По мере захвата европейских стран, как грибы после дождя, возникали всё новые периферийные отделы и отделения абвера. Из пяти основных его отделов первый специализировался на чистом шпионаже. Абвер-2 занимался организацией диверсий, террористических актов, саботажа и провокаций; в круг обязанностей сотрудников третьего отдела входила контрразведывательная работа и фабрикация дезинформирующих данных. Абвер-4, или "Аусланд", изучал внутреннюю и внешнюю политику иностранных государств; и наконец, пятый отдел не только руководил четырьмя остальными, но и готовил для них заплечных дел мастеров. Как стало известно теперь чекистам Юго-Западного фронта, к началу войны подрывную и разведывательную деятельность на этом направлении непосредственно вели штаб-квартира адмирала Канариса в Берлине и абверштелле в Бреслау, Вене, Бухаресте и Кракове.
Опыт первых дней войны и первые "визитные карточки" абвера – диверсанты, переодетые в советскую форму, и миллионы провокационных листовок – всё это говорило о том, что дело приходится иметь с опасным и коварным противником.
Прекрасно понимали чекисты и другое: после полного провала диверсионных групп и весьма сомнительных результатов своей провокационной и подстрекательской пропаганды от Канариса нужно ждать последующих шагов. Какие сюрпризы готовит им абвер в самом ближайшем будущем? – этот вопрос беспокоил советских контрразведчиков. К тому же выявилась ещё одна, но предполагаемая ранее сложность.
Дело в том, что в предвоенные годы срочнослужащие Красной Армии никаких документов, удостоверяющих их личность, на руках не имели. В свои выходные дни красноармейцы и сержанты получали на руки увольнительные записки, а уезжающие в отпуск – отпускные билеты. Теперь же, когда началась война и на некоторых участках фронта создалась неразбериха, а у противника появились наши пленные, отсутствие на руках у срочнослужащих документа – единой красноармейской книжки с фотографией её владельца, удостоверяющей личность и его принадлежность к определенной воинской части, – очень мешало в работе. Достаточно, скажем, было немецкому агенту, ничем пока себя не скомпрометировавшему, заявить в комендатуре, что он являлся красноармейцем или сержантом любой нашей части, как его тут же направляли на фронт. Нужда в людях была огромная. Поэтому каждого человека, поступающего на пополнение, командование встречало с радостью.
Вскоре красноармейские книжки были введены, но в первые месяцы войны контрразведчикам приходилось работать с учетом и этой трудности.
* * *
Дмитрия Литовченко задержали возле памятника Богдану Хмельницкому под вечер 6 июля. К патрулю подошла пожилая женщина, пенсионерка Мария Васильевна Яровенко, и посоветовала обратить внимание на красноармейца с вещевым мешком в руках. По её словам, она трижды в течение дня выходила сегодня из дому, и каждый раз ей попадался на глаза этот человек. Над городом нависла опасность, все люди заняты полезным трудом, каждый хочет сделать как можно больше для фронта, а этот крутится по площади, как будто приехал на экскурсию, купола софийские рассматривает – нашел время!
На вопрос, какой он части и что здесь делает, задержанный без запинки ответил, что ранее служил в автобате 12-й армии, был ранен. (Судя по бинту на голове, кровоподтекам и ссадинам, помощники Линца поработали на совесть.) Оказавшись в команде по сопровождению санитарного поезда, решил остановиться на денек в Киеве, навестить здесь тетку, а затем явиться в военную комендатуру и просить, чтобы его направили в какую-либо автомобильную часть. Вот теперь он и "ищет комендатуру".
Здание комендатуры находилось рядом с площадью Хмельницкого. Здесь кроме буханки хлеба и банки мясных консервов у Литовченко обнаружили ракетницу и 36 ракет разных цветов. На вопрос, почему у него находятся эти вещи, он заявил, что ему их выдали в комендатуре станции Тарнополь, чтобы в случае налета фашистской авиации на поезд давать ракетами сигналы машинисту.
Объяснение, прямо скажем, наивное. Учитывая к тому же сообщение патруля, дежурный доложил о задержанном коменданту гарнизона полковнику Черкасову. Полковник уже знал о том, что в городе орудуют диверсанты-ракетчики и что с их помощью прошлой ночью во время налета уничтожены два цеха на "Большевике". Поэтому он сразу же приказал отправить Литовченко в отдел контрразведки фронта. Здесь задержанный повторил показания, дополнив их подробностями своего "ранения". Видимо, он хотел произвести впечатление на оперработника.
Выходило так, что в ночь на 29 июня в районе села Долина попал в окружение и застрял из-за нехватки горючего наш танковый полк. Доставить танкистам всё необходимое вызвались десять шоферов-добровольцев, и среди них он, Литовченко. Но ещё при подходе к Калушу колонна напоролась на немецкие танки. Машины загорелись, часть водителей попала в плен, он со своим раненым командиром сержантом Купко успел добежать до леса. К своим добирались через Галич, Ходоров, Тарнояоль. Там их посадили на санитарный поезд, и ему, как легко раненному, комендант поручил в случае необходимости исполнять роль сигнальщика.
Оперуполномоченный политрук Иванов всё это записывал в протокол, но с каждой новой строкой всё больше укреплялся в своих подозрениях. Под конец не выдержал:
– Неувязка, Литовченко, получается. С одной стороны, ты, жизнью рискуя, на полуторке против танков пошел, кольцо окружения самолично хотел прорвать, а с другой стороны, с поезда удрал, командира раненого одного бросил, да и тут, в Киеве, два дня комендатуру найти не можешь.
– Так ведь тетка, гражданин начальник. После отца-матери самый близкий человек…
Свои сомнения оперуполномоченный Иванов доложил начальнику отделения батальонному комиссару Коноплеву. Тот молча выслушал подчиненного, просмотрел протокол допроса и оставил его у себя.
В полночь молодого оперработника вызвали к начальнику отдела контрразведки фронта. Иванову пришлось изложить свои соображения здесь ещё раз.
– Ну и к каким ты пришел выводам? – после короткой паузы спросил Якушин.
– Враг он, товарищ бригадный комиссар. Стопроцентный лазутчик. Чует моё сердце.
– А ты не на чувства нажимай, а на факты. Подозрительный он тип – это точно. Но ракетница-то в заводской смазке, нестреляная, не он сигналы подавал, и ранение налицо. Ты сумей его факты своими побить. Если засланный, то очень важно, чтобы он заговорил. Это же первая ласточка новой формации с той стороны. С пылу, что ни на есть, с жару. За ним другие обязательно пойдут. И нам позарез нужно знать, кто его вербовал, где, как, какое задание ему дали. Вот ты и соображай.
– Понимаю, товарищ бригадный комиссар. Так ведь он же, гад, в беспроигрышную играет – и Станислав, и Калуш, и Долина, и Ходоров, и Тарнополь у немцев уже. А штаб и отдел контрразведки армии в полуокружении – третий день связи нет.
– Знаю, Иванов. Но проверить всё-таки нужно. Литовченко должен заговорить. Да, кстати, ты теткой его быстрее поинтересуйся, может, что дельное подскажет.
Но Варвару Кузьминичну Степанко разыскивать не пришлось. Она объявилась сама. Утром пришла в комендатуру и рассказала дежурному обстоятельно и многословно: заявился к ней третьего дня племянник по сёстриной линии, сказался раненым, а сам целыми днями но городу шастает, да ещё с мешком тяжеленным. Говорил, что поедет к себе в Конотоп на излечение – пока припадки от головного ранения не прекратятся. А по её мнению, никакой он не раненый и не припадочный, а самый настоящий дезертир. И дезертир вредный – и ей и соседям уши прожужжал про немцев и про силу их непобедимую. Эту ночь дома не ночевал – не иначе как в Конотоп свой удрал. "Вы его, товарищ командир, обязательно разыщите да всыпьте как следует. Пусть не юлит, когда люди кровь проливают".
Через полчаса Варвара Кузьминична была уже у Иванова, и тут выяснились интересные подробности биографии Литовченко.
Тепло проводив старушку, Иванов доложил о новых обстоятельствах начальникам. Проверку решено было вести по всем направлениям: по Лохвице, где родился Литовченко, Конотопу и Котласу. Сам же Иванов на У-2 вылетел в расположение 12-й армии.
Командование автобата, к которому обратился оперуполномоченный, в целом характеризовало Литовченко положительно: трудолюбивый, дисциплинированный, знающий, – но действительные обстоятельства его исчезновения в корне расходились с показаниями самого задержанного. Сержант Купко привез боеприпасы в танковый полк, а его напарник отстал по дороге.
Был ли Купко тогда ранен? Нет, он погиб три дня спустя, когда вывозил под бомбежкой семьи военнослужащих. Иванову оставалось уточнить, чем занимался Литовченко с 29 июня по 6 июля, когда был задержан. Но на этот вопрос ответ мог дать лишь сам задержанный.
* * *
На следующий день Литовченко начал давать показания. Иванов участия не принимал. Уже под самым Киевом их У-2 был обстрелян "мессершмиттом". Он и летчик получили ранения. Но чекист категорически отказался ехать в госпиталь и не сел в санитарную машину до тех пор, пока на аэродром не прибыл батальонный комиссар Коноплев. Данные, которые собрал Иванов, оказались очень ценными. Их предъявили Литовченко, когда он пытался развить легенду в выгодном для себя свете, и теперь он сдался.
У страха, как говорится, глаза велики. С ужасом обнаружив, что контрразведчики знают о нём всё, он, кап-всякий трус и предатель, видел лишь один путь для спасения собственной шкуры – предательство новых своих хозяев.
…После кровавой расправы в лагере для военнопленных он, уже без дополнительной "обработки", подписал обязательство о своем согласии работать на немецкую разведку. Обедал он в обществе пяти хмурых красноармейцев. Ели молча. Ни фамилий их, ни имен не знает. Описать тоже не может – слишком много волнений было в тот день. Всех их снова привели к немецкому майору, где предатели получили общий инструктаж. "Из достоверных источников, – говорил фашистский офицер, – нам хорошо известно, что ваше бывшее командование надеется не столько на свои картонные танки и винтовки образца прошлого века, сколько на фанатизм, или, как у вас говорят, на морально-политическую стойкость бойцов. Вы уже сами убедились, что никакой героизм не устоит против немецкой брони, против немецких самолетов, против немецкого солдата. Советская Россия обречена. Поэтому вы, попав за линию фронта, должны помочь своим соплеменникам избежать бесполезного кровопролития. Объясняйте всем и каждому, что борьба бессмысленна, что величие Германии – в её непобедимости. Пусть солдаты идут по домам, к своим женам и детям. Фюрер позаботится о том, чтобы все имели хорошую и сытую жизнь. А вы, наши верные помощники, получите назад свои земли, мельницы, усадьбы, магазины. Мы вам щедро заплатим, и рейхскомиссар пожалует всем "почетные должности…"
Задания получали поодиночке. Ему вручили две ракетницы и сотню ракет. С ними он должен был прибыть в Киев, поселиться у тетки, вдовы рабочего завода "Арсенал", разыскать по паролю "Время действовать" закройщика Верпаховского и уже вместе с ним подобрать объекты для бомбардировки. В первую очередь обращать внимание на места расположения штабов, других оборонных объектов, партийных и советских учреждений. После этого с Верпаховским в контакт не вступать, действовать самостоятельно. Когда же фронт переместится к Киеву, ему надлежало отходить с советскими войсками до Полавы – задания оставались прежние. В случае если задержат, уверенно рассказать на скорую руку составленную легенду, а если не хватит ракет – добывать их на месте. "Красная Армия отступает и всё бросает на своем пути, – говорил майор. – Трудностей для приобретения ракет у тебя не возникнет".
В Полтаве Литовченко должен был дождаться прихода немецких войск, явиться в их военную комендатуру и заявить, что он есть дойчагент. Его оттуда передадут в разведку, и там он уже получит заслуженное вознаграждение.
…Верпаховского арестовали той же ночью в сосновом лесочке неподалеку от Дарницкого железнодорожного узла. В хозяйственной сумке были обнаружены ракетница и комплект разноцветных ракет. На следствии под уликами он сознался, что на военную немецкую разведку работает с февраля 1940 г. Завербовали его во Львове и сразу же направили на оседание в Киев. Ожидая со дня на день войны, семью свою сюда не перевозил. Человека с той стороны ждал с нетерпением. В первую же ночь после встречи с ним осветил ракетами советскую танковую колонну, потом навел "юнкерсы" на завод "Большевик". Сегодня хотел сигнализировать немцам из Дарницы: видел, что там скопилось большое количество эшелонов с горючим и боевой техникой.
…Оба предателя получили по заслугам. Военный трибунал приговорил их к расстрелу.
* * *
В особом отделе Юго-Западного фронта показания Литовченко и аналогичные сведения, поступающие из подчиненных отделов соединений, тщательно анализировались. Картина получалась более или менее ясная. Несмотря на некоторое изменение в тактике действий в советском тылу, немецкое верховное главнокомандование и его абвер по-прежнему пока главную ставку делали на разложение нашей армии, на бредовую идею "пятой колонны", якобы существующей в Советском Союзе. Это был большой просчет руководителей третьего рейха при разработке стратегии войны против нашего государства. Опираясь на социально чуждые советскому строю элементы – националистов, бывших хозяйчиков, уголовников, морально и политически разложившихся людей, руководство немецкой разведки, как говорится, за деревьями не увидело леса. С первых дней нападения гитлеровцев на Советский Союз война для нас стала всенародной, в полном смысле слова Отечественной войной.
Головорезы из "Бранденбурга" и "Нахтигаля" годами проходили специальную подготовку, совершенствуясь в искусстве убивать и грабить. Они были вооружены до зубов, но оказались бессильными против истребительных батальонов, которые состояли из вчерашних школьников и пенсионеров, пожилых колхозников и колхозниц. Большинство диверсантов-ракетчиков было выловлено с помощью населения. Показателен в этом отношении и случай с Литовченко – родная тетка не пожелала покрывать дезертира и паникера. А ведь Варвара Кузьминична не предполагала, в каком обличье явился в Киев её племянничек.
Из показаний Литовченко руководство особого отдела фронта сделало ещё один важный вывод. Несомненно, он убежденный враг Советской власти. Видимо, поняли это и немцы – иначе не доверили бы они ему своего хорошо законспирированного агента. Ведь до появления Лдгговчепко Верпаховский был вне подозрений. А с другой стороны, абвер забрасывает его на нашу сторону без предварительной подготовки и с очень узкого характера заданием. Ведь стоило бы подучить этого кулацкого сынка хотя бы на краткосрочных шпионских курсах, и он мог бы принести гитлеровцам большую пользу. Случай с Литовченко ещё и ещё раз подтверждал: опьяненный первыми успехами, абвер настраивает свою разведывательно-диверсионную машину на "крупный помол". Это в значительной степени облегчало задачу нашей контрразведки. Если известен яд, легче найти противоядие.
Всем миром
Сегодня, оглядываясь с дистанции прожитых лет на события далекого и такого близкого всем нам, фронтовикам, 1941 г., в который раз перебираешь в памяти неподвластные времени подробности тех дней и пытаешься сформулировать для себя, что же тогда произошло. Не беру на себя роли первооткрывателя – воспоминаний на эту тему написано достаточно. И всё же попробую со своей точки зрения, точки зрения армейского чекиста, разобраться не столько в причинах наших временных неудач, сколько в причинах нашего главного успеха. Да, я не оговорился, именно успеха.
Действительно, к июню 1941 г. у нас было мало танков, самолетов, автоматов. Военная промышленность только начала осваивать выпуск необходимого количества оружия. Армия не имела должного боевого опыта. Но Советская страна была готова к войне, к решительному отпору империализму, который избрал своим орудием фашистскую Германию. Готова была морально, идейно, политически. Был народ с богатыми патриотическими традициями, а костяком, цементирующим и объединяющим его, являлась наша партия, коммунистическая идеология, беззаветная верность высоким идеалам и любовь к социалистической Отчизне.
В первые дни войны мне лично не раз приходилось видеть, как в единоборство с бронированными чудовищами Гудериана и Клейста смело вступали советские танкисты на своих далеко не отвечавших тому времени БТ. Гибли, но в схватках зачастую и выходили победителями. Я хочу напомнить нашей молодежи, что крылатая фраза: "Считайте меня коммунистом" – родилась не в дни нашего победоносного движения на запад, а в дни самых суровых испытаний, в обороне, в окружении. Люди уже знали, что попавших в плен только за принадлежность к партии Ленина гитлеровцы расстреливали на месте.
Ступив на нашу землю, гитлеровцы, естественно, начали искать опору своему "новому порядку" среди местного населения и военнопленных. Бесчеловечный и извращенный в своей сути, фашизм стремился растлить всё вокруг себя. От истории никуда не уйдешь – были у Советской власти враги явные и тайные, всплыли на поверхность недобитые махновцы и петлюровцы, воспрянули духом затаившиеся бывшие нэпманы и кулаки, польстились на щедрые посулы люди, не имеющие твердых моральных устоев и принципов. Одни рядились в форму полицейских, других захватила жажда наживы, третьи с парабеллумом и взрывчаткой за пазухой забрасывались в советский тыл. Но опять-таки история неопровержимо доказала: не они делали погоду. И даже в период самых "блистательных" побед вермахта их предательские душонки холодил страх неотвратимого возмездия.