Генерал Доватор - Павел Федоров 14 стр.


Танки подошли к окраине деревни и остановились, потом начали разворачиваться для второй атаки. Но в это самое время слева от эскадрона дружно ударили пушки. Голоса их были звонкие, родные. Чалдонов сразу понял, что заговорили наши, сорокапятимиллиметровые. Стреляли беглым огнем, сразу из четырех орудий. Один танк дрогнул и остановился, выпустив черную полосу дыма.

Видя замешательство немецких танков, начавших отходить к деревне, Чалдонов мгновенно оценил обстановку и принял смелое до дерзости, но тактически правильное решение...

Опушка леса, где укрылся Алексей Гордиенков, находилась примерно на расстоянии двухсот метров от сараев.

Более двух часов Алексей следил за поведением немцев. Вели они себя на редкость беспокойно. Почти каждые пять минут сигналили зелеными ракетами, палили напропалую из пулеметов.

Гордиенков приказал Шаповаленко, Салазкину и Воробьеву подползти поближе и посмотреть, нет ли где свободного прохода.

Вскоре вернулся Торба с запиской от командира полка и привел с собой Биктяшева.

- Как тут дела, Алеша? - Хафиз опустился на землю рядом с Гордиенковым.

- Тише... У тебя какая задача? - не отвечая на вопрос, спросил Алексей.

- Атаковать! - коротко ответил Хафиз. Гордиенкову хотелось прочитать записку Осипова, но фонаря ни у кого не оказалось. Торба передал содержание записки на словах, но частью забыл, частью перепутал.

- Майор казав, шоб связаться вот с ними. - Торба показал на Биктяшева.

- Зачем же мне с ним связаться, когда он здесь? - спросил Алексей.

Захар помолчал. Подумав, продолжал:

- А нам не шуметь, пока не будут кинуты две ракеты...

- Кто должен сигналить?

- Зараз я не могу сказать, - смущенно ответил Торба. Он не понял, кто должен бросить ракеты, а переспросить не догадался.

- Ты что же, друг милый, приказание не повторил? - спросил Гордиенков. Торба молчал. Не видя выражения лица Алексея, Торба думал, что тот смотрит на него в темноте злыми глазами.

Выручил Биктяшев.

- Я должен бросать ракеты. В чем дело, Алеша?

- Ты? - недоверчиво переспросил Алексей.

- Конечно, я... два штук! - невозмутимо отвечал Хафиз.

Алексей сердито сплюнул и шопотом проговорил:

- Все равно надо записку прочитать! Ты тоже путаник хороший...

Алексей встал, зашел в густые кусты и, истратив полкоробки спичек, записку все-таки прочитал.

Позвал Биктяшева.

- Тебе приказано совершить обходное движение и атаковать противника с запада.

- А я тебе что сказал?

- Да ты, Хафиз, и задачу-то хорошенько не уяснил. Тебе для этого надо пробраться в тыл противника.

- В тыл? - удивленно спросил Хафиз.

- Обязательно. Иначе нельзя понимать задачу. Если пойдешь в лоб, - налетишь на станковые пулеметы, и от твоих двух взводов одни копыта останутся... - Подумав, Алексей добавил: - Я с разведчиками проберусь первым, а ты за мной.

- Почему, Алеша, ты первый? Я имею свою задачу, а ты свою. Понятно?

Еще в детстве, когда затевалась какая-либо игра, Хафиз никогда сразу не соглашался с планами Алешки, обязательно вносил какое-нибудь изменение. Так и теперь он начал настойчиво возражать. На доводы Алексея, что он лучше знает обстановку, Биктяшев отвечал:

- У меня тоже все записано на карте. Я имею приказание командира полка самостоятельно... Понятно?

Подавляя раздражение, Алексей спросил:

- Как же все-таки ты решил действовать?

- Иду тихо, как волк, без всякой стрельбы... Неожиданно пускаю две ракеты, сразу прыгаю в траншею, беру за горло, всех рубить, душить, колоть! Понятно?

- Ладно! Придут разведчики, выясним положение - и делай, как знаешь.

- Это правильно, - согласился Хафиз.

Разведчики вернулись под утро. Сидя под елкой и склонив голову к коленям, Шаповаленко жадно глотал из пригоршни табачный дым и докладывал:

- На такие позиции, товарищ лейтенант, можно начихать и шагать дальше, а языка добыть - самый пустяк. - Филипп Афанасьевич еще ниже опустил голову и чихнул. - Щоб ты сказилась, окаянная, прилипнет такая к носу оказия, як будто кто там соломинкой ковыряет....

- С ним ходить в разведку невозможно! - возмущенно прошептал Салазкин.

- Чихает, товарищ лейтенант, ну, прямо как будто пуд табаку вынюхал! - перебил Воробьев. - Хоть бы нос пилоткой зажимал. Как чихнет - так ложись. Замучил!.. А немец стоит около сарая и в нашу сторону глядит. Ну, думаю, сейчас будет нам "апчхи". А другой у пулемета - ракеты прямо нам на голову кидает...

В темноте Алексей беззвучно смеется. Ему весело. Забыл и про больную ногу, ноющую под промокшей повязкой. Не терпелось пойти туда, откуда только что вернулись разведчики, эти бесстрашные, умные хлопцы. Молодцы! Облазили немецкую оборону, проверили все, как рачительные хозяева, лежали под носом у часового и вернулись целы и невредимы. Вывод был ясен: немцы успокоились и спят крепким, предутренним сном; бодрствуют только пулеметные посты и часовые. Надо действовать!..

- Пошли, хлопцы! Воробьев и Салазкин - вперед. Филипп Афанасьевич и Торба - сзади, в группе прикрытия. Только не чихать!.. - Повернувшись к Биктяшеву, Алексей тихо спросил: - Ты, Хафиз, ракетницу мне дашь? - Не дожидаясь ответа, решительно сказал: - Сигналить буду я! С южной стороны открою по сараю огонь. Они начнут выбегать, ну, а ты уже тут не зевай...

- Нет, не согласен!..

Алексей не дал ему договорить.

В темноте нащупал рукой пряжку командирского ремня Биктяшева. Под ней оказалась ракетница. Держась за ее рукоятку, Алексей тихо сказал:

- Не дури, Хафиз! Драться будем вместе. - Выдернул из-за пояса у Биктяшева ракетницу. Круто повернувшись, пошел к разведчикам. - Нужно будет, умрем вместе!

Ошеломленный Хафиз с минуту стоял не двигаясь. Потом догнал Алексея, с усмешкой прошептал:

- Нервный ты человек, Алеша! Возьми-ка два ракетных патрона, - заряжен только одним... Да пулеметик прихватил бы ручной... Я даю, Алеша!..

Шли тихо. Впереди бесшумно двигался Яша Воробьев. Встанет он - замирает вся группа, присядет - то же делают и остальные.

Спят в сарае фашистские солдаты...

Алексей Гордиенков поднимает руку с ракетницей.

Не успели еще погаснуть свечки кумачевых ракет, как пулемет Дегтярева в крепких руках Яши Воробьева ударил по сараю.

Следом за ним заговорили трескучие автоматы, загремели выстрелы короткоствольных карабинов. Над сараем взвился столб кровавого пламени. Крышу сорвали гранатные взрывы. Послышались крики...

ГЛАВА 7

Полковой трубач Трегубов, пробираясь на командный пункт пятого эскадрона, угодил на краю соснового бора под жестокий огонь и потерял коня. Чувствуя, что конь валится на правый бок, Трегубов с казачьей ловкостью вырвал ногу из стремени и соскочил на землю. Упав на живот, он слышал, как над его головой со свистом пролетел огненный веер трассирующих пуль. Трегубов все плотнее прижимался к земле, хвоя царапала ему щеки.

Когда огонь стих, Трегубов, приподняв голову, увидел конские ноги с блестящими потертыми подковами, дергавшиеся в предсмертной судороге. Он подполз к седлу, расстегнул переметные сумы, трясущимися руками стал перекладывать патроны в вещевой мешок.

"Ах, Мишка, Мишка", - шептал он, не утирая катившихся по щекам горячих, попадавших ему в рот слез. На шелковистой, кудрявой от пота конской шерсти выше передней ноги вздрагивала и билась холодеющая мышца...

Трегубов, кинув вещевой мешок на плечи, пошел навстречу грохотавшему бою. На фоне ржаного поля далеко была видна его фигура, а за его спиной, как цветущий мак среди колосьев перезревшей ржи, горел на трубе малиновый вымпел.

Чалдонов стоял на сером огромном валуне и смотрел в бинокль на горевший танк.

Он торопливо прочитал донесение, отрывисто сказал:

- Опоздали!.. - Скосив черные глаза, посмотрел на широкое, исцарапанное лицо Трегубова с грязными потеками на щеках.

- Коня... - заговорил было трубач. У него вздрагивала и тряслась нижняя челюсть.

Но Чалдонов не видел и не слушал его. Он снова поднес бинокль к глазам. Посапывая, тяжело дышал.

- Трегубов, - не поворачивая головы, крикнул Чалдонов, - быстро играй: "Коноводам первого эскадрона на галопе подать лошадей..."

- Да что вы, товарищ старший лейтенант! - Трегубов от удивления раскрыл рот.

- Играй, говорю! - властно крикнул Чалдонов. - Кони чтоб были здесь через пять минут!.. Ну? - Рванул от глаз бинокль и зажал его в кулаке. Он был страшен в эту минуту и красив.

Трегубов рукавом гимнастерки вытер дрожащие губы, приложил к ним трубу, надул щеки. "Трата-а-а-а! - резко взвизгнула труба и запела: - Коноводам подать лошадей!.." Звонко и далеко полились звуки, убегая в густую зелень леса, проникая в самые тайные его уголки.

Неизвестно, что могли подумать немцы, но казаки, забывая о свисте пуль, поднимали из окопов головы и с изумлением прислушивались.

Что-то необыкновенно волнующее было в этих певучих звуках, призывное, тревожное, ободряющее!..

Через двадцать минут эскадрон был на конях.

Чалдонов, оставив на поле несколько пулеметов, приказал выдвинуть их ближе к деревне и дать огонь по северной окраине, не выпуская немецкую пехоту. После крика "ура" - огонь прекратить. Сам же на широком аллюре повел эскадрон в направлении Подвязья - на юг. Но, войдя в ближайший лес, неожиданно круто повернул на восток. В лесу объяснил людям задачу, коням дал отдохнуть, оставленных для прикрытия пулеметчиков скрытно подослал к деревне на расстояние трехсот метров - и с клинками наголо, на сумасшедшем карьере ворвался в Устье с запада.

Темносерая, с черной гривой, похожая на мустанга, Нарта внесла Чалдонова в деревню первым. Немцы кинулись врассыпную по огородам. Трескуче щелкали выстрелы, рвались гранаты. Чалдонов, поблескивая клинком, носился по деревне. Уцелевшие два танка повернули и покатили в направлении Митьково, где их хорошо встретил посланный Доватором артиллерийский капитан с черными усиками. Третий подбитый танк спешенные казаки закидали гранатами. Взорвали десять автомашин. Не успевшие бежать немцы были порублены, один захвачен в плен.

Вся операция была проведена в течение получаса, без единой потери.

Вспоминая впоследствии эту операцию, Лев Михайлович Доватор шутя говорил газетным корреспондентам: "У меня есть такие хлопцы - в конном строю танки атакуют и клинком рубят..."

Бой утих. Казаки выводили трофейных куцехвостых бельгийских лошадей и по распоряжению Чалдонова запрягали их в немецкие, на высоких колесах, фуры. Трегубов с трубой за плечами уселся верхом на рослого битюга и нещадно колотил его шпорами по бокам. Лошадь слушалась плохо, шла неровной, тряской рысью. Трегубов, неуклюже и смешно подпрыгивая, подъехал к группе казаков.

Сюда же подъезжал и Чалдонов. Нарта, не успевшая остыть после боя, все еще всхрапывала, рвала повод, сверкая черными глазами, выгибая шею, сердито косилась по сторонам.

"Не конь, а чорт", - с завистью подумал Трегубов. Сравнявшись с группой казаков, Чалдонов поднял вдвое сложенную нагайку, повертел над каской и, медленно опуская ее к стременам, зычно подал команду: "По коням!"

Казаки быстро выводили коней.

- Товарищ комэска! Тут пленный! - крикнул кто-то.

Чалдонов повернул голову. Среди расступившихся казаков стоял в потертом, мутно-сером френче высокий, краснолицый, с рыжими усами немец. Рядом с ним, с автоматами в руках, выпачканные в грязи стояли Буслов и Криворотько.

- Где ж вы были? - крикнул Чалдонов, сдерживая кипевшую в груди радость. - Быстренько докладывайте! Времени у нас нет! - Чалдонов нетерпеливо постукал плеткой по передней луке.

Буслов не спеша счищал с рукава грязь. Сунув руку в карман, достал чистенький, аккуратно сложенный платок и начал протирать им автомат.

- Все сработали честь по чести, товарищ старший лейтенант! - докладывал Криворотько. - Засекли точки, автомашины, замаскированные около хат, подсчитали - девять штук. Вернулись обратно, лесочек прошли, на поле очутились - метров восемьсот осталось до вас. Буслов идет впереди, я сзади прикрываю. Смотрю, он встал и машет мне рукой. Подхожу, - режет ножом телефонный кабель. "Правильно", - говорю. Вырезали метров пятьдесят. Решили закурить. Рожь такая, - на коне можно спрятаться. Я быстро наглотался, а он сидит себе, покуривает - не торопится. "Пойдем", - говорю. "Подожди маленько. У нас, - говорит, - время еще есть". - "Откуда ты знаешь? Наши с тобой часы-то у мастера..." - "А я, - говорит, - по звездам знаю, - на охоту без часов хожу. Маленько посидим, - говорит, - связь придут чинить, мы живого немца и сцапаем..." Я ему говорю: "Нельзя, просрочим". А он свое: "Маленько просрочим - не беда! Комэска сказал, если будет возможность - поймайте немца. Надо попробовать". Ну и попробовали... Век не забуду!

Криворотько тыльной стороной ладони вытер вспотевший лоб и продолжал:

- Слышим - идут, бормочут по-своему. Немного - три человека вроде по голосам. На машине приехали, мотор гудит, а они слезли и идут. Буслов говорит: "Ты двух бей, а я одного схвачу". Так и решили. Ну, ждем, значит. Лежим. Слышу - собака: гав! гав!.. Меня даже мороз по коже подрал...

- Да!.. - Чалдонов выразительно покачал головой. Он понимал, что значит встретить сторожевую собаку.

- "Уходим", - шепчу я ему, а он меня цап за шиворот: "Куда?"

- Да разве можно от овчарки удрать? - вставил все время молчавший Буслов.

- Пока он меня за воротник держал, - продолжал Криворотько, - собака-то со всего маху на нас и налетела. Он стукнул ее прикладом, а немцы вот, рядом... Орут! Мать честная! Я из автомата свалил одного, Буслов другого, а этот бежит! - Криворотько показал на пленного. - Буслов догнал его и толкнул разок. Слышу - где-то рядом мотор во ржи тарахтит. Надо бы сматываться, - так нет, Буслов гранаты взял и пополз. Слышу: трах! Это он танкетку прикончил. А я с этим рыжим вожусь. Гляжу - Буслов бежит, а собака-то очухалась да опять на него. Ну, пристрелили ее, а уж уходить некуда: день. Так и сидели в лесочке, пока не услышали - наши "ура" кричат. Вот и все.

Поблагодарив разведчиков за службу, Чалдонов приказал Криворотько поставить станковые пулеметы на трофейные брички и двигаться вслед за эскадроном. Наскоро написал в штаб полка донесение и, протягивая Буслову, сказал:

- Передать лично командиру полка. И немца отведешь. Ты схватил - ты и веди.

Построив эскадрон, Чалдонов широкой рысью двинулся на Подвязье.

ГЛАВА 8

До командного пункта дивизии штаб Доватора вел Поворотиев. Лейтенант был утомлен до последнего предела, а отдохнуть, как приказал Лев Михайлович, он так и не успел.

По лесу ехали бодрым шагом, без особых предосторожностей.

В темноте, дробясь и перемешиваясь с конской поступью, цокали подковы, звякали привьюченные клинки, доносился сдержанный людской говор, мелькали вспышки украдкой зажженных цыгарок. Узкая тропка, по которой двигался штаб, сворачивала то вправо, то влево, уходила все глубже в лес. Неожиданно Доватор наехал на круп стоявшего впереди коня. Сокол встревоженно остановился. Лев Михайлович разглядел в темноте силуэты всадников. Это были дозорные.

- В чем дело? - спросил Доватор.

- Болото, товарищ полковник...

Доватор выехал вперед. Следом за ним - Карпенков. Увидев Поворотиева, Лев Михайлович спросил:

- Куда заехали, ваше степенство?

- Он сам не знает, куда! - сказал Карпенков.

- Тут тропинка должна быть, - пробормотал Поворотиев. Он понял, что спутал ориентиры и заблудился. Вглядываясь в темный мрачный лес, он передергивал поводья, мучил коня, мучил молчаливо стоявших в ожидании людей, а больше всего - самого Себя. Не так страшна была яростная ругань Карпенкова, как молчание Доватора.

- Начальник штаба, ориентируйтесь, - сухо приказал Доватор.

Карпенков, проклиная все на свете, пригнувшись к передней луке, водил фонариком по развернутой карте. Но, казалось, легче было сосчитать на небе звезды, чем ориентироваться в кромешной тьме смоленского леса, с его сотнями тропок, дорожек и просек.

Пришлось возвращаться обратно. На командный пункт штаба дивизии прибыли все же во-время. Начинало светать.

Начальник штаба дивизии капитан Ковров, узкоплечий, с узким лицом, сидел у едва горевшего костра и сушил портянки.

Доватор подъехал к костру; не слезая с коня, спросил:

- Где комдив?

Капитан быстро вскочил, хотел было козырнуть, но в правой руке у него была портянка. Он стоял в одном сапоге, наброшенная на плечо бурка сползла на землю. На груди светился орден Красного Знамени. Блеснув сплошным рядом золотых зубов, капитан ответил:

- Комдив, товарищ полковник, на переднем крае.

- А что делается на переднем крае? - постукивая стеком о шпору, спросил Доватор.

- Разрешите, товарищ полковник, чобот надеть! - Капитан, улыбнувшись, показал на босую ногу.

- Надевайте.

Доватор переменил на седле посадку, глубже продвинул в стремена носки сапог. Взглянув на сапоги капитана, заметил, что они все в грязи, а сам капитан был мокрый до пояса.

В стороне казаки копали большую квадратную яму, похожую на блиндаж. Повернув голову, Доватор спросил:

- Это что?

- Могилку роем, товарищ полковник, - ответил пожилой казак и, всадив лопату глубоко в землю, почтительно вытянулся.

Тут только Доватор увидел, что под елью на плащ-палатке лежал труп капитана Наумова.

Лев Михайлович опустил голову, отвернулся, точно вспомнил в эту минуту, что на войне за каждым ходит по пятам смерть.

Стрельба постепенно стихала, удаляясь; только на правом фланге изредка вспыхивала ожесточенная перестрелка, но вот и она резко оборвалась. Доватор знал, что там все еще безуспешно пыталась пробиться кавдивизия.

На небе разгоралась заря, но в тени густых деревьев было сумрачно и неприветно.

- С передовым отрядом нет связи более двух часов, - докладывал капитан Ковров. - Рация молчит. Посланный на усиление полк Бойкова залег. Осипов сначала замешкался, а потом прорвался. На узком, участке противник закрыл брешь. Надо полагать, полк Осипова окружен в отдельном лесочке, западнее Устья. Так говорят раненые. Головной отряд Бойкова немцы обстреляли в районе сараев...

Доватор понял, что обстановка неясная, запутанная, и приказал Карпенкову снять с правого фланга еще два полка и приготовиться к прорыву усиленной группой. Повернул коня и поехал в полк Бойкова.

...Получив приказание Чалдонова, Буслов без особого труда разыскал прежний командный пункт, но там уже никого не было. Устало опустившись на пенек, Буслов вынул из кармана роскошный, с кружевами, кисет, закурил, раздумывая, куда ему теперь следует направиться. Немец, показывая руками на землю, что-то заговорил, поглядывая на Буслова.

- Чего ты бормочешь, как глухарь? - спросил Буслов.

Немец продолжал показывать на землю и тыкал себя в грудь.

- Вот, поди ж, разбери его! Ты меня не тревожь, а то по шее дам. Сядь лучше и сиди!

Буслов махнул рукой.

- Данке, данке! - немец одобрительно кивнул головой и сел.

- Что - танки? Горят за мое почтение!.. Ты уж лучше помалкивай...

Немец протянул руку, давая знать, что он просит курить.

Назад Дальше