые глаза друга. Постепенно в голове исчезли все мысли, а тело наполнилось приятным теплом. "Здорово как! Вроде место невеселое, а в душе птицы поют, – восхитился своим внутренним состоянием Максим, – так бы всю жизнь и просидел!"
– Нет, Максим, сидеть без дела тебе не придется, – внезапно невесть откуда прозвучал тихий голос. От неожиданности Максим вздрогнул. Повернув голову в сторону деда, он внимательно посмотрел на него: сухое, обтянутое загорелой кожей лицо было неподвижно, глаза не мигали. "Что за наваждение? – Максим вытащил из кармана джинсов носовой платок и протер мокрый лоб. Ему стало неуютно. – Сколько он тут уже сидит? И все не моргает, – Максим опустил взгляд на неподвижную грудь старика. – Да он и не дышит!"
От этого неожиданного открытия молодого, но уже бывалого ветерана подбросило вверх, словно от разрыва контактной мины. Отскочив в самый угол ограды к одному из якорей, он замер, не в силах оторвать свой взгляд от этого загадочного старца. Его начало колотить, он хотел перешагнуть через черную цепь, но ноги его не слушались. Максим стоял словно вкопанный в землю. "Во дела! Надо собраться, что такого произошло-то? Ну, сидит дед и сидит, я ведь не к нему пришел, а к Егору", – Максим повернул голову в сторону памятника и посмотрел на друга, безмятежное и улыбающееся лицо которого вернуло ему спокойствие.
Бывший десантник облегченно выдохнул и, улыбнувшись своему малодушию, вернулся на скамейку. Усевшись на прежнее место, он громко закашлялся, стараясь таким образом привлечь к себе внимание старика, но тот не реагировал.
– Извините, – громко сказал Максим, – я вам не мешаю?
И тут старик пришел в движение. Ощущение было такое, словно космический корабль, совершивший дальний звездный поход, вернулся на базу. Ноздри его сильно раздулись и с шипением втянули приличную порцию земной атмосферы, надувшую легкие, словно меха, до невероятных размеров. Затаив на несколько секунд восходящее дыхание, старик разомкнул сухие губы и с невероятным шумом выдохнул из себя отработанный воздух. Его подвижные веки быстро-быстро заморгали, выжав из остекленевших глаз пару слабых ручейков, безнадежно затерявшихся в глубоких морщинах. Затем, проведя широкими ладонями по своим седым длинным волосам, он очень тихим голосом сказал:
– Ну, здравствуй, Максим. Долго же ты ехал.
– Дел много было, – виноватым голосом произнес тот, – первое время от службы отходил.… Работу надо было еще найти, освоиться….
"Почему я, собственно, перед ним оправдываюсь?" – удивился Максим сам себе, но в то же время он чувствовал абсолютное психологическое превосходство сидящего рядом с ним человека. Непонятная сила этого седого старца полностью подчинила его волю. Максим чувствовал себя провинившемся школьником.
– Отошел от службы? Нашел работу? – не меняя положения своего тела, спросил старик. Он вновь положил руки на бедра, только теперь глаза его были закрыты.
– Нет, ничего не получается, – опустив голову, признался Максим, – болит у меня все здесь.… Егор во сне приходит постоянно.
С этими словами он прижал свою правую ладонь к груди и закрыл глаза. Совершенно некстати захотелось разрыдаться.
– И что он тебе говорит? – спросил старик.
– Ничего. Только смотрит на меня очень серьезно, словно укоряет в чем-то.
– И все эти годы ты не можешь себе простить, что оставил его там, в ложбине?
Максим медленно поднял голову и, развернувшись всем телом к старику, застыл с округленными глазами и открытым от удивления ртом.
– Этого не может быть, – еле слышно, одними губами прошептал он, – эту историю я не рассказывал никому.
– Эту историю я узнал не от тебя, – все так же спокойно и тихо продолжил старик. – И все же ответь, это важно для тебя.… Ты думаешь, что там, под Макавой, ты поступил неправильно?
– Я не должен был его оставлять, – уверенно сказал Максим, – я не исполнил свой долг.
– Но в любом случае с одним пистолетом на двоих у вас не было никаких шансов выжить. Неужели ты, Максим, полагаешь, что вы оба должны были погибнуть? – задал вопрос старик.
– Да… Конечно, – уже не так уверенно произнес Максим, не смея отвести своего взора от лица этого таинственного деда.
– А теперь послушай меня, только очень внимательно, – старик открыл свои большие вежды и, повернувшись к Максиму, впервые за все время разговора заглянул ему прямо в глаза, – если бы ты и Егор должны были умереть в Афганистане и в этом заключалась бы ваша задача, то, поверь мне, вы бы оба там и остались. Но поскольку ты еще дышишь и страдаешь, значит, дело твое – я не имею в виду работу – тебя еще ждет, и ты к нему никак не готов. И самое печальное, что и не пытаешься это осознать. Об этом Егор тебе во снах и сигналит, только ты его не слышишь, потому как совершенно растворился в своей печали, дурень.
От этого неожиданного и по-отечески произнесенного слова "дурень" Максим словно проснулся от какой-то навязчивой и очень давно приставшей к нему спячки. А старик тем временем продолжал:
– Неужели все те испытания – а это были очень серьезные проверки, которые ты прошел на той войне, – так ничему тебя и не научили? Заруби себе – если дышишь, значит, обязан жить, а не только есть, пить, искать работу и разбираться со своей девчонкой. Жить – это значит находить и решать свои задачи, с которыми ты сюда пришел, а найдя истинные ответы, раствориться в них; другого здесь никому не начертано. Только вот осознать это по-настоящему способны немногие. А у тебя, – тут старик на мгновение задумался, словно решая, говорить или нет дальше, но, немного помолчав, он все же продолжил: – …У тебя, Максим, есть шанс понять свою задачу. Она достаточно серьезная, ты даже не в силах себе представить, насколько. Но понять ее можешь только ты сам, настойчиво над этим работая. И еще открою тебе один секрет – на этом пути заложено осознание нашего земного Счастья! Того самого, для которого люди созданы, как птицы для полета. Егор это понял, потому и ушел спокойно, сейчас у него совсем другие дела. А ты нужен здесь, очень нужен, Максим, и тебе в любом случае будут помогать до последнего… До последнего твоего дыхания! А теперь иди, тебе пора. Все, что ты должен был здесь обрести, ты получил. Я не уверен, что мы когда-нибудь еще увидимся, но никогда не забывай наш разговор и будь очень внимателен к окружающему тебя миру. С сегодняшнего дня он будет более чуток к тебе и поистине станет твоим преданным наставником.
Удачи тебе на пути!
* * *
Ярко-оранжевый диск легко коснулся далекой морской кромки, символизируя завершение этого чудесного теплого дня. Все отшумевшее за день суетливое насекомое царство, послушно повинуясь неумолимым ритмам природы, лениво расползлось по своим уютным, надежно замаскированным сухой травой норкам. Сытые и довольные удачной рыбалкой морские чайки важно расселись по прибрежным скалам, деловито устраиваясь на очередной ночлег. И даже неугомонные обитатели морского дна смиренно замерли в прохладных глубинах, покорно встречая надвигающуюся ночь. Только две черные худые цапли, одноного торчавшие весь день посреди полуиссохшего, покрытого соленой коркой болота, не изменили своей неподвижности.
Жизнь умолкала, но только на время, чтобы завтра с первыми лучами животворящего неутомимого Солнца своим могучим и радостным порывом вновь оживить притихшие окрестности, наливая землю, воздух и море своей вечной созидательной силой.
Уже спустившись с холма, Максим остановился, чтобы обернуться и в последний раз взглянуть на этого вещего и таинственного деда, прямой и неподвижный силуэт которого гармонично сливался с темнеющим пейзажем. "Вот это человек! Можно сказать, что это уже и не человек; он что-то более тонкое и совершенное, чем мы все, обычные и ежеминутно суетящиеся. Сложно даже представить, какие задачи в этой жизни ему пришлось решать, но безусловно, непростые, ох, непростые! Глядя на его духовную мощь, все наши бессмысленные, но кажущиеся столь важными мирские дела просто растворяются, как предрассветный туман в горячих лучах восходящего Солнца.
Не знаю, смогу ли я когда-нибудь стать таким, как этот старик или Егор Чайка, но жить, захлебываясь обыденностью, я уже точно не смогу. Уж лучше искать свою задачу – по крайней мере, в этом есть смысл. Ведь не может быть, чтоб такой человек мог ошибаться, как не могут ошибаться Солнце и Луна, Ветер и Море, Звезды и Ночь…. Во всяком случае, я это проверю".
Примечания
1
Магазин от ручного пулемета Калашникова на 45 патронов. – Прим. авт.