II
А на шоссе под Седлецом дело было так.
Голомбек был недалеко от своего "бюика": у него еще болела после приступа почка и то место в боку, куда Оля так неловко, дрожащей рукой сделала ему укол. Лежа во рву, он не спускал глаз со своей машины. Когда самолеты наконец исчезли из виду, он, еще не успев добраться до "бюика", увидел двоих мужчин, которые подошли к машине и стали дергать дверцы, предусмотрительно запертые на ключ: несмотря на панику и спешку, пан Франтишек не забыл взять с собой ключи.
Увидев, что он приближается к машине, мужчины забеспокоились. В одном из них Голомбек узнал Колышко, известного адвоката Керубина Колышко, который бывал у них в доме. Правда, он приходил к Оле, она пела какие-то там песни на его слова. Пан Франтишек не присутствовал при этих встречах, и знакомство сводилось к тому, что он раза два обменялся рукопожатием с Керубином. Теперь тот встретил его как старого знакомого.
- Пан Голомбек, - заговорил он торопливо, - прошу вас, умоляю вас проехать немного вперед. Здесь, всего в нескольких шагах отсюда, раненая, надо ее доставить в Седлец. Это пани Вычерувна, знаете, известная актриса.
Второй мужчина был какой-то молодой актер. Он только повторил последние слова Колышко.
- Известная актриса…
Он был до такой степени испуган, что, казалось, лишился рассудка. Большие голубые глаза его вылезали из орбит.
Франтишек старался сохранять спокойствие.
- Простите, я не один, со мной жена и дочь, я жду их.
- Но, пан Франтишек, - сказал Керубин, - время не терпит, надо спешить, пани Вычерувна потеряла много крови. Довезем ее до ближайшего перевязочного пункта, и вы тотчас же вернетесь. Прежде чем ваши дамы подойдут, вы уже вернетесь.
- Уже вернетесь, - точно эхо повторил голубоглазый актер.
- Посмотрите, движения сейчас почти нет. Действительно, движение на шоссе стихло. Беженцы, согнанные с дороги бомбежкой, еще не успели возвратиться на шоссе, а машины, видно, разъехались.
- Или, может…
Эти слова произнес молодой актер, видно, отвечая на какие-то свои мысли. В отдалении, там, где дорога шла на подъем, виднелось несколько перевернутых автомобилей и торчащие вверх ноги убитой снарядом лошади. Машины дымились; видно, туда угодила бомба.
Голомбек не успел даже как следует подумать - Колышко насильно усадил его за руль. Садясь в машину, Франтишек оглянулся, ища жену и дочь. Но Оли не было. Может быть, она еще лежала на картофельном поле, а может, ушла куда-нибудь дальше? Он торопливо осматривался по сторонам - жены нигде не было. И вдруг увидел Геленку. Она была совсем уже близко и в удивлении остановилась, увидев, что отец садится в машину в обществе каких-то двух мужчин.
Голомбек успел только махнуть ей рукой. Это движение как бы означало: "Ждите". Помогло так же означать и "До свиданья". На самом же деле он простился с ней навсегда. Но тогда этого еще никто не знал.
Они проехали - Голомбек даже сам не заметил как - километра полтора. У дороги, в кустах ивняка, лежала Вычерувна. Она была бледна и испугана. Ее большие глаза выражали сейчас много больше, чем на сцене. Молодой актер, как две капли воды похожий на того, что вместе с Колышко сидел в машине, поддерживал актрису под руку и крепко стягивал белый платочек, которым была перевязана ладонь Вычерувны.
- Садитесь, садитесь, - торопил Колышко, - едем в Седлец!
- Как это в Седлец? - запротестовал Голомбек.
- Ну да, ведь ближайший перевязочный пункт наверняка в Седлеце.
- А где же рана? - совсем растерянно спросил Голомбек, глядя на входивших в автомобиль.
Вычерувна не ответила. Молча показала на перевязанную руку.
- Постойте, постойте, - воскликнул Голомбек, - так вы ранены только в руку?
- Да.
Оба молодых актера казались очень возмущенными.
- Прошу вас, - сказал один из них, - поезжайте побыстрей. Пани Вычерувна потеряла много крови. В руку попал осколок снаряда.
- Пан Франтишек, дорогой, - умоляюще и торопливо говорил Колышко, - дорогой пан Франтишек, поезжайте. Ведь вы же хотите поскорей вернуться? Сейчас же вернуться, правда? Так поезжайте же, пан Франек, дорогой.
Голомбек подумал: пожалуй, верно - чем скорей он сбудет с рук раненую актрису, тем скорее вернется за Олей и Геленкой. Он понесся во всю мочь.
Миновав сожженные машины и убитую лошадь, они вскоре выбрались из толпы беженцев и поднялись на взгорок. Перед ними открылось зрелище охваченного огнем предместья Седлеца. Столбы густого дыма поднимались ввысь, прямо в голубое и чистое небо сентябрьского утра.
Горели железнодорожные склады вблизи шоссе. По черному дыму нетрудно было определить, что горел керосин либо бензин. У железнодорожного переезда застряли возы и автомобили, грузовики и кавалеристы. Теснота такая, что невозможно было повернуться. Очутившись в этой давке, Голомбек решил как-нибудь прорваться и вломился в самую гущу машин и повозок. Испуганные лошади становились на дыбы, грозя проломить кузов автомобиля. Голомбек управлял машиной словно во сне, к тому же сегодня он ведь и не спал всю ночь. Он перестал понимать, что с ним происходит.
Когда они застряли в этой толчее, ему вдруг вспомнился Анджей. Где он, что с ним? Они ведь надеялись застать его у бабки, но там его не оказалось. Наверно, отправился в Пустые Лонки.
И тут его осенило: ведь именно здесь, у переезда, поворот налево - в Пустые Лонки. Будь что будет, он свернет к Пустым Лонкам.
Голомбек попытался выбраться из этой неразберихи, но оказался недостаточно умелым водителем, произошла свалка. То ли он врезался в какую-то повозку, то ли повозка эта врезалась в его машину, только за стеклом вдруг показалось взбешенное лицо сержанта. Он ехал в повозке. Видно, пристал к ней где-то между Варшавой и Седлецом.
- Выходите сейчас же из машины, - твердо сказал сержант. - Вылезайте немедленно. Слышите?
Голомбек растерялся. Почему этот сержант приказывает ему выходить?
- Вылезайте поживей! - повторял сержант вне себя от бешенства. Видно, он совсем ничего не соображал от злости: ведь в этой сутолоке невозможно было даже отворить дверцу, не то что выйти из машины. Наконец, если бы даже Голомбек и вышел, это ничего не изменило бы. Сержант мог бы занять место в лимузине, но это, кажется, не приходило ему в голову. Он совершенно обезумел.
Двое молодых актеров от страха совсем лишились дара речи. Колышко попытался вмешаться.
- Пан подхорунжий… - Отлично разбираясь в нашивках и звездочках, Колышко решил следовать мудрому правилу и повысил сержанта в чине: - Пан подхорунжий, а зачем водителю выходить? Что это вам даст?
- Немедленно выходите! - орал сержант. - Смотрите, что вы натворили! Покалечили мне коня!
Но лошадь, словно опровергая его слова, вдруг прянула в сторону, оборвав постромки. Сержант схватил ее за морду, лошадь вырвалась и стала бросаться из стороны в сторону, ломая повозку. Встав на дыбы, конь занес передние ноги над верхом "бюика".
Вычерувна закричала, как безумная, ее крик испугал даже сержанта. Это был не театральный, не искусственный, это был самый настоящий вопль отчаяния, вовсе не напоминающий вопли Электры или Балладины.
Сержант схватил коня за холку и пригнул его к земле. Конь задними ногами ударил еще несколько раз в передок повозки и успокоился.
- Сержант, - кричала Вычерувна, которая, оказывается, разбиралась в чинах, - сержант, как вы смеете? Я ранена, еду в госпиталь, пропустите меня!
Сержант вдруг переменил тон. Взглянув на кричащую женщину, он заговорил весьма учтиво.
- Поезжайте в Седлец, в госпиталь. Нельзя женщину оставлять без помощи.
- Легко сказать! А как ехать?.. - сказал Колышко. Он уже успокоился.
Тем временем сержант, вскочив на подножку "бюика", стал покрикивать на окружающих:
- С дороги, господа, с дороги, здесь раненая женщина…
Каким-то чудом повозка, стоящая впереди, исчезла, громкие окрики сержанта заставили потесниться и остальных.
- Назад подай, назад! - кричал сержант Голомбеку. - В сторону давай, в сторону. Стоп!
И вот так, командуя взмокшим от страха Голомбеком, сержант постепенно вывел машину из затора. Теперь уже можно было выехать на проселочную дорогу.
"Ну, теперь в Пустые Лонки, - решил про себя Франтишек. - Оля и Геленка как-нибудь уж доберутся. Только бы до Пустых Лонк…"
Но тут вдруг один из молодых актеров вскрикнул:
- Пани Галина, Езус-Мария, что с вами!
- Опять хлынула кровь, - совсем не театральным голосом сказала Вычерувна.
- Плохо дело! - воскликнул Керубин; непонятно было, к чему эти слова относились, то ли к заявлению Вычерувны, то ли к тому, что Голомбек решительно остановил машину у проселка.
- Ну, теперь выбирайте, - обратился Голомбек к пассажирам: - здесь выйдете или поедете со мной на север?
На миг все словно онемели, потом вдруг один из актеров запротестовал:
- Вы разве не слышите, у пани опять открылась рана!
- Меня это уже не касается, - с неожиданной, удивившей его самого решимостью заявил пан Франтишек. - Я еду на север. Там мои дети.
Пассажиры молчали. Вычерувна, побледневшая еще больше, была близка к самому настоящему обмороку. Актеры исподлобья поглядывали друг на друга, даже Керубин лишился дара речи.
И только сержант, не покидавший своего места на подножке, просунул голову в машину и, с беспокойством поглядывая на побледневшую актрису, вдруг обрушил всю силу своего сержантского голоса на бедного пана Франтишека.
- Вы что, совсем спятили? О чем ты думаешь! На север… на север!.. Ведь они с севера идут, эти гитлеры проклятые… Куда? Куда?! Куда?! - заорал он, заметив какую-то повозку, которая пробиралась тоже по направлению к северу. Но повозка с грохотом умчалась.
- Вот видите, - неуверенно сказал Франтишек.
- Ничего я не вижу, только знаю, что эту телегу обстреляет немчура. Вы-то еще ничего не видели, - многозначительно добавил сержант, - а я уж повидал. Под Лодзью мы лежали в поле, а они как начали с самолетов… Ну, будет зря болтать: поворачивай к югу.
Тут уж не выдержал Колышко.
- Отсюда на юг не проехать. Надо на Брест.
- Ладно, на Брест, так на Брест, - и сержант открыл дверцу машины. - Эге, да здесь и для меня место найдется, - сказал он, садясь на корточки в ногах у Вычерувны. - Ну, пан, гони, объезжай Седлец, чтобы миновать пожары, и валяй на Брест.
- Послушайте, - дрожащим голосом сказал Франтишек, - я жену оставил на дороге.
- Не беспокойся, пан, - с явной издевкой ответил сержант, - вексель и жена всегда нас найдут. И только попробуй, сукин сын, не поехать, ты у меня узнаешь!
Вдруг дверца машины с правой стороны отворилась, и один из молодых актеров выпрыгнул на дорогу. Через минуту он исчез в толпе.
- Видали кавалера? - засмеялся сержант и добавил уже мягче, подталкивая Голомбека револьвером в затылок. - Ну, поехали, пан, поехали, жми, пока бензин не кончится.
- Ради бога, поезжайте поскорее, - безжизненным голосом произнесла Вычерувна.
И пан Голомбек подчинился приказу сержанта.
III
Войдя в столовую, Анджей и Ромек увидели за столом пани Ройскую и Спыхалу. Яркий свет лампы разливал вокруг спокойствие, поразившее Анджея. Мирная, обжитая комната, стол с еще не убранными синими тарелками, куски хлеба на скатерти, - все это еще принадлежало тому, "тихому" миру, с которым он простился сейчас под кленом. Щурясь и стараясь ничем не выразить своего удивления, он поздоровался с Казимежем. Анджей смотрел на янтарные при свете лампы глаза госпожи Ройской, на морщины, покрывавшие ее стареющее лицо. Она слушала Спыхалу с необычайным вниманием. Тот говорил очень медленно, так, словно хотел получше объяснить, почему же он все-таки вернулся, словно объяснял это и самому себе. Видно было, что он очень устал.
Не садясь за стол, Анджей вдруг вмешался в разговор.
- Но ведь это вполне понятно, - сказал он, - что вы постарались вернуться. Вы, наверно, хотите пробраться в Варшаву? Вот и мы хотим.
Пани Ройская взглянула на Анджея. Возбужденное состояние юноши удивило ее.
- Будешь есть простоквашу? - спросила она. - Мы уже поужинали. Поешь и ты, Ромек.
Анджей нашел на буфете горшочек простокваши, налил по стакану себе и Ромеку. Они уселись за стол.
- Послушайте, что рассказывает пан Спыхала, - сказала Ройская.
Спыхала бегло взглянул на нее. То, что он рассказывал, предназначалось только для нее. Ему вовсе не хотелось продолжать при мальчиках, и он внимательно стал слушать Анджея.
- Что поделаешь, - говорил молодой Голомбек. - Здесь нам ждать нечего, вот мы с Ромеком и решили ехать в Варшаву.
Анджей все больше раздражал пани Ройскую. Она повернулась к Спыхале:
- Шофер рассказывал про вас удивительные вещи. Опустив глаза, Спыхала вертел в руках подставку от столового прибора. Разговор этот был ему явно не по душе. Анджей замолчал и смотрел на бывшего "учителя", ему казалось, что тот чем-то смущен.
- Эти удивительные вещи, - сказал Спыхала неохотно, - скоро кончились. Все это, наверно, было бы интересно в литературе, но сейчас литература никому не нужна. Взяться за плуг - это хорошо у Реймонта.
Анджей не понимал, о чем говорит Спыхала, но почувствовал: в его словах кроется что-то важное.
Казимеж поднял глаза и решительно взглянул в лицо Анджею.
- Тот старый крестьянин, у которого я пахал, сказал мне: "Вы никогда ничего не сможете сделать, если не будете в самой середке".
- В самой середке? Что это значит? - наивно спросил Анджей.
Ромек коснулся руки Анджея, как бы удерживая его от этого вопроса.
Спыхала не ответил. А Ройская улыбнулась и, как всегда, слегка запинаясь, сказала:
- Этот крестьянин был прав, пан Казимеж.
Но Казимеж молчал - он никогда не знал, чего можно ожидать от Анджея, и даже немного побаивался этого подростка, который знал о нем больше, чем надо, и мог скомпрометировать его в глазах пани Ройской, а может, и не только пани Ройской.
- Мне тоже кажется, - продолжала пани Эвелина, - что ничего нельзя сделать, оставаясь в стороне. Если хочешь что-то сделать, непременно надо быть "в середке".
- Наше положение сейчас настолько сложное, - серьезно сказал Спыхала, - что нельзя даже понять, где надо быть и что надо делать. Безумием было бы рассуждать о каких-то действиях. Мы лишены всякой возможности…
- Но все-таки не возможности рассуждать, - сказала Ройская.
Спыхала взглянул на нее внимательно, даже с удивлением.
"Она теперь совсем другая, чем в ту войну", - подумал он и поймал себя на том, что воспоминания о былых беседах с Ройской взволновали его. Он заставлял себя вернуться к действительности, но мысли набегали одна на другую: "Как странно, за все время, что я пробыл у этого крестьянина, мне ни разу не вспомнилась Марыся".
Наконец, оторвавшись от мыслей о прошлом, он обратился к Анджею так, словно только сейчас заметил его и словно давно собирался задать ему целую серию вопросов.
- Об отце нет никаких сведений?
Анджей покраснел до корней волос.
- Нет, - буркнул он.
Спыхала чуть не задал ему и другой вопрос, но сдержался.
- Ну так как же, едем мы в Варшаву или нет? - потеряв терпение, спросил Ромек.
- Вы себе не представляете, пан Казимеж, как расстроена Оля, - подчеркнуто светским тоном произнесла Ройская.
Спыхала понял, что она разгадала его мысли.
- Пани Оля еще здесь? - спросил он с беспокойством. - Надеюсь, она никуда не уехала?
Ройская удивилась.
- Где же ей быть? Конечно, никуда не уехала. Ведь неизвестно, где ее муж, а отправляться сейчас на поиски слишком опасно. Да и Анджей не отпустил бы мать одну.
- Довольно и того, что я потерял отца, - глухо сказал Анджей. В том, как он это сказал, слышалось глубокое отчаяние.
Спыхала с сочувствием посмотрел на Анджея.
- Но мне кажется, - сказал он, обращаясь к нему, - что и здесь сидеть бессмысленно. В любой день сюда могут нагрянуть немцы. В Варшаве, пожалуй, безопаснее, особенно для молодых людей.
- Пока здесь еще только военные, - сказала госпожа Ройская, - эти ведут себя сравнительно прилично. Я была в городе. Там жизнь тоже кое-как идет. Но вот придут гражданские власти, и с этой идиллией будет покончено.
- Вот почему я и думаю, что нам надо двигаться в сторону Варшавы, - сказал Спыхала, обращаясь уже к обоим юношам и как бы стараясь умерить нетерпение Ромека.
- Варшава еще защищается, - сказала пани Ройская каким-то безучастным тоном.
- Представляю себе… - прошептал Анджей, стиснув зубы.
- Это невозможно себе представить, - воскликнул Ромек. - Это ужасно.
- У вас есть опыт, пан Казимеж, - сказала госпожа Ройская, взяв Спыхалу за руку, - вы ведь все-таки воевали…
- Нельзя даже сравнивать эту войну с прошлой, - ответил Спыхала, - техника за двадцать лет шагнула вперед. Ну можно ли было предвидеть все это? В тысяча девятьсот восемнадцатом году победу американцев определило появление танков. Сегодня танками никого не удивишь. А газовая война так и не началась.
- Противогазы, значит, можно выбросить к черту, - радостно подхватил Ромек. - Только лишняя тяжесть для солдата.
- Кто же мог это знать? - заметила Ройская.
- Те, кому полагалось знать, - упрямо возразил Анджей.
- Я думаю, - медленно, как бы следя за течением собственных рассуждений, продолжал Спыхала, - думаю, что именно сейчас лучше всего быть поближе к Варшаве, пока она еще не занята немцами. И въехать, как только объявят о капитуляции.
- Напрямик туда не пробраться, - сказал Ромек.
- Я тоже так считаю. Поедем окольным путем - от Пущи Кампиносской, от Сохачева. Нет ли у вас карты? - обратился Спыхала к Ройской. - Дорожной, автомобильной?
- В нашей машине была такая замечательная карта, - вздохнул Анджей.
- Я сейчас принесу. - Ройская вышла.
Анджей поднялся и налил себе еще простокваши. Поставил стакан и перед Ромеком.
- Пей, умнее будешь.
Спыхала с любопытством взглянул на Анджея. В голосе юноши зазвучали нотки радостного ожидания. "Мечтает о приключениях", - подумал Спыхала. Он не осуждал. Его самого тоже охватило предчувствие каких-то новых, неожиданных возможностей. Что-то, казалось ему, еще уцелело в осколках разбитой жизни. Все могло сложиться по-новому, все, даже сама жизнь.