Предки Арона приехали в Америку из России, спасаясь от нищеты и погромов. Начав как мелкие торговцы, предки Арона в конце концов нажили немалое состояние, особенно во время обеих мировых войн – получив выгодные подряды от правительства. С тех пор они вкладывали все свои капиталы в недвижимость, не доверяя ничему, кроме земли. Земля может подешеветь, подорожать, но это то, что ты реально можешь ощутить под своими ногами, руками… Земля – это всё, земля – это навеки.
Родители Арона были людьми деловыми, а он рос романтиком и был помешан на истории, особенно, на завоевании Южной и Северной Америк европейскими колонизаторами. Он видел особую романтику в том, как белые колонисты отвоёвывали у индейцев земли и строили на них могучую империю. Родителей беспокоило, что их сын "витает в облаках", но Арон очень рано проявил свой независимый характер: будучи ещё подростком, начал работать на заправочной, а став постарше, весьма успешно продавал недвижимость в конторе отца.
Убедившись в деловой хватке сына, родители успокоились: он сможет сам заработать себе на хлеб.
Однако Арон не перестал быть романтиком и его детские увлечения получили новое и неожиданное продолжение: он вдруг увлёкся еврейскими традициями, да так сильно, что начал посещать синагогу и учить иврит, а позже поступил в ешиву и стал изучать талмуд.
И вот однажды он решил переселиться на землю предков, которой считал всю древнюю страну Ханаана. Здесь Арон продолжил изучение талмуда в ешиве, потом купил землю в мошаве на территориях, а когда правительство начало продавать здесь земельные участки под фермы, увидел в этом редкий шанс осуществить свои детские мечты, о которых никогда не забывал.
К тому времени Арон уже был женат на девушке, приехавшей в Израиль на каникулы к родственникам и не думавшей здесь оставаться: Ближний Восток и древние традиции были для неё лишь экзотикой и ничем больше. Но из-за Арона она осталась, и теперь у них было двое взрослых сыновей, высоких и крепких, похожих на американских морпехов. Один заканчивал школу, другой собирался в армию.
Во время споров отца с арабскими пастухами, они были рядом с ним как телохранители, готовые в любой момент прийти на помощь. Они молчали. Молчали и дети пастуха – подростки, исподлобья наблюдавшие за происходящим.
– Мои овцы пасутся в километре от твоего дома, – снова пытался возражать пастух.
– Что значит "в километре"?! – взорвался Арон от слов пастуха. – Здесь всё моё! Ты понял?! Всё!!! – И он обвёл широким жестом все долины вокруг. – Вон до того холма, где стоит другая ферма.
И тут пастух не выдержал:
– С чего вдруг это твоё? – с вызовом спросил он. – Откуда ты вообще взялся?! Я тут родился, на этой земле жили тысячи моих предков и пасли свой скот. На этом холме, где сейчас стоит твой дом, мы играли в наши игры. А теперь это всё твоё?! – всё больше распаляясь, говорил араб. На иврите он разговаривал с сильным акцентом. Это был уже немолодой человек, типичный феллах, скорее всего проживший всю свою жизнь в деревне и никуда дальше Хеврона и Иерусалима не выезжавший. Всё его образование составляли священные книги Ислама, навыки, переданные отцом, да ещё разговорный иврит, который он выучил, общаясь с поселенцами и солдатами. Этот простой человек обладал не только житейской мудростью, но и критическим чутьём. Может быть, он не слишком много знал в жизни, но сбить с толку его было гораздо труднее, чем какого-нибудь умника, открытого для новых идей и веяний, потому что в отличие от умников он твёрдо стоял на привитых с детства принципах и никогда от них не отступал.
* * *
– Это земля моих предков, – с гордостью сказал Арон.
– Американцы здесь никогда не жили, – возразил пастух.
– Здесь жили евреи, – спокойно сказал Арон. – Эту землю евреям завещал Господь, поэтому она наша!
Пастух в ответ лишь пожал плечами, выражая таким образом своё недоверие к словам Арона, и, повернувшись к нему спиной, зашагал прочь. Дети пастуха, бросив недобрый взгляд на Арона и его сыновей, последовали за отцом.
– Мы ещё вернёмся! – говорили их взгляды.
– И чтобы я вас здесь больше не видел! – крикнул им вслед Арон. – Ни здесь, ни там, нигде!
Пастух вдруг обернулся и спросил:
– А не слишком ли тебе будет много?! Ты не лопнешь от такого количества земли?!
– Убирайся отсюда, пока я не вызвал солдат и полицию! – со злобой бросил Арон.
Пастух со своими детьми шёл прочь от фермы, со всех сторон огороженной колючей проволокой. Дабы скрасить тяжёлое впечатление от колючей проволоки, Арон и его сыновья высадили вдоль забора виноград, который рос в подобии бочек из резиновых шин. Шины предназначались для того, чтобы защитить молодые побеги от коз и овец, умудрявшихся добраться до ростков даже через колючую проволоку.
Убедившись, что арабы ушли, Арон с сыновьями вернулся в дом, где его жена занималась хозяйством.
– Чёрт бы их побрал! – выругался он, выражая свою досаду. Арабы в его глазах были досадным препятствием на пути к превращению унылой пустыни в цветущий сад. Когда-нибудь здесь будет целая сельскохозяйственная колония, а возможно, и город, основателем которого станет он, Арон. А пока домик фермера был едва различимой точкой на фоне пустыни и окружавших его со всех сторон арабских городов и деревень.
После того разговора арабы на землях фермы, а по сути целого имения Арона, больше не появлялись. Арон, тем не менее, не терял бдительность и повсюду вокруг дома установил камеры. Армейский пост находился в пяти минутах езды от фермы, а в доме было достаточно оружия.
Как убийцы проникли на ферму и незамеченными вошли в дом Арона, так и осталось загадкой для следователей. Убийцам удалось незаметно преодолеть расстояние от забора до самого дома и бесшумно проникнуть в дом уже на рассвете, когда сон особенно крепок.
Жену Арона убийцы задушили. Судя по перевёрнутой мебели, хозяин дома отчаянно сопротивлялся, но безуспешно, поскольку был ранен ещё в самом начале борьбы: на его теле потом были обнаружены следы огнестрельных ранений. Оборонялся он храбро, но, видимо, от потери крови быстро обессилел и тогда нападавший или, скорее, нападавшие нанесли ему ещё несколько ударов ножом, а потом задушили, как и его жену. Сыновьям Арона убийцы перерезали горло, когда они ещё спали или только успели проснуться. День для нападения на ферму убийцы выбрали дождливый, и от шума дождя и сильного ветра сыновья могли не сразу услышать приближающуюся беду. Самой жестокой была расправа над Ароном: убийцы вспороли ему живот и напихали внутрь навоза с землёй, как будто в отместку за тот спор.
Весть об этом жестоком убийстве взбудоражила всю страну. Армия и спецслужбы вели поиск убийц в близлежащих деревнях. Местная молодёжь встречала солдат камнями и бутылками с зажигательной смесью, и многие в те дни опасались, что вспыхнет новая Интифада. Но Интифада не вспыхнула, а спецслужбам удалось выйти на след убийц, и вскоре они были арестованы. Это были пять молодых парней от семнадцати до двадцати лет. И на допросах, и потом на суде все они чувствовали себя героями, улыбались и не выпускали из рук томики Корана. В зал суда они вошли, одной рукой поддерживая кандалы на ногах, а в другой – держа томики Корана и радостно выкрикивая: "Аллах Акбар!" О совершённом убийстве они рассказывали во всех подробностях и не испытывали никакого сожаления. Все они получили пожизненное, но из зала уходили, гордо расправив плечи, насколько им это позволяли кандалы и с торжествующей улыбкой победителей.
– У меня хорошие дети, – с достоинством сказал отец двоих из парней. – Они защищали нашу землю. Они герои!
– Я горжусь своими детьми, – сказала мать двух других юношей. Огромные портреты сыновей висели у неё за спиной. Она смотрела на журналистов с вызовом, но в её глазах при этом была глубокая печаль.
Взрыв
Царь Нимрод вызвал к себе Авраама и потребовал от него отречься от своего Бога и признать идолов, которым покланялся царь. Авраам отказался, и тогда царь велел бросить его в пылающую печь.
Брат же Авраама решил для себя: "Если Авраам выйдет из печи невредимым, то буду я за него и признаю его Бога. А если сгорит Авраам, то буду я за Нимрода и поклонюсь идолам царя".
И вот вошёл Авраам в печь огненную и вышел из неё совершенно невредимым.
Когда Авраам вышел из пылающей печи, спросили слуги царя у брата Авраама:
– За кого ты?
– За Авраама, – ответил тот.
И его тогда тоже бросили в печь, но, в отличие от Авраама, брат его тут же сгорел.
(Из библейской легенды)
– Нет здесь никого! – с досадой констатировал офицер спецслужб, когда солдаты блокировали дом в лагере беженцев Д-ия.
Дом выглядел совершенно безжизненным, и всё вокруг говорило о том, что внутри пусто. Разведка у похитителей работала не хуже, чем у спецслужб. Так было уже не раз: кто-то успевал их предупредить, и похитители выскальзывали из ловушки в самый последний момент.
Уже больше месяца спецслужбы пытались безуспешно установить местонахождение похищенных солдат, которые оказались в плену после того, как военное крыло исламского движения атаковало военную базу, убив одних солдат и захватив в плен других.
Похищение солдат было дерзким и отлично спланированным. В течение нескольких месяцев боевики вели подкоп под самым носом у военных, всё ближе подбираясь к базе. Наконец в одну из суббот боевики взорвали под самой базой самодельный фугас, заложенный в туннеле. День был выходным, и поэтому на базе в тот момент находились лишь двенадцать солдат. Шестеро из них погибли сразу, в момент взрыва, остальные были ранены, но отчаянно оборонялись, продолжая вести бой с нападавшими.
Прибывшие на помощь осаждённым бойцы резервного батальона обнаружили на месте недавнего боя лишь сгоревшие строения и тела погибших товарищей. Двое солдат вообще бесследно исчезли и, скорее всего, попали в плен. Так оно и оказалось потом.
Преследование нападавших не дало никаких результатов.
Не помогли в освобождении солдат ни многочисленные рейды в лагеря беженцев, ни аресты. Шейх Мухаммад Абу Рас, стоявший за похищением, выставил свои условия для освобождения пленных: солдаты вернутся домой живыми и невредимыми только в том случае, если из израильских тюрем будут освобождены все сторонники шейха.
– В противном случае вы получите их головы, – пригрозил шейх.
Слов своих на ветер этот человек не бросал никогда и обещал всегда лишь то, что потом непременно выполнял. Шейх был человеком неробкого десятка, хотя и старался всегда избегать "ненужного", по его словам, риска.
Охота на него не дала результата. За свою жизнь шейх избежал не одно покушение. Никто, даже его ближайшие помощники, не располагал точной информацией о местонахождении шейха. Он всё время находился в движении и успевал выскочить из любой ловушки в самый последний момент. Во время одного из покушений сорокасемилетний шейх выскочил в окно буквально за секунду до того, как ракета, выпущенная с вертолёта, разорвалась в доме, где он только что находился.
За покушения на свою жизнь шейх жестоко мстил всем, кого мог достать. Он не делал различий между солдатами и гражданским населением. "Они" все, от мала до велика, были для него врагами.
Израильтяне не уступали шантажу шейха. Но после неудачных попыток освободить пленных с помощью силы вся надежда оставалась на разведку и спецслужбы.
– Не пытайтесь их найти и освободить, – с презрительной усмешкой заявил шейх перед телекамерами, обращаясь к израильтянам.
И тем не менее, спецслужбам через своих осведомителей всё же удалось установить точное местонахождение пленных. Операция по освобождению похищенных солдат началась на редкость успешно. Крупные силы армии перекрыли весь район, где проводилась операция, а спецподразделение и агенты спецслужб вошли в лагерь беженцев, не встречая никакого сопротивления. На улице не было ни души, окна в домах плотно закрыты, все двери заперты. И лишь возле дома, где по сообщению осведомителей находились пленные, в солдат и агентов спецслужб вдруг полетели камни.
– Аллах Акбар! Аллах Акбар! – кричал коренастый юноша с огромной головой, швыряя в солдат камни.
Бойцы подразделения узнали в метателе камней Ибрагима – местного дурачка. Его трудно было с кем-то спутать даже ночью, и к тому же солдатам он был уже хорошо знаком.
Все остальные жители лагеря беженцев в это время сидели по домам, боясь высунуть нос на улицу. И лишь местный дурачок Ибрагим швырял в солдат камни и орал при этом: "Аллах Акбар!", пока солдаты не арестовали его.
– Кто послал тебя кидать в нас камни?! – спросил Ибрагима сержант. – Отвечай! – рявкнул он на убогого.
В ответ убогий долго смотрел на сержанта, ни разу не моргнув своими огромными коровьими глазами и не выражая при этом ни страха, ни вообще каких-либо эмоций. Ибрагим молчал, будто издеваясь над сержантом. Не в силах сдержать раздражение, сержант замахнулся на парня кулаком, но вовремя сдержался. Он быстро оглянулся: не видел ли кто из солдат, как он замахнулся на несчастного. Гнев сменился чувством едкого и жгучего, как концентрированная кислота, стыда.
С каким бы удовольствием он сейчас врезал бы по зубам кому-нибудь из тех, кто послал этого убогого сюда! Но их здесь нет, этих мерзавцев, они сейчас наверняка чувствуют себя в полной безопасности, а вместо них перед сержантом сидит этот несчастный дурачок Ибрагим!..
Уже не раз солдаты задерживали его за метание камней. Ибрагим имел обыкновение приходить на блокпост и, выкрикивая "Аллах Акбар!", швырять в солдат камни.
* * *
Когда он впервые появился на блокпосту, ему это едва не стоило жизни. Ибрагим не остановился ни на окрик дежуривших на блокпосту солдат, ни на предупредительные выстрелы в воздух. Не обращая внимания на крики и выстрелы, он всё ближе подходил к солдатам, продолжая во всё горло радостно кричать: "Аллах Акбар!" Когда он замахнулся, чтобы бросить в солдат кусок металлической трубы, солдаты, увидев сверкнувший на солнце предмет, решили, что в руке у него либо граната, либо самодельное взрывное устройство. Снайпер выстрелил, целясь ему в голову, но Ибрагиму повезло – выстрел оказался недостаточно точным, и пуля, лишь слегка задев голову, контузила его.
Впоследствии Ибрагим ещё не раз приходил на блокпост, но солдаты, разглядев коренастую фигуру Ибрагима, тут же его арестовывали. Относились они к нему как к убогому. Допрашивать парня было бесполезно: он мало что понимал и говорил с трудом. Единственными словами, которые давались ему всегда легко, были "Аллах велик!", и он всё время радостно повторял их, либо вовсе молчал. Солдаты давали ему воду и еду и, продержав на блокпосту какое-то время, в конце концов отпускали Ибрагима с миром.
Внешне этот двадцатичетырёхлетний коренастый парень мало чем отличался от своих сверстников. Разве что был крайне неуклюж и голова у него была огромная, совершенно непропорциональная телу. И ещё взгляд у него был странный: он всегда смотрел на окружавший его мир либо совершенно по-детски, с радостью, либо с укором, если был чем-то обижен.
Из-за умственной отсталости Ибрагим не мог учиться в обычной школе как все остальные дети. Воспитанием убогого занимался отчим. Отец Ибрагима развёлся с его матерью и уехал в Египет, когда Ибрагиму было три года. Потом мать снова вышла замуж за мясника, владевшего собственным магазином, и родила новому мужу троих детей. Из-за того, что Ибрагим мочился во сне и не всегда успевал сходить в туалет по большой нужде, жил он в отдельном строении, которое когда-то служило сараем. Отчим переоборудовал сарай в подобие домика и здесь Ибрагим спал ночью.
Общался он в основном с пяти-семилетними детьми. С ними Ибрагим чувствовал себя на равных и был рад, когда они принимали его в свои игры. Дети же, в зависимости от настроения, были либо доброжелательны с Ибрагимом, играли с ним как с равным, либо, если им было скучно, придумывали какие-нибудь проказы и дразнили его, потешаясь над убогим. Дети есть дети… Отчим Ибрагима и родители других детей смотрели на детские шалости снисходительно: парню Бог не дал разума, а дети… что с них возьмёшь?
В доме, где размещался и магазин отчима, Ибрагим выполнял самые тяжёлые и грязные работы: грузчика и уборщика. Собственно, а на что ещё способен человек, которому Бог не дал ума? Нужно отдать ему должное, к порученной работе Ибрагим относился всегда ответственно, и нареканий в его адрес со стороны отчима никогда не было слышно.
Читать и писать Ибрагим так и не выучился.
– Какой ему толк от учёбы? – размышляли близкие. – Прочитать ещё, может, и прочтёт что-нибудь, а понять всё равно ничего не сможет.
К тому же школа, в которой учились остальные дети, часто закрывалась: район, где находился лагерь беженцев, считался одним из самых неспокойных, и волнения здесь происходили довольно часто. Во время волнений в лагере вводился закрытый режим и школы закрывались. А когда занятия возобновлялись, то дети вместо книг несли в своих сумках камни, которыми забрасывали солдат, встречавшихся по дороге в школу.
Потом к власти в лагере и во всей округе пришли исламисты, и с тех пор многое изменилось. Люди из исламского движения открыли в деревне бесплатные детские сады, две школы, больницу, дом престарелых и приют для сирот. Благодаря этой благотворительности авторитет исламской партии был непререкаем. Правда, те из жителей лагеря беженцев, что были побогаче, предпочитали учить своих детей в частных школах, колледжах и университетах и желательно за границей.
Отчим Ибрагима умудрился пристроить двух своих детей в европейские университеты на государственную стипендию.
– Пускай своих детей учат у себя в школах, – тихо ворчал отчим, оставаясь наедине с супругой.
Но когда люди из исламского движения предложили отчиму Ибрагима определить пасынка в приют для сирот и больных детей, отчим не стал возражать.
– Хуже ему там не будет, – рассуждал отчим. – Наоборот, будет присмотрен, может, и занятие ему подберут подходящее. Жена с ним соглашалась.
В приюте Ибрагиму было хорошо. Ему нравились молитвы, которым его учили, и, услышав пение муэдзина, он всегда радостно улыбался и торопился в мечеть. Со временем он запомнил и с удовольствием повторял вслух некоторые молитвы, которые нашли в его сердце радостный отклик.
Потом началась вторая интифада, и военные власти закрыли приют вместе со всеми прочими учреждениями исламского движения. Обстановка всё больше накалялась, но Ибрагим как будто не замечал происходящих вокруг него перемен и бушующих страстей. Всё так же радостно он молился Богу в мечети, а после пятничной молитвы вместе с остальной молодёжью деревни шёл кидать в солдат камни.
Однажды резиновая пуля угодила ему в ногу, задев колено, и с тех пор он ходил прихрамывая. Но ни пули, ни задержания не оказывали на него никакого действия.
– Аллах Акбар! – радостно кричал он, и единственный из всех местных жителей отваживался вплотную приближаться к блокпосту, где действовали суровые военные законы: если человек не останавливался ни на требование солдат остановиться, ни после предупредительных выстрелов, то по нему открывался огонь на поражение.
Местные жители искренне полюбили его за искренность и бесстрашие, какие могут быть только у особого человека – человека, которого любит Бог.