- Во всяком случае, не добровольно, если вас интересует именно это, - несколько заносчиво ответил Хахт. Ему было неприятно - уже в который раз! - подвергаться допросу. - Меня ранило под Харьковом в марте прошлого года. Ожоги по всей спине до правого бедра.
- Были в госпитале?
- Да. Удовольствие ниже среднего. Приходилось все время лежать на животе. К тому же жуткие боли.
Ахвледиани махнул рукой. Подробности о пребывании в госпитале его сейчас не интересовали.
- Потом вы находились в лагере для военнопленных? Чем занимались там?
- Сначала ничем, если не считать того, что я с удовольствием читал книги из лагерной библиотеки.
- И какие именно книги вы читали?
- Все, что попадало под руку. - Хахт снова оживился. - Шекспира, например. Я всегда считал его интересным писателем, потому что он не сентиментален. "Преступление и наказание" Достоевского, "Зеленый Генрих" Келлера. Да мало ли чего? Даже Горького и Генриха Манна… "Анти-Дюринг" Энгельса. Интересная вещь. А с каким юмором он разоблачает своих противников! Мне понравилось!
- Когда вы попали в лагерь?
- В конце июня.
- Как вы отнеслись к созданию Национального комитета?
Этот вопрос неприятно задел лейтенанта. Он затрагивал такие глубины, от которых тот охотнее держался бы подальше. Но лейтенант взял себя в руки.
- Господин майор, вы должны понять: свергнуть Гитлера - это одно дело, но направить винтовки против офицеров… - Он покачал головой. - Государство, которое отказывается от кадровых и квалифицированных командиров своей же армии, обрекает себя на самоубийство. Конечно, коммунисты думают об этом по-другому… Но я не коммунист, господин майор, я - офицер.
"Какая путаница царит в его голове, - подумал про Хахта Ахвледиани. - Свергнуть Гитлера! Как будто все дело только в одном Гитлере! Как бы то ни было, этот лейтенант производит впечатление честного человека, по крайней мере, он говорит то, что думает. В Национальном комитете ему неприятны коммунисты, поэтому он в соответствии со своим чином примкнул к Союзу офицеров. По-видимому, он думает, что речь здесь идет о своего рода оппозиционной партии". Ахвледиани невольно улыбнулся, а вслух сказал:
- Вы, стало быть, разделяете цели Союза немецких офицеров?
Лейтенант выпрямился:
- Я твердо убежден, что в его рамках я готов служить Германии всеми своими силами.
Ахвледиани кивнул.
- Скоро вы сможете это доказать. У нас есть информация о том, что в районе села Моринцы находится огромное количество пленных. Из первичных допросов выяснилось, что многие солдаты не хотят прекращать сопротивление главным образом из-за боязни оказаться в плену. Если некоторые из тех, кто только что попал в плен, вернутся в свои части и расскажут там, как здесь с ними обращались…
Хахт облегченно вздохнул. Наконец-то майор перешел к делу!
- Я готов поговорить с пленными.
- Вас будут сопровождать капитан Лавров и рядовой Тельген. Перед выездом я проведу с вами короткий инструктаж. Отъезд через час.
Ахвледиани разбудил Лаврова и, пока Хахт перед кузницей разминал ноги, ввел его в курс дела.
Вскоре пришел Тельген. Ахвледиани познакомил их. Хахт с неприязнью разглядывал Тельгена. Неприязнь его еще больше возросла, когда Тельген, сняв шинель, предстал перед ним в выгоревшей советской гимнастерке.
Майор объяснил Лаврову, Тельгену и Хахту их задачу в предстоящей операции, потом попросил Тельгена перечислить основные моменты, на которые, по его мнению, следовало обратить внимание в радиопередачах и разговорах с пленными.
Все четверо уселись за верстак. Тельген вытащил из кармана гимнастерки листок бумаги и принялся читать:
- "Из высказываний пленных нам стало известно следующее: первое - масса окруженных офицеров и солдат не имеет ясного представления о том, как мал котел и как прочно кольцо русского окружения. Вывод: необходимо назвать им точные размеры котла с востока на запад и с севера на юг с указанием некоторых населенных пунктов. Второе. До вчерашнего дня немецкие солдаты верили в успех операции по деблокированию. Вывод: на примере точных фактов подтвердить провал операции и доказать, насколько прочно стянут котел. Третье. Командиры находящихся в котле немецких войск пытаются вести пропаганду, утверждая, что их численность и материальное обеспечение находятся на высоком уровне и что предложение Гилле взорвать котел изнутри было отвергнуто верховным главнокомандованием вермахта слишком поспешно; это, как мы знаем, вселяет во многих солдат уверенность в возможной победе. Вывод: с одной стороны, необходимо разрушить все иллюзии на этот счет с помощью информации о том, что вокруг котла сосредоточены войска двух советских фронтов, так сказать, две группы войск, с другой - напомнить о крахе немцев под Сталинградом, о методичности, с которой там была перемолота целая армия". Это, пожалуй, все. - Тельген снова спрятал свой листок.
- Эти три пункта весьма существенны, - сказал Ахвледиани после короткого раздумья. - Конкретные факты включать необходимо. Расстояния в километрах, потери в живой силе и технике - это факты, которые солдаты могут проверить сами. Но я бы добавил еще и следующее: к первому пункту - о размерах территории котла на двадцать восьмое января и на сегодняшний день.
Сопоставление покажет, насколько сжался котел. Кстати, немецкое командование представляет это как преднамеренное стягивание сил, которое якобы обеспечит им прорыв на запад. С этим органически переплетается и второй пункт. Сужение котла ни в коей мере не высвобождает силы противника. То, что могло быть стянуто на северном, восточном и южном участках кругового фронта в целях обеспечения броска к Манштейну, уже окончательно выведено из строя или уничтожено. О надежности нашего стального кольца неумолимо свидетельствует также и то, что немецкие войска были наголову разбиты при их якобы планомерном отходе с восточного выступа котла и одновременно на западной его дуге. Об этом непременно пойдут среди солдат разговоры, и это следует включить в третий пункт. А теперь - за работу!
В заключение Ахвледиани обратил внимание лейтенанта на то, что рядовой Эрнст Тельген является здесь представителем Национального комитета "Свободная Германия" и поэтому уполномочен решать все вопросы, входящие в компетенцию комитета.
Хахт едва сдерживал себя. Он должен подчиняться рядовому? Нет, это просто самоуправство майора! Уже сам допрос, учиненный ему майором при встрече, вызвал у Хахта явное неудовольствие. Теперь он почти готов был вернуться снова в лагерь для военнопленных офицеров. Там, в общей массе, несмотря на отчаянные порой споры, он по крайней мере находился среди равных себе и знал, что к чему. А здесь? Здесь, с чем бы он ни сталкивался, все было чужим, все действовало по законам, которых он не понимал, все опиралось на опыт, которого он не имел. Не такой представлял он себе пропагандистскую работу на фронте. Не иметь ни малейших полномочий, в то время как еще в прошлом году он командовал ротой, нет, это уже слишком! Он никак не мог отделаться от мысли, что теперь ему придется "бежать с отстающими".
Прежде чем майор успел попрощаться с обоими немцами и капитаном Лавровым, его вызвали на подвижную радиостанцию. Там ему был передан приказ из штаба дивизии, который гласил: "Майору Ахвледиани. Задание в Моринцах выполнить лично!" С долгожданным сном, стало быть, опять ничего не вышло.
* * *
Не доезжая до села Моринцы, Ахвледиани остановил машину. "Кажется, стреляют, Слева", - подумал он.
Они вылезли из машины и пошли по глубокому снегу в направлении ближайшего холма. Кроме края красноватого неба, ничего не было видно. Вытянутая в длину цепь поросших лесом холмов сильно ограничивала наблюдение. Порывистый ветер не давал возможности с точностью определить, оттуда ли доносилась стрельба, где был виден красноватый отблеск неба.
- Полагаю, что бой идет где-то справа от нас, - заметил Хахт.
"Важничает", - подумал Тельген. Он с удовольствием возразил бы лейтенанту, но, к сожалению, предположение Хахта оказалось правильным.
Ахвледиаии снял ушанку и взъерошил свои волосы. По сообщениям разведки, в Моринцах противника быть не должно. Но точны ли эти сообщения? Опасность может поджидать в ближайшем лесочке. Уже не раз разрозненные группки противника нападали на машины, следующие за передовыми частями, чтобы захватить их и удрать на них. От этой опасности майор и его люди, правда, были избавлены по той простой причине, что в их распоряжении был не вездеход, а "мерседес". Если бы Ахвледиани был один, он не стал бы мешкать. Но тут…
Через некоторое время стрельба несколько утихла. Стали слышны только короткие автоматные очереди, отдельные выстрелы. Затем наступила тишина.
- Это били советские автоматы, - высказал предположение Тельген.
Майор размашистыми шагами стал спускаться с холма.
- За мной! - приказал он.
Вскоре их заляпанный белой маскировочной краской "мерседес" свернул в ложбину, прорезавшую вытянутый в длину холм. Ахвледиани недоверчиво всматривался в склоны холма.
Ветер мерно раскачивал голые ветви деревьев. Дорога становилась уже. Вот она поползла вверх, потом плавным поворотом стала спускаться вниз. На огромной скорости "мерседес" мчался по долине.
Неожиданно крутые склоны по обеим сторонам отступили назад, и четверо сидящих в машине увидели перед собой на расстоянии не более пятидесяти метров полыхающие снопы огня. Это горели дома.
Водитель резко затормозил.
- Господин майор! - громко закричал Хахт, стараясь перекрыть треск и шипение раздуваемого ветром огня. - Вон тот четвертый от нас дом невредим…
Вдруг затрещали автоматные очереди. Это стреляли советские автоматы. Пули пробили крыло машины.
- Выходи! Ложись!
Тельген, который уже успел открыть левую дверцу, вытолкнул Хахта из машины и бросился рядом с ним в снег. Водитель, падая на него, охнув, схватился за плечо.
- Меня ранило!
Укрывшись за машиной, майор приставил к губам сложенные рупором руки и что есть силы крикнул:
- Нихт шиссен, фердамт нох маль! Них шиссен! Нихт шиссен!
Наступила тишина. Затем чей-то голос спросил:
- Пароль?
- Смерть фашистам! - откликнулся Ахвледиани.
- Какого же черта вы говорите по-немецки?
После того как майор объяснил, в чем дело, всем было приказано выйти из-за машины с поднятыми вверх руками. Им пришлось перешагивать через трупы убитых.
Выяснилось, что село вскоре после освобождения русскими вновь подверглось сильной контратаке немцев.
- Нам удалось отбить атаку всего лишь час назад, - объяснил командир батальона. - Пленные, которых вы ищете, сейчас находятся в Ольшане. Но вам придется немного переждать. Дорога на Ольшану пока еще занята противником.
Ждать, опять ждать…
Это нарушало все планы Ахвледиани. Приказав Тельгену и Хахту позаботиться о том, чтобы водителю сделали перевязку, он решил пройти по деревне.
Перед низеньким домиком с камышовой крышей стояло несколько разбитых грузовиков и обгорелый бронетранспортер. Освещенные пламенем горящих соседних домов, перед входом толпились десятка два советских солдат. Входя в дом, они снимали каски.
"Что бы это могло означать?" - устало подумал Ахвледиани и только теперь почувствовал, как он измотан. Сняв ушанку, он прошел за солдатами через сени в просторную горницу. Там он увидел старика, держащего в руках керосиновую лампу.
Обращаясь к окружившим его солдатам, старик торжественным голосом рассказывал им о каком-то Тарасе Григорьевиче, который родился в этом доме 9 марта 1814 года. r семье Екатерины Акимовны и ее мужа Григория и прожил здесь первые три года своей жизни.
Ахвледиани понял, что речь идет о поэте и художнике Тарасе Григорьевиче Шевченко, родоначальнике украинской литературы. Майор, сразу же позабыв о своей усталости, вспомнил поэму "Гайдамаки", прочитанную им несколько лет назад, и несколько строк из "Завещания". Эти строки сейчас звучали совсем по-современному:
И когда с полей Украйны
Кровь врагов постылых
Понесет он… вот тогда я
Встану из могилы -
Подымусь я и достигну
Божьего порога,
Помошося… А покуда
Я не знаю бога.
Схороните и вставайте,
Цепи разорвите,
Злою вражескою кровью
Волю окропите.
Старик был неутомим. Он рассказывал все, что ему было известно об истории села Моринцы, о том, что Шевченко, будучи уже знаменитым поэтом и художником, постоянно приезжал в свои Моринцы и в соседнюю Кириловку, где впоследствии жили его родители, что земляки поэта всегда поднимались на борьбу за свободу и права против панов, в гражданскую войну против белогвардейцев и прочих банд, что они помогали Конной армии Буденного, когда она проходила через их село.
- Первой женщиной, вступившей в колхоз после Октябрьской революции, была здесь Анастасия Григорьевна Удоменко, правнучка поэта, - торжественно продолжал старик.
Кто-то из солдат вдруг шутливо спросил:
- А ты, папаша, случайно, не родственник Тараса Григорьевича? Уж больно ты на него смахиваешь!
Раздался дружный хохот. Как выяснилось, старик действительно был одним из внуков брата поэта.
- Ах, пожалуйста, подождите еще немножко! - попросил старик, заметив, что некоторые из солдат уже направились к выходу. Он куда-то исчез и вскоре появился с невзрачной черной тетрадью в руках. Раскрыв тетрадь, он протянул ее стоявшему рядом с ним лейтенанту. Это была "Книга отзывов".
Приглушенным голосом лейтенант прочел последний отзыв:
- "Мы еще вернемся, Тарас Григорьевич! Капитан Борисенко, август 1941 года".
Воцарилось недолгое молчание.
Лейтенант взял карандаш и записал в тетрадь:
"Мы уже вернулись! Лейтенант Жданов, февраль 1944 года".
Дрожащими руками старик наклонил к себе голову лейтенанта и расцеловал его в обе щеки.
У Ахвледиани на глазах выступили слезы.
* * *
К счастью, плечо водителя было только слегка поцарапано. Он отказался от предложения немцев доставить его на перевязочный пункт.
- Я дойду сам, - сказал он. - Ждите меня здесь. - Он отвел их в какой-то дом, попросив солдат, которые там сидели и лежали, освободить местечко для "немецких товарищей".
- Антифашисты они! - заявил он им грозным тоном. - Понятно? Ребята что надо! - Для подтверждения своих слов он выставил вверх большой палец. - Наш майор скоро сам придет за ними. Ясно?
Тельген дотронулся до плеча шофера, на котором проступило темное пятно крови, давая понять, что необходимо немедленно сделать перевязку. Потом он огляделся вокруг. Солдаты ели, курили, но большинство спали или просто дремали. Никому не было дело до "ребят что надо". Позади был тяжелый боевой день.
Тельген решил использовать возможность и поговорить с лейтенантом.
- А как вы, собственно говоря, попали в Союз немецких офицеров? - спросил он напрямик.
Хахт понимал, что в новой обстановке ему не остается ничего другого, как завоевать доверие. Его самолюбие не позволяло, чтобы к нему относились пренебрежительно.
И он рассказал, как ему жилось после того, как он попал в плен, как лечился в госпитале, а затем находился в лагери для выздоравливающих, где ему помогли обрести новую надежду на жизнь.
- До того времени, откровенно говоря, я испытывал страх перед будущим. Да и кто после Сталинграда вообще верил во что-то? Как оно будет выглядеть, это будущее, что в нем исчезнет и что появится - все это я постепенно начал себе представлять, лишь находясь в лагере для военнопленных офицеров, в общих чертах, во всяком случае.
- Почему именно там? - спросил Тельген.
- Видите ли, в госпитале - это был временный госпиталь, разбитый на лесной опушке, - мы все единодушно придерживались мнения, что фашизм - это скверное дело.
- Поскольку он проигрывает войну, - тихо дополнил Тельген.
- Все так считали, - продолжал Хахг, не обращая внимания на реплику. - Потому-то они все так и ополчились против рядового Берзике, восемнадцатилетнего парня, когда он назвал меня предателем.
- Почему же вас лично?
- Да уж так вышло, что я стал, так сказать, выразителем общего мнения, - пожав плечами, ответил Хахт. - Тот парень десять суток провалялся в лесу с простреленной коленкой, пил воду из луж, питался одной черникой; в ране у него завелись черви. Его обнаружили русские, притащили в госпиталь, и благодаря терпеливому уходу медсестер и особой диете он был спасен. Несмотря на это, он остался фанатическим приверженцем гитлерюгенда. Но остальные были на моей стороне.
- Благоприятная расстановка сил!
- Я и не подозревал, какая атмосфера царила в лагере для военнопленных офицеров, пока очень скоро сам не почувствовал этого. Поначалу мы обменивались фронтовыми впечатлениями; там я встретился с некоторыми товарищами по дивизии, о которых знал, что они были отъявленными нацистами. Но ни один из них открыто не поддерживал Гитлера.