- По плану у вас политические занятия завтра, переносить их незачем. Да, я буду присутствовать. До свидания! - Он положил трубку и, кивнув в сторону телефона, проговорил: - Узнали, что мы с секретарем парткома решили побывать у них на политзанятиях, вот и хотят взять отсрочку, чтобы получше подготовить группу. И когда у нас переведутся любители показухи? Ну, будь здоров!
Дорога к шефам была неблизкой, и, пока газик резво накручивал километры, Васеев думал о тренажере. Тренаж по вертолету потребовал большого расхода моторесурса. Вот тогда он и предложил вместо вертолета поднять на двадцатиметровую высоту металлический макет самолета. И не один, а два. Суть предложения Васеева состояла в том, чтобы на земле летчик из кабины при включенном радиолокационном прицеле отыскал на экране цель - макет самолета, поднятый на мачты, - и произвел ее захват. Упражнение завершалось имитацией пуска ракеты.
Свою идею Васеев вынашивал с тех пор, как начал летать на новом истребителе. Много времени ушло на расчеты и выкладки, и вот теперь, когда молодые летчики приступили к учебным перехватам, целесообразность таких тренировок стала очевидной. Северин это понял сразу и доложил командиру полка. Тетрадь в коричневой обложке с расчетами заинтересовала Горегляда. Он просмотрел записи и передал подполковнику Брызгалину. Брызгалин пообещал Северину изучить предложения Васеева, но с окончательным ответом не торопился.
Васеев несколько раз напоминал подполковнику о тренажере, но тот все отмахивался от него.
- У нас нет ни средств, ни металла, чтобы сделать двадцатиметровые мачты и макеты самолетов.
Теперь, когда Северин послал Васеева к шефам, у Геннадия снова разгорелся огонек надежды: должны помочь!
У проходной завода Васеева встретил секретарь парткома Владимир Иванович Стукалов. Они не были близко знакомы, и оба долго прощупывали взглядами друг друга.
- Посмотрим наш главный цех, - предложил Стукалов, когда Васеев признался, что на заводе был с экскурсией года три назад. - Недавно мы завершили его реконструкцию, там есть что посмотреть.
Стукалов предложил сигарету. Васеев отказался:
- Спасибо. Не курю.
- Тогда прямо в цех.
Три года назад, когда Геннадий был на заводе, на него обрушился грохот кузнечных молотов, шум работающих станков, пронзительные сигналы передвижного крана. Теперь, войдя в цех, он ничего этого не услышал. Бросились в глаза светлые тона заново выкрашенных стен, цветники у окон, чистота покрытого масляной краской ровного, без выбоин бетонного пола. Но больше всего его удивил воздух. Копоти не было, дышалось легко, хотя запахи краски и ощущались. Там, где раньше высились станины кузнечных молотов, стояли выкрашенные в салатовый цвет станки. Над ними склонились рабочие.
Геннадия удивила малолюдность; все, кто находился в цеху, были заняты делом.
Стукалов и Васеев прошли середину пролета цеха и остановились возле поблескивающих свежей краской пассажирских вагонов.
- Почти готовы, - сказал Стукалов.
- Почему "почти"? - спросил Ваееев.
- Поставили под покраску, да закавыка получилась…
Какая получилась "закавыка", рассказать он не успел - подошел высокий, с густыми, седыми волосами мужчина лет пятидесяти, одетый в аккуратно подогнанный комбинезон.
- Устякин Иван Макарович.
Геннадий представился, едва не ойкнув от боли - Устякин до хруста сдавил его пальцы шероховатой широкой ладонью.
- Наш лучший бригадир. Фронтовик, - не без гордости сказал Стукалов.
Устякин засмущался:
- Ладно уж, Владимир Иванович, к чему это ты… Я же по делу.
Устякин взял Васеева за локоть.
- Помогли бы нам, браток. В позапрошлом году, когда нам показывали "миги", я заприметил на аэродроме интересную штуковину: пылесос для уборки взлетной полосы. Пришлите нам его денька на два. Понимаешь, какое дело: надо сдавать пять вагонов, а они еще не покрашены изнутри. Вот зайди, посмотри.
В разговор вмешался Стукалов:
- Смотрите, а я в литейный схожу.
Устякин подтолкнул Васеева к лестнице, и они вошли в вагон. На полу, возле окон, в купе - повсюду виднелась стружка, обрывки дерматина, клочья ветоши, металлические обрезки.
- Раньше красили вручную, - пояснял Устякин, - и этот хлам успевали с горем пополам убирать. Теперь же, после реконструкции завода, ремонт вагонов поставлен чуть ли не на конвейер. Только успевай крутиться, план увеличили. А мы не успеваем. Понял, для чего нужен ваш пылесос?
- Понял, Иван Макарович, понял, - сказал Геннадий. - Только как же вы его используете? Заборники у него между колес.
- Все продумано. Сделаем переходники.
- На пару дней пылесос, наверное, дадут. Эти вагоны сдадите в срок. А дальше как же?
Устякин усмехнулся:
- Пока пылесос будет у нас, мы изучим его и потом сделаем свой. Поменьше, конечно, вашего, но зато - собственный. Хватит силенок - сделаем получше вашего. Двухскоростной. Наподобие нагнетателя на моторе АМ-34, что стоял на штурмовике Ил-2.
Васеев удивился:
- Откуда у вас такое знание авиации?
- Я в войну авиационным механиком служил, - ответил Устякин. - Три года на фронте. Когда к нам приезжают из вашего полка или сами к вам на встречи ездим, у меня сердце быстрее колотиться начинает… - Устякин отвернулся, вздохнул. - Я в юности мечтал летчиком стать. Война началась - направили в авиашколу. Обрадовался. Приехал - ан нет, механиков готовят. Я к начальнику: отпустите учиться на летчика. Тот ни в какую. Рапорт мой порвал и отправил на занятия.
К ним подошли рабочие, обступили плотным кольцом. Устякин заметил, запнулся на полуслове:
- Что это я о себе разговорился?! Ты, браток, расскажи лучше о ваших делах. У вас там обстановка посложнее.
Васеев рассказал о своем ведомом лейтенанте Подшибякине, об Анатолии Сторожеве, о технике Муромяне, которые недавно отличились на учении, об особенностях полетов на сверхзвуковой скорости, о ночных вылетах. Он видел, чувствовал: слушают с огромным интересом - и радовался этому. Затем смущенно попросил:
- Вы бы, Иван Макарович, рассказали о фронтовых делах. Много, поди, увидеть довелось…
- Довелось, - согласился Устякин. - Недавно у школьников был. Ну, обычная встреча, сам знаешь. А один пацан мне и говорит: "Расскажите о самом памятном для вас дне во время войны". Подумал я и вспомнил, как уже в конце войны на наш авиационный полк немцы напали. Ночью, когда мы с Сашкой-оружейником после вылетов в ангаре ленты набивали патронами. Прижали они нас, как говорится, к стенке. Кругом стрельба, огонь, грохот. Глядь, вбегает молодой летчик Кремнев. В руках знамя держит. Помогли мы с Сашкой ему накрутить полотнище на грудь, под гимнастерку, а сами - к "лавочкину". Парашют приготовили - Кремневу лямки на плечи. А стрельба идет вовсю. Лейтенант мой вырулил и - на взлет. Немцы огонь усилили. Тут-то рядом снаряд разорвался. Сашку наповал, а меня шибануло о стенку ангара. Год, считай, лежал к койке пристегнутый - позвоночник осколком повредило. Встал на ноги - и домой по чистой. Хотел было свой полк отыскать, письма писал, но ответа не дождался. После войны много частей расформировали. Так-то браток, и кончилась для меня авиация…
- Как звали Кремнева? - спросил Васеев.
- Кремнева? Володькой. А почему ты спросил?
- Нашей дивизией командует генерал Кремнев Владимир Петрович. Фронтовик.
- Какой с виду?
- Высокий, подтянутый. Лицо смуглое. Строгий…
- Володька выше меня был. Худой, волосы черные.
- У генерала Кремнева седые.
- Могли поседеть за эти годы. Летать - не по земле ходить. В общем, браток, поспрашивай у вашего генерала о знамени. Может, и меня помнит. Скажешь, Устякин привет передавал. И про ангар скажи.
- Непременно, Иван Макарович, расспрошу.
- Пошли? - воспользовавшись паузой, предложил подошедший Стукалов.
- У меня одна просьба есть, - сказал Васеев.
- Говори, не стесняйся, - пробасил Устякин. - Чем можем, тем поможем.
Геннадий вынул из планшета чертеж с расчетом приспособления для тренажера. Стукалов и Устякин наклонились над листом полуватмана, углубились в расчеты. Минут пятнадцать они разглядывали чертеж. И какими же долгими показались Геннадию эти минуты!
- Как, Иван Макарович? - наконец спросил Стукалов.
- Подумать надо, Владимир Иванович, - ответил Устякин. - Штанги, макеты и растяжки сделаем, а вот лебедки у нас нет.
- Лебедку и трос выпросим во втором цехе или из неликвидов возьмем. А где ты мачты таких размеров достанешь?
- Сварим из наших, семиметровых.
- Тогда договорились! - обрадовался Стукалов.
- Спасибо вам, Иван Макарович, - обрадованный Васеев пожал бригадиру руку. - Этот тренажер нам очень нужен! Сроки освоения сократим!
- У вас тоже и планы и сроки есть? - поинтересовался Устякин.
- Есть. И еще какие! - сдержанно ответил Геннадий.
Пока Васеев говорил с секретарем парткома о предстоящем концерте, Устякин не сводил с него глаз. Васеев и раньше то и дело ловил на себе его пристальный взгляд, но не придавал значения; теперь это заметил и Стукалов.
- Чего это ты, Иван Макарович, с летчика глаз не сводишь?
- Уж больно похож на Сашку-оружейника. Смотрю и удивляюсь. И брови, и нос, и особенно глаза…
Слова Устякина отозвались в сердце Геннадия непонятной тревогой.
- Фамилия-то его как?
- Фамилия? Сашка… Сашка… Сколько лет прошло… - Устякин тер подбородок, морщил лоб, пытаясь вспомнить фамилию однополчанина. - Постой, постой, вспомнил. Саша Васеев! Точно! Васеев!
Пол под Геннадием качнулся и поплыл в сторону. Мир сжался до портрета отца в маленькой комнате матери. Геннадий словно стоял напротив отца и так отчетливо видел его глаза, чуть прикрытые в легком прищуре, что хотелось крикнуть от боли. Никогда в жизни он не видел отца вот так отчетливо.
- Что с тобой, браток? - Устякин поддержал Геннадия. - На тебе лица нет.
- Ничего, ничего, спасибо. - Геннадий шумно выдохнул и взглянул на Устякина: - Моя фамилия Васеев. Геннадий Александрович. - Какое-то время от напряжения он не мог говорить и стоял молча, чувствуя, как сохнут губы.
- Вон оно что! - Устякин вскинул густые брови. - Сынок, значит, Сашкин. Не ошибся я: уж больно ты на отца похож. Вот так встреча!
Их оставили вдвоем. Поначалу Геннадий говорить не мог, сидел молча, погруженный в свои думы. "Отец, отец… Сколько раз звал на помощь! Как хотелось посидеть на твоих коленях, как это делал сосед-мальчишка! Я ждал тебя каждый день, ждал твоего возвращения с работы, как ждали другие ребята с нашей улицы. Я долго не мог смириться с мыслью, что тебя нет; мне казалось, что ты далеко-далеко и скоро вернешься к нам с мамой…" До него едва доносился глухой говор Устякина, он слышал лишь отдельные слова, но за этими словами вставал отец.
Выйдя из проходной завода, Васеев сел в газик, кивнул водителю и погрузился в свои думы. Снова всплыло лицо отца, а в ушах загудел басовитый голос бригадира, вернувший его на какое-то время в грозное военное лихолетье.
Погруженный в свои мысли, опасность он все-таки заметил первым: справа, со стороны развилки, не замечая их газика, мчался груженный кирпичом многотонный МАЗ. Успел крикнуть шоферу:
- МАЗ справа! Тормози!
Расстояние между машинами быстро сокращалось, и водитель, избегая удара, начал выворачивать руль влево, на встречную полосу, по которой шел "Москвич".
- Куда ты? Там же люди! - закричал Геннадий, ухватившись за скобу кабины газика. - Крути вправо! Вправо!
Он отчетливо представлял себе всю опасность этой команды - газик подставлял бок МАЗу. Но иного выхода не было - встречный "Москвич" уже затормозить не успел бы.
Удар пришелся по переднему колесу и правому сиденью. Геннадий услышал пронзительный визг тормозов, резкий скрежет металла. Боль в правой ноге он ощутил лишь после того, как, выскочив из перевернувшейся машины, попытался вытащить прижатого рулем водителя. Дернул его за руки, но нога подломилась, и Геннадий упал.
2
Геннадий с трудом открыл глаза и увидел яркую белизну потолка. Хотел повернуть голову и посмотреть вокруг, но почувствовал, как все тело отозвалось резкой, пронизывающей болью. "Где я? - недоуменно подумал он. - Почему так болит нога?" Тревога наполнила его, и он, напрягая память, начал вспоминать.
- Не волнуйтесь, Геннадий Александрович, нога цела, - тихо проговорил врач. - В гипсе нога. В общем, все, кажется, обошлось.
- А летать… летать буду? - спросил Геннадий срывающимся голосом.
- Думаю, что будете.
- Спасибо, доктор! Спасибо…
- Благодарить еще рано - многое будет зависеть от вас. Судя по первым впечатлениям, вы человек волевой, боль при операции перенесли удовлетворительно. Оперировать-то пришлось без наркоза. Теперь дело за вами. Гимнастика для вас - больше, чем хлеб.
В дверь постучали. Врач поднялся.
- Войдите.
На пороге показались Горегляд и Северин.
- С разрешения начальника госпиталя на десять минут, - доложил Северин.
Врач согласно кивнул и вышел.
- Что же это ты, товарищ Васеев, себя не уберег? - Горегляд присел на стул и поглядел на Геннадия. - В воздухе с пожаром справился и машину спас, а на земле чуть не погиб. Мы с Юрием Михайловичем как узнали, не сговариваясь, - в штаб. Пока полковой врач до госпиталя дозвонился…
- Да, - вступил в разговор Северин, - задал ты тревоги всему полку. Летчики не ушли домой, пока не узнали о твоем состоянии. А друзья твои - Кочкин и Сторожев едва из гарнизона к тебе не убежали. Командир вернул с проходной - на водовозке устроились. Ну ладно! Хватит о вчерашнем дне. Самочувствие-то твое как?
Геннадий подтянулся на локтях, лег поудобнее, положил руки поверх одеяла и ощутил на себе настороженные взгляды командира и замполита. Говорил медленно. Часто поглядывал на упрятанную в гипс ногу. Только когда коснулся встречи с Устякиным и обещания помочь сделать тренажер, лицо его порозовело, глаза наполнились блеском и весь он взбодрился.
- Жаль, что дело теперь застопорится.
- Почему застопорится? - не согласился Горегляд. - Поручим твоему дружку Сторожеву. Соорудит, как требуется! Главное, не залеживайся здесь. Чуть нога окрепнет, давай в полк. По себе знаю - полежишь месячишко и начнешь клекнуть. Встанешь с кровати - из стороны в сторону словно ветром качает. Физкультурой займись. - Горегляд поднялся со стула и взял руку Васеева: - Носа не вешать! Побольше бодрости. Пошли, Юрий Михайлович! - кивнул он Северину. - Надо к водителю зайти. У него, говорят, дела получше - царапинами отделался.
- Товарищ командир! - негромко произнес Васеев, обращаясь к Горегляду. - Вопрос разрешите?
Тот кивнул.
- Вам не приходилось слышать о подвиге лейтенанта Кремнева? Он, говорил бывший авиамеханик Устякин, знамя полка спас. Не наш ли это генерал?
- Не слышал. Может, однофамилец?
- По рассказу Устякина, лейтенант Кремнев похож на нашего комдива.
- При встрече спрошу. Ну, Васеев, выздоравливай! - Полковник поправил халат и вышел в коридор. Северин кивнул лежавшим на соседних кроватях больным и осторожно вышел за ним.
- Интересные в авиации начальники, - позавидовал сосед по палате, лейтенант-танкист. - Беда только случилась, а они тут как тут.
- Точно, - откликнулся Васеев. - Внимательные. И о деле беспокоятся. И людей любят.
3
После возвращения из длительной командировки Кремнев на следующий день вместе с Сосновцевым вылетел в полк Горегляда.
Две недели назад, после получения директивы о переходе на новый метод полетов, Степан Тарасович весь день был сумрачным и неразговорчивым; Северин дважды заходил к нему, предлагал собрать руководство полка и эскадрилий, но Горегляд молчал. И только к вечеру, когда заканчивался тренаж летчиков, зашел к Северину.
- Сердцем чувствую, что ПМП - это ошибка, - тихо проговорил он. - Но что делать… Надо начинать перестройку…
И теперь, докладывая генералу Кремневу о ходе испытаний и летной подготовке, он едва сдерживался, чтобы не высказаться о всей накопившейся в нем горечи.
Кремнев и Сосновцев беседовали с Севериным, Тягуновым, Брызгалиным, Черным, Выставкиным, заслушали командиров эскадрилий и начальника ТЭЧ, побывали на стоянках самолетов, встречались с летчиками и техниками, анализировали планы-графики и плановые таблицы полетов.
Вечером, уставшие и озабоченные, направились к гостинице, расположенной в одном из жилых домов возле сосняка.
- А Горегляд далеко видит, - похвалил Кремнев. - В отличие от Махова руководствуется принципом: "Готовь сани летом, а телегу зимой". И находчивости ему не занимать.
- Кстати о находчивости. Как-то Горегляд рассказывал мне, - усмехнулся Сосновцев, - об экзамене по тактике, который он сдавал в академии. "Виды ударов авиации по объектам противника?" - спросил преподаватель. А у него эти самые удары из головы вылетели. Молчит.
Экзаменатор пытается наводящими вопросами помочь. "Так каким же ударом: массированным или…" Горегляд сообразил: "Сокрушительным!"
- Узнаю Степана! - Кремпев рассмеялся. Снял фуражку и свернул на идущую в лес тропинку. - Пройдемся, подышим озоном. Не возражаешь?
- С удовольствием! - ответил Сосновцев.
Начался сосновый бор. Высокие, стройные сосны стояли стеной, их верхушки медленно покачивались. Пахло хвоей, разогретой смолой, воздух был чист и прозрачен, дышалось легко. Кремнев и Сосновцев шли не спеша, останавливались, запрокинув головы, смотрели вверх.
- Какая силища! - не удержался Кремпев. - Одно слово - природа.
- Этот уголок леса, - заметил Сосновцев, - очень напоминает одну из картин капитана Бута. Кстати, в гарнизоне собираются открыть свою "Третьяковку". Уже начали готовиться. Полковой вернисаж! Молодцы!
- И много картин?
- Что-то около двух десятков, да почти полсотни художественных фотографий. Приглашают нас с тобой на открытие.
- Хорошо. Прилетим обязательно, - пообещал Кремнев. - Да, отвыкаем от матушки-природы, не находим времени дружить с ней, а вредим, где только можем. Видел, когда летели на вертолете, коричневые разливы на реке - химзавод отходы сбрасывает. Сколько погублено рыбы, растений! Кое-кто живет, как бабочка, одним днем, а что будет завтра, не интересует. Дай ему налет в этом месяце, а что перерасходуем моторесурс и горючее - наплевать. Главное - перевыполнить планы, доложить начальству. Тоже из племени ИКД - имитаторов кипучей деятельности, как ты любишь говорить.
Кремнев достал пачку сигарет, вынул зажигалку, но тут же, почувствовав осуждающий взгляд Сосновцева, спрятал сигареты.
- Виноват, Виктор Васильевич, виноват. Договорились не курить - и точка. Надо подышать как следует, легкие от городской пыли прочистить.
Они долго бродили по лесу, говорили о службе, о людях дивизии, вспоминали войну. Откровенность в их отношениях установилась давно, и они берегли ее и дорожили ею. Дружба командира и начподива была у всех на глазах, их видели не только на службе, но и дома, на рыбалке, в не столь частые часы отдыха, в дни торжеств и юбилеев. Они не тратили время и силы на улаживание отношений между собой, и если кто-то не соглашался с доводами другого, то всегда старался понять их, эти доводы, найти решение, которое шло бы на пользу делу.