Александру Белову по молодости лет не довелось наблюдать нэп. Он знал об этом периоде только по книгам и кинофильмам. Поэтому, вероятно, его представление о Маршалковской во время немецкой оккупации Варшавы как о нэпмановском вертепе не совсем точно соответствовало действительности. Но презрительное выражение его лица, высокомерное отношение к разного рода торгашам вполне соответствовали поведению и манерам германских оккупантов.
И в польских и в немецких армейских магазинах он держал себя надменно и, едва появившись на пороге, громко объявлял:
- Герр штурмбаннфюрер поручил мне купить именно в вашем магазине…
Это производило должное впечатление.
Когда Иоганн выбирал слабительное в армейской аптеке, вошел дежурный врач в чине капитана и спросил, давно ли герр штурмбаннфюрер страдает.
Иоганн сурово оборвал капитана:
- Господин штурмбаннфюрер ничем не может страдать!
Это было так внушительно сказано, что капитан даже сделал непроизвольное движение рукой, чуть не выбросив ее в партийном приветствии.
И все-таки к началу представления в варьете "Коломбина" Вайс опоздал. В связи с комендантским часом спектакли начинали с пяти часов. Тащиться в варьете с покупками и тем более на встречу со связным было крайне неудобно.
Поэтому Иоганн зашел в "Гранд-отель" и сказал дежурному полицейскому офицеру, что он адъютант полковника Штейнглица и просит передать полковнику Штейнглицу этот пакет, если тот, как обещал, явится сюда с дамой. Если же полковник предпочтет отель "Палас", то тогда он сам вернется за покупками.
Номера, демонстрируемые в варьете, не произвели впечатления на Иоганна Вайса. Впрочем, ничего другого он и не ожидал, хотя ему раньше не доводилось бывать на подобного рода представлениях.
И когда девять тощих герлс в потертых парчовых трусах, пожилые и сильно накрашенные, болтали в такт музыке ногами, пытаясь скрыть под деланными улыбками, что для резвых телодвижений им не хватает дыхания, он смотрел на них с жалостью. Потом вышли двое, в плавках, с ног до головы покрытые жирной бронзовой мазью, и принимали позы античных статуй.
Торчащие ребра, ключицы наглядно свидетельствовали о том, что по карточкам эти артисты не получают ни жиров, ни мяса. Вслед за ними на эстраду выскочил клоун, изображавший Чарли Чаплина. В него стали кидать из зала огрызки яблок, окурки и кричали: "Юде!" Клоун ничего такого не делал, он даже не увертывался от отбросов.
Весь номер, оказывается, именно в том и состоял, что клоун позволял зрителям кидать в себя все, что попало. Он только защищал руками лицо.
Но вот что подметил Вайс. Этот клоун иногда вдруг на мгновение сбрасывал маску Чарли, и тогда выступало другое лицо - усики те же, но черная прядь, ниспадающая на бровь, и выдвинутая на мгновение вперед челюсть настолько подчеркивали опасное сходство, что Вайс невольно пугался за этого дерзкого человечка. Но через миг снова появлялся Чарли, ковыляющий в своих огромных, растопыренных в разные стороны плоских ботинках.
И когда объявили номер: "Два Николь два - партерные акробаты", - Вайс сделал непроизвольное движение, подавшись вперед.
В зале накурено, тесно, шумно. Военные пили пиво, доставали закуску в промасленной бумаге и раскладывали ее на свободном стуле. Если впереди сидел штатский, они клали ноги на спинку его стула.
Чины военной полиции водили по задним рядам электрическими фонариками и выпроваживали из зала солдат, если те начинали слишком вольно и настойчиво вести себя с уличными девками.
Вайсу не нужно было особенно напрягать зрение, чтобы узнать в этом идеально сложенном акробате, затянутом в черное трико, Зубова. Это был он. Только волосы его расчесаны на прямой пробор, брови тонко подбриты, губы слегка подкрашены. Он здорово работал, этот акробат Николь. Его партнерша, лица которой Иоганн еще не успел разглядеть, потому что он о ней не думал, как черная змейка, металась в руках Зубова, то оплетая его, то замирая в летящей позе на его вытянутой руке.
Им долго аплодировали.
И когда, выйдя на аплодисменты, Зубов высоко подбросил свою партнершу, а она, сделав в воздухе сальто, вдруг развернула наподобие крыльев полотнище со свастикой, зал заревел от восторга и устроил настоящую овацию.
Пройдя в артистическую с коробкой глюкозных конфет, купленных в буфете, Вайс толкнул дверь, на которой было написано на косо повешенной бумажке: "Два Николь два". Он поклонился жирно намазанной женской физиономии, которую увидел в зеркале, и пробормотал:
- Фрейлейн, я восхищен вашим искусством. - Иоганн положил на подзеркальник свою коробку конфет и с улыбкой обернулся к Зубову.
Но тот встретил его улыбку невозмутимо равнодушно.
- Господин ефрейтор, - сказал Зубов, - ваши уважаемые родители, наверное, говорили вам, что входить в комнату к незнакомым людям, не постучав предварительно, неприлично.
- Виноват, - сказал Вайс. И находчиво предложил согласно паролю: - Я готов постучать шестнадцать раз.
Он ждал отзыва, но Зубов молчал.
Потом Зубов спросил:
- Вы, собственно, к кому пришли, господин ефрейтор?
- Я хотел бы принести свои поздравления Николь…
- Их двое - два Николь два, - напомнил без улыбки Зубов.
- О, я хотел бы представиться главному из них, - сказал Вайс, начиная испытывать раздражение. Он не понимал, почему Зубов с таким упорством не отвечает на пароль.
- Главный Николь - вот, - объявил Зубов и показал глазами на девушку, снимающую с лица грим.
Вайс подошел к ней, еще раз поклонился. Серые внимательные глаза встретились с сердитыми глазами Иоганна.
- Так это вы, господин ефрейтор, сидели на шестидесятом месте? Вы что-нибудь хотите мне сказать?
- Да, - подтвердил Иоганн.
- Здесь?
- Если ваш партнер не возражает, я хотел бы вас куда-нибудь пригласить.
Зубов сказал девушке:
- Я провожу его к Полонскому.
В небольшом пивном баре они молча пили у стойки пиво, сильно разбавленное водой.
Зубов заметил владельцу бара:
- Вчера, пан Полонский, водопровод не работал, и пиво было крепче.
- Сегодня водопровод тоже не работает, - сказал владелец бара.
- Откуда же столько воды?
- То, пан, мои слезы, - сказал владелец бара, - то мои слезы о гиблой моей коммерции.
Вошла девушка с чемоданчиком в руке, голова туго обвязана платком. Желтая бобриковая жакетка. Лицо еще лоснится от вазелина. Она взяла Вайса под руку и, передавая чемоданчик Зубову, скомандовала:
- Пошли!
Свернули в переулок, где было темно и торчали кирпичные развалины.
Прижимаясь к Иоганну, девушка говорила раздельно, строго:
- Я ваша связная. У него, - она кивнула на идущего сзади Зубова, - есть теперь свое особое задание. - Задумалась. - Полагаю, пока для нас с вами самой подходящей "крышей" будет… - запнулась, - ну, вы за мной, словом… ухаживаете. - Спросила: - У вас есть другие варианты?
- Нет, - чистосердечно признался Иоганн.
- Своему начальству завтра доложите о нашем знакомстве. Ну и о том, что ночевали у меня, что ли. Так будет, пожалуй, правдоподобней.
- Что правдоподобней? - спросил Вайс.
- Ах, - сердито сказала девушка, - ну, раз артистка, какие с ней могут быть еще церемонии! Верно?
- Да нет, вы ошиблись, - запротестовал Иоганн. - Они считают меня очень приличным молодым человеком.
- Вообще ничего не следует слишком подчеркивать, благовоспитанность тоже, - наставительно сказала девушка. - Во всяком случае, вам, ефрейтор.
- Хорошо, - согласился Вайс.
- Ну, ничего хорошего в этом нет. - Прижалась еще теснее. - Запомните. Я Эльза Вольф. Фольксдойч. Мать - полька. Отец, конечно, немец, офицер. Погиб. Я дитя любви. Родилась в Кракове. Католичка. Если спросят про партнера - любовник. Но скоро бросит. Что еще? Все, кажется. - Напомнила решительно: - Значит, будете у меня ночевать.
Иоганн взмолился:
- Но я же не могу. Я обещал Дитриху, Штейнглицу и наконец, Лансдорфу явиться вовремя. Я должен…
- Нет, не должны. Вы должны помочь мне обрести в вашем лице армейского покровителя: соседи начали меня притеснять. Спокойной ночи, - сказала она громко по-немецки, обращаясь к Зубову.
- Ладно, спокойной ночи, - пробормотал Зубов и ушел.
- Куда он? - спросил Иоганн.
Эльза пожала плечами.
- Ну как же так, один…
- А вас не интересует, как я здесь одна и всегда одна?
- А Зубов?
- Николь - хороший парень, но он слишком полагается на силовые приемы. Недавно он снова придумал аттракцион с пальбой.
- Извините, а сколько вам лет?
- По годам вы старше меня, по званию - не знаю - не знаю, - строго сказала Эльза.
- А вы давно?..
- Вернетесь, зайдете в кадры, попросите мое личное дело… - Посмотрела напряженным взглядом в глаза, добавила отрывисто: - Докладывайте, я слушаю…
Вайс сжато повторял ей все то, что готовил для информации. Она кивала, давая понять, что запомнила. Спросила:
- Это все?
- Нет, только главное.
- Неплохо, - похвалила она без улыбки. - Вы не теряли времени. Молодец.
- Благодарю вас, - и Вайс добавил слегка иронически: - товарищ начальник!
- Нет, - сказала она. И напомнила: - Я только ваша связная.
- Разрешите обратиться с вопросом?
- Знаете, - сказала она, - не нужно на меня обижаться. Вы думаете, я сухарь. А мне просто на шею хотелось броситься сначала Зубову, потом вам. Я так долго не видела своих… Так что вы хотели узнать?
- Это вы открыли у Зубова артистическое дарование?
- Я, - кивнула она с гордостью. - Существует специальный "циркуляр фюрера" о поддержании в народе хорошего настроения, и в связи с этим предоставляется броня служителям искусства, "мастерам бицепса". Я отдала Зубова под покровительство этого циркуляра. И представьте, Зубов нравится публике. Но он очень дерзко ведет себя.
- На сцене?
- Нет.
- С вами?
- Нет, с немцами. - Добавила грустно: - Я каждый раз удивляюсь, когда вижу его.
- Почему?
- Ну, просто потому, что он всегда уходит как бы навстречу смерти.
Появился какой-то прохожий.
Эльза стала болтать по-немецки. Вайс вслушивался в ее речь: произношение было безукоризненным. У фонаря он еще раз внимательно взглянул ей в лицо. Ничего такого особенного - бледное, усталое. Чуть великоватый открытый лоб. Но огромные, казалось, самосветящиеся глаза скрадывали белизну лба. Губы мягкие, большие, но красиво очерченные. Тяжеловатый подбородок со шрамом. А голос! Голос у нее очень разный: то глухой, то глубокий, грудной, то резкий, отрывистый.
Подошли к четырехэтажному невзрачному дому, вход со двора. Пахнуло помоями. Лестница темная. Дверь Эльза открыла своим ключом. Длинный коридор. Комната рядом с кухней - крохотная, стол, стул, деревянная кровать, даже нет шкафа.
Сбросив на спинку стула бобриковый жакет, развязав платок, она вдруг обрушила на плечи копну блестящих ярко-рыжих волос. Предупредила шепотом:
- Крашенные. Так вульгарней. - Приказала: - Ложитесь, спите. Я вас разбужу. Снимите китель, я пойду с ним на кухню, выглажу. - Объяснила: - Вещественное доказательство для соседей. - Усмехнулась иронически: - А то, знаете, подозрительно, ни разу не приводила мужчин. Я погашу свет.
- Зачем? - спросил Вайс.
- Затем, что вы должны все-таки поспать.
Эльза вернулась не скоро. Она легла рядом с Иоганном, накрылась жакеткой, придвинулась поближе, спросила:
- Вы хотите мне еще что-нибудь сказать?
Он шептал ей на ухо то, что считал необходимым дополнительно передать в Центр, от его дыхания шевелилась прядка ее волос. И вдруг девушка засмеялась. Он подумал, что она смеется над ним: считает сведения недостоверными или уже устаревшими, но она объяснила: "Щекотно", - и он осторожно убрал прядку с ее уха. И когда снова зашептал, он несколько раз нечаянно коснулся ее уха губами, но она ничего не сказала: или не заметила, или не сочла нужным заметить. А потом пришла ее очередь говорить, он повернулся к ней спиной, и теперь она шептала ему в самое ухо, строго начальнически. Сегодня она, так и быть, примет устную информацию, но на будущее он должен сам все зашифровывать. О "почтовых ящиках" он получит указание позже. Схему расположения баз горючего пусть нанесет сейчас же: она может понадобиться Зубову.
- Все?
- Все! - сказала девушка.
Иоганн вытянулся и, глядя на свисающие клочья белой бумаги, которой был оклеен потолок, спросил:
- А просто так поговорить можно?
- Чуть-чуть…
- Пристают?
- Конечно. Но у меня документ рейхскомендатуры: контактироваться с представителями армии запрещено. Носительница инфекции.
- Какой?
- Туберкулез. А вы что думали?
- Это правда? - спросил Иоганн.
- Конечно. Всегда была здоровой, а тут открылся процесс.
- Но надо лечиться.
- После войны - обязательно. Но хватит на эту тему. - Спросила: - медаль вместе с "легендой" получили?
- Ну вот еще! - обиделся Иоганн. - За боевой подвиг. Они дали.
- А из дома награды есть?
- Нет, только от немцев.
- Поздравляю, - сказала она. - Герой!
- Рассчитываю на унтер-офицерское звание.
- Карьерист! Еще немного - и станете генералом или штурмбаннфюрером. - Но тут же она серьезно предупредила: - Не торопитесь быстро выдвигаться, я их знаю: завистливые доносят друг на друга. Самая большая опасность - это быстрый успех.
- Вы рассудительны, как старушка.
- Ну, хватит, - прервала она. - Хватит! - Наклонилась и невольно прижавшись к Иоганну, взяла со стула сигареты.
Иоганн пробормотал:
- Странно, лежу на постели с девушкой…
По ее лицу пробежала усмешка.
- Одному ухажеру я едва руку не вывернула из сустава, чтобы больше не лез…
- А кто у вас был инструктором дзюдо? - простодушно осведомился Иоганн.
- Здрасте, - шепот ее звучал негодующе. - Вы не в меру любопытны. - Сказала огорченно: - А я о вас лучше думала.
- А что вы вообще обо мне думали?
- Ничего. Просто полагала: будет более солидный товарищ. - И снова наклонилась, погасила окурок. - Слушайте и запомните: нет ни вас, ни меня. И ничего для нас нет и не будет, пока есть все это, - ее белая рука в темноте как будто раздвинула стены комнатушки. - Поняли? - И уже ласковее: - Пожалуйста…
Они еще поговорили немного.
- Пора спать, - сказала Эльза, и наступила тишина.
Он долго лежал, вжавшись в стенку, с закрытыми глазами, но так и не уснул. Вскочил, как только Эльза дотронулась до него, чтобы разбудить. Лицо у нее было еще бледнее, чем вчера, под глазами синие тени. Она вяло подала Иоганну руку.
- Не знаю, как буду сегодня выступать в варьете. Я так устала! Привыкла быть одна, а тут вдруг то Зубов, то вы. И потом снова оставаться одной…
- Мне тоже будет потом… - Иоганн запнулся, - скучновато.
Эльза вышла проводить его.
В кухне у плиты толпились женщины. Услышав шаги, они все разом обернулись.
Эльза вскинула руки на плечи Иоганна, прильнула к его губам, а потом легонько подтолкнула в спину.
Иоганн машинально запоминал дорогу к дому Эльзы, приметы сами собой вчеканивались в его сознание. Он думал об этой девушке…
В "Гранд-отеле" он взял у портье свои свертки, вышел к контрольно-пропускному пункту, предъявил документы. Его усадили в попутную машину, и всего с одной пересадкой он добрался до подразделения.
27
Штейнглиц сочувственно отнесся к мотивам, которыми Вайс объяснил свое опоздание.
- Иметь постоянную любовницу гигиеничней, чем бегать каждый раз к новой девке.
- Но я по-настоящему влюблен, господин майор.
- Сентиментальность - наша национальная ахиллесова пята.
Лансдорф остался доволен покупками, но причину опоздания признал неуважительной.
- Женщину мужчины выдумали для того, чтобы оправдывать свои глупости.
Лансдорф произнес наставительно:
- Нам нужны люди молчаливые и решительные, которые умеют в одиночестве довольствоваться незаметной деятельностью и быть постоянными.
Иоганн живо согласился:
- О, эти прекрасные мысли Фридриха Ницше, как ничто другое, соответствуют и моему идеалу.
А сам подумал: "Вот это ловко получилось! Молодец я, запомнил. Не верил, что пригодится, а вот, оказывается, пригодилось".
Костяное лицо Лансдорфа, казалось, стало еще более твердым. Он подошел к Вайсу, оглядел его так, будто собирался примерить на него что-то.
- Вы его любите?
- Он добавил перца в нашу кровь!
- Как? Повторите! - Лансдорф поднял сухой палец. - Отлично! Безмерная способность к властолюбию и столь же безмерная способность к подчинению и послушанию - в этом мощь германской нации.
Вайс щелкнул каблуками, вздернул подбородок и осведомился угодливо:
- Какие будут дальнейшие приказания, господин Лансдорф?
Дитриху доложить о причинах опоздания не удалось по той причине, что капитан за это время поссорился со своим шофером - смазливым малым с капризным, безвольным ртом, а теперь помирился с ним, и ему было не до Вайса. Курт, шофер Дитриха, собирал вещи капитана, и капитан суетливо помогал ему, видимо очень довольный, что примирение состоялось. Вайсу он сказал, чтобы тот приготовился к поездке, с ними поедет и Курт: он, Дитрих, не выносит одиночества…
Шел дождь со снегом. Едва успев коснуться земли, снег таял. И все было грязным. И небо в грязных низких тучах, и земля в грязных лужах, и раскисшее от грязи шоссе, и цвета земли вода в речках, и стекла машины, заляпанные грязью.
Дитрих сел рядом с шофером, и Вайс вольготно расположился на заднем сиденье. Свет едва проникал в машину сквозь забрызганные грязью стекла. Сумрачно, клонит в сон. И Вайс дремал и думал о своей связной, которую даже мысленно был обязан называть Эльзой: этого требуют правила конспирации.
…Машина догнала танковую часть. Танки шли один за другим с равными интервалами. Башенные люки открыты, из них торчат головы командиров машин. Иоганн прильнул к окну. Еще думая о девушке, еще мысленно слыша ее приглушенный шепот, он машинально запоминал номера машин, эмблемы на броне, количество белых колец на стволах орудий, обозначающих подбитые цели.
К корме танков привязаны бревна. Значит, эти танки будут участвовать в операции на заболоченной местности.
В колонне немецких танков шли два наших "КВ". Они были свежевыкрашенные, - значит, после ремонта. В открытых люках "КВ" видны головы в наших ребристых шлемах, - значит, советские танки предназначались для провокационно-диверсионной операции. Все это Иоганн фиксировал почти машинально, продолжая как бы по инерции думать о девушке.
Она между прочим рассказала ему, что дома занималась в кружке художественной гимнастики и это ей пригодилось здесь. Когда она пришла наниматься в немецкое варьете, хозяин сказал:
- Давайте.
- Но я не взяла костюма.
- А, - сказал он брезгливо, - меня можете не стесняться. Я уже давно не боеспособен, почти как евнух.
Постукивая монеткой по столу, он запел детскую песенку про кролика и козочку, и она под этот аккомпанемент проделала упражнения, с которыми выступала на соревнованиях, но от смущения взяла слишком высокий темп.