- И вы так спокойно говорите об этом? - Мамонтов обернулся к Калиновскому:
- На такой чепухе споткнулись?
Тот отнес в сторону руку с пенсне; глядя на Попова, ответил с легкой досадой:
- Споткнулся не корпус. Обоз. Но, в сущности, это одно и то же. Причина проста: части, прорывающие фронт в первой линии, занимаются партизанщиной.
- Движение всех эшелонов происходит строго по росписи, - обиженно ответил Попов.
- Поеду сам, - Мамонтов поднялся из-за стола.
• •
Идея всей этой военной операции, известной в дальнейшем как "Рейд генерала Мамонтова", возникла в штабе Донской армии с отчаяния. В конце июля 1919 года там узнали: из районов Камышина и Воронежа под командованием краскомов Шорина и Селивачева готовится контрнаступление войск красного Южного фронта и главный удар намечается нанести в направлении Новочеркасска и Ростова-на-Дону. И что остается? С покорностью ждать? Но уже дважды большевистские полки накатывались на Область войска Донского. Не будет ли третий удар смертельным? А что, если поступить дерзко? Кавалерийский рейд по тылам красных! И прежде всего разгромить штаб их Южного фронта. Перечеркнуть этим весь наступательный план еще до того, как он начнет осуществляться.
Вскоре наметилась и кандидатура того, кому такой рейд возглавить: Мамонтов! Честолюбив, упрям, смел. В боях под Царицыном не гнушался лично атаковать в конном строю. Недалек? Это пожалуй. У немалого числа лиц из тех, с кем он общался по службе, тут сомнений не возникало. Но чтобы пунктуально исполнять предначертания штаба армии, так ли уж необходим гибкий ум?
К тому же части, составившие всего месяц назад сформированный 4-й Донской отдельный конный корпус, которым этот генерал теперь командует, достаточно давно отведены на отдых. Докомплектовываются после царицынских боев, довооружаются, и дислоцированы от места, удобного для прорыва, менее чем в сотне верст. Обстоятельство, благоприятствующее внезапности кавалерийского налета.
Ничего предварительно ему не сообщая, Мамонтова вызвали в Новочеркасск. Вопрос был настолько важен, что принимали его одновременно командующий Донской армией Сидорин и войсковой атаман Богаевский - две самые влиятельные в казачьей столице персоны.
Встреча началась обыденно. Поздоровались, обменялись общими фразами о здоровье - давние добрые знакомцы, как близнецы схожие всей статью кадровых военных царской поры, - приступили к делу. Происходило это в кабинете Сидорина. Он сдвинул шторку на стене, закрывавшую от постороннего взгляда оперативную карту. Некоторое время все трое молча всматривались в нее. Сидорин сказал:
- Итак, перед фронтом Донской армии две группы войск противника. И сомнений, увы, нет. До начала их контрнаступления одна-две недели, не больше, - он оглянулся на Богаевского и продолжал:- Удар, пред которым мы беззащитны. Соотношение сил - один к двум. Это по общей численности войск, по орудиям, пулеметам. Красным не откажешь в настойчивости: собрали, экономя на фронтовых частях, оголив гарнизоны городов. Качественная сторона за нами. Но все же не вдвое.
Он вновь посмотрел на Богаевского. Тот слегка наклонил голову, подтверждая эти слова.
Сидорин задернул занавеску, подошел к покрытому зеленым сукном столу для совещаний, занимавшему едва ли не полкабинета, жестом указал Мамонтову на место рядом с собой.
У противоположного конца стола сел Богаевский.
Сидорин продолжал:
- И как представляется по всем предварительным проработкам, выход из положения возможен только один: еще до начала этого контрнаступления крупным кавалерийским соединением - скажем, корпусом - прорвать фронт красных, смять его тылы, в первую очередь разгромить штаб фронта
- И что тогда будет достигнуто? - спросил Мамонтов. - При таком-то соотношении сил! Тут одним корпусом ничего не переменишь. Разве что отсрочишь выступление красных на месяц, в самом лучшем случае - на два.
Богаевский встал, простер над сукном стола руку.
- Два месяца! - ликующе воскликнул он, - Но гораздо ранее Москва, захваченная Добровольческой армией, будет у ног Май-Маевского. И значит, отложенное всего на такой срок наступление красных не состоится уже никогда. И на свадебном пиру новой российской государственности казачество воспоет свою песнь достойно.
Мамонтов хмуро смотрел перед собой. Все было ясно. Ему, его корпусу, предложат впутаться в это дело. Потому и принимают вдвоем. Почет! И конечно, считают простаком. Бросить один корпус против нескольких армий, изготовившихся к контрнаступлению, и начать с удара по штабу фронта!.. Он прекрасно знает, где этот штаб. В Козлове.
Двести двадцать верст за линией фронта, если брать напрямую. Дорогами - так и все триста. А идти придется и без дорог. Но предположим, пришли, разгромили. Что дальше? Он крушил штаб, а красные спокойно на это взирали? Сунуть голову в петлю. Милое дело!
- Задержавшись с контрнаступлением даже всего на две-три недели, - напевно продолжал Богаевский, - красные, спасая свою столицу, затем будут вынуждены снимать части с нашего фронта. Эта отсрочка - уже победа. И потому корпусу, назначенному в рейд, можно передать лучшее оружие, снаряжение. Всем остальным полкам Донской армии оно уже вообще не потребуется. Победа! И всего только - лихой наскок под командой истинно опытного боевого командира.
Потом оба они смотрели на Мамонтова. Ожидали ответа.
Он же молчал, потому что вспомнил, как всего лишь полгода назад в тыл его группы войск под Царицыном ворвалась дивизия красного начдива Думенко. Тысячу верст прошла она по тылам фронта, разгромила двадцать четыре белых полка, но, что было всего удивительней, на пути от станицы к станице она становилась все многочисленней. Голытьба покидала селения вместе с этим войском. Что, если - согласись он и в самом деле пойти в рейд - и с его корпусом в красном тылу произойдет такое же чудо? Ведь стонет… Как стонет под игом комиссаров Россия! Как она молит о возвращении добрых старых порядков!
Он сказал:
- Будет приказано, я возглавлю такой поход, но… Сидорин и Богаевский смотрели на него выжидающе.
- Возглавлю, - повторил Мамонтов. - И убежден: цель будет достигнута, жертвы оправданы, как бы тяжелы они ни были.
- И какое же "но"? - первым не выдержал Богаевский. Мамонтов одарил его хмурым взглядом.
- Главком! - догадался Сидорин. - Ожидаете, что он помешает? Будет против самой идеи? Лично против вас?
- Нисколько не сомневаюсь, - подтвердил Мамонтов. Сидорин прикрыл ладонью глаза. Теперь, когда Мамонтов уже чувствовал себя тем полководцем, от которого оба они, нынешние правители Дона, всецело зависят, этот покорный жест возмутил Мамонтова.
- Потому-то и гибнет казачье дело, - он едва удержался, чтобы, словно на площади, со всего маха не рубануть рукой воздух. - Все, что намечаем, - с оглядкой. Любое слово, решение - не окончательно… Да, да, да, - машинально повторял Мамонтов, вновь охваченный видением картины того, как там, под Царицыном, из станиц вместе с красной дивизией уходили тысячные толпы.
Будет так и с его полками. Будет!
Ярко, в звуках и красках, он представил себе теперь то, как корпус под его командованием движется по красному тылу и от него во все стороны распространяются волны успокоения, порядка, начавшегося еще триста лет назад при Михаиле Романове, и десятки тысяч благодарных ему, Мамонтову, россиян ежечасно присоединяются к этой колонне. А он идет уверенно, с богатым обозом. Никаких реквизиций у населения! Никаких шалостей со стороны казаков: что-то украсть, отобрать, чем-то воспользоваться… Напротив! Раздавать захваченное в казенных магазинах и складах, чтобы с каждым днем ширился круг молвы: "Щедрые, добрые… Истинную свободу несут…"
Как это будет прекрасно!
И он решился окончательно: пойдет. Но коли пойдет, то - триумфальный марш до Москвы. Вот чем будет его рейд. Однако до времени об этом ни слова. Объяви громко, деятели из ставки Главнокомандующего вооруженными силами Юга России сразу начнут отнимать у него такую возможность, чтобы если уж нельзя оттягать ее лично себе, то отдать кому-либо из генералов этой презренной своей фаворитки - Добровольческой армии: Май-Маевскому, Сахарову, Слащеву, Врангелю, Кутепову. Их там много - бездарностей. И сколько раз было так: политики отбирали победу у полководцев и вовсе теряли ее.
Теперь он так ясно все видит! Ставка сейчас намеренно сдерживает продвижение к Москве дивизий Добровольческой армии. Если б не это! Только в ударном кулаке ее более двухсот тысяч штыков и сабель, сотни орудий, десятки бронепоездов, самолеты, танки. Быстро наступать на большевистскую столицу мешает ей - о-о! - лишь одно: ожидание того часа, когда красные прежде двинутся на Донскую армию, разгромят ее, чтобы разного рода добровольческим вершителям судеб потом ни с кем не делить окончательной победы. Все эти расчеты, хитросплетенья он, Мамонтов, порушит. Да-да, он их порушит. Начисто. Но потому-то теперь ему надо как можно тщательней таить детали подготовки к походу. И от своих не менее строго, чем от чужих. Для него теперь все чужие!
- Да, да, - повторял он, более не вслушиваясь в то, что еще говорили Сидорин и Богаевский.
• •
Сходные мысли возникли и у Главнокомандующего вооруженными силами Юга России Антона Ивановича Деникина, когда Сидорин, прибыв в его ставку в Екатеринодаре, доложил о намеченной штабом Донской армии операции.
Как и Мамонтов, Деникин прежде всего подумал о том, что корпус, едва ворвавшись внутрь красного тыла, погибнет. Оказаться в недрах армий, готовящихся перейти в контрнаступление! Задавят массой. Не разумней ли сберечь этот корпус на период, когда контрнаступление красных против Донской армии уже станет фактом?
Свое мнение он выразил определенно:
- Авантюра.
Как гуляло впоследствии это слово по всем белым штабам!
- Авантюра! За линией фронта у красных резервы. Вот! Вот! Вот!
- он тыкал пальцем в разложенный перед ним на столе лист карты. - У большевиков голод, разруха - значит, корпусу предстоит идти с полным обозом. Это тянуться по двадцать верст в сутки. Такую колонну легко обнаружить, расчленить. Что же будет в активе? Удар по Козлову? Но до этого города пятнадцать, а при встречных боях и все двадцать дней хода. Следовательно, штаб фронта красных наверняка успеет убраться восвояси, а корпус завязнет… Нет. Так не воюют. И кто намечен возглавить рейд?
- Мамонтов.
- И согласился?
- Крайне воспламенен.
- Я всегда знал, что голова этого генерала не вмещает более одной мысли, - в презрении Деникин тряс бородкой. - Но в данном случае это еще и такая мысль, что…
Он не закончил фразу, подумав: "А пожалуй, некоторое кровопускание казачьей армии будет полезно. Умерит амбиции. Слишком уж много говорят в Новочеркасске, что Добровольческая армия желает одной себе присвоить все лавры победы, в то время как в казачьих-то областях законная российская государственность и сбереглась".
- Хорошо, - сказал он Сидорину. - Считайте вопрос решенным. Можно даже усилить войска прорыва, скажем, корпусом Коновалова, и задачу поставить иную: прорвав фронт, зайти в тыл Лискинской группы войск красных, оттуда - удар в южном направлении. В ходе рейда не удаляться от фронта, а приближаться к нему, не ослаблять, а укреплять оперативную связь с Донской армией. Тогда еще возможен успех.
- По мнению Мамонтова, никаких усилений не нужно.
- Да, да, понимаю, - согласился Деникин, подумав: "Курица славы
- на одного. Вполне в его стиле", и рассердился: - Но мы же с вами и сами можем понять, как нужно и как не нужно!..
Впрочем, оказалось, что корпус Коновалова прочно скован на собственном своем фронте. Принять участие в рейде он не сможет ни при каких обстоятельствах.
Группа конных во главе с Мамонтовым подскакала к ложбине, у которой застряла колонна обоза, уже в восьмом часу вечера. Быстро смеркалось.
Еще в пути Мамонтов получил донесение: "На подступах к Таловой концентрируются части красных. Предположительно - до двух пехотных полков общей численностью около тысячи штыков". Он тогда рассмеялся: "Всего-то!"
На рысях миновали мирно стоящий обоз. Быки двигали челюстями, пережевывая жвачку. На лошадиных мордах висели торбы с овсом. Горели костры. На них что-то варилось.
"Не прорыв фронта, - брезгливо подумал Мамонтов, - пикник гимназистов".
Проскакали мимо чинной шеренги штабных фургонов, полевых кухонь. Выстроились, как на смотру.
"Спокойно, спокойно, - смирял он себя. - Спокойно".
У головы колонны толпились казаки.
Мамонтов отдал поводья ординарцу, спешился. Оглянулся. Привычная обстановка: адъютанты, офицеры штаба, в двух шагах от него, приставив ладонь к козырьку фуражки, ест глазами начальство командир полка Никифор Матвеевич Антаномов. Герой боев под Царицыном, а сейчас трепещет, как проштрафившийся кадет. Чувствует: виноват!
Мамонтов подал ему руку:
- Добрый вечер. Чем порадуете?
- Вот, - Антаномов указал в сторону казачьей толпы. Мамонтов шагнул в том направлении. Толпа расступилась. Центром ее был десяток пленных - в лохмотьях, в грязи, в крови. Стояли, подпирая друг друга, озираясь с таким видом, будто вокруг бушует огонь.
- Кто их взял? - спросил Мамонтов, не оборачиваясь.
- Мои, - ответил Антаномов, вырастая рядом с ним. - Самолично повел… Хотели всех на месте прикончить, приказал десяток сюда пригнать. Как знал, что прибудете. Может, пожелаете поговорить, - он кивнул на обоз. - Дорога открыта. Разрешите дать приказ?
Не отозвавшись, Мамонтов всматривался в красноармейцев. Этим людям он ведь тоже принес освобождение. Но тогда бы они должны сейчас в ногах у него валяться, пощаду вымаливать!
Издалека, с севера, донеслась пулеметная стрельба. Привычным ухом он отметил: бьют от красных. Короткими очередями то в одном, то в другом месте. От нервности. Предостерегают. Мол, успели стать фронтом. Значит, боятся. Но и предостерегли уже. Услышал стрельбу эту он, услышали казаки. Пленные тоже смотрят в ту сторону.
Он обернулся к Калиновскому, стоявшему за его спиной:
- Что у вас?
- Обозной колонне дойти до хутора Хорольского. Там ночевать. Штабу корпуса стать в Козловских Выселках. Удар по Таловой завтра в восемь ноль-ноль, чтобы успели отдохнуть кони.
- Хорошо, - Мамонтов качнул головой в сторону пленных. - А этих - заживо в землю. В собственном их окопе. И копытами утоптать. Чтоб и следа не осталось.
• • •
Ни документы архивов, ни воспоминания современников описываемых событий не сообщают имен тех красноармейцев и командиров 356-го полка 40-й Стрелковой дивизии, которые полсуток стояли насмерть под станцией Терехово и, пока не погибли, так и не пропустили мамонтовский обоз. И вышло - не только обоз, но весь корпус, и тем сломали первоначальную диспозицию прорыва.
Генерал-майор Попов впоследствии, в октябре-ноябре того же 1919 года, опубликовал на страницах новочеркасских "Донских областных ведомостей" свои заметки о рейде - единственное, что вообще было обнародовано об этой военной операции в целом кем-либо из ее участников. В них он, в частности, говорит: "…наступление, предпринятое в 11 часов утра 22 июля (дата по старому стилю, то есть с отставанием на 13 дней - А.Ш).) на участке Бутурлиновка - Ново-Архангельское - Васильевка, застало их почти врасплох, и фронт был нами прорван, хотя красные и оказали ожесточенное сопротивление".
"Почти врасплох"? Неправда! Как, впрочем, и то, что фронт был уже прорван. Но, увы, в его записках тоже не приводится имен защитников этого рубежа.
• •
Весь следующий день корпус топтался под Таловой. Да, было так! Повторялось все то же: боевые части могли пройти, обозная колонна застревала. Бой шел в полутора верстах южней этой станции. С обеих сторон участвовали в нем и пулеметы, и пушки.
В составе казачьего корпуса в ту пору был аэроплан. После первого же своего полета в этот день пилот его, штабс-капитан Витте, затянутый в черную кожу надменный щеголь, доложил лично Мамонтову:
- Дивизионного обоза красных в Таловой не обнаружено.
- Как? - вспылил тот. - Вы его просто не пожелали заметить. Витте на эти слова Мамонтова ничего не ответил. Будто вовсе не
слышал их.
- Но вчерашнее ваше донесение: он там был, - продолжал настаивать Мамонтов. - Где же теперь?
Витте щелкнул каблуками:
- Вопрос не ко мне, ваше превосходительство.
- Идите, - искоса глянув на летчика, проговорил Мамонтов.
Но, в общем-то, это известие его обрадовало. Бегут. Держаться за Таловую не собираются. Так им и надо.
Но оказалось, что торжествовать еще рано. Да, всего два пехотных полка общей численностью около тысячи бойцов целый день преграждали путь корпусу! Лишь в десятом часу вечера Таловая была захвачена. Зарево пожаров заливало поселок. Проносились всадники. Дрожала земля под копытами лошадей, бесконечным потоком двигались фуры, телеги, полевые кухни. Приказ Мамонтова был категоричен: никакой остановки! Только вперед!
В самом начале следующих суток белая конница с ходу обрушилась на Александровский поселок. И тут крушили, рубили - все это в глухом непроглядном мраке пасмурной ночи. По беглым докладам Мамонтов знал: штаб дивизии красных, отступивший из Таловой в этот поселок, настигнут, однако разгромлен только частично. Ни командира, ни комиссара дивизии среди пленных и убитых нет. Ускользнули. И опять не захвачен обоз. Но теперь уже потому, что у западной окраины поселка на пути белых кавалеристов стеной стал батальон связи - две сотни красноармейцев. Они стреляли, бросались врукопашную, и с этой позиции их никак не удавалось сбить, и длилось так до той поры, пока обоз дивизии - тысяча подвод - не сумел уйти еще на пятнадцать верст и достичь села Новая Чигла.
• •
Бойцы батальона потом частью разбежались, частью погибли, многие из них были захвачены в плен.
И никто не знал тогда, какой важности дело своим ночным боем эти двести человек совершили!