"Он сокол был, а перед ним стая воробьев. Он разогнал охрану дворца... Он - лев, а перед ним было стадо диких свиней. Он опоясался бельбагом мести на эмира-тирана из-за меня, собиравшей флаконы слез, меня - оскорбленной в своем девичьем достоинстве. Он не виноват, что желтозубый шакал сбежал мышонком через мышиную норку".
И тут в голове Сахиба Джеляла возникла мысль, сначала неясная. "Она назвалась сестрой этого увальня Баба-Калана. Увалень - сын Мергена. Значит, это Наргис - дочь Юлдуз... Моя дочь... Судьба!"
Наконец-то он встретил свою дочь Наргис!
И он перелистал мгновенно книгу своей памяти.
Много лет назад - да, прошло уже лет восемнадцать, он в дни изгнания, живя в горах Ахангарана, взял в жены дочь тилляуского батрака Пардабая красавицу Юлдуз.
Из всех жен Сахиба Джеляла она была самой прекрасной, самой любимой.
Судьба, ты коварна и слепа,
Ты вертишь колесо жизни
простых смертных
То вверх, то вниз.
И надо же было такому случиться! Сахибу Джелялу пришлось бежать от губернаторской полиции, скрыться в Кашгарии, а оттуда уехать в далекие страны. Там, за рубежом, он узнал, что его любимая жена вышла замуж за его друга - лесного объездчика Мергена. Да и что ей оставалось, бесприютной, брошенной в горном замке-каале, беззащитной, готовящейся стать матерью.
Но что до того Сахибу Джелялу! Жена, по обычаям Востока, должна была ждать мужа хотя бы до могилы.
Судьба распорядилась так, что Юлдуз после этого перестала существовать для Сахиба Джеляла. Но у них с Юлдуз - он узнал много позже, осталась дочь. Нельзя сказать, что он был совсем лишен отцовских чувств. Нет, он пытался найти ее, освободить из рук врагов, вырвать из лап проклятого эмира. Он сделал все, что мог, чтобы Наргис, его дочь, была освобождена. Но, увы!.. И вот теперь, - о судьба!
Улыбка судьбы, -
Ты увидишь ее и во мраке.
Дочь. Прекрасная дочь! Она уже была на коне с карабином в руке. Баба-Калан жестами, словами пытался умерить порыв сестры. Но Наргис уже разошлась вовсю, проявила всю пылкость характера, ломающего все рамки шариата и адата, предписывающего женщине в подобных обстоятельствах молчать и повиноваться.
Наргис уже гарцевала на лошади с призывными возгласами:
- За эмиром! Смерть тирану! Поскачем! А то он - кровавый деспот, уйдет, сбежит, скроется от гнева народа!
Наргис звала к действию. Сахиба Джеляла, лежавшего на кошме у дувала, одолевали видения. У него поднялась температура.
А в это время из глиняной развалюшки вышла, нет, важно выплыла, постукивая каблучками изящных кавушей, женщина в парандже. Не откидывая чачвана, она сварливо прикрикнула на Наргис.
- Слезь с коня! Не выпяливайся потаскухой. И ты, Баба-Калан, батыр, чего зазевался и стоишь корчагой с просом? Тиран, их высочество голохвостый, убегает... Вон уже солнце повернуло к закату. Ты что же, Наргис, воображаешь, эмир забыл про нас с тобой?!. Знаешь, что нам будет, если он вернется. Посадит он тебя на раскаленную докрасна железяку. Вспомнишь свое безумное бахвальство... А раз раскрыла рот, то знай, что нужно его закрыть. Вы думаете, что Сеид Алимхан дожидается, пока его поймают краснозвездные отряды? Кровопийца Сеид Алимхан бежит уже, как заяц. А вытереть сопли и взяться за дело никто из вас не собирается. Да вы, я вижу, струсили перед ним!..
- Тревога!
Крик стряхнул со всех одурь и растерянность. Из облака пыли выехали новые всадники. Они с первого взгляда не были вооружены. По крайней мере винтовок у них не было видно. Не слезая с коня, первый из всадников, судя по обмундированию, командир Красной Армии, сорвал с головы буденовку, чтобы вытереть мокрый от пота воспаленный лоб.
- Баба-Калан, ты почему здесь?
- Брат? Ты?
Только теперь Баба-Калан узнал гидротехника Алешу. Так он почернел и погудел.
- Скорее! Эмир въехал на плотину... Мне сейчас передали. С ним наемники и ширбачи.
Слова гидротехника произвели на Сахиба Джеляла необыкновенное действие. Он, несмотря на ранение, встал с возгласом:
- Скорее! Догнать его!
II
Сейчас же гаси огонь,
пока еще можешь погасить.
Если пламя разгорится,
сожжет весь мир.
Не давай врагу натянуть
тетиву лука,
Пока сам можешь
пустить стрелу.
Сузени
Те люди благородны, которые, отказавшись от поисков собственного счастья, стремятся к счастью для всех живых существ, которые искренно страдают страданиями остальных людей.
Викарма
- Коня!
Раненный в плечо Сахиб Джелял с помощью своих белуджей взобрался в седло и воскликнул:
- За мной!
Уже на полном скаку он хрипло спросил оказавшегося рядом с ним гидротехника Алексея Ивановича, сына своего друга врача Ивана Петровича.
- Алеша-ака, где они? Показывайте дорогу.
Облако пыли, белое, густое, покатилось по степи на северо-восток. Кавалькада мчалась в полном молчании. Лишь мягко бухали в густую, глубокую дорожную пыль копыта коней.
Радостная весть поднимает
и мертвеца из могилы...
Весть о том, что эмир близко, совсем рядом, вдохнула новые силы в изнемогавшего от раны Сахиба Джеляла. Он ничего не забыл. Он много лет лелеял ненависть к Сеиду Алимхану. Ненависть побледнела за годы, по не угасла. Бледная месть жила в душе бывшего студента медресе, подвергшегося унизительной экзекуции по приговору эмира.
Мстительные мысли свирепствовали в мозгу Сахиба Джеляла. Тут все перемешалось: и ненависть к тиранам, и невыполнение задания командования, и личная обида.
Сеид Алимхан оскорбил его дочь Наргис. Все его самолюбие восстало. Сахиб Джелял знал историю похищения Наргис из Самарканда. Он и тогда воспринял ее как оскорбление, вспомнил свою неудачу в Карнакчуле, когда он сделал попытку вызволить дочь из плена. "Месть! Месть!-стучало в мозгу.-Догнать тирана!"
Тяжело рысил конь. А Сахибу Джелялу казалось, что благородное животное все медлит. Он хлестал коня по боку. И это он, который был так добр в душе, что обычно даже уздечку не дергал слишком резко, чтобы, как он говорил, не обидеть коня.
А Баба-Калан со своими йигитами едва поспевал за Сахибом Джелялом и его белуджами.
И потому, что они мчались, несмотря на пыль и зной, очень быстро, они нежданно-негаданно выскочили через небольшой кишлак в окружении садов на широкую галечную пойму Зарафшана. Громом среди ясного неба грохнули по каменистому грунту сотни копыт. Появление их было столь внезапным, что ширбачи, пустившие коней пастись на зеленую луговину не успели ничего толком сообразить. Не успели даже вскочить на коней, многие не успели даже выхватить саблю из ножен.
- Ур! Бей эмира! Руби наемников тирана!
Ярость схватки не уступала ярости мести. Такой бой не требует мыслей. Весь человек обращается в сверкающий клинок, и напряжение мускулов, и вопль, исходящий из груди, "ух-ух!".
Бой у плотины закончился в минуты. Боя, собственно говоря, и не было.
Белобурнусная "личная гвардия" Сахиба Джеляла уничтожила всех ширбачей. Ни один наемник не ушел. В зелени травы, на серой прибрежной гальке пестрели полосатые шелка, мерцала парча и алела лужами кровь.
В плен не брали, В битве белуджи в плен не берут.
Потные, с разводами грязи на лицах, с размотавшимися, запятнанными кровью тюрбанами, на взмыленных конях воины пустыни съезжались в одно место. Здесь, у пряно пахнущих тугайных трав, в жидкой полуденной тени лежал Сахиб Джелял. Глаза его были полуприкрыты, лицо так же, как и у всех, покрылось подтеками пота с пылью, дыхание с сипением вырывалось из груди. Чалмой Сахиб Джелял упирался в передние ноги коня своего "араба", приведенного из Йемена. Верного коня, который никогда не подводил хозяина. Конь высоко держал голову и свирепо фыркал на подъезжавших. Конь охранял своего хозяина.
Зной. Жажда. Горький пот. Боль от ссадин и ран. Дорожная пыль вместо перевязок на раны. Соленый привкус крови. Тихие стоны раненых. Безумная усталость. Ни один лежавший, из разбросанных по всей луговине, не шевельнулся. На поле битвы стояла тишина. От галечника струились потоки горячего воздуха. Лежавшие так и лежали...
Теперь, когда все съехались к нему, вождю, тот спросил их:
- Почему не говорите?
- Его мы не разыскали...
- Голову эмира! С чем я поеду к товарищу Фрунзе?
- Сеида Алимхана не было здесь,
- Проклятие!
В разговор вмешался комиссар:
- Эмир, оказывается, послал сюда самых отпетых ширбачей разорить плотину.
Слабо застонав, Сахиб Джелял из-под руки обвел глазами луг и всю пойму.
- Осмотрите все как следует. Проверьте каждого из них...- Он махнул рукой в сторону разбросанных тел.
- Господи, среди тех, для кого погас факел жизни, его нет.
- И все же ищите!
- Проверять нечего, - сердито проговорил понуро стоявший рядом со своим конем и нервно хлеставший по крагам плеткой гидротехник Алексей Иванович.
Два белуджа подталкивали человека с мучнисто-бледным лицом, с туловищем, похожим на пустой обвисший халат. Это был Мирза. За ним вплотную шагнул с винтовкой наизготовку Баба-Калан.
Как Мирза мог уцелеть в ужасной схватке? Наверное, потому, что он от страха остался бессильно сидеть на земле, в том месте, куда опустили его сделавшиеся ватными ноги. Мирза испугался так, что и сейчас дар речи не вернулся к нему. Он отдавал себе отчет, что лишь случайно уцелел во время кавалерийской рубки, и что ему теперь нужна вся хитрость и изворотливость, чтобы сохранить свою жизнь. Он понимал весь ужас своего положения. Кругом лежали десятки трупов тех, кто всего четверть часа назад воинственно размахивали винтовками, кричали, вопили, стараясь изо всех сил замести следы беглого эмира.
И все они неподвижно, неуклюже валяются в песке и колючке. А ведь среди убитых были и надменные господа власти и богатства, еще вчера правившие государством... Какое ужасное событие!
И от самого себя Мирза не мог скрыть, что сам он уцелел в силу стечения обстоятельств. Он струсил, ноги у него отказались служить ему, и он не побежал. Побеги он - и сабля этих белых привидений нашла бы его.
Мирза струсил и стыд жег его. Ему бы радоваться, что среди всадников в белой одежде оказался его родной по отцу брат. Значит, не все пропало! Значит, можно надеяться, что братец замолвит за него словечко и его, Мирзу, не убьют здесь, на раскаленной серой гальке, среди чахлых кустиков янтака и полыни, не швырнут его тело на растерзание стервятникам и шакалам. Значит, есть надежда, что его отвезут в штаб. А там он мог положиться на свою изворотливость и ловкость. Перед лицом большевистских начальников он, Мирза, настоящая персона, политический деятель, с которым нельзя не считаться.
Страх смерти отступил. Теперь стыд, ненависть терзали бледноликого. А уже через минуту Мирза вообще чуть не задохся от ярости, встретив острый, ясный взгляд Наргис, взгляд, полный укоризны и... жалости. Она жалела брата за то, что он оказался трусом. Она снисходительно краснела за него. И он еще больше возненавидел Наргис, которая всегда подсмеивалась над ним, над его чахлым видом, над его слабостью. Он всегда боялся ее острого язычка.
- Потаскуха, - выдавил он с трудом и чуть слышно. - Позор! С открытым лицом! В мужской одежде. Будь проклята!..
- Молчите! - проговорил властно Сахиб Джелял. - Вы не судья. Вас самого сейчас будут судить. Эй, господин Мирза, куда... по какой дороге бежит эмир? Говорите быстро. От вашего ответа зависит, останетесь вы здесь, на песке, или сохраните жизнь. Быстро!
- Вы не смеете, - вздернул голову Мирза. - Меня охраняет мандат Лиги Наций...
- Он не сохраняет, а убивает. Отвечайте на вопрос! У нас нет времени болтать. Или - или!
Мирза весь метнулся к Баба-Калану.
- Брат! Братец! Скажи им... замолви слово!
- Где эмир?! - воскликнул Баба-Калан и угрожающе наставил на Мирзу дуло винтовки. - Я не брат тебе. Мои братья - красноармейцы.
Баба-Калана всего трясло. По широкому, добродушному лицу градом лил пот.
И вполне благоразумно, не пытаясь вилять, Мирза объяснил:
- Их высочество эмир направил свои стопы по Самаркандской дороге в Гиждуван.
- А что делали вы? - спросил комиссар Алексей Иванович. - Почему вы оказались на плотине?
- Я... мы, - бормотал Мирза, стараясь ни на кого не смотреть.
- Очень просто, - ответил сам на свой вопрос комиссар. - Плотина снабжает водой всю Бухару. Водопровода вы, дядя Сахиб, знаете, в столице нет. И если вода в арыках иссякнет, люди в Бухаре останутся без воды. И народ, и красноармейские части, штурмующие сейчас стены города. Мы подоспели вовремя. Эти гады,-он посмотрел сумрачно на лежавшие повсюду трупы, - получили воздаяние за свой подлый умысел.
- Кто отнимет у жаждущего в пустыне чашу с водой, тот подлежит сам смерти от жажды. Свяжите предателя покрепче и бросьте на солнцепеке, - решил Сахиб Джелял. - А мы - в седло!
Но комиссар думал по-другому. Мирза казался слишком важной птицей, чтобы отмахнуться от него так просто.
- Мы оставим караул на плотине. Он и присмотрит за пленником, - предложил он.
- Оставлять караула не надо.
- Почему?
- Посмотрите на это побоище. Никго - ни враг, ни друг не посмеет приблизиться к плотине... Мертвецы охраняют плотину бдительнее, чем тысяча аскеров...
И показалось это или нет, но комиссар-гидротехник увидел, что, говоря о мертвецах, Сахиб Джелял вздрогнул, словно спину ему прижгли каленым железом...
Сахиб Джелял сказал совсем тихим, угасающим голосом:
- Нет выхода твоей душе
через врата презренного мира.
Смотри же, когда проходишь через мусор,
Чтоб и пылинка не пристала к тебе!
Назначаю совет.
Тихий шепот Сахиба Джеляла подхватили воины-белуджи. Они решительно встали в круг. Каждый при этом бросал свое оружие на середину в знак того, что они не разойдутся, пока решение не созреет.
- Повиновение начальнику! - воскликнул Баба-Калан воинственно.
- Надо хоть посты выставить, - заметил комиссар. - Нас голыми руками возьмут.
И вправду, совет не затянулся. Решено было взять Мирзу с собой до встречи с первой же красноармейской частью. Мирза сразу возликовал. Он получил отсрочку, равную жизни. Спустя минуту, все уже были в седле.
Странно, но Сахиб Джелял не обратил внимания на то, что в его отряде прибавилось еще три человека - причем, три женщины. Одна - сестра Баба-Калана, его родная дочь Наргис. Она повела себя со всем легкомыслием и горячностью молодости и вопреки строжайшему приказу Сахиба Джеляла приняла участие в схватке. Опьяненная битвой, она забыла обо всем. Рядом был Баба-Калан. Наргис ехала с пылающим лицом. Она горячила совсем напрасно коня, о чем ей не постеснялся сказать комиссар Алексей Иванович.
- В такую жару, Наргис, лошадей, даже трофейных, надо беречь.
- Как хочу, так и буду!
- А конь-то славный. Так нельзя, сестренка.
У Алексея Ивановича вертелось на языке целое нравоучение, которое он высказал бы на правах старшего в семье, но вмешалась в разговор женщина в парандже, трясшаяся рядом на довольно-таки неважной клячонке.
- Ах, как это великодушно, о, аллах... Таксыр комиссар изволит беспокоиться о скотине, но его, такого доброго, ничуть не заботит, что мы, нежные и слабые создания аллаха, изнемогаем от зноя и усталости.
- Кто вы? - спросил комиссар. - Я хочу знать, что вам нужно в отряде? Наргис - сестренка, а Савринисо невеста друга. А кто вы - не знаем.
Ему надо было давно поинтересоваться этим. Но он не решался потребовать, чтобы женщина подняла чачван и показала лицо. Мало ли было случаев, когда под паранджой и конской сеткой проникали в расположение военных частей вражеские лазутчики.
- Сколько вопросов! Ах-ах!
Ручка выскользнула из-под паранджи и забросила чачван на голову. Комиссар смог бы вполне удивиться, даже зажмуриться, потому что лицо, которое он увидел, было красивым, несколько жесткой восточной красотой, но он только еще серьезнее задал вопрос:
- Кто вы?
- Это Суада. Эмирша... Она помогла мне бежать, - смело заявила Наргис.
Во всем облике Суады чувствовалась пресыщенность наслаждениями, обилием гаремной жизни. Очень молодая, но бурно пожившая женщина, откровенно принялась строить глазки Сахибу Джелялу и комиссару, чем ввела последнего в немалое смущение. Нисколько не смущаясь, Суада продолжала:
- Говорили в старину: видными йигитами женщины любуются. Мудрых уважают, добрых и глупых любят, смелых боятся. А замуж выходят за сильных... Сила бывает разная. Сила бывает и в могуществе. И никто из девушек государства не откажется от участи стать женой могущественного халифа. Нежиться в шелку, кушать сладко, повелевать... Разве плохо?
Но тут же она принялась поносить эмира, грубо, последними словами. Когда же Сахиб Джелял, прислушивавшийся к разговору, поинтересовался, почему она, царица, жена халифа, убежала из Арка, она без всяких церемоний ответила:
- Женой государя называться хорошо, лестно, а вот не быть ею на самом деле... Сеид Алимхан похотлив. Он тащил все новых и новых в гарем. Кому из нас, бедных, молодых, охота так жить. Кровь-то в жилах горячая...
И она, задернув лицо чачваном, долго хихикала.
- А развода у эмира разве добьешься?.. Одной низостью раболепия не проживешь, - продолжала она. - А годы жизни идут. А тут вдруг неразбериха, посадили нас на арбы. Я вместе с Наргис и служанка с нами бежали из обоза.
А когда у Суады сдвигался в сторону чачван, исподтишка, умиленно поглядывала на Сахиба Джеляла.
- Нам придется оставить ее в первом же кишлаке, - сказал комиссар.
- Теперь у меня с эмиром развод... - запротестовала Суада. - Теперь новые времена. Я объявляю трижды: "таляк" Сеиду Алимхану.., Я поеду с вами...
