- Могу, конечно, что за вопрос.
- Приняли. Адъютант, запиши.
Агеев оглянулся, солдаты захохотали. Обнажив в улыбке мелкие белые зубы, Холод приподнял руку. Все сразу притихли.
- Так вот, - продолжал Холод. - Значит, ты из Ростова будешь - ладно. А я из Балахны, слыхал? А фронт у нас общий, один - на Берлин прицел. Ростов - это задача местная, - он выглянул из окопа, указал на степь. - А пока - вон!.. Из-за этой сопки, брат ты мой, противник лупит из минометов. Взять придется - приказа ждем. Попомни, батя, поднялись мы, значит - отставать сурово возбраняется. Залегли мы - плюхайся рядом или вблизи - понял? А штыком орудовать сможешь?
- Силы-то хватит, а колоть не приходилось.
- Научишься этому ремеслу, только не зевай…
Агеев тяжело вздохнул, мрачно посмотрел на солдат, - лица их были добродушные; он качнул головой, спросил, оглядываясь:
- Мне б местечко, товарищ старший сержант?
- Вот чего захотел! - с наигранным возмущением проговорил Чухонин. - А сам-то копать умеешь?
- Потемнеет, - я отработаю, не сомневайтесь.
- Ладно, кусочек траншеи выделим. Пусть постреляет, попрактикуется.
Отодвинув немного левей свой ручной пулемет, Чухонин озабоченно позвал:
- Дедок, вот со мной рядом. - И сейчас же опять сбился на шуточный тон. - Понравишься, возьму я тебя в помощники, будешь за мной пулемет носить, слышишь? А если жмуриться будешь - так и знай - отправим картошку чистить. Там, у кухни, и воюй тогда.
- Не буду жмуриться, - решительно сказал Агеев, и суженные глаза его зло блеснули. - Для чего б это я шел сюда к вам?
- Ты начинаешь нравиться мне, дедок, - искренне заметил Холод.
Команда о подготовке к атаке немецких окопов пришла совершенно неожиданно. Появился парторг Филимонов.
- Послушайте, что сейчас нам сказал майор Симонов…
Филимонов официально числился помкомвзвода. Но стало так, что парторга все считали помощников политрука роты. Он ходил в коротенькой, туго подпоясанной ремнем телогрейке, из-под которой торчал слежавшийся подол гимнастерки; на макушке сидела старенькая измятая пилотка. Его полевая сумка всегда была набита газетами.
Над головами прошелестел первый снаряд, как говорили пехотинцы - "разведчик пошел". Затем второй, третий. Началась артподготовка.
Холод сидел молча, насупившись, считая минуты. Сидел он спокойно потому, что знал, когда ему нужно будет подняться, броситься вперед, позвать за собой. Однако открыто вести в штыковую ему не пришлось. В небо взвилась ракета, означавшая: на сближение, полком!
- Дедок, - вскрикнул Чухонин. - Приготовь гранату да штаны подтяни, двигаемся.
Вывалившись за траншею, Филимонов предупредил:
- Россыпью, россыпью - по одному!..
"Это мы можем", - подумал Агеев, упираясь локтем в землю и подтягивая свое больше, малоподвижное тело. Шагов двадцать он полз, стараясь держаться вместе с другими. Потом дело пошло хуже, он начал отставать. Солдат хотел было приподняться, чтобы ползком, на коленях догнать командира. Но над самой головой его, рассекая воздух, засвистели струи пулеметных очередей. Агеев приник к земле. Он не знал, сколько времени лежал так. Поняв, наконец, что пулеметная стрельба велась с нашей стороны, снова пополз, сгорая от стыда, думая, что на него непременно смотрит Симонов. "Вот так, брат, ползать-то без привычки, - шептали его обветренные, потрескавшиеся губы. Господи, господи, а стыд-то какой!.. Как же это мне людям в глаза после такого греха?" Преодолевая внутренний страх, он решил подняться во весь рост. И как раз в эту минуту загремели гранатные взрывы. Послушалось "ура-а…". Агееву казалось, что и он, вскочив, закричал исступленно. Но из груди его вырывался лишь слабый звук. Он бежал к немецким окопам с винтовкой наперевес, неимоверно выкидывая вперед колени, полный ненависти к врагу.
- Стой, дедок, стой! - закричал Чухонин, успевший засесть с ручным пулеметом покинутом немцами окопе. - Говорил я тебе, не отставай.
Лицо Агеева было возбуждено и в то же время угрюмо. Он ответил срывающимся голосом:
- Неподходящее дело мне-то, на старости, ползать. Кабы помоложе был, тогда да!.. Я не отстал бы.
Чухонин прикрикнул:
- Ну, за винтовку берись, что ты время теряешь?!
Агеев вскинул к плечу приклад. Он долго, пожалуй, излишне медленно целился. А когда выстрелил, полное, большеротое лицо его вдруг добродушно заулыбалось, глаза, ставшие маленькими, внезапно оживились и заблестели.
- По-опал! - негромко проговорил он, вгоняя в ствол следующий патрон.
Но тотчас замер, вслушиваясь в отдаленный грохот и низом наплывающий стрекот гусениц. Прислушался и Чухонин, почесывая затылок.
Опять! - как-то затаенно и встревоженно проговорил пулеметчик. - Сегодня танки на нас уже четвертый раз идут. Граната есть у тебя, дедок? - обратился он к Агееву, не переставая всматриваться в даль степи.
- Не, не снабдили хлопцы гранатами, - отрицательно покачал старик головой. - А что?
- Как это - что? Танки приближаются, говорю. Сможешь швырнуть, я дам тебе одну?
- Танки, танки с фронта! - выкрикнул из соседней траншеи парторг Филимонов. - Приготовится!
Эти слова, а также и команды других помешали Агееву тотчас ответить. Чухонин поэтому снова спросил у него и уже более строже, громче:
- Гранаты умеешь бросать, спрашиваю? Чего млеешь, как перепуганный? - и, не теряя времени, он быстро снял из-за плеч свой вещевой мешок, развязал его, извлекая оттуда запасную противотанковую гранату. Потом достал из нагрудного кармана гимнастерки запал. - Ты смотри, эту игрушку швыряй под самую гусеницу. Да целься, чтоб не сыграла даром. Понял?
Но когда пулеметчик протянул Агееву заряженную гранату, тот сначала приподнял плечи, словно пытаясь спрятать в них свою большую голову, потом из-под рыжеватых бровей, прищурясь и поморщась, с опаской посмотрел на зеленоватый предмет, тихонько отодвинулся в угол траншеи.
- Не, не! - взмахнув рукой, будто желая оттолкнуть от себя гранату, виновато и смущенно проговорил он. - Кабы оплошности с моей стороны не вышло. В жизни не приходилось в руках держать.
Чухонин с удивлением смотрел на солдата, ироническим выражением лица будто желая сказать ему: эх, вояка, и зачем ты сюда приплелся! Но так ничего и не сказал, а только безнадежно махнул рукой и стал торопливо вкладывать запал во вторую гранату.
- Так мне как подмочь бы, а? - спросил Агеев, краснея от стыда. - кашу варить пойдешь! - отрезал Чухонин, приподнимаясь на коленях и осторожно выглядывая из окопа. - Ты там будешь более полезен, чем здесь. Вот только притихнет, я живо откомандирую тебя к кашеварам.
Танков пока что не было видно, но грохот от них нарастал. Да и вдали над полем пыльные вихри закружились и поплыли, поднимаясь все выше и выше, постепенно превращаясь в одно сплошное серое облако. Оно становилось огромным, будто без конца и края. Можно было предположить, что приближается лавина танков.
"Может, тут вся танковая армия движется против нас?" - с тревогой подумалось Чухонину, тотчас оглянувшемуся назад. К неописуемой радости он увидел, как прямо против расположения их роты незнакомые артиллеристы выкатывали поближе к переднему краю две небольшие противотанковые пушки. Тут же бежали люди с длинными противотанковыми ружьями, потом где-то в нашем тылу вдруг грянули мощные залпы полковой артиллерии. А когда и противотанковые пушки начали стрелять, длинно и злобно взвизгивая, радости Чухонина не было предела. Позабыв о том, что минуту тому назад готов был прогнать Агеева, внезапно расхохотавшись, он хлопнул по широким плечам его, закричал возбужденно:
- Слышишь, даже "Малютки" стреляют по танкам? А ты гранаты в руки боишься взять. Еще огромный такой!.. Да ты собою мог бы танк в кювет повалить!
Агееву в это время стало на до обид. Глаза его чуть не удвоились от напряжения, но тем не менее все, что впереди видно было, теперь померкло, все исчезло в дыму и поднятой пыли. Только пламя от взрывов и указывало на места падения снарядов. И все же как ни плотен был заградительный огонь всех видов нашей артиллерии, из клубов вьющегося дыма показались, наконец, вражеские танки. Их количество все увеличивалось. Прорываясь к переднему краю, они шли широким фронтом - россыпью, то оседая в небольших низинах, то из них с гулом выворачиваясь, взмахивая длинными стволами орудий и стреляя с хода.
Не по себе делалось и Чухонину, хотя пулеметчик и не терял самообладания. То и дело он оглядывался назад, будто ожидая команды с батальонного наблюдательного пункта.
Лицо Чухонина просветлело, и на нем точно застыло радостное внимание. Ему явственно послышался долетевший сюда гул автомобильных моторов.
Все это потом замерло на короткое время, но скоро опять загудело и стало отдаляться. Вдруг до его слуха донеслось что-то визжащее, злобно заскрежетавшее, ухнувшее, - загремело еще и еще! Пулеметчик быстро глянул в сторону приближающихся вражеских танков. Он увидел, как от брони одного из стальных чудовищ внезапно отскочил искристый всполох взрыва, брызнувший в разные стороны бледными огоньками. На "виллисах" к переднему краю подошел истребительный противотанковый полк.
- "Инпатовцы"! - вскрикнул Чухонин, схватив Агеева за воротник гимнастерки и потянув к себе, точно он хотел расцеловать его. - Вовремя же они, ой как своевременно подоспели! Вот молодцы!
Но когда солдат вопросительно покосился на Чухонина, тот инстинктивно отшатнулся от него, брезгливо поморщась. Густая щетка рыжих усов, кирпичного цвета щеки, тяжелые и неуклюжие движения, - все, что он увидел в "необстрелянном" солдате, раздражало его. А только Агеев спросил, что такое "инпатовцы", вместо ответа пулеметчик закричал на него:
- Плюхайся на дно окопа, дед!
Это Агееву показалось унизительным, но все же принял за команду выкрик пулеметчика, хотя и медлил исполнить ее. Видимо, он боролся с охватившей его злостью, чтобы не сказать в ответ что-нибудь протестующее.
- Чего это на дно-то? - с нотками обиды в голосе спросил он.
- Ложись, говорю! - Чухонин кивнул на приближающиеся танки. - Отбивная из тебя получится. Ложись!
Сначала Агеев закусил губы, так что обросший волосами подбородок у него выдался вперед, затем решил безропотно подчиниться, лишь проворчав:
- Черт-те что получается, - за труса меня принимают!..
И покорно прилег ниц лицом, злясь на себя и на Чухонина. Пулеметчик в это время продолжал следить за ходом борьбы между нашей артиллерией и вражескими танками, которые уже начали разворачивать в обратном направлении.
Немного спустя Агеев почувствовал, как к плечу его притронулась рука пулеметчика.
- Вставай, - раздался голос Чухонина. - Атака отбита.
XX
С темнотой на земле как будто снова воцарился мир. Не было слышно ни выстрелов, ни грохота танков. Облазив весь передний край, Симонов, наконец, вернулся на командный пункт батальона.
- Мельников, - устало сказал он старшему адъютанту, - свяжись со штабом дивизии. Надо кое - чем спросить. Вызови к телефону гвардии майора Булата.
Симонов присел на край окопа, стянул с головы пилотку и вытер платком потный лоб. Его связной Пересыпкин подкатился с алюминиевой тарелкой.
- Товарищ майор, вот таскаю вашу холодную баранину…
Симонов отстранил рукой тарелку.
- Уберись ты с ней от меня, - сказал он с досадой.
- Это ж как так - уберись! Она для каких целей приготовлена? С лучком да, можно сказать, в собственном соку.
Симонов поморщился, словно от зубной боли. Пересыпкин спросил озабоченно:
- а вы не заболели? Если заболели, я живо Магуру прикомандирую. Больно вид у вас… Клюква, а не лицо, надо сказать.
- От тебя не мудрено заболеть, Пересыпкин!
- Это вы насчет меня, Андрей Иванович?
Симонов схватился за голову:
- Отстань, говорю!
Не так-то, однако, легко было отделаться от Пересыпкина. Он поставил тарелку на свежий песок, извлек из кармана брюк фляжку, потряс ею перед ухом, затем, вцепившись зубами в деревянную затычку, с усилием откупорил.
- Так что этакая жидкость, товарищ гвардии майор, бывает назло всем печалям… Ей-богу, не вру. И в животе огонь, и для души отрадно. Хватите-ка, а?
Симонов выпил стопку, взял телефонную трубку, заговорил с хрипотцой:
- Это я, Симонов. Что значит опять?! Интересуюсь, вот и спрашиваю. От них ни звука? Гм… Что бы означало все это? - он положил трубку, взглянул на старшего адъютанта. - Мельников, комиссар-то наш словно провалился сквозь землю!
- Неужели их схватили?
- Не знаю. - Симонов помолчал, будто прислушиваясь к чему-то, потом решительно встал: - Я, Мельников, пройдусь немного.
Старший адъютант только взглянул на него удивленно и промолчал.
Симонов шел к Магуре. Ему очень хотелось увидеть ее, посидеть с ней рядом, поговорить. Никогда раньше не испытывал он такой усталости, как в этот вечер.
Прохладные сумерки все сгущались над онемевшей степью. Из тьмы донеслось ржание лошади. Невдалеке прошли автомашины, тянувшие за собой кухни. Симонов не остановил их, не попробовал пищу, как делал это всегда. Он шел к санпункту.
Такой знакомый, близкий и в то же время такой далекий голос Тамары Сергеевны неожиданно прозвучал совсем рядом, заставив Симонова остановиться. Она говорила с легким смешком, рассказывая о боевом дне батальона, упоминая и фамилию "Симонов". Ей отвечал задорный тенор майора Ткаченко. Чем явственней доносился их разговор, тем более неловко и тревожно чувствовал себя Симонов. Он готов был провалиться сквозь землю, только бы не слышать их.
- Нет, почему же? - говорила Тамара Сергеевна. - Никого я не любила так, как своего мужа, но его уже нет в живых. А вот с Симоновым… мы так редко видимся…
Они отошли далеко. Что ответил Ткаченко - разобрать было невозможно. Симонов и не прислушивался. Он подумал: "Если она может так свободно говорить кому попало об этом, значит, ей не дорого все это".
Резко повернув обратно, он зашагал к переднему краю, не чувствуя ветра, бившего в лицо. Ему казалось, что теперь он уже совершенно равнодушен к Магуре. А он так искал ее дружбы! Дружбы искренней, теплой и чистой. И он надеялся, что эта дружба, может быть, со временем перейдет в любовь. "Когда мы вторично встретились на берегах Сунжи, - вспоминал Андрей Иванович, - я думал: надо побороть в себе отчужденность к ней. Надо проверить себя и ее, может быть, это как раз и есть то, что нужно мне в жизни… А вот теперь, оказывается…"
Словно очнувшись, он выругал себя, сердито сплюнул. "Друг ушел на верную гибель, а я тут лирику развожу. Ради чего, во имя чего, собственно говоря?!"
В степи все было глубоко безмолвно. В небе - ни единой звездочки, на земле мертвенно-тягостная пустота. Симонову вспомнилась жена. Он почувствовал, как крепко связан он с прошлым. Хотелось, чтобы это чувство, связывающее его с годами, проведенными в строительном институте, где он познакомился с Наташей, продлилось. Он остановился. Воспоминания юности всецело овладело им.
С того дня, как он вдовел, прошло два с лишним года. Жену он не мог забыть. Ярче всех отдельных воспоминаний, связанных с Наташей, вставала перед ним последняя ночь ее жизни.
Вечером он вернулся с работы. До полуночи больная жена металась, бредила в жару, порой ее глаза неестественно расширялись, и она с испугом глядела на него: "Андрей, Андрюша - я ведь умру!.." Он гладил ее руку, менял компресс. Наконец Наташа уснула. Он отошел к дивану и, стараясь не шуметь, прилег, не раздеваясь. Он даже не помнил, когда уснул. А проснувшись, ощутил тяжелую тишину - и некоторое время продолжал лежать с открытыми глазами. Потом протянул руку к столику и взял будильник. Было пять часов утра. Свет все заполнял и заполнял комнату. Симонов вскочил, подошел к кровати, взглянул на Наташу и сразу понял… Он не заплакал, - застонал, скрежеща зубами, скорее от бешенства на нелепую смерть, чем от горя, ворвавшегося в сердце.
На командном пункте Симонова поджидал Пересыпкин.
- Может, поспали бы, товарищ майор? - проговорил он просящим голосом.
- Попробую… Если что там… разбуди немедленно.
Он улегся в приготовленной для него землянке на сухое, сладко пахнущее сено, с наслаждением сомкнул глаза и скоро притих.
Когда Симонов проснулся, над степью серели предутренние сумерки. На переднем крае яростно стучал станковой пулемет, хотя он долго еще не мог уяснить, где именно…
- Мельников! - крикнул он. - Это у кого?
- В третьей, товарищ гвардии майор, - отозвался старший адъютант. - Метелев сообщает - ползут! Пулеметным огнем мы их прижали… Командир роты хвастался: "Назад уползти не дам!"
- Хорошо, пусть загорают эти "пластуны" на солнцепеке! Пересыпкин, воды!
- Есть! Умоемся, товарищ майор?
- А ты спал сегодня?
Поливая воду, Пересыпкин продолжал тараторить:
- Спал я или не спал? А может, это было невозможным делом? У телефониста книга обнаружилась в вещевом мешке.
- Опять читал?
- Если говорить откровенно, то да. Великолепный человек этот Спартак.
- Наверное, весь карбид израсходовал?
- А мы не пользовались карбидом.
- Тогда что же, мой фонарик доконал, да?
- Никак нет. у связистов имеется свой. Просвещение в групповом порядке. Бубнили попеременке. Жаль - конец ужасно нехороший. А вообще - душевная книга. Дрались-то как!
- Кто же тебе больше всех понравился?
- А все гладиаторы. И особенно Спартак. Жена-то Валерия любила его как, а?
Симонов взял с плеча Пересыпкина полотенце и, вытирая руки, спросил:
- Знаю, жена у тебя есть, а дети?
- А как же, товарищ майор, - трое! В Проснице - Кировская область. Жена - счетовод в колхозе, детишки - так себе, мелюзга, но подрастают. А забавные мальцы! Вернусь - пожалуй, батьку они не узнают!..
- Скучаешь?
Пересыпкин приложил руку к груди.
- Частенько свербит вот тут. Да ничего, я же такой не один. У каждого своя болячка.
Симонову нравилась словоохотливость земляка. Чтобы отвлечься, он иногда заводил с ним разговор. Даже спрашивал у него совета: "Потолкуем, что ли, Пересыпкин?"
Уже совсем рассвело. Дробь автоматных очередей со стороны противника не привлекала внимания Симонова.
- Мельников, давай штаб дивизии, - приглушенно распорядился он. - И живо!
Мельников и сам сгорал от нетерпения узнать, что же произошло с комиссаром Рождественским в прошлую ночь.
Но и на этот раз из штаба дивизии ответили коротко:
- Никаких сведений нет.
- Никаких сведений? - домогался Симонов. - Что-о? На меня комдиву пожалуешься? Слушай, гвардии… Булат… Слушай! - закричал Симонов и в сердцах бросил трубку.
- Ругается? - спросил Мельников.
- Душа у него есть, что ли? Балалайка, а не душа! "Все само объяснится, ждите". Легко сказать!..
Симонов свернул цигарку в палец толщиной и дымил ею, пока не обжег пальцы. Долговязый батальонный писарь Зорин не один раз порывался подать на подпись строевую записку. Но каждый раз Мельников многозначительным взглядом останавливал писаря. Однако Симонов не забывал порядка дня.
- Мельников, что вы тянете со строевой?
- Есть строевая!