- А вот приедете, тогда и узнаете.
Во дворе, гораздо более обширном, чем предыдущий, всех построили и объявили, что сейчас призывники будут проходить флюорографию. Во дворе стоял "газик" с металлической будкой, в котором и делали эту процедуру. Дело продвигалось медленно и Тищенко порядком поднадоело стоять в длиннющей очереди, из которой никого не выпускали. После флюорографии повели внутрь военкомата и, опять такими же партиями, стали заводить в кабинет, где выдавали бумаги и объясняли куда и в каком порядке все должны идти для прохождения последней призывной комиссии. Перед комиссией оставалось еще минут пятнадцать и почти все бросились к выходу в надежде подойти к забору и переговорить с провожающими. Но, не тут-то было - у входных дверей всю наивную массу повернули назад и приказали никому не выходить из здания. Тогда самые шустрые устремились искать слабые места: форточки, окна и тому подобное. Надо сказать, что не без успеха - в туалете открывалась форточка и вскоре возле нее возникла настоящая свалка - все стремились высунуть голову наружу и увидеть своих. Внизу у забора также собралась порядочная толпа. От двустороннего крика поднялся такой шум, что обе стороны почти ничего не слышали. Глядя на эту картину, Тищенко вспомнил, что где-то уже видел подобное. А видел это он в одном старом фильме о царской тюрьме, где сидели революционеры и точно так же переговаривались с близкими. Но у революционеров было солидное преимущество - окон было гораздо больше, чем одно. "Да и тюрьма, вроде, царская была, а военкомат, вроде, не тюрьма, да и советский, вроде… А может, так для порядка нужно, все-таки армия, а не шарашкина контора", - философствовал Тищенко. Пока он рассуждал подобным образом, ожидая своей очереди у заветного четырехугольника, пришел майор и всех из туалета выгнал. Затем построил и приказал раздеваться, после чего проинструктировал голый строй, светящийся трусами и плавками всех цветов радуги о "порядке прохождения по кабинетам". Здесь Тищенко был неприятно удивлен тем, что почти все призывники пришли в плавках, делавших передвижение по кабинетам более комфортным, тогда как цветастые трусы Тищенко фасона "как у волка в "Ну, погоди!" привели. Игоря в смущение при первом же взгляде молоденькой медсестры. Тищенко проклинал себя за столь глупую непредусмотрительность. Если молодые медсестры изредка улыбались, то более солидные хранили на лице эмоциональное отсутствие эмоций. Они смотрели на призывников таким взглядом, каким смотрит пастух на стадо коров. Тищенко уже давно потерял в толпе своих однокурсников и теперь неторопливо двигался от одного врача к другому, влекомый тягуче-монотонным течением очереди.
Первый, к кому пришел Игорь, был терапевт. У терапевта две медсестры измеряли рост и вес. Рост Игоря оказался 170 см., а вес - 48 кг. Сестра, взвешивающая Игоря, окликнула вторую:
- Слушай, Вера, что-то у него совсем вес маленький, может он по таблице не проходит?
- Да проходит, по-моему.
- А ты посмотри все же.
- Сейчас.
- Уткнувшись в какой-то справочник и полистав его секунд двадцать, вторая медсестра уставилась на Тищенко так, как будто бы он был виноват в том, что весил так мало, и произнесла ледяным тоном:
- По таблице нельзя меньше сорока пяти, так что подходит. В армии поправится.
После всех измерений Тищенко, наконец, добрался до самого терапевта. Тот, даже не взглянув на призывника, произнес равнодушным тоном:
- Жалобы есть?
- Живот иногда… Там, в деле, наверное…
Терапевт удивленно поднял брови и посмотрел на Игоря. Тищенко понял, что сделал какую-то глупость:
- Он вообще то не сильно болит… Редко довольно… Там у вас… Я только хотел узнать… У меня кардиограмма в порядке?
Две недели назад Тищенко сняли электрокардиограмму, в которой написали следующее: "неполная блокада правой ветви пучка Гиса". Кардиограмму при Игоре подшили в дело, и поэтому Тищенко весьма удивился, когда, полистав дело, терапевт сказал следующее:
- В деле нет ничего, значит все нормально.
Тищенко подумал, что блокаде пучка Гиса не бог весть какая неприятность и спорить не стал. Тем временем терапевт начал приходить в раздражение:
- У тебя все?!
- Все.
Терапевт написал в своей графе "годен" и Тищенко отправился дальше.
Возле кабинета хирурга скопилась большая и шумная очередь. Чтобы как-то скрасить ожидание, кто-то в очередной раз рассказывал старый анекдот, выдаваемый за реальное событие, свидетелем которого якобы был рассказчик:
- Заходит, мужики, один пацан, а ему и говорят: "Снимай трусы". Ну, он снял, значит, а хирург - баба молодая. Полезла она ему яйца щупать, а у него член встал. Баба ему и говорит: "Иди помочи головку, он от холодной воды ляжет". А этот дурак подошел к крану и себе на голову воду льет.
Тищенко на память знал эту историю, но все равно засмеялся, поддавшись общему настроению.
Хирургом действительно была женщина, но, в отличие от анекдота, уже далеко не молодая, а, мягко говоря, слегка пожилого возраста.
- Фамилия?
- Тищенко.
- Становись на "следы".
У стены, под углом в сорок пять градусов, стояло зеркало, перед которым прямо на полу лежали "следы" - пластмассовые контуры для ног. "Интересно, зачем это здесь зеркало", - подумал Тищенко.
- Снимай трусы.
Игорь со смущением проделал эту операцию. Только тут он понял, что зеркало позволяло видеть абсолютно все его интимные части. Игорь уже привык за время многочисленных комиссий к подобным процедурам, но зеркало произвело на Тищенко сильное неприятное впечатление. Игорь уверял себя, что это необходимо, но не мог отогнать навязчивую мысль о том, что его рассматривают, как быка-производителя перед случкой.
- Одевайся.
Игорь с явным облегчением натянул трусы, как вдруг:
- Ну-ка, подожди. Сними.
Пришлось снять. Хирург осмотрела вену, торчащую подозрительной дугой в области паха, но, не найдя в этом ничего плохого, разрешила одеться.
Продемонстрировав на прощание свои способности в приседании и вращении суставов, Игорь вышел в коридор.
Следующим врачом, к которому он попал, был ухо-горло-нос. Едва Игорь переступил порог, как ему сразу же сказали стать в угол. Медсестра попросила Тищенко повторять громко то, что она будет говорить шепотом:
- Один.
- Один!
- Три.
- Три!
- Слышишь меня хорошо?
- Да.
На этом проверка закончилась. Дождавшись своей очереди, Игорь сел к столу врача. Женщина лет сорока подняла глаза и спросила:
- Жалобы есть?
- Кровь иногда идет из носа и насморк…
- Еще что-нибудь беспокоит?
- Да нет, пожалуй.
Тищенко стало неприятно, что к его болезни отнеслись так, как будто бы у него чесался нос, а не шла кровь. Здесь Игорь начал немного жалеть о том, что слишком легкомысленно отнесся к предыдущим медкомиссиям. Раньше он полагал, что лучше особо не распространяться о своих болезнях, так как в противном случае могли начаться всякие отсрочки, и пришлось бы лет пять-шесть ходить на комиссии и во всех своих планах постоянно учитывать возможность призыва. По мнению Игоря лучше было призваться. Тогда и жизнь можно будет планировать пошире, чем на шесть месяцев. Однако после посещения терапевта и ухо-горло-носа в душу Игоря стали закрадываться сомнения в верности своего решении.
С такими мыслями он зашел к невропатологу. Тот постучал молоточком по суставам, и, заставив Игоря закрыть глаза, попросил пальцем дотронуться до кончика носа. После всех этих процедур за Игоря взялся психиатр, сидящий здесь же. Последовали стандартные вопросы:
- Голову ушибал?
- Однажды, в детстве.
- С сотрясением?
- Нет, вроде бы.
- Тогда не страшно. По ночам бродишь?
- Нет.
- В кровать мочишься?
- Нет.
Вообще-то Игорь мочился до семи лет, но потом его вылечила какая-то бабка-ворожея. Оглядев очередь за своей спиной, Тищенко счел за лучшее промолчать, тем более, что было это давно.
После психиатра надо было идти к стоматологу. У дверей зубного почти никого не было - кому хочется, чтобы лишний раз ковырялись во рту всякими железными крючьями. При обнаружении больного зуба его обычно тщательно ковыряли, выясняя степень разрушения, а затем тут же пломбировали, невзирая на то, что не были обезболены нервные окончания. Зубы Тищенко никогда не были похожи на артистические, так что, проверив языком подозрительные неровности на некоторых из них, Игорь предусмотрительно проследовал мимо стоматолога.
Тищенко опасался, что окулист спросит его, почему нет записи о прохождении зубного, но тот не обратил на это абсолютно никакого внимания. Тищенко хорошо видел лишь ШБ, второй ряд букв видел хуже, но прекрасно помнил: МНК (благо, наши таблицы по проверке зрения большим разнообразием не отличаются). Ему поставили по 0,2 на оба глаза и написали, что годен с очками -2,5 диоптрии.
В последнем кабинете председатель комиссии завизировал листок Тищенко фразой "годен к строевой службе", и с хождением по кабинетам было покончено.
После комиссии Игорь отыскал Шалко и Алексеевича, и однокурсники принялись делиться впечатлениями. Не успели они еще как следует наговориться, как вдруг прозвучала команда "Строиться! Вышел все тот же майор и приказал идти в комнаты "на нары". Оба Андрея и Игорь вместе с остальными призывниками отправились размещаться. Комната, куда попали наши студенты, была просторной - в ширину метров десять и в длину не меньше пяти. Практически все пространство помещения было занято широкими деревянными нарами, окрашенными в красно-коричневый цвет. Ребята влезли на верхний ярус, где им показалось удобнее сидеть. Призывники уже давно изрядно проголодались. Расположившись ближе к дощатому возвышению, имитирующему подушку, ребята достали целую гору провизии и приступили к ее интенсивному поглощению, за неимением иного занятия осматривая соседей и обмениваясь по этому поводу замечаниями. Через пять минут вся комната дружно работала челюстями, издавая чавканье и причмокивания, нагоняя этим еще больший аппетит на окружающих, а значит, и на себя.
После обеда часть призывников, от нечего делать, растянулась на твердых, неудобных нарах (сильно напоминающих приморские пляжные лежаки, но без дырок), а другая половина разделилась на несколько кружков. Появились карты и вскоре в воздухе начали плавать "короли", "семерки", "дамы" и весьма недамские нецензурные выражения, которые всегда сопровождают подобные игры в подобных местах. Алексеевич кое-что знал о срочной службе (его отец - майор Алексеевич, служил в одной из частей Витебска), поэтому чувствовал необходимость просветить своих менее опытных товарищей:
- Просидим мы, Игорек, на этих нарах не меньше, чем до вечера.
- А сколько в среднем здесь находятся?
- Кто сколько, по разному: может часа четыре, а может и двое суток. Один неделю сидел, дожидался - у него что-то с сердцем было, так никто брать не хотел. В конце концов, домой до осени отправили. Это прошлым летом было.
"Может и со мной так будет, придется осенью идти, целый год терять?!", - с тревогой подумал Тищенко.
К действительности его вернул громкий крик Алексеевича:
- Эй, Андрюха, член тебе в ухо, чего ты такой мрачный?
Это было адресовано Шалко.
"Алексеевич, как всегда, в своем репертуаре", - подумал Игорь и искренне улыбнулся неуничтожимому оптимизму товарища. Отличительной особенностью Алексеевича было использование всяких пошлых поговорок и массы ругательств, причем очень часто в самых неподходящих для этого местах. Тищенко вспомнил, как однажды он, Алексеевич и Денисов пришли в кафе "Журавинка". Алексеевич подошел к выставленным образцам мороженного, выждал момент, когда продавец ушла в подсобку, сунул в мороженное палец и, с видом опытного дегустатора, неторопливо его облизал, произнеся одну из своих фирменных фраз:
- Тьфу, параша какая-то, неужели кроме этого говна здесь и пожрать нечего?!
После этой фразы Алексеевич обвел взглядом посетителей и порядком удивился тому, что последние не только не поддержали его "вполне справедливое" недовольство, но и высказали явную неприязнь к фразеологии студента. Денисов и Тищенко готовы были сквозь землю провалиться от стыда. Но самым поразительным было то, что Алексеевич так и не понял, что был, мягко говоря, "не слишком вежлив". Из-за этого Денисова и Тищенко пробрал такой хохот, что у них едва не лопнули животы. Игорь был доволен, что получил Алексеевича в попутчики - все-таки веселее с ним.
Сидеть пришлось не слишком долго - вскоре всех опять выгнали из комнаты: построили в две шеренги в коридоре.
- Купцы приехали! - пронеслось по рядам.
Все с любопытством уставились в сторону "купцов" - двух офицеров ВВС. Один из них достал список и объявил:
- Сейчас я буду называть ваши фамилий. Кого назову, отвечайте "я" и стройтесь у противоположной стены.
- А откуда вы? - послышался чей-то несмелый вопрос.
- Кто там такой шустрый? А впрочем… Из Уфы мы - авиация.
Офицер достал список и принялся зачитывать фамилии:
- Волчков! Иванов! Коваленко! Гнетин! Шалко!
- Я! - Андрей переглянулся с товарищами, как-то криво улыбнулся, пожал на прощанье руки и встал у противоположной стены.
Тищенко и Алексеевич напряженно ожидали продолжения списка: никому из них не хотелось попасть в такую даль. Но в эту партию студенты не попали, и их вновь отправили на нары.
Так ушли еще несколько партий.
В четвертой назвали Алексеевича, и Тищенко остался один. Однако ненадолго - вскоре и он в составе своей команды спускался вниз по лестнице. В сутолоке построения Игорь услышал от "купцов" лишь два слова - "связь" и "Минск". Тищенко обрадовался - Алексеевич тоже попал в Минск (правда, в артиллерию) - значит, они могут оказаться в одном поезде.
На улице стоял погожий июньский день - в небе не было видно ни единого облачка. Несмотря на то, что солнце стояло высоко, жары почти не ощущалось - дул легкий ветерок, ласково шелестевший в кронах тополей, стоявших у бетонного забора военкомата. Игорю казалось, что призыв как-то нереален, что в солнечный летний день ничего не может измениться в спокойной и размеренной жизни студента. Сегодня вообще все было иначе, чем представлял себе призывник. Игорь почему-то думал, что будет плохо спать последнюю ночь дома, но спал, как убитый. День призыва тоже вставал в воображении совсем иным: дождливым, сырым и мрачным.
"Купцы" и их "товар" расположились кружками на скамейках, в больших количествах сооруженных во дворе. Едва усевшись, призывники (из той команды, куда попал Тищенко) вопросительно уставились на офицера и младшего сержанта, приехавших за ними, время от времени, оглядываясь на забор, за которым толпились провожающие. Офицер перехватил их взгляды, понимающе переглянулся с младшим сержантом, и оба заулыбались. Осмотрев ребят, офицер начал знакомство с будущими сослуживцами:
- Служить вы будете в столице Белоруссии, городе-герое Минске. Часть наша располагается в черте города, часть учебная - готовит специалистов по обслуживанию средств связи. Мое звание - капитан, фамилия - Николаев. Я командир одного из учебных взводов, а это - младший сержант Сапожнев, командир второго отделения моего взвода. Мы радиотелефонисты, а, еще у нас в роте готовят телеграфистов, радистов. Вы тоже многие к нам в роту попадете, так что, может, вместе служить придется.
- А в увольнения часто пускают?
- Увольнение заслужить надо. До присяги вообще только на территории части будете, ну а после, если не будет замечаний по службе - раза два в месяц сходить можно. Минск хороший город, большой - это вам не лес какой-нибудь, есть где отдохнуть. Повезло вам, ребята. Вы, так сказать, попали в интеллигентные войска. Другие на учениях по грязи ползают, на морозе мерзнут, а связист установил связь и в машине ее поддерживает, а в машине - сухо и тепло, да и чисто к тому же.
Капитан рассказывал так увлеченно, что Игорь заранее обрадовался, попав в связь. Офицер сразу понравился Тищенко своей приветливостью и открытостью, а если учесть, что Николаев носил точно также же очки, как и Игорь, станет понятно, почему положительный образ капитана прочно укрепился в сознании студента. Кто-то из призывников первым решился на вопрос:
- Товарищ капитан, а можно к забору сбегать, там отец должен мне продукты передать?
- Подожди. Сейчас список составим, вы мне военные билеты сдадите и потом по очереди к родным сходите. Кто из вас хорошо пишет?
Желающих не нашлось. Тогда капитан протянул листок и ручку первому попавшемуся призывнику и тот принялся писать, спрашивая у всех фамилии. Наконец, все было записано, и Николаев разрешил идти к забору. Ходили по очереди, по три-четыре человека.
Выпало идти и Тищенко. Игорь шел вдоль забора, стараясь различить в бурлящей толпе своих.
- Игорь!
Тищенко сразу узнал мамин голос и остановился. С той стороны к забору подошла Елена Андреевна. Вслед за ней пробралась и тетя Оля.
- А где Славик? - спросил Игорь.
- Заболел наш Славик, у него температура поднялась - тридцать девять. Пришлось скорую на квартиру вызывать. Укол сделали, так ему вроде легче стало - с ним сейчас Ирина сидит.
- И чего это у него вдруг?
- Я даже не знаю, его два раза стошнило.
- А вы давно под забором ждете?
- Да нет, не очень - чуть больше часа, надо было со Славиком решить, вот мы и задержались.
Елена Андреевна буквально разрывалась между детьми - с одной стороны нужно было проводить Игоря, а с другой, она ни на минуту не забывала о заболевшем Славике. Елена Андреева уже давно заметила в толпе призывников сына, который казался ей на фоне остальных каким-то особенно хрупким и маленьким.
- Сынок, вам сказали, куда вы едите?
- Да, все очень хорошо. Я попал в Минск, в учебку связи - буду связистом. Видишь… Все хорошо… И даже близко… И в Белоруссии останусь.
- Хорошо сынок, хорошо так, что просто лучше не бывает. Да что поделаешь - раз призвали, надо служить. Ты, как только приедешь, сразу же письмо домой напиши - что, где и как там у тебя.
- Напишу, как приеду - сразу напишу.
- И нам в Донецк напиши, мы ведь ждать все будем, - включилась в разговор тетка.
- Напишу, тетя Оля.
- Сынок, я тут тебе поесть купила. Возьми на дорогу.
- Да зачем столько, спасибо. У меня там еще на месяц еды хватит - полный пакет!
- Ничего, поешь. Лучше пусть останется, чем голодный будешь сидеть. А чем вы до Минска добираться будете?
- Точно не знаю, говорили, что вроде бы поездом вечерним.
- Да, точно, есть такой поезд в восемь с чем-то, наверное, вы на нем и поедете.
- Наверное…
- Смотри, ваш офицер, кажется, всех собирает. Беги, Игорек.