Утром, встав пораньше, Алекс достал свой ваффенрок и тщательно его вычистил. Под низ он надел белую рубашку с длинными, выступающими за край обшлагов мундира манжетами; у одного из офицеров - тоже летчика - одолжил пилотку с офицерским кантом и вышитым серебряной канителью орлом; у другого - почти новый поясной ремень с анодированной пряжкой сиреневого отлива. Поскольку галстука у него не было, он застегнул китель до последнего крючка под самое горло. Крест первого класса, две орденские ленты в петлице и значок истребителя, а также начищенные сапоги и серые замшевые перчатки, подаренные ему Эйтелем, превратили Шеллена в лощеного немецкого офицера.
Вопреки угрозам синоптиков, дни стояли теплые, и Алекс решил обойтись без куртки. Он шел по территории лагеря, отдавая честь встречным офицерам.
- У тебя какой-то праздник, Генрих? - спросил один из знакомых, намекая, вероятно, на 9 ноября.
- Нет, но день обещает быть знаменательным.
Пройдя через длинный коридор, образованный двумя рядами колючей проволоки и тянувшийся от здания комендатуры, Шеллен подошел к воротам контрольно-пропускного пункта. Здесь он ожидал увидеть еще кого-нибудь из своих, но никого не оказалось. Козырнув дежурному, он протянул ему свою лагерную карту с солдатской книжкой, тот позвонил по телефону, после чего велел следовать за собой.
- Куда меня? - спросил Алекс по-шведски.
Дежурный ответил тоже на шведском, и Алекс понял только, что его повезут в город. Они вышли на шоссе, где их уже поджидал "мерседес" с красивым флажком на крыле справа от капота. На флажке был изображен герб с двумя львами, овальным щитом, короной и чем-то еще. Из машины вышел солидного вида пожилой господин в застегнутом доверху плаще и форменной фуражке, на околыше которой тоже имелся герб со львами и короной. Он вежливо представился. Отвлекшись, Алекс не разобрал имени, зафиксировав только слово "граф".
- Вы Генрих XXVI фон Плауен? - спросил господин на очень хорошем немецком.
Разоблачать себя прямо сейчас было неразумно. Его могли тут же завернуть обратно, посчитав за простого дезертира, выкравшего чужие документы. Попробуй потом убеди шведов, что ты британский военнослужащий, если для них все твои доказательства в виде имен, номеров эскадрилий и прочих подробностей лишь звук пустой. Его английский язык, которым они сами практически не владели, их вряд ли убедит, и вызывать представителя консула они наверняка не станут. Они решат, что немец либо шутит, либо подвинулся рассудком. Во втором случае его отправят в лазарет под холодный компресс на голову, и этим все кончится. А не сумев ничего доказать шведам, он все равно тут же станет изгоем среди "своих".
- Лейтенант фон Плауен, - представился Алекс.
Ему предложили устраиваться на заднем сиденье.
Пожилой господин сел рядом, а впереди, справа от шофера, Алекс увидел еще одного человека, помоложе, одетого во все штатское. Тот кивнул водителю, и машина тронулась. Дежурный охранник, приведший Шеллена, остался стоять навытяжку, взяв под козырек.
- Куда меня везут? - спросил Алекс на этот раз по-немецки.
- Как, вам разве ничего не рассказали? - повернулся к нему пожилой мужчина в форменной фуражке. - Мы едем в Кристианстад - это совсем рядом. Графиня Луиза Фредерика Лаухтенбергская - кузина нашего короля - специально приехала из Гетеборга, чтобы встретиться с вами.
"Ага! - воскликнул про себя Алекс. - Как я и предполагал, момент истины близок. Скоро произойдет позорное разоблачение. Что ж, тем лучше… Интересно, этот с кокардой - ее секретарь или какой-нибудь мажордом? Ну а я? Я, скорее всего, прихожусь графине (как ее там?) неким родственником. Да, точно! В книжке, которую приносил Эйтель, было что-то о нашем родстве с ихними аристократами".
- Скажите, а как здоровье графини? - спросил Алекс как можно более учтиво, решив напоследок все же немного поломать комедию. - Как ее гипертония? Ее по-прежнему беспокоит левая почка?
- О да, - снова повернулся представительный господин, - в таком возрасте, Генрих (вы позволите мне вас так называть?), болезни уже никуда не отступают. И гипертония, и почки, и, особенно, сахарный диабет. Я уж не говорю про подагру и прогрессирующую глаукому…
"Старушка в преклонном возрасте и плохо видит, - взял на заметку Алекс. - Интересно, как у нее с головой? Но самое интересное - кем я ей все-таки прихожусь и встречались ли мы когда-нибудь?"
- Сказать по правде, графиня очень больна, - продолжал швед. - Я отговаривал ее от этой поездки, но она во что бы то ни стало решила повидать вас. Много месяцев вас, Генрих, считали погибшим, и вдруг мы узнаем, что вы не только живы, но еще и здесь, в Швеции.
Он принялся рассказывать, как через некоего адвоката они навели о нем справки и договорились с лагерной администрацией о свидании. Алекса же в первую очередь интересовало, кто он, Генрих XXVI, собственно говоря, такой по отношению к этим людям?
- А вы давно были в Германии? - спросил он "мажордома".
- Перед самой войной, в тридцать девятом, - охотно отвечал тот. - Его величество с принцем Густавом Адольфом посещали фюрера, рейхсмаршала и банкиров, ну а мы с Луизой, соответственно, по женской части - встречались с Гертрудой Клинк, Магдой Геббельс. Побывали в материнских домах в Штарнберге и Розенхайме… Живописные уголки! Посетили с экскурсией Дом Невест в Тюбингене…
"Называет старуху Луизой. Может, родственник? Как он сам-то представился? Черт, надо быть повнимательней… Интересно - а я бывал в Швеции? Стоп! Судя по записям в моем зольдбухе, в июне сорок третьего у меня был длительный отпуск с поездкой на родину. Мог я заезжать к родственникам в Швецию?… Мм… нет, вряд ли. После фронта хочется домой к маме с папой, к невесте… Опять же - шведы в сорок третьем стали поворачиваться к немцам задом, и фюрер на них страшно обиделся".
- Вы знаете, Генрих, несмотря на вашу бородку и прошедшие годы, вы вполне узнаваемы. Как раз таким я вас себе и представлял. Меня вы, конечно, не помните. Мы встречались, когда вам было лет шестнадцать… на Олимпиаде… даже сидели рядом на футбольном матче. Вы о чем-то много спорили тогда с французскими болельщиками…
Алекс, видевший Берлинскую Олимпиаду в кинохронике Би-би-си, представил себя на громадном Олимпийском стадионе в окружении разряженной публики. Французы… На каком языке он там с ними спорил? Уж не на французском ли? Увы, скорее всего, так. И это очень плохо, потому что французский Шеллен изучал общаясь с французскими пилотами и механиками весной сорокового, залетая изредка на их аэродромы.
- …это было наше свадебное путешествие, - продолжал "мажордом", - Луиза была так рада…
"Так ты - муж этой бабки с подагрой и глаукомой! - подивился Алекс. - Судя по тебе, герцогиня должна быть не так уж и стара…"
- …к сожалению, супруга вскоре умерла при родах…
"Что? Как это? А к кому же мы едем?"
- …потеряв младшую сестру, Луиза была в отчаянии…
"Ах вот оно что! Выходит, та, которая умерла, была ее сестрой, - Алекс на всякий случай сделал печальное лицо и закивал головой, давая понять, что и он что-то помнит об этой трагедии. - Стало быть, "мажордом" приходится старой графине бывшим зятем. Та-ак, туман потихоньку рассеивается. Остается неясным главное - я-то им всем кто?"
Алекс решил действовать более инициативно:
- Вы, наверное, хорошо знакомы со многими членами нашей семьи? - спросил он.
- Конечно, - оживился "зять", - ведь ваш отец, Генрих, - я имею в виду Генриха XII - приходился мне сводным двоюродным братом…
"Приходился?… То есть получается, папа уже умер?" - мгновенно зафиксировал Алекс.
- …а ваша тетя Элеонора - сестра вашей матушки - замужем за внучатым племянником Луизы Фредерики…
"Черт с ней, с тетей! Сейчас не до мелочей. Надо его направить в нужную сторону".
- Выходит, моя мама, - начал вроде как рассуждать Алекс, - приходится графине…
- Ваша мама… Вы имеете в виду родную или мачеху?
- Родную, само собой, - быстро среагировал Шеллен, мысленно отмечая еще один печальный для себя факт, - коли упомянута мачеха, значит, его мамы тоже нет в живых. Сирота! Может, они с отцом погибли одновременно, скажем, в автомобильной катастрофе? Хотя нет, какая чушь! Откуда тогда взялась бы мачеха? Нельзя также исключать и развод…
- Но, Генрих, ваша мама - родная племянница Луизы Лаухтенбергской! Разве вы этого не знали?
Алекс несколько секунд помолчал, затем махнул рукой, словно все вспомнил:
- Да знал, разумеется, знал. Но после контузии, когда я вернулся в часть, я путал имя звеньевого с командиром воздушного корпуса. А совсем недавно, на вашем Готланде, мы чинили сарай на подворье фру Блум, так меня там так двинуло доской по голове, что я вообще позабыл где нахожусь. Конечно же, моя мама - племянница графини. Она сама мне об этом много раз рассказывала.
- Рассказывала? Вам?! - еще больше изумился шведский родственник фон Плауена.
- Ну… да, - неуверенно подтвердил Алекс.
- Но как же? Она ведь тоже умерла при родах. Когда рожала вас. Это наше семейное проклятие - высокий процент смертности женщин во время родов.
"Влип", - решил Алекс. Тем не менее он не сдавался:
- Да я же неправильно выразился. Мачеха, конечно же, рассказывала. О моей маме. Это же понятно. Мачеху я ведь тоже называл мамой. Ну!
Шведский родственник облегченно вздохнул:
- Знаете, Генрих, что мы сделаем первым делом, когда уладим все вопросы?
- Что? - насторожился Лжегенрих.
- Мы покажем вас врачам. Лучшему нейрологу королевства. Война, слава богу, закончилась, теперь есть время всерьез заняться здоровьем.
Все время разговора Алекс ни минуты не сомневался, что при встрече со старой родственницей, которой он (вернее, настоящий Генрих XXVI), как теперь выяснилось, приходился внучатым племянником, его тут же уличат в обмане. Будет скандал, вызовут полицию… Ну и отлично! Как раз то, что нужно. Шведы начнут расследование, он объявит себя британским пилотом, они пригласят представителя британского консула, а, еще лучше, какого-нибудь летчика, и он без труда докажет, что является подданным его величества короля Георга VI.
Машина тем временем, проехав пригородами, миновала арку старинных крепостных ворот, сложенную из тяжелых гранитных блоков. Алекс успел разглядеть на фронтоне барельеф с двумя геральдическими львами и круглым щитом с тремя коронами. Они въехали в город, прокатились по застроенным в основном двух-, реже трехэтажными домами брусчатым улицам и остановилась перед барочным фасадом двухэтажного особняка. Шеллена провели в одну из просторных комнат наверху и попросили обождать. В комнате, обставленной вдоль стен небольшими диванами и креслами, на одном из журнальных столиков лежала стопка газет. Алекс взял верхнюю и, усевшись в кресло, развернул. Это оказалась немецкая "Дер Ангриф" за март месяц. С большой фотографии на первой полосе на Алекса Шеллена смотрел… Алекс Шеллен.
Они стояли рядом с братом в окружении улыбающихся офицеров, членов партаппарата крайса Хемниц, журналистов и прочей публики на фоне интерьера большого готического зала. На складке нагрудного кармана новенького кителя Алекса висел только что прикрепленный Железный крест. Грудь Эйтеля украшал крест Военных заслуг первого класса с мечами. Подпись ниже говорила о том, что это 21 марта и что на снимке - отважные солдаты Германии, сумевшие разгадать замыслы врага и спасти город, отбив атаку тысячи бомбардировщиков обезумевшего от пролитой им крови маршала Харриса. В числе имен значилось: "лейтенант дер флигер Генрих Реусс фон Плауен".
Одна из боковых дверей отворилась, вошли двое в штатских костюмах. Алекс встал и повернулся к вошедшим, продолжая держать газету в опущенной руке.
- Ага, вот и вы! Генрих XXVI фон Плауен! - густым баритоном по-немецки произнес высокий человек чрезвычайно плотного телосложения, в крашеных бакенбардах, но с почти голой головой. - Я не ошибся? Тогда позвольте представиться - Симон Олонберг, глава адвокатской конторы "Олонберг", Стокгольм, улкца Королевы, 14. Мой помощник - Юрген Аппельман, - легким поворотом головы указал он на второго. - Узнаете себя, господин лейтенант? - Он имел в виду, конечно же, снимок в газете. - Позвольте?
Из вялой руки Алекса газета перекочевала в мясистые пальцы адвоката, который тут же принялся сличать живого Шеллена с его изображением на фото.
- Похож! Несмотря на бородку, определенно похож. И даже мундир тот же самый, - последнее он нарочито приватно сказал помощнику. - Вы раньше видели это? - обратился Олонберг к Алексу, ткнув пальцем в фотографию.
- Нет.
- Понимаете в чем дело, - заложив руки с газетой за спину, адвокат принялся ходить взад-вперед по комнате, не глядя на Алекса, - Генрих XXVI младшей линии Реусс с января этого года считался пропавшим без вести. Были все основания полагать, что он погиб во время воздушного налета на Лейпциг в ночь на двадцать восьмое февраля. Однако тело никто не видел, и очевидцев гибели Генриха также не оказалось. А уже летом после войны на глаза одному из членов княжеского дома попадается эта газета, из которой выходит, что Генрих XXVI в марте еще был жив и, судя по снимку, вполне здоров. Странно только, что, находясь совсем неподалеку от родового гнезда, он не заехал и даже не написал родным.
Алекс почтительно кашлянул в кулак.
- Вы сейчас с кем беседовали, господин… адвокат? - спросил он, полагая, что прервать комедию сможет в любой момент, однако разговаривать с собой этаким надменным тоном не позволит.
- С вами, - смешался Олонберг.
- У вас такая манера говорить с человеком, обращаясь к нему в третьем лице?
- Простите, но я как бы размышляю…
- Слушайте… как вас там… Олонберг… перед вами не пойманный с поличным любовник жены вашего клиента и не шведский карманник. Задавайте свои вопросы прямо и максимально коротко, пока я вообще не передумал на них отвечать и не послал вас к черту. Вы - частная штатская контора и допрашивать офицера, пусть даже побежденной армии, не имеете права. Если меня подозревают в уголовном преступлении, пускай этим занимается полиция или военная прокуратура.
Адвокат от смущения побагровел и принялся обмахиваться газетой, главным редактором которой был приснопамятный доктор Геббельс.
- Вы зря так кипятитесь, - пробурчал Олонберг, - я всего лишь прошу ответить на несколько вопросов.
- Прежде ответьте вы: кто вас нанял?
- Видите ли, со мной по телефону созвонился нынешний глава вашего дома Генрих IV фон Реусс-Кёстрицкий, - пояснил адвокат как можно более учтивым голосом. - Как вы знаете, после недавней гибели на войне Генриха XV, княжеская корона, пускай она и гипотетическая, перешла от младшей линии к средней и…
- Понятно, - перебил адвоката Алекс, - оставим подробности. Я действительно был ранен в Лейпциге в конце января и несколько дней провалялся без сознания в госпитале. Потом в санитарном вагоне меня перевезли в Хемниц, где я встретил старого товарища и потихоньку пришел в себя. Далее я участвовал в событиях, о которых с кучей лишних подробностей написано в этой газете. Вас удивило, что, получив из рук гауляйтера вот этот крест, - Алекс показал пальцем на свой левый нагрудный карман, - я не заехал домой? Но уже на следующий день, то есть 22 марта, я вместе с полковником Нордманом в "Хенкеле 111" вылетел на север Германии. Через две недели меня переправили на остров Узедом, а еще через два дня мой истребитель был поврежден в воздушном бою над Балтикой в сорока милях западнее Эланда. Мне ничего не оставалось, как только сесть на какой-то остров, который оказался шведским. Так когда, скажите, мне было навестить родных? А что до моей частной переписки, то обсуждать ее с вами я не намерен.
- Но речь идет только о вашей идентификации…
- Ах вот как! - Теперь уже Алекс нервно заходил по комнате. - Значит, как раз для этого меня сюда и привезли? По дороге мне сказали, что я должен повидаться с графиней Лаухтенбергской. Где же она? Я горю нетерпением обнять свою бабушку.
Адвокат нервно извлек из жилетного кармана золотые часы и открыл крышку.
- Дело в том, что графиня сразу по приезде в Кристианстад слегла, - он щелкнул крышкой часов, так и не посмотрев на циферблат. - С ней сейчас врачи и граф Адельсвард. Я только что разговаривал с доктором Гилленскьёльдом - у вашей бабушки острейший гипертонический криз. Есть серьезная опасность инсульта. Да что там, если говорить совсем откровенно - она очень плоха.
"Как он сказал? Граф Адельсвард? - Алекс, словно губка, продолжал впитывать капельки информации. - Это наверняка тот, который ехал со мной в машине. Ну да, бывший зять! Надо запомнить".
- Это идея князя - тащить сюда, за сотни километров еле живую старуху? Или ваша инициатива? - жестко спросил он Олонберга.
- Что вы такое говорите? Графиня сама изъявила желание…
- Но я ее увижу?
- Не знаю, - Олонберг развел руками. - Возможно…
- Ладно. У вас есть еще вопросы?
- Да… собственно, это все, - проворчал адвокат. - В мою задачу входило разыскать вас, что я и сделал. Князь ждет встречи с вами в Копенгагене. Что ему передать?
- Передайте, что я обязательно заеду, как только освобожусь. Но сегодня я обязан вернуться в Ринкабю. У меня увольнительная до 18-00, и мне не хочется сидеть в карцере за опоздание. Вы знаете, какие у нас там порядки? О-о! Вы ничего не знаете! - Вошедший в роль Шеллен уже готов был нести что попало, лишь бы отвязаться.
- Но позвольте, какая увольнительная, господин фон Плауен? - Окончательно растерявшийся Олонберг принялся вытирать носовым платком влагу на мощном загривке. - Сегодня же мы договоримся, и вас передадут английским властям. Уже через несколько дней вы сможете поехать в Германию. Правда, ваши поместья вместе со всей Саксонией оказались в Советской зоне, так что туда вам лучше не возвращаться…
- Ну, с этим я как-нибудь разберусь без вашей помощи.
Отворилась дверь, и вошел крайне расстроенный "мажордом". Он был без плаща и фуражки, в расшитом серебряными позументами черном сюртуке и брюках с узкими серебряными лампасами. "Одно из двух: придворный или дипломат", - решил Алекс.
- Что с вами, граф? - рискуя попасть впросак, первым озабоченно спросил он. - На вас лица нет.
- Горе, господа! Несчастье! Луиза очень плоха. Генрих, пойдемте скорее. Она хочет вас видеть.
Они вышли в коридор. Алексом овладело смятение: что, если его появление убьет несчастную женщину? Судя по всему, она одинока и потому так участлива к судьбам своих сестер и племянниц. Имеет ли он моральное право заходить в своем маскараде так далеко? Не лучше ли прямо здесь, в коридоре, остановиться и сказать: "Господа, я не Генрих фон Плауен. Зовите полицию - я хочу во всем признаться". Но он этого не сделал. Проклятая газета с фотографией спутала все его планы.