Мучимый жаждой, Ефим решил подобраться к крайнему дому. Осторожно выглянув из-за сарая, увидел женщину в огороде. Та тоже его заметила и уставилась расширенными глазами. Летчик тихо попросил у нее ковш воды, но огородница не шевельнулась, а в глазах ее стала заметна явная враждебность. Подумал, что она не поняла, кто он, и поспешил сказать:
- Я советский летчик, ночью здесь выпрыгнул из горящего самолета.
На это баба с усмешкой подбоченилась:
- А ты иди к старосте, он тебе и пить и есть по горло выдаст!
Лютая злоба вскипела в нем, и он высказал все, что о ней думает. Она же будто только и ждала этого, чтобы завопить истошно, как рыночная торговка.
Ефим был уже на полпути к ржаному полю, когда, обернувшись, увидел двух мужчин у дома. Баба продолжала кричать и показывала в его сторону. Тут-то Ефим заметил, что эти двое вооружены автоматическими винтовками. Выхватив пистолет, он побежал в рожь, метнулся сразу в сторону среди густоты стеблей, присел и, как можно ниже сгибаясь, сделал еще перебежку. Сбоку от него полоснула по ржи первая короткая очередь. Тогда он, как умелый бомбардировщик, ринулся в сторону прошитой ржи, тотчас услышав, как позади взвизгнули пули. Он вскочил и, почти не целясь, выстрелил дважды в своих преследователей. Те, не ожидая от него такой реакции, сами попадали. Воспользовавшись этим, Ефим сделал заметный рывок к следующему, более обширному колосящемуся полю. Побежал зигзагами, так ловко, как делал это в воздухе, маневрируя при зенитном обстреле. Он бежал, юлил быстро и в пылу даже не заметил, когда успел сбросить сапоги и остался босиком. Автоматные очереди ложились то справа, то слева. Одна из них скосила колоски у самого его плеча. Все же ему удалось несколько обойти своих преследователей и скрыться в поле, где он и свалился в изнеможении.
Так Ефим пролежал некоторое время, а полицаи, потеряв его из виду, не спешили к нему, понимая, что и он представляет для них определенную опасность, коли следит за ними. Это и дало ему некоторую передышку.
Однако пауза оказалась недолгой. Вскоре один из преследователей обнаружил себя, направившись в его сторону верхом на лошади. Ефиму помогло, конечно, то, что был он с ног до головы в пыли, в земле. Замерев, следил, как всадник опасливо озирается по сторонам, выявляя, что укрывшегося во ржи пока не видит.
Ефим решил воспользоваться преимуществом внезапности. Он притиснулся к земле и не дышал. Когда же услышал совсем близко шуршанье ржи под копытами, вскочил мгновенно на колени и тут же выстрелил. От испуга ли, от пули - всадник свалился с коня, а конь шарахнулся и поскакал галопом.
Откуда у измученного летчика взялись силы - уму непостижимо! Ефим и сам толком не понял, как оторвался от полицаев. Еще долго бежал, опережая собственные ноги, рухнул в конце концов почти замертво. Сердце его готово было выскочить наружу; он понимал, что в этот момент его могут взять голыми руками, потому что в нем не осталось сил даже для того, чтобы приподнять руку с пистолетом к собственному виску.
Но преследователи не знали такого его крайнего состояния, а он не понимал, почему они, во всяком случае на время, прекратили его преследовать.
Ефим пролежал не меньше получаса, а потом, с величайшей осторожностью осмотревшись, стал пробираться к лесу. И вот уже, не веря своему счастью, оказался перед опушкой. Каких-нибудь сто метров отделяли его от ольхового молодняка, от кустов орешника, но он еще долго осматривался вокруг, вслушивался в пугающую тишину, лежа во ржи, и не враз решился перебежать проселочную дорогу и заросшую буйной травой полянку. Он оказался наконец в кустарнике. Здесь снова, замерев, напряженно вслушивался в лесные звуки и уже неторопливо стал углубляться в чащу леса.
И когда наступила ночь, он долго еще шел. Набрел на небольшую речку. Светила луна, и он решился перейти вброд. Сперва исцарапал ноги и руки осокой, а потом угодил в болотную топь; вконец разбитый, измученный, чуть было и вовсе не утонул. Когда же выбрался, мокрый, в торфяной жиже, отполз на пригорок и тут заметил стог сена. Больше уж не думая ни о чем, подрыл сбоку углубление, забрался в нору и, подгребая на себя сено, провалился в тяжелый сон.
Проснулся от монотонного шасканья оселка по звонкой косе. Не вылезая из своего укрытия, попытался оценить обстановку. Помедлил несколько минут и пришел к выводу что косец один, что лес тут же, что, наконец, вряд ли у крестьянина, кроме косы, есть какое-нибудь оружие. Поэтому Ефим решил попытать счастья у этого одинокого работающего человека.
Тот не просто испугался Васенина, а опешил от его ужасающе-дикого вида. И в самом деле: босой, в лохмотьях (одежда на нем разорвалась, когда продирался ночью сквозь кусты), в застывшей торфяной ржавчине и жиже, с пучками сена в волосах и с пистолетом в опущенной руке:
- Здравствуйте, товарищ!
Крестьянин, опершись на ручку косы, ответил тихо: - День добрый! - И продолжал разглядывать пришельца.
- Нет. Для меня не добрый, - сказал Ефим. - Я советский летчик. Вчера ночью нас сбили, мы горели в воздухе. Прошу у вас помощи: мне нужно как-то выйти на партизан.
Крестьянин продолжал рассматривать его молча, но не враждебно. Васенин же был настолько во власти единственной идеи, что не в состоянии был понять, почему так долго и пытливо разглядывает его этот непонятливый человек.
Ефиму показалось, что человек с косой не желает ему посочувствовать, и он стал горячиться. Сперва разразился проклятиями, вспомнив бабу, которая отказала ему в ковше воды, а потом натравила на него полицаев. Распаляясь все больше, говорил крестьянину, что уже недалек час возмездия тем, кто помогал немцам, что наши войска наступают по всему фронту, что всего семьдесят - восемьдесят километров отделяют передовые части от здешних мест и, можно ожидать, что советские войска будут тут очень скоро, буквально днями.
- Так говорите, скоро здесь будут советские войска? - тихо спросил крестьянин.
- Уверен в этом. Очень, очень скоро. Все теперь ясно, бесповоротно. Полный крах терпят немцы, наша победа уже близка!
- Вид у вас… того, привести бы чуток в порядок. А то заметно сразу. Умойтесь там вон, в ручье, да волосы пригладьте. Я дам вам свой пиджак: хоть и неказист, а по здешним местам глаз не режет.
Они шли мелколесьем, поднимаясь на пригорок, а когда стали спускаться, увидели деревушку. Крестьянин, не произнося ни слова, направился к ней, но, как Ефим понял, намеревался выйти к своему дому огородами.
- Вот мой дом. Входите и умойтесь в сенях у рукомойника, а я соберу, чем накормить.
"Что делать? Не подвох ли здесь, вдруг он задумал меня выдать?"
Вошли в избу. Опасливо Ефим оглядел горницу. Крестьянин полез в комод, достал свежую рубашку с вышивкой, льняную.
- Вот здесь я вам полью, потом наденете ее. Хозяин тем временем налил в плошку молока, положил на стол кусок хлеба, сказал:
- Угощайтесь, у меня тоже негусто.
Ефим принялся за еду, хозяин присел напротив.
- Вот вы тут недоверчиво ко мне отнеслись. Я все понял, не глядите, что я простой крестьянин. А знаете, что сделали бы со мной немцы, если бы узнали, что я вас укрываю?
Васенин вскинул на него глаза, прекратил жевать.
- Сожгли бы всю деревню, а меня бы повесили на виду у всех.
Ефим встал, есть сразу расхотелось. Хозяин не пошевелился, смотрел на него исподлобья. Васенин шагнул взад-вперед и вдруг твердо остановился перед ним:
- Пока еще не жгут. А меня - уже. Вот стою перед вами босой… Сибиряк… Воюю, горю над вашей деревенькой… Нет, не желаю, чтоб землю нашу топтал фашистский сапог!..
- Ладно, - умиротворяюще ответил хозяин.
В это время в избу вошел молодой парень, празднично одетый. Спросил:
- Павел Иванович, позволь воды напиться?
- Заходи, пей, - взглянул на него хозяин, не выказывая ни удивления, ни волнения. Ефима же снова обожгла мысль: "А черт его ведает, может, тянет время, а сам затевает половчее выдать?"
Парень, несомненно, хотел узнать, кто тут у соседа, кого и откуда привел к себе в дом. Он взглянул на гостя - поди уловил, что этот человек здесь чужой, незнакомый, странный, - и ушел.
Хозяин, однако, встал спокойно, снял с гвоздя в сенях старенький пиджачишко с обтрепанными рукавами и полами, протянул его Ефиму:
- Наденьте хоть это. Лучшего у меня нет. А все же так будет сподручней. И кепочку еще.
Летчик надел пиджак, взглянул на кисти рук, нелепо торчащие из коротких рукавов. Кепочка была вовсе детская и прикрывала только макушку. Посмотрел на себя в осколок зеркала, улыбнулся: вид был препотешный. "Хорош, нечего сказать… Теперь уж тот еще ночник!.. Хоть с кистенем на большую дорогу".
- Ничего, ничего, - догадался хозяин, - так вы подходяще выглядите для наших мест, не будете бросаться в глаза.
Еще потоптавшись немного, хозяин вдруг спросил Ефима:
- Так как же, сейчас пойдем или дождемся ночи?
- Куда пойдем?
- Как куда? Вы же просили проводить, указать путь.
Васенин снова пытливо поглядел хозяину в глаза.
- Оно к ночи спокойнее было б, никто не увидел бы нас.
Ефим, однако, сразу решился на другое:
- Вот что, хозяин, спасибо за хлеб, за приют, а пой-демте-ка сейчас. Я хотел бы поскорей выйти к своим. - А про себя: "Этот парень появился в хате неспроста. Что как он уже на пути в комендатуру? А там к вечеру и полицаев жди. Нет уж, лучше в лес, в поле, только не здесь, как в мышеловке!"
- Ну, как вам спокойнее, пусть так и будет. А по мне бы лучше дождаться вечера, - сказал крестьянин и стал натягивать на себя пиджак, что давеча давал Ефиму на болоте.
- Идемте.
Они вышли за околицу, провожаемые взглядами молодежи, ребятишек. Впереди была низина, подальше виднелся извилистый ручей, а там, на другом берегу, начинался отлогий подъем, на котором росли редкие дубы, и было непонятно, что за ними: лес, поля, селение?
Когда не спеша подошли к мостику, ступили на него, крестьянин обратил внимание летчика на ребятишек, бегающих среди дубов на холме:
- Вон-а… поглядите на тех пацанов…
- Ну, вижу?
- Убегут сейчас, смотрите.
И в самом деле, мальчишки, будто погнавшись друг за другом, скрылись за дубами.
- Пойдемте, они предупредят кого надо.
- ?.. ("Предупредят, кого надо"?)
Шагая, Васенин думал: "Кто это? Партизаны? Полицаи? Ладно, надо идти: ход сделан, обратно не повернешь!"
Между тем они вошли в дубраву, вскоре показались большие дома. Спутник сохранял равнодушное спокойствие. Они подошли к одному из домов.
В прихожей их встретила женщина, вытиравшая о фартук мокрые руки. Крестьянин сказал ей какие-то два слова, спросил о ком-то.
Она ушла, но вместо нее к ним вышел, мужчина, поздоровался, и они все трое направились в глубь леса. Новый спутник не говорил ни слова.
Вдруг на тропинке впереди словно вырос немецкий ефрейтор с автоматом на изготовку.
Как Ефим ни был начеку, как ни ожидал какого-то подвоха, все же похолодел от неожиданности. Но уже в следующий миг так шаркнул с тропы к деревьям, будто его отбросило взрывной волной.
Спутники его, однако, рассмеялись. Тот, новый, сказал Ефиму:
- Ничего. Это наш "немец". Пошли дальше. Считайте, что маскарад этот в шутку.
- Ну и шуточки! - взглянул на него Васенин.
- Да будет вам. Коли б оказались провокатором - не побежали бы, завидев немца…
Ефима все еще коробило от злости.
- А не подумали, если б я успел выстрелить в этого человека… в вашего "немца"?
- Не успели бы. Я следил за вашими руками. И бросьте дуться. Вы же нам не вполне доверяете - и у нас пока нет особых оснований доверять вам. Ферштейн?
Васенин хмуро глянул на говорившего. Надо было согласиться с его логикой. Тот положил ему руку на плечо:
- Ладно. Еще притремся.
Теперь вчетвером, "немец" тоже к ним присоединился, они шли еще долго, пока, наконец, пробравшись через чащобу, не вышли к холмистой поляне. Из-за холма тянул легкий дым. Они обошли холм сбоку и увидели вооруженных людей, расположившихся у костра. Одни полулежали, другие сидели, поджав под себя ноги на восточный манер. На приветствие подошедших отреагировали крайне скупо, продолжая тихий и неторопливый разговор. Ефим тоже прилег, стал было прислушиваться, но из отрывистых, как бы бросаемых в костер, слов уяснить ничего так и не смог.
Вдруг к нему вопрос:
- Так, значит, летчик. Горел. Выходит, прыгать пришлось?..
- Горел. Пришлось оставить самолет.
- А всех-то сколько было?
- Со мной пятеро.
- Все попрыгали?
- Я прыгал последним.
- Ну а как те?
- Не знаю.
Мало-помалу и другие, сидящие вокруг костра, стали спрашивать Ефима о полете, о его товарищах по экипажу, о задании, о нем самом. Очевидно удовлетворенные его ответами, предложили потом с ними отужинать, поднесли даже чарку самогона.
Крестьянин посидел некоторое время вместе со всеми, а потом сказал, что пора домой, могут хватиться. Прощаясь, пожелал Ефиму благополучно добраться до своей базы, снова летать.
- Как вас зовут, скажите? - взволнованно проговорил Ефим. - Я запишу, чтоб разыскать вас после войны, если уцелеем. Не забуду того, что вы, рискуя собой, для меня сделали!
- Зовут меня Павлом Ивановичем, а фамилия Иванисюк.
- Я запишу. Карандашик бы?.. - Ефим просительно взглянул на партизан.
- Ни боже мой! - замотал головой старший. - У нас ничего не записывают, только запоминают. Коли б записывали, давно болтались бы на перекладине. Намертво запоминайте все, что нужно.
Васенин принялся вслух повторять имя, отчество и фамилию крестьянина. Тот, улыбаясь, кивал головой. Потом добавил:
- Село Ульянцы. Там, где вы были у меня в доме. Присковский сельсовет, Каменецкий район - мой адрес.
- Запомню, запомню, на всю жизнь запомню!
- Если немцы не повесят меня до прихода советских войск, может, спишемся? Но что бы ни случилось, желаю вам удачи. Да, вот что. Зачем вам здесь пистолет без патронов? Подарите его мне. Вам выдадут другой, а мне он здесь пригодится.
Просьба привела Ефима в чуть заметное замешательство: он понимал, что личное оружие надо хранить, но и случай не подходил ни под какой устав. "А!.. Семь бед - один ответ: чем я могу отблагодарить своего избавителя, как не таким подарком?.." - И летчик протянул крестьянину свой ТТ.
Тот пожал ему руку, распрощался с людьми, что были на пригорке - человек десять - и зашагал лесом обратно.
Среди ночи Ефима разбудили, отряд тронулся в путь.
Для Ефима шагать по ночной тропе оказалось непросто: давали знать о себе сбитые босые ноги. Но вот в темноте набрели на деревню. Разделившись попарно, пошли по домам.
Васенин попал в пару с бывалым парнем, вооруженным до зубов: гранаты за поясом, немецкий автомат, пистолет "вальтер". Постучались в один из домов, там зажгли коптилку. Вооруженный парень велел крестьянину запрячь лошадь. Тот, не проронив ни звука, повиновался. Хозяйка к этому времени приготовила кое-какие продукты, которые они и погрузили на подводу. Зачем-то еще взяли с собой бутылку керосина. Крестьянин хотел сам ехать возницей, но партизан приказал остаться дома, заверив, что лошадь вернется. Васенину же сказал, чтоб садился на телегу и ехал лесной дорогой.
Оказавшись с вожжами в руках, Ефим не мог сообразить, куда же все они делись, потом решил, что двигаются где-то рядом, не рискуя выходить на тракт. Теперь, бодро восседая на мешке с картошкой, летчик до рассвета вслушивался в скрип колес и фырканье лошаденки. Потом лес стал редеть, дорога круто свернула и пошла вниз. Лошадь затрусила, кое-как сдерживая напиравшую телегу. Еще поворот, еще - и вдруг он наткнулся на несколько будто бы притаившихся в ожидании телег. В настороженности не сразу сообразил, кто такие, но вскоре увидел собравшихся партизан. Почти молча они перегрузили продукты, высвободив две телеги, которые с одним возницей тут же и отправили обратно. Сами же с небольшим обозом спустились к мосту через речонку и, когда оказались на другом берегу, облили мост керосином и подожгли в нескольких местах.
Что это были за действия, для чего они, что следовало за ними, - Васенин так и не понял. Озаренные пламенем в рассветном сумраке, тронулись дальше.
Спустя несколько дней, когда маленький их партизанский отряд оказался в какой-то деревне, Ефим, входя в дом, вдруг услышал:
- Вы узнаете этого человека?
Тот, о ком говорили, сидел к ним спиной, но тут обернулся. Вместо ответа Васенин бросился к нему с радостными объятиями. Тот вскочил, воскликнул:
- Товарищ командир, вы живы?!
Так они встретились со своим стрелком-радистом, а партизаны еще раз убедились, что это наши, советские летчики.
После двухнедельных действий с партизанами Васенин и с ним еще двое из экипажа - радист и штурман (последний к ним присоединился тоже после немалых мытарств и злоключений) вышли к линии фронта и вернулись в свою летную часть.
Глава седьмая
В ночь с 15-го на 16 апреля 1945 года 250-й полк 14-й Смоленской гвардейской дивизии дальней авиации готовился к бомбовому удару по Зееловским высотам, что прикрывали своими сильнейшими укреплениями на западном берегу Одера путь на Берлин. Командир полка подполковник Виталий Александрович Гордиловский уже выслушал доклад о готовности всех самолетов и о том, что в бомболюках каждого из них по две тонны фугасок. Оставалось ждать распоряжения на вылет.
Среди ночи к ним на аэродром вдруг прилетел их командир 4-го гвардейского корпуса АДД генерал Счетчиков. Георгий Семенович, созвав весь личный состав полка, расспросил летчиков об их подготовке к полету, сказал, что обстановка предстоящего боевого вылета в эту ночь должна быть сложная (это удивило, так как ночь была звездная). Далее он особо обратил внимание всех летчиков и штурманов на то, что радиообмены в этом боевом вылете отменяются, что должно неукоснительно соблюдаться полнейшее радиомолчание.
Некоторые из летчиков переглянулись.
- Да, да, - подтвердил Счетчиков, - полнейшее радиомолчание. И выруливать на старт, и взлетать будете только по световым сигналам! - Помедлив несколько, командир корпуса снял с руки часы: - Теперь, товарищи, давайте сверим время.
Спустя некоторое время Георгий Семенович отвел в сторону Гордиловского.
- Виталий Александрович, что подвешено в вашем самолете?
- Восемь фугасок, по 250 килограммов каждая, товарищ командир корпуса! - ответил подполковник.
- Вот что. Прикажите, чтоб сейчас же с вашего самолета сияли все бомбы, а вместо них пусть подвесят САБы. В основном связки белых, и только две - красную и зеленую. И проверьте сами, чтоб все было надежно, чтоб успели все вовремя.
Командир полка тут же отдал нужные распоряжения.
Счетчиков продолжал:
- Итак, вам задание: над целью у Зееловских высот против изгиба Одера быть на заданной боевой высоте в 5.00. Причем особо подчеркиваю, сброс своих САБов вы должны произвести в 5 часов, плюс-минус 15 секунд!
Гордиловский торжественно вытянулся:
- Есть сбросить САБы над целью в 5 часов, плюс-минус 15 секунд!