Время шло. Скрыльников заметно нервничал: в любую минуту снаряд мог угодить в самолет. Он несколько раз ходил к дежурному по полетам в соседний капонир, но ответ был тот же: ждите. На аэродроме к этому времени не осталось уже ни одного исправного самолета, все ушли на Кавказ, наш был последним.
Мы еще не знали, что в тот вечер Ставка Верховного Главнокомандования разрешила командованию СОР оставить Севастополь, поручив руководство оставшимися на Херсонесе войсками генерал-майору П. Г. Новикову…
Уже далеко за полночь к капониру подошла группа людей, перед которой сразу расступилось оцепление. Я узнал командующего Черноморским флотом Ф. С. Октябрьского, члена военного совета флота Н. М. Кулакова, командира нашей 3-й Особой авиагруппы полковника Г. Г. Дзюбу. Других я не знал, да и некогда было разглядывать.
Когда все забрались в самолет, кто-то спросил у полковника Дзюбы:
- Где Михайлов?
- Он остался принимать самолеты.
- Какие самолеты?!
Я даже вздрогнул. Михайлов! Наш комиссар остался! Но времени на раздумья не было, моторы уже запущены. Поступила команда: "Взлетать немедленно!"
Через минуту мы были в воздухе. Члены экипажа "Дугласа" не знали Михайлова и на реплику Дзюбы не обратили никакого внимания. Я же никак не мог успокоиться: остался на "пятачке" Херсонеса наш славный комиссар, человек, которого черноморские авиаторы не просто хорошо знали, а горячо любили - за чуткость, внимание к людям, за то, что он, комиссар, в трудные минуты оказывался [130] за штурвалом самолета, личным примером показывая, как надо бить врага… И вот теперь он остался. Как же так?
В Краснодаре мы узнали: в эту ночь лишь 13 самолетов произвели посадку благополучно, доставив 24 тонны боеприпасов и 232 человека командного и летно-технического состава. Остальные 7 "дугласов" заблудились в неспокойном после прохождения метеофронта море, не нашли Севастополь и возвратились на Кавказ. Саши Красинского среди вывезенных не было. Горькая, обидная потеря!
Больше "дугласы" в Севастополь не пошли.
За одиннадцать ночей Московская авиагруппа особого назначения произвела 229 боевых вылетов, доставила осажденным более 200 тонн боеприпасов и продовольствия, вывезла 1542 раненых, 630 человек летно-технического состава и эвакуированных, 12 тонн специального груза.
Небольшой была наша помощь защитникам Севастополя, но ведь и море состоит из отдельных капель.
…В тот же день мы распрощались с летчиками МАОН и возвратились в Геленджик. Нерадостные вести ждали нас. В Севастополе немцы подошли к границе Херсонесского аэродрома, к позициям 35-й батареи береговой обороны, расположенной рядом с маяком, на самом конце севастопольской земли. В ночь на 2 июля, расстреляв все снаряды, команда взорвала батарею, а ее бойцы влились в ряды оборонявших Херсонес. Ночью к Херсонесу подходили тральщики, морские охотники, подводные лодки, которые подбирали бойцов, уходивших в море на лодках, плотах, а то и вплавь.
Вечером из Геленджика в Севастополь вылетело два больших гидросамолета ГСТ. Экипажам было приказано произвести посадку в море, возле Херсонесского маяка, забрать оттуда Михайлова и других летчиков, не успевших эвакуироваться, особенно раненых. Мы с волнением ждали возвращения самолетов. Никто не уходил с аэродромной площадки. Наконец перед рассветом послышался гул моторов, а затем мы увидели и миганье сигнальных огней. Самолеты, один за другим, подрулили прямо к берегу, ткнулись носами в гальку. Прозвучала команда:
- Принимайте раненых!
Все бросились к самолетам, прямо в воду, стали выносить раненых. Потом спрыгнули члены экипажей. Штурманом на одном из самолетов летал Ваня Ковальчук. Он и поведал мне о последних часах жизни комиссара Михайлова. [131]
…В группе командиров, шедших по живому коридору к самолету Скрыльникова, Михайлов был замыкающим, последним. До "Дугласа" оставалось несколько шагов, когда к Михайлову кинулась женщина с ребенком на руках.
- Возьмите хоть его, чтобы гадам не достался! - крикнула она, протягивая малыша.
Михайлов остановился, посмотрел на женщину, на ребенка, и, уступая им дорогу, сказал матросам:
- Пропустите!
- Товарищ комиссар!…
- Я остаюсь для приемки самолетов, - спокойно ответил он.
Михайлов знал, что самолетов больше не будет, знал, что остается на "пятачке", с которого вряд ли удастся выбраться живым. Но знал и другое: в такой обстановке слово старшего командира значит для остающихся бойцов очень много. И уступил дорогу жизни женщине с ребенком.
Когда улетел самолет, Михайлов собрал моряков, летчиков, бойцов - всех, у кого было оружие и кто был способен драться с врагом. Приближалось ясное летнее утро, но именно оно, утро, сулило новые бешеные наскоки врага. Комиссар обратился к бойцам:
- Ночью будем пробиваться в горы, к партизанам. Но для этого надо продержаться еще один день.
Раненые рассказывали, что это был день ада. Фашистские самолеты пикировали, бомбили и обстреливали безнаказанно, потому что наших истребителей в воздухе уже не было. Артиллерия врага "перепахивала" каждый метр аэродрома. Но когда гитлеровцы в очередной раз кидались в атаку, их встречал дружный огонь.
Выстояли севастопольцы и в этот день! А когда наступил вечер, Михайлов с автоматом в руках повел группу на прорыв. Дважды моряки бросались врукопашную, но пробиться не могли - слишком неравными были силы.
Оставив раненых в землянке, вырытой в высоком обрыве берега, Михайлов повел бойцов на прорыв в третий раз. Падали убитые на каменистую землю, но живые пробивались вперед. В последнюю минуту, когда уже брешь была пробита, у ног комиссара разорвался снаряд. Он успел крикнуть:
- Вперед, братцы!
А может, он произнес эти слова еще до того, как разорвался снаряд… [132]
Враг в Севастополе. Мы понимали это, но примириться не могли. И вот сообщение Совинформбюро: "По приказу Ставки Верховного Главнокомандующего наши войска оставили город Севастополь…" Слова падают, как тяжелые камни, болью отзываются в сердце.
Мы стоим у репродуктора тесной группой, объединенные общим горем, слышим знакомый голос Левитана: "Сколь успешно выполнил Севастопольский гарнизон свою задачу, это лучше всего видно из следующих фактических данных. Только за последние 25 дней штурма Севастопольской обороны полностью разгромлены 22, 24, 28, 50, 132-я и 170-я немецкие пехотные дивизии и четыре отдельных полка, 22-я танковая дивизия и отдельная мехбригада, 1, 4-я и 18-я румынские дивизии и большое количество частей из других соединений. За этот короткий период немцы потеряли под Севастополем до 150 тысяч солдат и офицеров, из них не менее 60 тысяч убитыми, более 150 танков, до 250 орудий. В воздушных боях над городом сбито более 300 немецких самолетов. За все 8 месяцев обороны Севастополя враг потерял до 300 тысяч своих солдат убитыми и ранеными. В боях за Севастополь немецкие войска понесли огромные потери, приобрели же - руины"…
…Прошли годы, десятки лет. Многое стерлось из памяти, но тот горестный день остался со мной навсегда. Словно это было вчера, вижу бледное, с дрожащими губами лицо Дмитрия Кудрина, окаменевший взгляд Евгения Акимова и слезы Николая Астахова. Балагур и острослов Астахов стоял онемевший, из его глаз одна за другой катились по щекам крупные слезы, он не замечал их…
Каждый по-своему прощался с Севастополем. Но даже в эти горестные минуты никто из нас ни на йоту не сомневался, что мы вернемся в этот город и поклонимся его священным руинам.
Ожидание
Осень 1942 года. За короткий срок фашистская бронированная армада проползла от Донбасса к берегам Волги, черной чумой разлилась по Дону, Кубани, Ставрополью, захватив огромную территорию юга нашей страны. И уперлась в стены Сталинграда.
Гитлеровские стратеги не скрывали своих намерений: после захвата Сталинграда двинуть войска на север, по правому берегу Волги, в обход Москвы с востока и на юг, [133] на захват бакинской нефти. Их манило Закавказье, выход к границам Турции, которая все еще соблюдала нейтралитет - шаткий, очень ненадежный, выжидательный, но соблюдала.
Над Сталинградом нависла смертельная опасность. Немцы сбрасывали листовки, в которых бахвалились: "Сопротивление бессмысленно. Судьба Сталинграда решена. Падение города - вопрос нескольких дней!"
Так думали немцы. А защитники Сталинграда отвечали все более стойким сопротивлением, с каждым днем оно крепло. Вся страна, весь мир следили за этой битвой, следили с болью и надеждой.
Все больше осложнялось положение на Черном море. Севастополь был уже в глубоком тылу врага, противник стоял в Новороссийске, под Туапсе, немецкие альпийские части лезли на кавказские перевалы. База Черноморского флота переместилась в Поти - в самый юго-восточный угол Черного моря. Дальше кораблям отступать было некуда.
Перебазировалась и наша отдельная авиаэскадрилья особого назначения, которой командовал майор М. В. Виноградов. Как уже упоминалось, эскадрилья была создана из целого 116-го авиаполка, который до этого воевал в Севастополе. Теперь же самолетов осталось мало, летать практически было не на чем. Мы стали "безлошадными". Только иногда один-два экипажа вылетали на разведку в море, на поиск караванов и подводных лодок противника. Но по-настоящему боевыми эти редкие полеты мы не считали.
Особое же назначение эскадрильи заключалось в том, что перед нами была поставлена задача: готовиться к перегонке самолетов из Америки через Дальний Восток. Мы с энтузиазмом засели за карты и книги: изучали маршруты, рельеф местности, новые способы навигационного обеспечения дальних полетов в незнакомых районах, материальную часть самолетов.
Но время шло, а командировка за новыми самолетами все откладывалась и откладывалась.
Мы по- прежнему оставались в положении "безлошадников". А другие летали. И хорошо летали. Добрые вести шли с соседнего аэродрома, где базировались пикирующие бомбардировщики Пе-2 40-го авиаполка. Там были Василий Мордин, Андрей Кондрашин, Иван Корзунов, Иван Филатов, Дмитрий Лебедев, Слава Богомолов, Анатолий Коваленко, Федя Волочаев и другие наши друзья-севастопольцы. [134] О их боевых делах мы знали из рассказов знакомых летчиков, из очень редких писем, которые присылали друзья, а больше всего -из заметок в газете "Красный Черноморец".
Однажды из штаба ВВС сообщили: на перевале Санчаро, от которого идет путь на Сухуми, сложилось угрожающее положение, вражеские автоматчики по узкой тропинке просочились на южный склон гор. Необходимо найти эту тропинку и закрыть ее. Эту задачу поручили Андрею Кондрашину со штурманом Вячеславом Богомоловым (на счету Кондрашина уже было 200 боевых вылетов, грудь его украшали 2 ордена Красного Знамени). Ведомым пошел экипаж лейтенанта Михаила Плохого.
Кондрашин и Богомолов не раз уже ходили на этот злополучный перевал, бомбили его северные склоны, знали там каждый выступ. Но искать с воздуха узкую тропинку им еще не приходилось. И все же они нашли ее: вилась она по краю крутого обрыва, а над ней, надежно прикрывая сверху, нависал огромный "козырек" скал. Они пролетели так низко, что отчетливо увидели, как один за другим, прячась под "козырьком", карабкались вражеские автоматчики, собираясь на небольшой площадке под скалой.
Набрали высоту, зашли на боевой курс, прозвучала команда Богомолова: "Пошел!" Бомбы понеслись навстречу земле. И на этот раз Богомолов не промахнулся: взрывы перечеркнули тропинку, "козырек" рухнул, отрезав путь автоматчикам.
В тот же день из штаба 371-й стрелковой дивизии пришла радиограмма: "Командиру 40-го авиаполка подполковнику Морковкину. Благодарим за поддержку. Все бомбы легли в цель".
Через несколько дней - новое задание. На аэродроме Майкоп враг сосредоточил более 50 новейших истребителей, представлявших большую угрозу для наших самолетов. Командование ВВС ЧФ решило нанести по аэродрому удар одновременно с воздуха и с земли. Операция разрабатывалась тщательно. Особенно ответственная задача ставилась перед десантниками: уничтожить самолеты на аэродроме, а затем отойти в горы.
23 октября в 22 часа одиннадцать бомбардировщиков легли курсом на Майкоп. Через несколько минут следом вылетели два истребителя И-15 бис. В точно назначенный час бомбы посыпались на аэродром и железнодорожную станцию, истребители начали "гасить" прожекторные [135] установки. На аэродроме вспыхнули пожары, осветив летное поле.
В это же время к аэродрому подошли два транспортных самолета Ли-2 и один четырехмоторный гигант ТБ-3 с 40 парашютистами-десантниками на борту. Командира роты капитана Михаила Орлова и его "хлопцев" мы уже успели хорошо узнать - больше месяца жили бок о бок, когда они готовились к своему ответственному заданию (мы не знали, к какому) в нашей части. И вот настал их час. Несмотря на основательную "обработку" аэродрома, враг встретил транспортников плотным зенитным огнем. Снаряд попал в бензобак ТБ-3, самолет тотчас охватило пламя. Десантникам пришлось прыгать из горящей машины в лучах прожекторов, под градом пуль и снарядов. Самолет упал недалеко от аэродрома и сгорел. Из экипажа чудом спасся один командир корабля С. П. Гаврилов, который присоединился к парашютистам.
В этой необыкновенно сложной обстановке моряки-парашютисты захватили аэродром и начали термитными гранатами уничтожать истребители. Когда вспыхнули две зеленые ракеты - сигнал к отходу, - на аэродроме уже пылало более двадцати самолетов.
Отход был трудным. Отряду пришлось пробиваться через кольцо оцепления. Прорваться удалось не всем, но большинство участников десанта все же ушло в горы. Двадцать парашютистов за отличное выполнение задания были награждены орденами Красного Знамени.
В те дни разлетелась весть о подвиге младшего лейтенанта Михаила Борисова. В 62-м истребительном авиаполку шло партийное собрание, когда прозвучала команда: "На вылет!" На Новороссийск шло пять Хе-111. Пара истребителей ЛаГГ-3 взмыла в воздух. Ведущим был командир звена Михаил Борисов, ведомым Василий Холявко. Борисов в полк прибыл всего месяц назад, но уже сбил три самолета.
Воздушный бой разгорелся на подходе к Цемесской бухте, на виду у всего полка. Чтобы сбить врага с боевого курса, Борисов атаковал ведущий самолет. Атака была стремительной, дерзкой. Хе-111 начали разворачиваться в море, бросая бомбы куда попало. Холявко в это время атаковал замыкающего "хейнкеля" и сбил его. А у Борисова случилась беда: во время атаки вспыхнул самолет. Нужно было немедленно выбрасываться с парашютом. Но коммунист Борисов принял другое решение… Все, кто был на аэродроме, увидели вдруг, как горящий ЛаГГ-3 врезался [136] в стабилизатор вражеского самолета. Обе машины полетели вниз. И тут произошло небывалое: падая, истребитель врезался еще в один "хейнкель", летевший ниже, и сбил его.
Так в одном бою Михаил Борисов таранил два самолета врага. Отдал свою жизнь, но не пропустил врага к городу. Товарищи поклялись отомстить врагу за гибель героя. И клятву свою сдержали: в этот день еще 19 самолетов врага нашли свою гибель на подходах к Новороссийску. Летчик 2-й эскадрильи лейтенант Константин Егоров сбил четыре вражеских самолета.
Трудное время переживала черноморская авиация. Не хватало новых истребителей, совсем мало было современных бомбардировщиков, а перевооружение гидроавиации и вовсе затянулось: новые гидросамолеты не поступали, а на колесные машины нас не сажали. О Ту-2 и американских "бостонах", которыми уже вооружали армейскую авиацию, мы знали только понаслышке, даже бомбардировщик ДБ-3ф, основной серийный в нашей авиации, нам был недоступен пока.
Изредка летали на разведку в море все на тех же МБР-2. И нередко теряли друзей - опытных летчиков, верных товарищей. Не вернулся из полета Кудрин, дорогой наш Митрич. Я потерял чудесного товарища - внимательного, чуткого, надежного, прекрасного летчика. Три года мы летали то в одном экипаже, то рядом. До войны дружили семьями. И вот теперь Митрича нет. Погиб и штурман Василий Дыбко.
Но все наши беды затмила великая радость: Сталинград! Теперь это слово было у всех на устах. 19 ноября 1942 года мощный грохот артиллерии возвестил миру о начале контрнаступления советских войск. С северо-запада и юга наши войска пошли на соединение, встретились у Калача и замкнули кольцо вокруг Сталинграда, окружив 330-тысячную вражескую группировку.
В эти дни меня приняли в ряды ленинской Коммунистической партии.
Очень скоро произошли коренные изменения и на юге. Войска Южного и Закавказского фронтов перешли в решительное наступление и к середине февраля 1943 года освободили Северный Кавказ от гитлеровских захватчиков.
Враг думал отсидеться за сильно укрепленной "голубой линией" на Таманском полуострове. В его руках еще находился Новороссийск - крупнейший порт на восточном [137] побережье Черного моря. Наши войска при поддержке кораблей Черноморского флота вели наступление севернее города, но операция особого успеха не имела. Тогда было принято решение высадить морской десант западнее Новороссийска.
Несколько наших экипажей, у которых еще сохранились МБР-2, срочно перебазировали в Геленджик. Среди них были и мы с Григоровым. Вновь будто повеяло севастопольским духом: мы делали по 3-4 боевых вылета за ночь на бомбоудар в районе Абрау-Дюрсо и Южной Озерейки.
Неожиданно пришла срочная телефонограмма от флагштурмана ВВС ЧФ Бушмакина: мне, Ивану Мухину и Петру Родионову - трем штурманам - немедленно явиться на КП ВВС. Утром мы уже были на КП, а оттуда нас перебросили на аэродром, где стоял 5-й гвардейский минно-торпедный. И никаких разъяснений: приказ есть приказ. Только вечером 2 февраля нас вызвал начальник штаба ВВС генерал Савицкий и объяснил задачу: вечером 3 февраля в районе Новороссийска предстоит выброска воздушного десанта. Цель - помочь морскому десанту высадиться западнее Новороссийска. Три транспортных самолета ПС-84 с десантниками уже ждали нас, штурманов-ночников, хорошо знающих район высадки.
Нам вручили карты крупного масштаба, где были обозначены не только населенные пункты, но каждая сопка, каждая тропка. Главное условие: выбросить десантников в точно обозначенное место и в точно назначенное время с интервалом в одну минуту между группами. Первым выбрасывает Мухин, вторым - я, третьим - Родионов.
За ориентировку мы не беспокоились - район этот знали хорошо, да и синоптики обещали приличную погоду. Впрочем, даже в ненастье место высадки найти было нетрудно благодаря отличному ориентиру - горе и озеру Абрау-Дюрсо, от них до места выброски рукой подать. Надо только точно рассчитать время полета.
Днем познакомились с десантниками. Чудесные ребята! Молодые, здоровые, сильные - все как на подбор! И ни тени смущения перед смертельно опасной операцией. Шутят, веселые истории рассказывают.
Вечером собрались на аэродроме. Десантники - при полном вооружении, с парашютами. На этот раз притихшие, сосредоточенные, словно совсем другие парни. Прозвучала команда: "По самолетам!" Руководит посадкой знакомый нам капитан Михаил Орлов. О храбрости его [138] воспитанников среди черноморцев ходили легенды, ведь именно они осуществили дерзкий налет на аэродром Майкоп.
Один за другим взлетели самолеты. Ночь - темная, облачная.
Идем вдоль побережья. К Новороссийску подошли на две минуты раньше расчетного времени. На траверзе Абрау-Дюрсо пришлось сделать небольшую "коробочку" - погасить избыток времени.
Когда приблизились к точке сбрасывания, впереди увидели вспышки зенитных снарядов - немцы встречали самолет Мухина. Значит, мы пришли вовремя.
Все внимание на землю.
- Приготовиться! - даю команду.