* * *
БТР плавно идет, на выбоинах не трясет, колышется только. Саня за старшего. На башню верхом уселся и на ходу инструктаж проводит:
- Прибываем в ГУОШ, от брони не расходиться. Пойдем в сопровождение колонны. Она уже готовая стоит, нам команду поздно дали. Может даже догонять придется.
Серега, пулеметчик наш смеется:
- Саня, надо было тебе приятеля своего из ОМОНа пригласить. Пусть посмотрит на боевую работу, пока отряд совсем в стройбат не превратил.
- А чего ему смотреть? - это Генка - связист полюбопытствовал. Он перед самым выездом где-то пропадал, не в курсе дела.
- Новичкам не вредно.
- Какие новички? Они первую командировку еще четыре месяца назад отработали. Из боев не вылазили. Кстати, со смоленским СОБРом работали. Хвалят братишек: "Скромные ребята, без спецовских закидонов, а дерутся отчаянно."
- Откуда фактишки?
- Из связи, вестимо. Я им к комендатуре подключаться помогал, пообщались.
- ?…
Ай да омоновцы! Вот, наверное, ржут сейчас! Свои и то вон закатываются, чуть с брони не падают.
Мы с Санькой отвернулись, чтобы друг на друга не смотреть. А Генка ничего не поймет, он ведь этой клоунады на дворе не видел…
Колонна ушла.
Вот, блин! Придется мчаться, как чокнутым. Догнать бы до выхода из города. В колонне веселей. А в одиночку можно и на неприятности напороться. Хотя, волков бояться - в СОБРе не служить.
На КПП у поворота на Ханкалу, узнали, что колонна уже минут сорок, как пропылила. Быстро катят, порожняком, так мы за ними долго гнаться будем.
Санька карту у военных попросил:
- Вот где можно срезать, здесь проселочная дорога, в полтора раза короче получается.
Офицер, вэвэшник с КПП, плечами пожал:
- Не советую. Лучше вернуться. Раз без вас ушли, значит, сопровождения хватает. Еще наездитесь.
- Кто не рискует, тот не пьет шампанское!
Влипли!
Задним умом теперь все понимаем. И что вэвэшника надо было послушать. И что дурь последняя - без разведки в такие ловушки соваться.
Еще пять минут назад катили весело, прикалывались:
- Все духи на центральных дорогах сидят, а мы тут у них по тылам гуляем!
Стали с горочки спускаться, в ложбинку. Вся в зелени, только успевай от веток уворачиваться. В самом низу - старые блоки бетонные на дороге валяются. БТР ход сбросил, между ними пробирается. А из лесу- мужик бородатый, лет тридцати, может сорока. Черт их, черных, разберет. В зеленом берете, но без оружия. Руку поднял.
- Привет! - улыбается.
Но что-то нехорошо мне от его улыбки стало.
БТР притормозил. Держим мужика на мушке:
- Чего надо?
- Я командир отряда самообороны. Я вас в плен беру.
- Чего-о-о?
- Ребя-а-та, по сторонам посмотрите внимательно. Только стрелять с перепугу не начните. А то беда будет.
Сердце у меня куда-то вниз обрушилось. Аж замутило. У всех наших тоже вид неважнецкий: из кустов человек двадцать высыпало. У доброй половины - "Шмели" и "Мухи" в руках. Пулемет. Автоматы с подствольниками. И кажется, что все это на меня одного смотрит. А в кустах, небось, еще снайперы сидят. Спиной ощущаю, как чей-то взгляд между лопаток дыру сверлит.
- Оружие на БТР положите.
На Сашку смотрим. Ты собирался шампанское пить? Вот и расхлебывай.
Он белый, как полотно, но отвечает почти спокойно.
- Смысла нет нам оружие складывать. Все равно прикончите.
- Вы кто? Контрактники?
- Нет.
- А кто?
Молчим. Все знают, что контрактников духи за наемников держат. Сразу кончают. А если не сразу, то оставляют, чтобы поразвлечься. Нам комендант видеокассету давал. Там чеченцы контрактника два часа на запчасти разделывают. Но и нашего брата они не жалуют. Да какой смысл в молчанку играть. У каждого за пазухой - берет краповый. В карманах - удостоверения.
- СОБР.
- Милиция, значит? Офицеры все, наверное? Чего молчите? Стыдно что ли, что милиционеры, а убийствами занимаетесь?
- Мы не занимаемся.
- А это что у вас? Рогатки, да? Зачем вы на нашу землю с оружием приехали? Я сам - майор милиции. Омскую высшую школу закончил. Десять лет в уголовном розыске проработал. У меня по всей России друзья были. В гости друг к другу ездили. А теперь вы мою семью убили, за что? - голос у него на вскрик сорвался.
Здоровенный боевик, черной бородой чуть не до бровей заросший, рядом стоит, зубами скрипит, а правая рука предохранителем автомата - щелк-щелк, щелк-щелк.
- Мы никого не убивали.
- А я откуда знаю: убивали, не убивали? Кто у Руслана (на бойца своего кивает) брата застрелил? Вы, или друзья ваши? А моих бомбой убили. Всех сразу. Трое детей. Мальчики мои и девочка. Жену убили, мать, отца. Пока я в командировке был, в Россию за бандитом ездил. Те с самолетов бомбили, а вы в Самашках на земле мирных людей расстреливали.
В Самашках и наших полегло немало. Нам рассказывали, что и зачистка-то проводилась после того, как эти "мирные люди" из засады сначала московских омоновцев расстреляли, а потом - девятнадцать ребят из внутренних войск. Автоматы забрали, самих раздели, над телами надругались. А после штурма села десятки своих трупов с оружием оставили. Чеченцы - те свое рассказывают: сколько женщин и детей погибло. Да уж, надо думать, в этой бойне всем досталось. Пуля - дура. Ни пол, ни возраст не разбирает. Не нужно было вообще до штурма доводить. Да только вякни сейчас про это…
- Что вам здесь нужно? У вас что, дома бандитов нет? Чего ты лезешь на чужой земле порядок наводить, если на своей не навел. Думаете мы тут сами не разберемся?
По-русски чисто говорит, грамотно. Только на гласных потягивает: "ребя-ата", да шипящие, как все они, по-своему произносит.
Сколько времени прошло? Нет сил уже слушать эту политбеседу. Тело все затекло от напряжения. Но шевельнись только. Двадцать пар глаз испепеляющих каждое движение секут. Так и ждут, волки, повода, чтобы нас в прах разнести вместе с БТРом. И сидим мы, как обезьяны перед удавом в мультике про Маугли.
Про детей рассказывает. Девочка ласковая была. За отцом хвостиком ходила. А пацаны мечтали в уголовном розыске работать. Года два назад младший у него значки с формы свинтил, фуражку забрал и убежал "в милицию" играть. А в райотделе, как на грех, строевой смотр. Хорошо, у начальника своих мальчишек четверо, только посмеялся.
Рассказывает он, а голос такой, что у меня - мурашки по коже. Горе страшное, неизбывное в каждом слове звучит.
Вот, опять заводиться начал! Санька поддакнул неловко, ненатурально как-то, а он сразу:
- Ты не прикидывайся ягненком. Не прикидывайся. Знали ведь куда ехали! Город видели! Разве непонятно, что когда так бомбят, тысячи невинных людей гибнут? Ведь ваших же, русских сколько поубивали! Большие политики большой пирог делят. А мы с вами режемся: кровь - за кровь, смерть - за смерть. Вы нас убиваете, мы - вас. Те, кто наверху, потом между собой договорятся. А мне кто моих родных вернет? И если я вас здесь сейчас порежу, как баранов, кто вместо вас к мамкам вернется? Кто вашим семьям помогать будет?
Хорошее слово - "если". Если сразу не убьют, может, потом на своих обменяют. Но ведь измываться будут… У Сашки на руке часы, вот он кисть чуть повернул. Ого! Около шестнадцати. Если даже с запасом взять, что мы от комендатуры сюда час ехали, то получается - третий час "беседуем". А сил больше нет. Все! Чувствую, что еще немного - и не выдержу. Или орать начну, или на них брошусь. Пусть убивают. Пусть что хотят делают. Но не могу я больше ждать, между жизнью и смертью висеть… Что он говорит?
- Уезжайте отсюда, чтоб я вас больше не видел. Бросайте оружие и катите назад. Вперед не советую. Там везде наши. Убьют и правильно сделают. Это я не могу на милиционеров руку поднять. Жаль вас, пацанов. Я вам жизни ваши дарю. Но если еще раз попадетесь, я с вами, как с последними скотами, поступлю. Ну?!
- Оставь оружие… Патроны, гранаты забери, оружие оставь! Нам с таким позором возвращаться нельзя, я сам тогда застрелюсь.
Ты что, Сашка, сдурел?! Башню рвануло? Ты глянь, как он на тебя, наглеца, смотрит, аж кулаки сжал. Ведь отпустил уже почти! Сдохнешь, дурак, и нас за собой потянешь.
Тишина гробовая повисла. По-моему, даже листья шелестеть перестали.
- Уезжайте! - и отвернулся.
Один из его абреков не выдержал, как загыргычет что-то. Другой тоже - аж за голову схватился. И у остальных такое выражение в глазах, будто уже на спусковые крючки давят.
Но дисциплина у них! Гыркнул что-то в ответ. Опустили головы, повернулись следом и растворились в зеленке, будто и не было никого.
Кто-то из ребят шевельнулся, автомат приподнял.
- Не вздумай! - Сашка руку перехватил.
Правильно. Одно дело, что невидимые снайперы через оптику по-прежнему спины сверлят. Не такой дурак их командир, чтобы на одно наше благородство рассчитывать. Но можно назад на пригорок выскочить, а оттуда жахнуть из всего, что есть. Один АГС чего стоит! Другое - главное: не по-человечески это - за подаренную жизнь смертью платить.
А не рано радуемся? Может, просто играют с нами? Ведь рядом стояли, в упор целили. Могли своих зацепить, осколками, да рикошетами. Сейчас чуть подальше отпустят и…
Выскочили! Выскочили!. Аж до сих пор не верится. Водитель БТРа нашего, как до своих добрались - по тормозам, руль бросил. Минут тридцать его отходняк колотил. Да и остальные не лучше были. Геройство наше пижонское, пальцы растопыренные - вспоминать стыдно. Как там омоновец про суперспецов говорил?
А когда через город ехали, у меня будто повязку с глаз сняли. Дома, как в Сталинграде после битвы. Лишились люди всего, что имели. Сколько же, в самом деле, мирных полегло? Вон женщина идет, в черном платке, взглядом исподлобья провожает. Раньше бы не сказал, так подумал, что, мол, зыркаешь, сука бандитская! А сейчас другое в голове шевелится. Может она ребенка похоронила. Или мужа. Или всю семью. За что ей нас любить?
Жаль ее. А своих не жаль? Что здесь в девяносто третьем-девяносто четвертом творилось! Взять ту девчонку, что к нам в комендатуру приходила. Родители ее в один день исчезли, а два брата - полицая дудаевских в тот же вечер в их квартиру заселились. Ей сказали: "Живи в кладовке, служить нам будешь". Что они, да дружки их, с несчастной вытворяли. С тринадцатилетней! Рассказывала, как робот. Даже плакать уже разучилась. Сколько их, таких палачей было?
Но ведь не все. И не большинство даже. А оппозиция здесь какая была! Тысячи против Дудаева поднялись. Сами гибли, семьи теряли. Чеченский ОМОН, СОБР, гантамировцы, завгаевцы, милиция Урус-Мартана… А мы всех - под одни бомбы, под "Грады" и "Ураганы". Вместо того, чтобы плечом к плечу выродков уголовных и фанатиков оголтелых давить, общим горем нацию сплотили, да против себя развернули. Сам-то себе признайся, брат Женька, как бы ты, к примеру, на месте этого сыщика поступил? Ну, то-то!
Так что же делать?! Что делать, брат Женька? Как друга от врага отличить? Как Родину защитить, честь свою не замарав и с бандитами в кровожадности не сравнявшись?
Башка трещит от проклятых мыслей. Душа, и без того страшным приключением измотанная, ноет, как нарыв. Водки, что ли, еще выпить. Не поможет… Как приехали, чуть не по бутылке на брата выпили, а трезвее трезвых. Только еще муторней стало. Где гитара моя?
* * *
Поет Женька. Голос его высокий по этажам бывшего детского садика, разрывами опаленного, пулями исклеванного, мечется.
Нарисуйте мне дом,
Да такой, чтобы жил,
Да такой, где бы жить не мешали,
Где, устав от боев, снова силы копил,
И в котором никто,
И в котором никто никогда бы меня не ужалил!
Опыт, оплаченный кровью:
Мы придем на могилы братишек
(повесть)
К КОМЕНДАТУРЕ зарулил чужой КамАЗ. Постовые на КПП, встретив машину настороженно, вдруг из-за мешков защитных повыскакивали, улыбки на лицах засветились. Те, что под тент заглянули, смеются, руками машут:
- Пропускай.
Зарычал КамАЗ, вполз на территорию. А из-под тента еще на ходу парни выпрыгивают. Загорелые, пропыленные, в камуфляже. Бороды как у боевиков. Головы косынками, серыми от пыли, повязаны. У наиболее пижонистых - перчатки с обрезанными пальцами. Разгрузочные жилеты под завязку набиты магазинами, гранатами. У каждого над левым плечом или на голени - нож боевой. На кого ни глянь - Шварценеггер или Рэмбо (кто помельче). Омоновцы сбежались, обнимаются с приехавшими.
Огромный, бритый наголо, но при этом чернобородый детина, больше похожий на афганского моджахеда, нежели на российского спеца, бросив своим две-три короткие команды, орет радостно:
- Здорово, Шопен! Принимай подмогу!
Командир ОМОНа, поспешивший на этот шум, тоже к нему бросился. Обнялись, друг друга по спинам дубасят.
- Душман, братишка, какими судьбами?
- Да мне из ГУОШа передали, что ты тут совсем "чехов" распустил. Пришлось к вам из Гудермеса на выручку рвать.
- Ладно! Небось твоя банда тамошнего коменданта достала своей крутизной, вот он и нашел способ, как от вас избавиться.
- Ах ты, композитор хренов! - ничуть не обидевшись, рассмеялся великан и от избытка чувств так хлопнул товарища по спине, что тот аж присел. - Слушай, это вы так домой припарадились? Выбритые, чистенькие.
- Не в окопах чай живем. Да и куда нам до вас, собров-суперов? Мы народ скромный. Нам бороды-косынки не к лицу. А своих предупреди: пока здесь не освоятся, пусть никуда не лезут и пальцы веером не растопыривают. Особенно на ногах, а то все растяжки поснимают. - в глазах у Шопена запрыгали веселые чертики.
- Разберемся, братишка. Ты только дай команду, чтобы нас покормили как следует. А то весь день не жравши.
- Не вопрос… Серега, а ты не в курсе, кто нас менять будет?
- В курсе. Нас сюда затем и перебросили, чтобы мы им на первых порах подсобили. Они от ГУОШа за нами шли, отстали немного. СМВЧ. Срочники…
- Что-то мне твой тон не нравится, а, брат?
- Сейчас сам увидишь. Вон они - пылят.
* * *
- ОЙ, Е…! - Шопен, подперев щеку и пригорюнившись, наблюдал, как из заполонивших двор грузовиков высаживается пополнение.
Зеленые, звонкие восемнадцатилетние пацаны ошарашенно вертели головенками на тощих цыплячьих шеях. Армейские каски нависали над их прыщавыми лицами непомерно большими тяжеленными тазиками. Руки держали оружие так неуклюже, что сразу стало ясно: эти воины в лучшем случае прошли формально обязательную подготовку молодого бойца. Три месяца подметания плаца, строевая подготовка, суточные наряды и под занавес, перед присягой - три выстрела одиночными по грудной мишени. Окончательно добило собравшихся аборигенов комендатуры то, что из машин выгрузили всего с десяток ящиков с боеприпасами, но в дополнение к ним - целые вороха резиновых палок и пластиковых щитов.
- Ну вы и снарядились, командир! - Серега насмешливо уставился на моложавого подполковника, одетого в патрульную милицейскую форму со всеми нашивками и знаками различия. - Кто это вас так надоумил?
- Да в штабе округа! Подняли по тревоге, за шесть часов до вылета. Мы же сюда - прямиком из дома, на самолете. Спрашиваю: "Скажите хоть, что там реально происходит?" А они: "Ты что, шесть месяцев в Карабахе провел и не знаешь, как батальон готовить?" В Северном сели, в город въезжаем, я чуть не охренел. Какой Карабах?! Тут, наверное, покруче Афгана будет. А у меня офицеры - одна молодежь. На ходу в машинах боеприпасы раздавал. Вот же, суки штабные, конспирацию развели, а! - и подполковник завернул в адрес своих начальников такой роскошный оборот, что насмешка в Серегиных глазах сменилась восхищением.
- О, брат, да ты поэт! Музыкант у нас уже есть, - Серега шутливо подтолкнул Шопена, - твои слова да на его музыку… Вот это песенка получится!
- Да… - протянул Шопен. - Будут сегодня песенки, будет и музыка. Хотел я коменданта попросить, чтобы нам в последнюю ночь перед дорогой отдохнуть дали…
- Какой тут отдых? - понимающе усмехнулся собровец. - Эти орлы сегодня все, что шелестит, блестит и "кажется", перестреляют. Через пятнадцать минут после наступления темноты весь боекомплект рассадят.
- Патроны не проблема, - махнул рукой Шопен, - запас есть, поделимся. Тут снайперы по ночам постоянно лазят. А сегодня могут специально собраться: поохотиться на свежачка. Слышь, командир, хлопнул он бамовца по плечу, - тебя как зовут-то?
- Володя.
- Игорь. А Душман Серегой крещен… Володя, ты на посты сегодня офицеров старшими ставь. А где не хватит, мы с Серегой своих ребят дадим. Чтобы твои дуриком не стреляли. А то стемнеть не успеет, как получишь "груз-двести".
Тот благодарно кивнул и отправился хлопотать о размещении своего батальона.
* * *
НЕПОДАЛЕКУ от омоновского поста, под стенкой комендатуры, несколько офицеров курили, сидя на корточках, и весело смеялись над какими-то байками жизнерадостного помощника коменданта по работе с населением. Шопен перевел взгляд на частные дома, окружавшие комендатуру. Улица была пуста. Исчезли вездесущие пацаны. Будто испарились постоянно сидевшие на корточках у домов мужчины. Опустели дворы. В переулке мелькнула женщина. Таща за руки двоих ребятишек, она опасливо оглянулась в сторону комендатуры и, прибавив шагу, скрылась за поворотом…
Серия разрывов легла перед сидящими на улице офицерами комендатуры, расшвыряла их в стороны. Совсем близко, из кустов, из-за стоящей метрах в ста старой, разбитой кочегарки хлестанули автоматные очереди.
Находившиеся на постах омоновцы и собровцы среагировали почти мгновенно, из всех стволов ударили по краю "зеленки". Небольшая группа под прикрытием огня товарищей кинулась к упавшим, выхватила их из-под очередной серии разрывов. Кого на спине, кого волоком - вбросили в коридоры комендатуры, тяжко дыша, подперли спинами стены.
Мимо них, грохоча тяжелыми ботинками, пронеслась группа резерва. В руках - автоматы, пулеметы, коробки с запасными лентами. За спинами - по две-три "Мухи". Разгрузки до отказа набиты боеприпасами для себя и для тех, кто только что по "зеленке" отстрелялся. Через запасной вход, прикрытый стеной мешков с землей, вынырнули на улицу. Сквозь черные султаны, сквозь струи трассеров рванули врассыпную, к постам. К братишкам.
И пошла бойня!