* * *
Семья встретила Олега, как и положено встречать человека, вернувшегося с войны. Наташка "висела" на нем, не отпускала ни на минуту. Родители накрывали столы, все под тем же громадным ореховым деревом, созывали соседей.
С изумлением Олег увидел, что отец выставляет к богатой закуске бутылки с лимонадом.
– Батя! Это что… Я все таки с войны пришел!
– А ты не удивляйся, сынок. У нас "сухой закон".
– Да мне рассказывали, но в своем то доме чарочку выпить можно?
– Чарочку можно, а если полон стол спиртного наставишь, сразу расспросы начнутся, – где взял? В магазине не накупишь, проблема. Общества трезвости повсюду создают. Сейчас даже свадьбы безалкогольные проводят, угождают Горбачеву, – Иван Сергеевич беззвучно выматерился в сторону генерального секретаря.
– У порядочных людей свадьба один раз в жизни! У нас, у русских, какое же застолье без бутылочки? А, не дай Бог, похороны, поминки? Так что можно то можно, только эту чарочку не купишь. Спиртное по талонам, да и то не всегда в магазин завозят.
Опасливо оглянувшись, Иван Сергеевич добавил, что спиртного можно купить сколько угодно "из-под полы" у местного участкового.
– Ладно, хватит тебе, отец, бурчать, – подключилась к разговору мама Олега, – ты лучше расскажи, сколько людей из-за этого потравилось!
И Иван Сергеевич перечислял соседей, знакомых, друзей – охотников, кто выпивая поддельное спиртное отправился в больницу или на кладбище.
– Ну не покупали бы, – недоумевал Олег.
– Да ты, сынок, наверное и сам понимаешь, наших мужичков разве удержишь? Если ничего найти не могут, то пиво с дихлофосом пьют. Два пшика на кружку…Тем более у него пойло в основном то ничего. А если кто-то травится, то пойди-узнай где бурду покупал!
Олег слушал внимательно, молчал.
– Ну, тебе-то, сынок, мы свадьбу справим по высшему разряду, – хитро усмехнулся отец.
Олег вопросительно вскинул брови.
Иван Сергеевич откупорил лимонадную бутылку, налил в стакан, подал сыну. Налил себе, взял огурчик.
– Ну, с прибытием в родной дом, сынок. Слава Богу, дождались!
И одним махом выпил до дна.
Олег не стал отставать от отца и тоже выпил.
Самогон! Чистейший домашний самогон, который маскировали от чужих глаз в лимонадные бутылки.
– Батя! Да ты же не гнал никогда!
– Нужда придёт, всему научит, сынок!
Захрустел огурчиком, повеселел Олег. Усмехнулся народной находчивости.
Ну а раз зашли разговоры о свадьбе, так чего же откладывать. Тут же, за столом и договорились о сроках, срядились, кто из родителей за что отвечает, долго обсуждали будущую жизнь молодой пары.
Когда уже крепко подпили, завели застольные песни, Олег незаметно выбрался из-за стола, потянул за руку Наташку.
Пошли по району. Гуляли, заходили к друзьям, знакомым, говорили о службе Олега, о близкой свадьбе, выбирали "дружка" и "подружку".
Когда вернулись домой, увидели опустевший двор, криво сдвинутые столы, беспорядок.
Мать кинулась к Олегу, всхлипывая рассказала, что заходил участковый, оформил протокол о самогоноварении и арестовал Ивана Сергеевича.
– Отец-то крутого нрава, сам знаешь, – плакала бедная женщина, – начал участкового выталкивать со двора, а тот вернулся с нарядом и арестовал его за сопротивление. В участке сейчас мой Иван Сергеевич.
Отца надо выручать. Пришлось идти в опорный пункт охраны правопорядка.
Участковый, капитан милиции, Ивана Сергеевича отпустил. Но задержал Олега и долго с ним говорил. За то, чтобы уничтожить протокол вымогал чеки, называл статьи уголовного кодекса за самогоноварение, презрительно говорил, что не он посылал Олега служить в Афган, и, поэтому он, участковый, Олегу ничего не должен. Наговорил какой то чепухи о наградах Олега и что то оскорбительное о боевых действиях в Афганистане.
Уходя домой с отцом, Олег все никак не мог избавиться от слов о том, что "наверху" капитана прикрывает "царь и бог" района – брат участкового, работающий в горисполкоме и ему, участковому, в отличие от остальных смертных, закон не писан. А еще о том, что за небольшую сумму участковый закроет глаза на нетрезвую свадьбу...
***
Пробив ветхую ограду, автобус, битком набитый людьми, упал с моста на железнодорожные пути, сминая в кровавую кашу всех, кто находился внутри.
День был выходной, и многие решили "съездить в город" по своим делам.
Случилось то, о чем много лет говорили, предупреждали, просили на приеме у местных властей. Отказало рулевое управление большого городского "Икаруса", который перевозил в этот день около ста двадцати человек. При усиленной ограде на мосту, автобус ткнулся бы в нее и остановился, но деньги отпущеные на усиление ограды были потрачены не по прямому назначению.
В живых осталось человек десять. В числе погибших были мать Наташки и мама Олега, которые поехали покупать подарки молодым к будущей свадьбе.
После жутких по масштабу похорон начались не менее жуткие поминки.
Во дворе Кондратьевых, за поминальным столом сидело немного человек. Выпивали, вспоминали, плакали. Много говорили о причинах гибели людей, очень зло говорили о местной власти и о том, что на месте падения автобуса милиционеры сначала совали в карманы рассыпавшиеся деньги, и только потом выполняли положенную работу.
В недобрый час поднесло участкового.
– Я горе ваше понимаю, но и распивать самогон, так открыто, не позволю. Я вас предупреждал об ответственности? Вы меня понимать не захотели. Теперь я ничего понимать не хочу.
Он повернулся к отцу Олега.
– Вам, Кондратьев, придется теперь отвечать по всей строгости закона.
Иван Сергеевич не отреагировал никак, как будто и не слышал. Никак не отреагировал и Олег. Но с кулаками кинулась на участкового Наталья.
– Изверг, сукин ты сын, тебя не мать родила, – волчица. Чтобы ты ослеп, остолоп! Тебе мало того горя, что у нас случилось?
– А за оскорбление при исполнении и Вы ответите, – нахмурился участковый, но боком, боком ушел от греха.
* * *
Заканчивая писать протокол, следователь судебно – медицинской экспертизы еще раз оглядел железнодорожное полотно, подняв голову, поглядел на мост, с которого, по-видимому, на рельсы упало тело.
Тоскливо подумал о том, что конечно, это не несчастный случай, только прицепиться не к чему. Поморщился от фотовспышки, ударившей по глазам, покосился на пакет, в котором лежало то, что осталось от головы, отрезанной колесами и проволоченной по шпалам до остановки поезда.
Перед тем, как поставить дату и подпись, мысленно оценил, свой труд, поразмышлял, стоит ли добавить такую мелкую деталь, как отсутствие одной звездочки на погоне теперь уже покойного участкового этого района, решил, что эта мелочь значения не имеет, поставил число и широко, размашисто расписался.
Глава 9. МУХА
Муха билась в давно немытое стекло окна. Отлетала к противоположной стене, разгонялась, и, с размаху ударяясь, снова и снова пыталась пролететь сквозь стекло наружу, к пышной зелени деревьев, свежему воздуху, чистому голубому небу. По воле случая заключенная в стенах маленькой комнатки общежития, она пыталась вырваться из этого места, где ей было плохо и неуютно.
Она билась о равнодушную мутную полупрозрачную преграду, и угрожающе низко гудела.
Марат подбил подушку у себя в изголовье, смотрел на окно, на борьбу мухи, и гадал, попадет она в открытую настежь форточку, или так и будет биться в стекло, "не догадавшись" подняться немного выше.
Сквозь слой оконной пыли в комнату заглянул луч заходящего солнца, осветив наплетенную в углу оконной рамы паутину. Сам паук уже давно сбежал куда то от невеселой голодной жизни этой комнатки. Полы до сегодняшнего дня Марат подметал и мыл регулярно, а вот до паутины руки так и не дошли.
Марат вздохнул, отвернулся от окна и начал разглядывать рисунок на потолке, который образовали потеки дождевой воды.
* * *
До тех пор, пока не закатали каким-то современным способом, прохудившаяся крыша подтекала каждую осень. И мама каждый раз шла на поклон к коменданту общежития, возвращалась заплаканная, расстроенная, долго тихонько причитала. Но находился кусок рубероида, что то стукало у Марата над головой, громко орали, матерились мужики строители, и потоп прекращался до следующих дождей.
Конечно, маме было тяжело.
Правда, еще раньше они жили в куда худших условиях, в барачном поселке. Воду надо было набирать из старинной водяной колонки, стоящей посередине улицы, печку топить дровами, а в случае редкой удачи углем. Стирать приходилось, вынося корыто с жестяной волнистой стиральной доской на середину двора и потом развешивая белье на просушку на длинную общую веревку, чтобы не волочилось по земле, подпирать раздвоенной длинной рогатиной.
В очереди на новое благоустроенное жилье стояла вся улица. Но соседей сменяли соседи, Марат с мамой получали приглашения на новоселья, а сами жили по-прежнему, без перемен.
Походы по исполкомовским кабинетам ничего не дали, кроме истрепанных нервов, и не сократили очередь ни на сколько.
Когда маму Марата многочисленные комиссии признали инвалидом и присвоили группу, районный отдел социальной защиты смог сделать для нее хоть что-то, и выхлопотал комнатку в общежитии.
У общежития была своя давняя непростая история. С самого начала в ней жили "химики".
Так называли заключенных, отбывших длительный срок заключения, которым оставалось полгода до полного освобождения. Им не было смысла никуда бежать, и они жили на вольном поселении, соблюдая определенный режим, работая в основном на вредных производствах, за что их "химиками" и прозвали.
Для общежития это был наилучший период. Его содержали в полном порядке, расписывали красивыми картинами стены, украшали затейливой резьбой по дереву панели и дверные полотна.
После пятнадцати лет образцовой службы и примерного содержания, управление исполнения наказаний передало это здание профтехучилищу.
Прежнюю вывеску сменила другая, оповещающая, что здание принадлежит городскому профтехучилищу номер тридцать два.
Через десять лет у начинающего спиваться директора ГПТУ появились две любимые неизменные шутки. В первой он расшифровывал ГПТУ, как Господи! Помоги Тупому Устроиться!
А вторая шутка была в форме загадки. Он сам спрашивал, сколько нужно времени и денег, чтобы общежитие сделать публичным домом, и сам же отвечал, что денег надо две копейки, а времени две минуты. Заинтригованным слушателям на вопросы " а как это?", он отвечал :
– Две копейки – позвонить вахтеру из телефона-автомата, а две минуты, – чтобы вахтер сменил вывеску.
Директор знал, что говорил.
За эти десять лет общежитие повидало многое, не видело только ремонта. Надо же было директору на какие-то деньги пить!
Шло время, и общежитие постепенно из училищного стало рабочим.
Выпускников профтехучилища на заводе ставили на очередь на жилье, давая возможность дождаться квартиры, проживая в "общаге".
На этажах около каждой двери появились матерчатые коврики, наборы тапочек, тумбочки с принадлежностями для обуви, детские трехколесные велосипеды.
Вот в этот период десятилетний Марат с мамой и переехал из барака в маленькую комнатку общежития, по ордеру от отдела социальной защиты района.
Всех устраивало то, что на крошечные деньги наняли вахтера, живущего здесь же, в общежитии, а маму Марата устраивало то, что она работает, а не сидит на пособии по инвалидности, что жилье стало получше, чем темный перекошенный барак, и что в праздничные дни ее просят поменяться дежурством и за согласие доплачивают.
* * *
Муха на окне зажужжала и с новой силой начала пытаться вылететь на свободу.
Марат, перевернулся на бок, лежал и вспоминал узкие темные этажные общежитские коридоры с дверями, по левую и правую стороны, тесную кухоньку одну на весь этаж, постоянно мокрые отсыревшие душевые с расписанием мужских, женских и семейных дней, прикнопленные на вздутые, разбухшие от сырости двери.
Он припомнил, как с дружком детства, вечно голодные тринадцатилетние подростки, они воровали еду на общей кухне своего этажа.
Там были такие эпизоды!
Классическим вариантом считалось воровство практически готовой курицы из кастрюли кипящей на плите. Надо было только выждать, пока незадачливая повариха отлучится за какой-нибудь приправой.
Он даже тихо захихикал, вспоминая, как они неслись по коридору, перебрасывая друг другу горячую, как кипяток, завернутую в полотенце куриную тушку.
А еще можно было утянуть шкворчащую на сковороде жареную картошку вместе со сковородой. Ах, вкуснятина!
Они сидели в полумраке этой маленькой комнатки, обжигаясь глотали почти не жуя эту картошку, чтобы потом подкинуть понезаметней сковороду на место.
Когда мама с изумлением видела припасенную для нее курочку, картошку, другую еду, она обязательно спрашивала откуда. Каждый раз в запасе отыскивалась история о друге, который приглашал на день рождения, или рассказ о чьем то семейном празднике. Мама верила, просила благодарить, расспрашивала подробности.
Знала бы она эти подробности!
Как-то раз, когда мама приболела и не было ни копейки денег, а есть хотелось до судорог, Марат пробрался на кухню. Никаких курочек, только в кастрюльке на плите, в бурлящем кипятке, варились оставленные без присмотра белые крупные картофелины.
Действовать нужно было быстро. Марат быстрым движением сунул обе руки в кипяток, зажал по картофелине в каждый кулак и стремительно выхватил руки из кипятка.
На беду Марата, хозяйка была очень близко. Она зашла на кухню проведать свою картошку. Что было делать? Марат сунул покрасневшие ошпаренные кулаки с зажатыми в них картофелинами в карманы брюк.
На беду, ничего не заметившая хозяйка кастрюли с картошкой смертельно скучала и, не давая уйти, расспрашивала и расспрашивала о маме, об общих делах, не замечая того, как белеет теряющий сознание от боли Марат.
Кончилось все относительно благополучно. Соседка ничего не заметила, мама поела картошки, но Марат долго еще не мог держать в руках никакие горячие предметы.
* * *
Муха загудела, отлетела от окна на середину комнаты и начала кружить у Марата над головой. Сделав три круга, она вошла в крутое "пике" и с размаху стукнулась об окно. Удар был сильным. Он опрокинул муху на спину, и некоторое время она лежала неподвижно, не подавая признаков жизни.
* * *
Так точно лежал на спине на полу курилки Марат, получивший от старшекурсника сильный удар в лоб кулаком.
Вновь поступивших в ГПТУ, старшие, уже отучившиеся по году-два, "посвящали" в братство ПТУшников. Тут уж каждый из "стариков" и "дедов" изгалялся, кто как мог, выдумывая издевательства одно другого мудренее.
Отучившиеся по одному месяцу робкие запуганные "мигули", не могли противостоять хорошо организованной силе старших, и униженно исполняли всяческие их скотские прихоти, не желая получить побои.
Что привлекательного было в ПТУ?
В профтехучилище поступали те, кто не справлялся с стандартной шко школьной программой, "заваливая" один-два, а то и несколько подряд школьных предметов. И учеба в училище была единственной возможностью получить полное среднее образование, да специальность впридачу вместе с готовым рабочим местом.
У Марата, например, были жуткие проблемы с математикой. Проучившись до четвертого класса на отлично по всем предметам у любимой учительницы Анны Семеновны, он растерялся, когда в пятом классе столкнулся с кабинетной системой. Кабинет сменялся кабинетом, учитель учителем, и никому дела не было до проблем Марата.
В общем-то, решать его проблемы должна была "классная", Маргарита Николаевна Каргина, но характер у нее был в соответствии с фамилией, и очень скоро стало понятно, почему все сочувствовали пятому "Б", и красивую немолодую женщину презрительно за глаза называли "Маргоша".
Из-за намерения Маргариты Николаевны сделать класс образцовым и по поведению и по успеваемости, к концу восьмого года обучения выходило, что если мама Марата добровольно заберет документы и сына из школы, то по математике оценку "три" (удовлетворительно), в дипломе поставить можно, а если нет, то двойка за учебный год, и проблемы в девятом и десятом классах. Могли оставить на второй год, но это было невыносимо стыдно, и Марат вынужден был уйти из школы и поступить в профтехучилище.
Важным аргументом для небогатых семей было то, что ПТУшники с первого дня ставились на полное государственное обеспечение.
Завтрак, обед, ужин. Полное обмундирование вплоть до белых рубашек с галстуком, ботинок, нижнего белья. Да вдобавок, платили стипендию, а при выходе на производственную практику, процент от заработанной суммы.
Кроме того, по окончании училища и устройстве на работу, завод немедленно ставил в очередь на квартиру.
Чего еще желать?
Многие поступали в ПТУ по этим причинам. Детей из благополучных семей, там было немного. Мамы "благородных кровей", презрительно морщили носики.
– Фи, эти будущие рабочие…
И хлопотали о поступлении своих чад в более престижные учебные заведения.
Остальные…
Остальные, через месяц после поступления проходили унизительную процедуру "посвящения в братство".
Набор приемов "посвящения" был примитивным.
Полууголовные выходки были направлены на определение места истязуемого в социальной иерархии училища на все время учебы.