X
Услышав, как хлопнула входная дверь, Распутин понял, что штабной полковник ушел, и вернулся в комнату. Заметив оставленные на столе документы, Григорий Ефимович криво усмехнулся:
– Вот бесово отродье, оставил-таки бумаги, – взяв в руки увесистую папку, в которой находилось досье, покачал ее на руке, словно хотел убедиться в весомости содержимого.
– Матрена!
Откликнувшись на зов, в дверях показалась девочка-подросток.
– Господин офицер, когда уходил, сказал что-нибудь на прощанье?
– Нет, батюшка, он только улыбался, да на Клаву смотрел неприлично. Мы с ней хотели было спрятаться, а он тута и ушел, – девочка была рада возможности хоть чем-то угодить отцу, и теперь жалела, что офицер так быстро покинул их дом, потому что больше рассказывать было нечего.
– "Тута", – передразнил Распутин дочь. – В Петербурге уж пятый год живешь, а все говоришь, как крестьянка из дремучей губернии. Марш на кухню, нечего здесь околачиваться.
– Хорошо, батюшка. Я пойду блинов тебе испеку, ты вчерась наказывал, – девочка покорно пошла к выходу из комнаты, но затем остановилась и, повернувшись к отцу, задала вопрос, который, как видно, давно ее волновал:
– А почему ты к царю больше не ходишь? Он тебя прогнал? – и, столкнувшись с горящими глазами отца, которые одновременно излучали и холодную ярость, и какую-то детскую беспомощность, внезапно испугалась своей смелости, юркнула за дверь.
Григорий Распутин тяжело опустился на стул и с досадой посмотрел на дверь, за которой исчезла дочь.
"Даже глупая Матрена заметила, а уж другие и подавно теперь судачат, что конец пришел Распутину. Даже бумажки про меня прислали…" – тоскливо подумал Григорий Ефимович.
История отношений простого сибирского мужика и государя императора оказалась такой же противоречивой и неожиданной, как и все, что так или иначе было связано с Григорием Распутиным в течение всей его жизни.
Первое представление Распутина царской семье произошло в конце октября 1905 года с подачи великой княгини Милицы Николаевны, когда после очередного обострения болезни цесаревича Алексея государыня, давно прослышав про чудесный дар сибирского старца излечивать самые тяжелые болезни, согласилась принять мужика-целителя с тем, чтобы он попытался облегчить страдания ее сына.
Наследник российского престола был болен гемофилией, которая досталась ему от бабушки-англичанки, дочери королевы Виктории. От любого незначительного ушиба у цесаревича случалось внутреннее кровоизлияние, которое сопровождалось сильными болями. При первом же появлении Распутина у постели измученного мальчика облегчение наступило немедленно, что привело в полнейший восторг государыню и раз и навсегда определило ее отношение к отцу Григорию.
С тех пор он стал настоящим ангелом-хранителем цесаревича. Как только болезнь в любой, пусть даже в самой слабой и незначительной форме, начинала проявляться у ребенка, незамедлительно следовал вызов Распутина во дворец, и болезнь отступала. А один случай был настолько необычен, что многие до сих пор отказываются в него верить. В отсутствии Распутина в Петербурге у мальчика неожиданно случился сильнейший приступ, и, когда доктора отчаялись помочь бедному ребенку, императрица Александра Федоровна решилась на беспрецедентный шаг: она приказала дать телеграмму Григорию Ефимовичу, в которой умоляла помочь ее единственному сыну. Когда пришел ответ, в котором Распутин уверял государыню, что немедля поможет наследнику, в самый момент появления телеграммы цесаревичу стало значительно лучше, а через день болезнь и вовсе покинула мальчика.
Именно эта забота о здоровье наследника российского престола и сделала Григория Распутина близким человеком великодержавной семьи. Необычный дар сибирского мужика, его гипнотические и пророческие способности и совершенно неуемная тяга к нему женщин всех возрастов и сословий сделали из Распутина одиозную фигуру, которая, в представлении многих, черною глыбой нависла над российским престолом. Придворные с откровенной неприязнью наблюдали за ростом популярности Распутина и его возрастающим влиянием на императорскую семью и старались любыми способами заставить государыню отказаться от его услуг. Но Александра Федоровна была непреклонна. Имея большое влияние на своего мужа, она с успехом парировала выпады против своего "божественного старца", и Николай II до поры до времени под давлением супруги почти не обращал внимания на интриги, которые плелись вокруг Распутина. Но с началом войны положение несколько изменилось.
Если раньше Григорий Распутин появлялся во дворце чуть ли не каждую неделю, то к сегодняшнему дню с момента последней встречи с государем минуло уже полтора месяца; и это молчание императорской семьи глубоко тревожило Распутина.
Просматривая свое досье, Распутин поразился подробностям, которыми изобиловали документы.
"Надо же! Даже про купчиху Кубасову узнали…" – удивлялся Распутин.
Драматичная история отношений молодой купеческой жены Ирины Даниловны Кубасовой и шестнадцатилетнего Григория Распутина оставила глубокую незаживающую рану в душе молодого парня и во многом определила дальнейшее отношение Распутина к слабому полу.
Это случилось в далеком 1887 году. Когда Григорию Распутину исполнилось шестнадцать лет, его стали одного посылать по торговым делам в самый ближний город от Покровского – Тюмень. Парень оказался способным коммерсантом. Выручка за товар, которую он привозил, неизменно оказывалась больше, чем реальная стоимость товара, и дед Распутина все время удивленно расспрашивал внука, как же ему такое удается. А Распутин, еще не ведая, что обладает гипнотическими способностями, отвечал: "Да я просто торгуюсь, вот они и уступают".
Так постепенно все торговые дела семьи перешли к молодому Распутину, который стал бывать в Тюмени каждое воскресенье. Однажды на главной улице города он увидел выходящую из дамского салона прекрасную незнакомку и влюбился без памяти. Проследив за барышней, Распутин узнал, кто она такая и где проживает, и с тех пор все свободное время стал проводить напротив особняка Кубасовых.
Ирина Даниловна Кубасова была третьей женой богатого тюменского купца и часто, предоставленная сама себе, чтобы хоть как-то развеять скуку, искала развлечений на стороне, зачастую совершенно не опасаясь огласки и ревности своего старого мужа. Заметив немое обожание обычного деревенского парня, она решила пригласить его к себе, чтобы сыграть с ним довольно злую шутку. И когда в очередной раз Распутин появился перед ее домом, молодая женщина написала ему записку, в которой ровно через час приглашала зайти к ней для приватной беседы.
Получив записку от предмета своего обожания, молодой Распутин словно обезумел. Не обращая внимания на внутренний голос, который твердил об осторожности и предусмотрительности, он сломя голову бросился навстречу своей первой любви.
Ровно через час, минута в минуту, Распутин постучал в дверь особняка Кубасовых, а еще через минуту, ведомый молоденькой горничной, оказался в личных покоях Ирины Даниловны, которая встретила его в прозрачном пеньюаре, грациозно возлегая на огромной кровати. От близкого присутствия и почти обнаженного вида своей "принцессы", так он звал ее про себя, горячая кровь ударила в голову, и парень буквально остолбенел, а Ирина Даниловна, томным воркующим голосом предложила ему раздеться и подойти к ней. Путаясь в завязках штанов и рукавах рубахи, юный Григорий начал лихорадочно срывать с себя одежду, не обращая внимания на свое вздыбленное естество. Когда он, обнаженный, с горящими глазами предстал перед госпожой Кубасовой, та неожиданно рассмеялась и трижды хлопнула в ладоши.
И тут к ужасу Распутина из-за массивных портьер со смехом и улюлюканьем выскочили шесть служанок Ирины Даниловны и, подскочив к парню, повалили его на спину, одновременно при этом ловко скрутив полотенцами его руки и ноги. Не имея сил пошевелится, обнаженный и раздавленный, молодой человек наблюдал, как Кубасова, проворно вскочив с постели, со смехом подбежала к нему и, схватив обеими руками его огромный детородный орган, быстро опустилась на колени. Что произошло далее, бедный парень так и не понял, но почему-то решил, что госпожа Кубасова определенно вознамерилась проглотить его естество целиком.
Семяизвержение у юноши произошло почти сразу. От ужаса и стыда парень на несколько секунд потерял сознание. А тем временем госпожа Кубасова, весело похохатывая и утирая губы, поднялась с колен, и в тот же миг одна из ее служанок быстрыми и уверенными движениями перетянула корень Распутина у самого основания тоненьким шнурком и, бесстыдно задрав подол платья, уселась на него сверху.
Что происходило потом, молодой Распутин почти не помнил. Его сознание, словно оберегая молодую, неокрепшую психику, зафиксировало лишь чередование женских тел, терзавших его молодую плоть, да огромное, обжигающее чувство стыда за свою наготу и беспомощность.
В тот день, вернувшись в гостиницу, Распутин упал на кровать и проплакал, как маленький ребенок, до следующего утра. А когда забрезжил рассвет и новый день озарил его маленькую комнатку, Григорий Распутин вышел на улицу и, купив в соседней лавке четверть самогона, жадными глотками пил его до тех пор, пока сознание не покинуло его измученное тело.
В досье эта история была описана по-другому.
"Хотя вывод они сделали правильный, – хмуро подумал Распутин. – Баб я люблю, но и вижу их сучью породу теперь насквозь, и больше ни одной из них не дам над собой власти!"
Распутин, брезгливо морщась, закрыл папку, затем налил полстакана водки из остатков "пшеничной", которая была заботливо поставлена на стол Матреной и, не глядя на закуску, залпом проглотил содержимое.
"Как же они не понимают, – с тоской думал Распутин, – мир наш – это зеркальце! Злоба порождает ответное зло… Император радуется, что волнения в народе с началом войны пошли на убыль… Только война эта быстро не кончится, и вскорости опять поднимутся горлодеры со своими революциями…"
Причиной охлаждения государя императора к Григорию Распутину стало именно отношение старца к начавшейся войне, которую он называл не иначе, как "бойня". Во время последнего посещения царского дворца Распутин встретил такой холодный прием, что поначалу растерялся, решив ничего не говорить Николаю II о своих размышлениях на эту тему, но государь начал разговор первым:
– Мне доложили, ты осуждаешь государственную политику? Разговоры против войны ведешь. Говоришь, что мы не сможем выиграть эту кампанию. Это не так! – Николай II мрачно смотрел на молящегося Распутина. – Война сплотила народ, и, когда мы победим, Россия изменится совершенно! – Император, в волнении постукивая пальцами по маленькому столику и избегая встречаться взглядом с женой, расположился в своем любимом кресле.
Григорий Распутин, который в тот момент стоял на коленях перед иконой и молился за здравие цесаревича Алексея, услышав это обращение к нему государя, поднялся с колен и, согнувшись в глубоком поклоне, просительно произнес:
– Храни вас бог, Ваше Величество! Я, государь, не за себя прошу, мне ничего не надо. Я за людей прошу, которые убивают друг дружку на поле брани! Сколько горя эта война сулит вашим детям, коими является на Руси весь православный народ?! Сколько сирот останется после этой войны оплакивать своих кормильцев! – Распутин закрыл лицо руками и, с трудом сдерживая рыдания, опять опустился на колени. – Сколько несчастья принесет эта проклятая война?! Только Господь Бог, да ваш покорный слуга знают! Я знаю, я чувствую… Собирает дьявол темные силы над Россией и готовит кровавый пир, который утопит в ненависти и ваше царствование, и весь ваш народ.
Николай II, недослушав, резко поднялся и, неприязненно оглядывая коленопреклоненного старца, повернулся к жене:
– Александра Федоровна, проводите меня. Да и великим княжнам пора на свою половину.
Через минуту царская семья покинула зал, а Распутин так и остался стоять на коленях, моля Господа внушить государю мысль отказаться от войны и помириться с проклятыми германцами и австрийцами.
Сейчас, вспоминая этот последний разговор с царем, Распутин неожиданно понял, что угнетало его все эти последние дни, мешая радоваться жизни и предаваться обычным развлечениям. Виной всему было чувство страшной неизбежности, которое с необычайной силой вдруг затмило все остальные чувства жадного до мирской жизни старца. И была эта сила настолько сильнее Распутина, что он не мог один с ней справиться. Как не может один человек остановить приближение Страшного суда.
– Убьют!.. Убьют они меня! Чтобы не путался под ногами… чтобы не мешал нехристям и бесам, людские души в полон забирать. А потом и государя с цесаревичем! Ох! Беда… Беда-то какая надвигается…
* * *
Оставив старца молиться, Николай II, умышленно не обращая внимания на укоризненный взгляд жены, пребывал, однако, в полнейшей растерянности, которую старался ото всех скрыть.
"Этот мужик несомненно обладает какой-то сверхъестественной силой, в смысле воздействия на чужую психику, – размышлял Николай II. – Может, это какая-то разновидность гипноза? Или он просто читает человеческие души, как открытую книгу?" – Государь покосился на императрицу.
– Я провожу тебя в покои, – обратился он к жене. – У меня возникли срочные государственные дела, которые не требуют отлагательства…
Взгляд императрицы из укоризненного превратился в гневный. Николай II знал, как любила его супруга участвовать в управлении государством, и понял, что вечером не миновать грозы.
– Не сердись, я ненадолго. Мы потом поговорим, – шепнул ей на ухо Николай II и, весело подмигнув шедшему рядом с матерью цесаревичу Алексею, широко улыбнулся дочерям, которые очень не любили ссоры родителей, реагируя как всегда молчаливо и безропотно.
Старшего сына Российского императора Александра III, Николая Александровича Романова, к монаршей судьбе готовили с детства. Он получил высшее юридическое и военное образование, в совершенстве знал четыре языка и постепенно приобщался к государственным делам. И, может быть, к сорока годам оказался бы готов взвалить на свои плечи тяжелый груз царствования, но отец неожиданно скончался, и двадцатишестилетний Николай Александрович, так до конца и не освоив премудрую науку управления государством, вступил на престол.
Обладая живым умом и исключительной памятью, Николай II был наделен еще и незаурядным личным обаянием, которое, однако, не любил афишировать широкому кругу. Еще он не любил "в глаза" говорить неприятные вещи, не любил громких торжеств, пафосных речей. Для того чтобы играть роль всевластного монарха, ему не хватало силы – злой, одержимой, свирепой. Он слишком по-земному смотрел на свою монаршую власть и, как всякий земной человек, во многих вещах зачастую имел сомнения, которые государственный деятель такого ранга в то время иметь был не должен.
Природный аристократизм и утонченность души монарха сыграли злую шутку с Россией – многие тогда воспринимали эти проявления Российского императора как слабость, а не как следствие доброго характера и академического воспитания, и как могли, стремились "помочь" своему государю в управлении огромной страной. У любого Российского императора в советниках и помощниках, готовых подсказать, объяснить, возглавить, недостатка не было никогда. Любой монарх в период своего царствования окружен огромным количеством придворных, все мысли и желания которых зачастую сводятся к довольно практичным вещам, как то – деньги, награды, звания. Все эти блага, полученные от государя, давали возможность создать свое собственное государство, пусть маленькое, состоящее в большинстве своем из подхалимов и бездарностей, только помельче. И пусть это государство являлось напрочь иллюзорным и совсем не суверенным – но оно было свое, кровное, родное, давая власть и, вместе с ней чувство превосходства над другими, зависимыми и подначальными.
Николай II знал, что бескорыстие при императорском дворе было не в чести, хотя всегда широко декларировалось и выражалось во всех внешних проявлениях его придворных. Да и о каком бескорыстии может идти речь, когда ловкость, хитрость и умение извлекать из любых ситуаций собственные блага возводилось самим высшим обществом в догму, и это умение, к сожалению, особенно в последнее время ценилось во много раз больше, чем другие способности и жизненные принципы старой русской аристократии.
Распутин действительно никогда ничего не требовал для себя, но настойчивость, с которой он стремился подчинить себе волю монарха, вызывала у Николая II естественное чувство справедливого негодования, и только заступничество жены да болезнь цесаревича до поры до времени спасали старца от изгнания и ссылки.
"Кончится война, выздоровеет Алексей – ноги этого мужика больше не будет во дворце", – в который раз, размышляя про себя, решил Николай II.
Проводив императрицу до личных покоев, государь направился в свой приватный кабинет – так он его называл. В Зимнем дворце у российского императора было несколько личных кабинетов, но один из них государь выделял особо. Весной 1902 года, втайне от всех, в этом кабинете Николай II приказал сделать два тайника, которые гармонично вписались в уже существовавший интерьер и имели сложную систему доступа к содержимому.
Услышав, как за спиной привычно щелкнули пружины дверного замка, Николай II прошел к большому инкрустированному рубинами бюро времен Екатерины Великой, которое располагалось в глубокой нише, и слегка надавил на один из камней. Приведя в действие скрытый секретный механизм, государь повернулся к одной из висевших рядом картин и, взявшись обеими руками за массивную раму, потянул ее на себя. Раздался щелчок, и картина, легко развернувшись вместе с частью стены, встала почти перпендикулярно, открывая взору довольно глубокую нишу, из которой Николай II достал туго, по-старинному, скрученный лист, толщина которого, как и сама структура документа, выдавали его древнее происхождение. Государь, бережно развернув похожий на старинную грамоту свиток, прошел к единственному в этом кабинете креслу, и удобно расположившись в нем, углубился в чтение.
Так прошло довольно много времени. Если бы в кабинете присутствовал сторонний наблюдатель, он бы с удивлением обнаружил, что по мере чтения Николай II стал терять свою царственную величественность, взгляд его сделался беспомощным, а руки, и без того излишне нервные и беспокойные, начали заметно подрагивать.
Через некоторое время Николай II поднялся и подошел к окну.
Над дворцовой площадью кружились снежинки, медленно и важно опускаясь на каменную мостовую, на Александрийский столб, на фуражки и шинели проходящего мимо взвода гвардейцев.
Быстрой победы не получилось. Война затянулась и превратилась в соревнование экономического потенциала воюющих стран, и Николаю II стало страшно. Он словно на секунду-другую увидел будущее своей страны, увидел хаос и звенящую пустоту, которая медленно, но неотвратимо заполняла собой все пространство огромной империи, и не было ей ни начала, ни конца.