- А знаете, что?.. - Шура на миг замолкла и тут же, набравшись духу, решительно сказала: - Возьмите меня с собой. А? Возьмите. А то ведь здесь пропадешь. И притом чего же мне без дела?
Петр, хотя и подумал об этом раньше, никак не ожидал такого неожиданного поворота. Помолчав, он уклончиво ответил:
- Нельзя. Тесно у нас там… Да и опасно.
- А я привыкну. Мне здесь тоже не сладко. Возьмите.
- Не могу.
- Ну тогда разрешите хотя бы отвезти вас. Отвезу и вернусь.
Петр недолго колебался, потом решительно сказал:
- Ладно. Поехали. Только ты комсомольский билет возьми да свои пузырьки с бинтами прихвати.
Обрадованная Шура забегала, собирая в дорогу необходимое. Связав все в узелок, на минутку присела на край койки, оглядела избу.
- Ты внучку-то мою там береги, - сказал дед.
- Само собой, - ответил Петр. - В обиду не дадим.
- Если будешь в наших краях - заходи. И скажи своим, может, коней надо. Так я вам передам, пока фриц не забрал.
- Хорошо, дед. А за лошадьми придем.
Шура встала и направилась к двери, Петр следом. На крыльце внучка и дед обнялись. Парень с девушкой сели в сани и выехали со двора.
На другой день в полдень они были в отряде.
Петр доложил командиру обо всем происшедшем, о том, как настойчиво просила Шура Чувашова взять ее с собой в отряд.
Андрюхин приказал привести девушку в штаб, где в это время находились комиссар, начальник штаба и начальник разведки. Проводив Шуру, Петр направился в землянку своего взвода.
Там уже все знали о его возвращении и не как-нибудь, а на санях, да еще с девушкой. Партизаны очень обрадовались появлению Петра, так как считали его погибшим. И теперь, когда все переживания и тревоги были позади, над ним посмеивались и подшучивали.
- Ну и Корнилов! - приговаривает Полетайкин, помогая Петру снять полушубок. - Ловко все провернул!
- Герой!.. Его в отряде ждут, а он свататься направился, - недовольно ворчал Румянцев.
- Не промах парень! - поддержал Фасуддинов.
- Молодец. Я бы на его месте из-за такой девахи тоже заблудился, - смеялся Иван Аверкин.
Петр помалкивал, на шутки товарищей не обижался и с беспокойством думал о Шуре: возьмут или не возьмут ее в отряд.
Когда Петр наконец освободился от полушубка, и партизаны увидели его забинтованную руку и окровавленную рубашку, все притихли. Румянцев скрутил ему цигарку, Полетайкин принес в котелках каши и горячего чая.
Петр поел и только потом рассказал, как ушел от немцев, а затем долго блуждал по лесу, отыскивая свою группу, да заблудился, вышел к деревне Холопово, где встретил Шуру Чувашову, которая перевязала рану и вызвалась отвезти его в отряд.
- Правильно действовал, - заключил Румянцев. - И с медсестрой правильно поступил. Человек она нужный, надеюсь, оставят в отряде.
Медсестра Шура
В тот день группе партизан из отряда имени Щорса предстояло выйти на минирование железной дороги, по которой гитлеровцы подбрасывали войска и технику к фронту.
Петр Корнилов вместе с товарищами тоже готовился к выполнению боевого задания. Он заранее просушил портянки, смазал сапоги тавотом, почистил свой автомат. Он старался не натруждать раненую руку и не показывал никому вида, что рана все еще беспокоит его.
И теперь он делал свое дело осторожно: забил диски автомата патронами, переложил из вещмешка в брезентовый подсумок гранаты, осмотрел полушубок и обнаружил, что верхняя пуговица оторвалась. Петр уже приготовил иголку и нитки, но тут в землянку вошла медсестра Шура.
- Здравствуйте, товарищ Корнилов.
- Здравствуйте, коли не шутите.
- Не шучу, товарищ Корнилов. Значит, и вы собираетесь?
- Конечно. А как же?
- У вас же рана не затянулась как следует. Нельзя же так.
- Что поделаешь? Людей-то не хватает. Да я в дозоре буду. Прикроем ребят при минировании. И все…
- Знаю я вас… Ведь рука болит?
- И не болит вовсе. Я ведь ей ничего делать не буду. Да и взрывчатку мне ребята нести не дадут. Мы уже договорились с командиром группы Сергеевым. Хотите, спросите его самого. А с автоматом я и одной правой рукой управляюсь.
- Не заговаривайте меня, - возразила Шура. - На словах у вас все хорошо, а как до дела дойдет, про все позабудете.
- До какого дела? Сегодня мы без шума обойдемся.
- Ну смотрите. Если что - доложу фельдшеру Белову или самому командиру отряда. И учтите: я без них могу сама приказать и отстранить вас от задания.
- Ну уж вот этого, Шура, делать не надо, - просительно сказал Петр и умоляюще заглянул девушке в глаза.
Она уже знала, что он не переменит своего решения, уйдет с товарищами, и неохотно согласилась, но тут же повелительным тоном сказала:
- Ладно. Идите, товарищ Корнилов. Но только сначала - в санчасть. На перевязку.
- Это можно. Хотя и ни к чему. Вы же ведь вчера перевязывали.
- Вот что, товарищ Корнилов, попрошу без разговоров. Сейчас же в санчасть, - строго сказала Шура. Нахмурившись, она словно обожгла Петра взглядом, вскинула голову и быстро вышла из землянки.
Партизаны какое-то время молчали, пряча усмешку.
- Ну, Петр, неважные твои дела, - с ехидцей заметил пулеметчик Николай Аверкин и подмигнул командиру взвода Баутину. - Еще один командир у нас появился. Теперь только успевай да поворачивайся выполнять приказания.
- Будь я на его месте - всю жизнь бы выполнял приказания Шуры. Ведь это же одно удовольствие слушать ее, - поддержал шутливый разговор Фасуддинов. - Это понять, прочувствовать надо… Девушка-то какая! - Счастливый ты, Петр, - шумно вздохнул Фасуддинов.
- С чего ты взял? - поинтересовался Петр.
- Неравнодушна Шура к тебе. Аль не замечаешь? Она ведь прямо вся светится, когда тебя встретит. А ты ноль внимания.
Петр видел, что Шура как-то по-особому внимательна к нему и похоже, что неравнодушна. И думая о девушке, он откровенно побаивался, что вдруг нечаянным словом заденет ее гордость и самолюбие; бравадой и шуткой пытался скрыть свое чувство. И сейчас, чтобы товарищи не догадались о его истинном отношении к девушке, Петр постарался уйти от ненужного разговора, с видимым безразличием ответил Фасуддинову:
- Выдумываешь ты все, фантазер. - Петр встал, накинул полушубок. - Тебе бы только позубоскалить. На месте Шуры Чу-вашовой любая медсестра поступила бы так же.
Землянка, где располагалась санчасть, была разделена на два помещения: одно, побольше, для лежачих больных, в другом находилась перевязочная. Петр вскинул ладонь к шапке с алой ленточкой наискосок и по обыкновению шутливо доложил:
- Товарищ медсестра, боец Корнилов по вашему приказанию прибыл.
Шура обиженно посмотрела на него, молча кивнула головой на табуретку.
Петр повесил полушубок на гвоздик у входа, сел и засучил левый рукав гимнастерки. Шура сняла бинт, ощупала тонкими холодными пальцами руку.
- Вам бы отлежаться недельку, и быстрее бы зажило. А вдруг начнется какое-нибудь осложнение? Что я тогда с вами делать буду?
- Не обращайте внимания, Шура, - примирительным тоном сказал Петр. - Ведь это же пустяк. Видите, затягивается? До свадьбы заживет.
- До свадьбы не до свадьбы… А мне надо, чтобы рана у вас зажила раньше. Если бы вы выполняли все мои указания, у вас давно бы было все в порядке.
- Да я же себя хорошо чувствую, Шура.
- Я-то вижу. Бинт вон промок. Когда рана кровоточила?
- Вчера вечером.
- Надо было сразу ко мне прийти, - недовольная больше собой, чем упрямством Петра, сказала Шура.
Она осторожно промыла рану, помазала вокруг йодом, наложила повязку.
- Так не туго? - спросила Шура, завязывая бинт.
- Нет.
Она помогла надеть ему полушубок, и когда Петр застегивался, заметила, что под воротником нет пуговицы.
- Подождите минутку, - сказала Шура. - Я сейчас пришью.
- Не надо, - тихо произнес Петр. - Я сам.
- Не спорьте. Вам несподручно, а я мигом.
С какой-то необычной торопливостью, словно Петр не дождется, уйдет, она развязала свой вещмешок, вынула из коробочки иголку с ниткой. Такой порывистой он видел Шуру впервые. И пока она была занята пуговицей, Петр с волнением и растерянностью глядел на румяное ее лицо, светлые волосы, выбившиеся из-под белой косынки.
Смущаясь его пристального взгляда, Шура тихо спросила:
- Ты чего на меня так смотришь?
- Какое лицо у тебя… Я раньше не замечал.
- Какое?
- Красивое.
- Не выдумывай, - хмуря брови, ответила Шура.
Петр взял руки девушки в свои ладони.
- Правда. Как душа твоя…
Шура опустила голову, но рук своих не отняла.
- Идите! Вы свободны, боец Корнилов.
Широко улыбаясь, Петр выпалил:
- Спасибо за службу, доктор. Здорово вы перевязки делаете, - и добавил: - Руки у вас золотые. За пуговицу тоже спасибо.
- Иди, - Шура махнула рукой. Счастливыми глазами смотрела она на Петра. - Будь осторожней там. Ты нужен здесь. Я буду ждать…
- Тогда я постараюсь поскорей вернуться, - ответил Петр и лукаво улыбнулся. - Чтобы вовремя сделать перевязку…
Когда хлопнула за Петром дверь, Шура, словно обессилев, присела на табуретку, откинулась к бревенчатой стене землянки, закрыла глаза и выдохнула слова, которые хотела и не могла сказать Петру:
- Милый. Обязательно вернись…
Обоз
Второй раз в Вышегоры гитлеровцы заявились лишь в феврале. Они приехали на двух фурах с высокими колесами. Солдаты согнали жителей в центр деревни, и рыжеусый фельдфебель объявил, что по приказу германского командования он будет проводить реквизицию продовольствия и теплых вещей для армии фюрера.
Солдаты разбились на группы: одни направились к колхозным амбарам, другие забегали по избам, принялись выгребать запасы у колхозников.
Фельдфебель сходил на конюшню, приказал конюху Макару запрячь трех лошадей в сани.
И когда гитлеровцы прошлись по деревне из конца в конец, все пять подвод были загружены реквизированным добром.
Все это произошло довольно быстро, и жители опомнились, когда обоз скрылся за околицей.
Хромой сторож Макар запыхался, пока доковылял до дома Корниловых. Вызвав из избы Сережкину мать, он сказал:
- Дело есть, Никаноровна. Послать надо Сергуньку к одному человеку.
- Не пущу. Не проси, Макар, не пущу, - всполошилась Екатерина Никаноровна.
- Да не за себя прошу, мать, не за свое добро. За общественное. Они вон коней колхозных увели.
Сережка выбежал на крыльцо и вопросительно посмотрел на конюха.
- Чувствуешь, мать, какой он у тебя смышленый, шустрый?
- То-то и оно… К тому же бедовый. Вот и боюсь отпускать.
- Никаноровна! Да это же совсем недалеко. Отпусти. Очень прошу тебя. Я лошадь ему дам.
- Далеко ли скакать-то? - спросил Сережка.
- На кордон. Леснику скажешь, мол, колхозное добро пограбили и обозом в пять подвод двинулись на Выселки, в сторону Оленино. Немцев всего пятнадцать, у всех карабины, а у фельдфебеля автомат. Понял?
- Еще как понял-то! - отозвался Сережка и покосился на мать.
Макар, глядя прямо в глаза Никаноровне, тихо, настойчиво сказал:
- Отпусти его, мать! Ведь если бы у меня был свой - я бы его послал.
Мать отвернулась и глухо проговорила:
- Иди. Только ты поосторожней, сынок.
- А то я не знаю! - ответил Сережка. - Я мигом.
Макар уже подготовил лошадь. Она стояла под навесом, жевала сено. Сережка с помощью конюха взгромоздился на нее и выехал со двора.
Дорога от большака к лесу переметена, по ней не поскачешь. Но в лесу, где всегда потише, лошадка перешла на рысь, и Сережка сразу почувствовал, как морозные струйки потекли за ворот шубейки, стали зябнуть щеки и коленки.
Мальчик очень обрадовался, когда за молодым ельником открылась широкая поляна, а на опушке - знакомый дом лесника.
Сережка спрыгнул с лошади, привязал ее к крыльцу. В сенцах Сережку встретил лесник. Он удивленно развел руками, насупленно буркнул:
- Откуда это ты, парень, примчался?
- Из деревни, - ответил Сережка.
- Кто послал? - настороженно оглядывая мальчика, спросил лесник.
- Конюх наш, дядя Макар, прислал. Скачи, говорит, Сергунька, и передай: немцы, мол, колхозное добро вывозят, у деревенских тоже все забрали. Целых пять подвод нагрузили.
- В какую сторону направились?
- На Выселки, по большаку.
- Значит, через лес поедут. Много их?
- Пятнадцать солдат с карабинами. А один с автоматом.
- А ты чей будешь?
- Корнилов я, Сережка. Мы с братом Петькой до войны к вам однажды заходили воды напиться. Помните? По грибы ходили. А вы нас еще молоком тогда поили.
- Не припомню что-то.
- Ну как же так, дядя Ефим? Вы тогда еще про папаньку моего расспрашивали и привет ему наказывали передать. Вы же его хорошо знали.
- А где же отец-то теперь твой?
- Воюет. На фронт его взяли. Да вы сами должны хорошо знать про то. Помните, когда приехал к нам в Вышегоры военком и призвал людей на войну, вы тоже провожали их из деревни до самого Белого. Я еще помню, как вы целый мешочек табаку дали мужикам на дорогу.
- Ишь, ты, пострел, запомнил что… Было такое. Значит, Корнилов ты?
- Он самый.
- Так. Отца твоего помню. Петра Корнилова знаю. Хороший парень. А вот тебя что-то запамятовал. Но, сдается мне, ты не выдумываешь ничего. И раз уж тебя послали - придется тебе самому старшому докладывать.
Лесник раскрыл дверь, крикнул в полутемную избу:
- Николай, поди-ка сюда.
В сенцы вышел паренек в телогрейке, подпоясанной ремнем, в шапке с алой партизанской лентой, пришитой наискосок. На плече у паренька висел карабин.
- Чего звали? - спросил он, внимательно оглядывая Сережку.
- Проводи-ка его к своим. Серьезное дело у него до старшого. Понял?
- Понял, - ответил парень. - Ну что, пошли!
Сережка хотел было отвязать свою лошадь, но Ефим остановил его:
- Коня-то ты, Сергунька, пока оставь у меня. Я погляжу за ним. Здесь у нас глушь да бездорожье. Так что только на своих двоих пройти можно.
Некоторое время Сережка молча следовал за пареньком и не отрывал глаза от карабина.
"Мне бы такой заиметь! - думал Сережка и от досады покусывал губы. - Я бы тоже ушел к партизанам".
В том, что паренек, сопровождавший его, был партизаном, Сережка догадался сразу, но когда углубились в заваленный снегом лес, он не вытерпел, спросил:
- Ты взаправду партизан?
- Взаправду.
- И давно?
- А тебе зачем?
- Как же ты в партизаны попал?
- Да очень просто. Написал заявление, отдал комиссару отряда, и меня приняли.
- А где же ты его, комиссара-то встретил?
- Как где? В своем сельсовете. Он к нам в деревню приходил, вместе с председателем звали наших ребят вступать в отряд. Ну я тогда вместе с другими и попросился.
- И тебя сразу зачислили в партизаны?
- А то разве нет? Сразу. По всем правилам зачислили. Мать сперва не отпускала, но потом обошлось. Уговорил.
- Вот здорово-то как! - воскликнул Сережка и, вздохнув, добавил: - Повезло тебе.
- Ничего особенного. Я так считаю, - возразил Коля Румянцев. - Сейчас все, кто умеет стрелять, должны против фашиста воевать.
- И тебе винтовку тоже сразу выдали?
- Не-е. Этот карабин мне уже потом один партизан подарил, когда себе немецкий автомат добыл.
- А тебе сколько лет?
- Пятнадцать, - солидно ответил Коля.
"Вот это да! - подумал Сережка. - Немного старше меня, а уже партизан".
- Ты из какой деревни? - помолчав, спросил Сережка.
- Из Григорьева.
- А я из Вышегор.
- Слыхал я про вашу деревню.
- А у меня брат тоже в партизанах, - сказал Сережка уже просто так, чтобы хоть чем-то утешить самого себя.
- Как зовут? - будто между прочим спросил Коля.
- Петр.
Коля остановился и с любопытством посмотрел на Сережку.
- Ты что, Корнилов?
- Ну да. Зовут меня Сережка.
- Вот оно что. Хороший у тебя брательник. Геройский.
- Откуда ты знаешь?
- Я-то уж знаю. Не раз вместе с ним на задания ходил.
- Поклянись! - выпалил Сережка.
- Еще чего не хватало… Что я пацан, что ли? Я уже комсомолец. - Коля Румянцев посмотрел на приунывшего Сережку и примирительно добавил: - Брат у тебя что надо! Недавно он всю группу спас. Прикрыл отход.
- А тебя как зовут? - поинтересовался Сережка.
- Румянцев я. Николай Иванович, - не без гордости ответил паренек.
- Коля, я тоже хочу в партизаны. Как думаешь, примут? - запальчиво произнес Сережка.
- Подрасти немного, - ответил Коля и прибавил шагу.
Не знал сопровождающий, что нрав у Сережки неуступчивый, что при случае, когда задевали его самолюбие, он мог постоять за себя, показать гордость и не унизиться перед заносчивым или дерзким противником. Но на этот раз Сережка промолчал, насупился и потому весь остальной путь не проронил ни слова. Не мог знать Румянцев и другого: этот парнишка был не из трусливых. Ведь не испугался же он фашистов, когда увидел их впервые в своем доме.
Час или больше шли они по зимнему тихому лесу. Узкая тропинка вела то через замерзшее болото, то вдоль оврага. Они перешли старую вырубку и оказались в партизанском отряде.
Румянцев провел Сережку мимо часового в командирскую землянку и представил его мужчине средних лет в военной гимнастерке, перетянутой портупеей.
- Товарищ командир, - доложил Румянцев, - этот парень из Вышегор. Послали его на кордон по важному делу. Мне было приказано доставить его к вам.
- Добро, - ответил командир. - Можете быть свободным.
Румянцев по-военному повернулся и вышел из землянки, оставив Сережку один на один со старшйм.
Командир вгляделся в Сережкино лицо, улыбнулся:
- А!.. Старый знакомый. Ну, здравствуй.
Андрюхин шагнул Сережке навстречу, протянул широкую ладонь и крепко пожал мальчику руку.
- Ну-ка садись, выкладывай, что привело тебя к нам. С чем пожаловал?
Сережка подробно рассказал о том, что произошло утром в деревне, и как провожал его на кордон конюх Макар.
- Ясно, - хмурясь сказал Андрюхин. Он задумался, молча заходил по землянке.
Сережка сидел тихо и с любопытством разглядывал скупую обстановку командирской землянки. Она выглядела очень уютной: у входа стояла железная печка, в углу нары на кольях, вбитых в землю, пол был устлан еловым лапником. Над нарами висел автомат, вещмешок, рядом шинель и кожаная планшетка.
- Так в какую сторону ушел обоз? - спросил наконец командир.
- На Выселки.
- Дорога там как? Хорошая?
- Не очень. Через торфяник.
- Сколько немцев?
- Пятнадцать с фельдфебелем. А вооружены карабинами, один автомат на всех.
- Ишь ты, запомнил, - улыбнулся Андрюхин. - Молодец. Как разведчик. И дальше так примечай.