Операция "Кондор"
- Послушайте, сержант! - Шонесси склонился над стопкой документов, которые ему только что принес угрюмый Коулмен. - Вы хоть немного разбираетесь в немецкой мифологии? Знаете, что означает "кондор"?
"Кондор"? С Шонесси всегда следует держать ухо востро. Но что бы это значило - "кондор"?
- Кондор - сказочная птица, - ответил я. - Нечто похожее на птицу Рок из "Тысячи и одной ночи"…
- Тогда съездите в нашу "клетку" и побеседуйте с птичкой по имени обер-лейтенант Рашке. Подождите, для этого вам необходимо получить особый пропуск!
От главной квартиры до вокзала я ехал на джипе, крытом брезентом. Дул резкий декабрьский ветер. Ехал и всю дорогу ломал голову над тем, какое отношение может иметь "кондор" к обер-лейтенанту вермахта Рашке, для допроса которого мне понадобился особый пропуск, подписанный самим генералом.
Наша "клетка" (длинный сарай, где временно размещали военнопленных) находилась рядом со станционными постройками. Перед сараем, засунув руки в карманы, стоял Бинго. Настроение у него, по-видимому, было скверное. Мы давно с ним не виделись, собственно говоря, с тех самых пор, как я перешел к Шонесси.
- Тебя туда не пропустят, - скептически сказал Бинго. - Тех троих, которых наши ребята сцапали сегодня утром, заперли как следует.
Я предъявил капитану свой специальный пропуск. Обычно такие пропуска действуют безотказно. Но сейчас даже этого оказалось недостаточно. Капитан таинственно куда-то позвонил и только тогда пропустил меня в помещение для допроса.
Невзрачный чулан с шершавыми, побеленными стенами был разделен тонкими перегородками на крохотные клетушки без окон. Посередине тянулся узкий коридор. Под потолком горела тусклая лампочка.
Дверь распахнулась настежь, и двое часовых, вооруженных автоматами, ввели молодого солдата в американской форме.
Один из часовых выложил на стол документы арестованного. Я остался с пленным наедине.
- Вам известно, как поступают с солдатом противника, если он попал в плен в форме чужой армии? - спросил я по-немецки.
- Я сразу же заявил, кто я такой, - заносчивым тоном прокартавил пленный. - Я обер-лейтенант Рашке из штабной роты 146-й пехотной дивизии.
Это была ложь. Передо мной стоял американец. Я мог поклясться в этом. И не потому, что на нем была американская форма, вовсе нет. Сама манера носить эту форму, характерный жест, которым он вынул из кармана пачку сигарет, и еще многие детали - все говорило о том, что он американец. Я мог биться об заклад. Однако у него было безукоризненное берлинское произношение.
Согласно документам, это был капрал моторизованной кавалерии Вилли Н. Штагвезант. Его документы не были фальшивыми, как не были фальшивыми и триста сорок пять люксембургских франков. Тут же, на столе, лежали американский консервный ключ и три письма из Риджфильд, Коннектикут. Одно из писем начиналось словами "Наш дорогой…", два других - "Дорогой Билли…" Адресат их, видимо, находился где-то в снегах Арденн. Сидящий передо мной человек выдавал себя за обер-лейтенанта Рашке из Бабельсберга и старался во что бы то ни стало провести меня.
- Какое вы получили задание? - спросил я по-английски.
Рашке молчал. Фамилию, воинское звание и место рождения он сообщил добровольно с самого начала, видимо, для того, чтобы избежать немедленного расстрела. Он наверняка был знаком с соответствующими статьями Женевской конвенции.
Пленный отвечал уклончиво. По-английски он говорил посредственно, с акцентом, свойственным немцам. По его словам, он был редактором в "Уфа" и принимал непосредственное участие в создании фильма "Дядюшка Крюгер". Он сообщил, что директор фильма Руге разъезжает в "кадиллаке", захваченном в Брюсселе, а Ильза Вернер двадцатого июля чуть было не погибла, так как она, по словам посвященных…
Пленный явно пытался увести разговор в сторону. Мне же нужно было знать, почему обер-лейтенант Рашке оказался в американской форме. Для меня также оставалось загадкой, почему его содержали под таким секретом. Видимо, он был еще очень нужен нашим разведчикам.
Скорее случайно, чем намеренно я вдруг спросил:
- Что вы можете рассказать об операции "Кондор"?
В глазах Рашке блеснула скрытая злоба:
- Это совершенно секретное дело, - буркнул он. Такой ответ страшно меня возмутил:
- Послушайте, теперь наше дело решать, что совершенно секретно, а что - нет. Мы вами командуем.
- Завтра утром все может измениться, - холодно сказал он.
Откуда такая уверенность? На что он надеется? Почему мы сразу же не поставили его к стенке? И что это за операция "Кондор"?
- Вы были на Восточном фронте? - спросил я. Выражение напряженности исчезло с лица Рашке. Он с готовностью ответил, что одиннадцать месяцев находился на Восточном фронте, откуда в августе его отозвали для прохождения специальной подготовки.
- Что это была за подготовка?
Рашке снова молчит. Значит, операция готовилась по крайней мере с августа, то есть спустя два месяца после начала нашего наступления. Больше мне ничего не удалось узнать. После высадки во Франции мы допросили сотни немцев, и большинство из них охотно рассказывали все, что знали, так как для них война была уже окончена. Интересно, что давало силы сопротивляться этому офицеру?
- Значит, вы не желаете рассказать, что вы знаете об операции "Кондор"?
И без того тонкие губы обер-лейтенанта стали еще тоньше.
Я встал и распахнул дверь в коридор, в конце которого стоял Бинго.
- Сержант Вакулинчук! - громко крикнул я. Бинго обернулся, уставившись на меня недоумевающим взглядом, но тот же сообразил, чего я от него хочу. Он понимающе кивнул, поправил ремень и тяжелыми шагами вошел в "клетку".
Рашке вскочил, машинально вытащив изо рта сигарету. Кадык его судорожно ходил взад и вперед.
Бинго, стоя в дверях, медленно расстегивал кобуру.
- Я не был в Польше, - выпалил Рашке.
- В таком случае вам повезло. Сержант Вакулинчук - с Украины. Так где же вы все-таки воевали?
Рашке, казалось, теряет равновесие.
- Ну?!
- Под Житомиром…
Я достал свой блокнот.
- Сержант Вакулинчук, останьтесь здесь на минутку, - приказал я Бинго.
Теперь уже передо мной не было прежнего Штагвезанта. От его заученного поведения не осталось и следа. Он уже не решался засовывать руки в карманы… Почему он так испугался? Что встревожило совесть обер-лейтенанта, когда речь зашла об Украине? Пленный добровольно, даже подобострастно отвечал на мои вопросы…
К слову сказать, наш Бинго тоже был не Бинго, а Хельмут из Хемница. Вакулинчука же я просто-напросто придумал. Это была фамилия матроса с броненосца "Потемкин". Я знал, что эта фамилия украинская.
В вилле на улице Брассер, уютно устроившись у камина, сидел Сильвио, углубившись в энциклопедический словарь Мейера. На ногах у него были домашние войлочные туфли, во рту - дымящаяся трубка.
После трехчасового допроса Рашке и разговора с Шонесси я устал до чертиков. Оказалось, майор многое уже знал, даже несколько больше, чем я. Программу для ночной передачи он слушать не захотел. Недовольно махнув рукой, Шонесси сказал:
- Подождите до одиннадцати. Принесете свои материалы, когда я вернусь от старика. А пока вздремните, это вам пригодится. И запомните: все, что вы узнали о Рашке, совершенно секретно. Даже здесь.
"Совершенно секретно! От кого, собственно?"
- Ваши методы устарели, сержант Градец. Так работают новички. Такие методы были еще допустимы в войне с бурами. Но специалист, учившийся в Голливуде, должен действовать иными средствами…
В этот момент с улицы послышался страшный гул. Самолеты! Сирена, как всегда, завыла с опозданием. Кто- то бросился к окну, чтобы проверить затемнение. Вилла содрогнулась от разрывов бомб. Огромная люстра над нашими головами ходила ходуном.
Сильвио принес почти полную бутылку коньяку.
- Иди сюда, - позвал он меня. - Нечего беречь его. Того и гляди, нас накроют.
Коньяк обжег горло. Спускаться в подвал не было никакого смысла. Ведь склад горючего на спортивной площадке находился рядом с виллой.
- По лексикону Мейера, которого впопыхах оставили нам господа, кондор - это сказочная птица, несколько похожая на вашего богемского медведя, только с крыльями, длинным хвостом и специальным атрибутом богини возмездия Немезиды!
Сильвио до краев налил свой бокал.
- Откуда тебе вообще известно про операцию "Кондор"? - удивленно спросил я.
Снаружи послышались три сильных разрыва, на этот раз в районе вокзала.
- Поговорим лучше о чем-нибудь более веселом, - ответил Сильвио. - Например, о том, что у мисс Бубитрэп настоящие рыжие волосы, подумать только! К тому же она не так бесталанна… Да не смотри ты на меня как идиот! Мы все знаем, что готовится что-то… Париж стоит мессы! А история об операции "Кондор" стоит часа, проведенного в обществе мадемуазель Бри…
Наш ужин состоял из мясных консервов. Уснуть не было никакой возможности: за одну ночь - четыре налета и беспрерывный артиллерийский обстрел.
В половине десятого Шонесси вернулся из штаба и в сопровождении бледного как полотно Вальтера Шеля сразу же прошел в операторскую. Через несколько минут Вальтер позвал и меня. Как раз в этот момент появился капитан второго ранга, которого целый день не было видно. Не глядя на меня, он быстро прошел в операторскую.
Шонесси стоял у карты Генерального штаба и что-то отмечал на ней желтым карандашом. Он долго искал населенный пункт Уффализ, а когда нашел, отпил из бокала большой глоток виски и расстегнул воротник френча.
В Арденнах началось наступление Рундштедта.
Решающий час настал
В одиннадцать начался какой-то ад: оглушительный рев истребителей и бомбардировщиков, вой летящих снарядов. Где-то совсем рядом раздался сильный взрыв. Оконные стекла разлетелись вдребезги. Лестничная клетка и холл были засыпаны осколками. В саду, метрах в двадцати от виллы, дымилась огромная воронка. Для воронки от "Фау-2" она была слишком маленькой. Нам показалось странным и то, что как раз в это время поблизости не было видно ни одного самолета.
К вилле подкатил джип. Два солдата и лейтенант принялись внимательно осматривать воронку, но ровно через час раздался новый взрыв, и снова недалеко от нас. На этот раз попадание было в четырехэтажный жилой дом…
В половине первого всех нас вызвал к себе полковник. Он встретил вошедших лежа на кушетке и даже не встал.
- Ребята, - сказал он, - вы знаете, что произошло? Положение намного серьезнее, чем кажется на первый взгляд. Главное сейчас - успешно выполнить наше задание. Мы не должны сегодня передавать никаких печальных новостей, иначе немцы не поверят, что наша радиостанция выступает на их стороне. Следовательно, мы опишем положение на фронте без прикрас. Необходимо подчеркнуть, что это наступление требует больших жертв, а потом дадим последние известия с Восточного фронта. Три часа назад я дал задание нашим людям обеспечить вас самыми свежими материалами. Сержант Градец! Вы должны внушить "капустникам", что они, конечно, могут добиться успеха здесь, на западе, но в это время русские, мол, глубоко вклинятся в их страну. Эта мысль будет нервировать немцев. Успехов им здесь, безусловно, не видать. На сегодняшний день нам удалось установить, что "капустники" не перебросили на Западный фронт ничего внушительного, если не считать нескольких сот человек, знающих иностранные языки, которых привлекли для проведения операции "Кондор". Эти незначительные силы сконцентрировались на относительно узком участке фронта, создав своеобразный клин, о слабости флангов которого говорит хотя бы тот факт, что наши повара и писаря из четвертой моторизованной до сих пор успешно противостояли им. Я подчеркиваю, до сих пор…
Составляя сводку последних известий, я пытался здраво оценить создавшееся положение. Более ста шестидесяти немецких дивизий по-прежнему действовали на Восточном фронте. Отозвать оттуда какие-то силы было бы для немцев равносильно самоубийству. Русские сконцентрировали свои войска для удара по хортистской Венгрии. Озеро Балатон со вчерашнего дня находится в руках Красной армии, которая на стосорокакилометровом участке фронта вышла на противоположный берег Дуная. Верховное командование вермахта не смогло противопоставить русским что-либо значительное. На Западном фронте около пятидесяти дивизий союзников. В Италии фронт проходит около Равенны. Снабжение союзнических дивизий в Западной Европе идет через только что открытую гавань Антверпена. Следовательно, никаких причин для паники не было!
Наша передача закончилась без пяти три, а в половине четвертого полковник вызвал меня к себе и серьезным тоном сказал, что я как старший по званию назначаюсь здесь ответственным в случае возможной эвакуации нашего хозяйства.
Весь технический персонал будет переведен, вероятно, в Верден, в том числе и дикторы, то есть Сильвио и Едике, поскольку их голоса уже хорошо известны в эфире. Редакционный же коллектив, разумеется, должен и впредь находиться рядом с передовой, чтобы поддерживать тесную связь с фронтом.
- При необходимости вовремя уничтожьте все улики, и тогда с вами ничего не случится. Вас просто-напросто возьмут в плен, - закончил полковник.
Капитану Дрюзу была поручена эвакуация личного состава. Следовательно, все уже было решено. Возможность, о которой говорил полковник, стала фактом. Вечером Сильвио, Едике, личный персонал радиостанции и Дрюз должны выехать в Верден. Релейная радиостанция перемещалась вместе с ними. Наши статьи ежедневно будут передаваться в Верден по телефону или же со специальными курьерами. Вальтер Шель назначен связным.
- А Георг Дризен?
- У нас нет возможности взять его с собой: он человек гражданский. Но, с другой стороны, если вы попадете в плен, на допросе он может все выболтать, и это будет стоить вам головы… А знает он гораздо больше, чем нам кажется! Так что пусть уж лучше едет…
Георг руками и ногами отмахивался от приказа эвакуироваться, доказывая, что сейчас он полезнее всего здесь.
Сказать же ему, что берут его из-за недоверия, я не решался.
В десять утра в нашу комнату вошел взволнованный Алессандро и сообщил, что радио Люксембурга не работает. Я только что заснул, однако стоило мне это услышать, как сон точно ветром сдуло. Неужели немцы взяли Жонлистер, где находились антенны радиостанции? Или, быть может, прямое попадание в мачту или передатчик?
Шонесси сказал нам правду: генерал Зиберт переложил всю ответственность за радиостанцию Люксембурга на своего коменданта, который был теперь полномочен решать ее дальнейшую судьбу.
- Вы должны обеспечить безопасность радиостанции, - доверительно сказал ему генерал.
Комендант-полковник (до войны у него была своя адвокатская контора в Филадельфии) понял этот приказ по- своему. Он приказал размонтировать радиостанцию и отослал часть ценного оборудования в Верден, хотя Люксембургу ни разу ничто серьезно не угрожало.
Прекращение работы радиостанции произвело ошеломляющее впечатление. У люксембургских крестьян и жителей пригородов голос радиостанции поддерживал веру в силы американцев. И вдруг радиостанция замолчала. Сразу же началась страшная паника. Спасайся, кто как может! И тысячи семей со своим скарбом потянулись на запад. Некоторые центральные улицы оказались на несколько часов забиты беженцами. Все, кто оказывал американцам какую-нибудь помощь, чувствовали себя в опасности и требовали от янки, чтобы они забрали их с собой. Хаос увеличивался с каждым часом.
От какого-то болтливого лейтенанта ВВС я узнал, что за сильные взрывы были слышны ночью. Оказывается, подвезли в Мерциг по железной дороге орудие огромного калибра, которое днем они прячут в тоннель. Следовательно, нужно ждать сильного обстрела и этой ночью.
- Теперь у тебя будет несколько недель отдыха, старина, - сказал мне Сильвио.
Мы встретились, чтобы провести время вместе перед его отъездом в Верден.
Сильвио был прав. Поскольку радиостанция Люксембурга не работала, "1212" тоже должна была временно замолчать. Ведь нашу маленькую релейную радиостанцию нельзя было услышать без усиления люксембургского радио. Значит, наше пребывание в Люксембурге потеряло всякий смысл.
- Через несколько дней мы увидимся в Вердене, - заметил я.
По асфальтированному шоссе, изуродованному воронками от снарядов, тянулся бесконечный поток беженцев. Шоссе было настолько разбито, что крестьянские повозки иногда застревали по самую ось. По обочинам дороги валялись полусгоревшие ржавые немецкие и американские машины и орудия. Черные провода американских полевых линий болтались на покосившихся столбах.
Мы сидели на сожженном "шермане".
- Весь наш престиж летит к черту! - бросил Сильвио.
Он вытащил из бумажника фотографию тучного мужчины в форме вермахта. На груди - множество орденов, а медалей.
- Что тебе известно об этом обер-лейтенанте? - спросил Сильвио. - Это фото он забыл в томике Верлена. Да, у дядюшки Вальтера был животик, но вкус у него тоже был. Знает ли Шонесси вообще, кто такой Поль Верлен?
- Это абсолютно не имеет никакого значения. По-моему, он может быть полностью безграмотным! Главное, что Шонесси служит нашему делу!
Сильвио сполз с танка на грязное шоссе. Нужно было уже идти.
- Дошли бы твои слова до Бога. "Нашему делу"! Эти слова похожи на фразу из передовой статьи. Ну да ладно, допустим, что у нас одно общее дело. А ты никогда не задумывался над тем, что, возможно, этому самому делу служит не столько Шонесси, сколько сержант Сильвио Бернштейн и Петр Градец, а? И они оба будут сразу же забыты, как только Шонесси и его компания выиграют войну?
Сильвио был настроен на серьезный лад. Предстоящая поездка, полная неизвестности, а возможно, и расставание со мной сделали его еще более замкнутым.
Мы возвращались в город навстречу потоку беженцев. Наступали серые сумерки.
Интересно, в чем заключалось это наше общее дело? Если хорошо подумать, то мое дело не в чем ином, как поскорее увидеть задранные кверху грандиозные силуэты Праги. Ева называла это сентиментальностью. Свои чувства она выражала несколько иначе. "Наша страна как она есть, только без страха, - так сказала она однажды. - Без страха за завтрашний день".
"У каждого человека своя мечта, - думал я. - Сотни тысяч надежд, собранные воедино, - видно, это и есть наше общее дело. Уж не хочет ли Сильвио сказать, что дело Шонесси в этой войне не имеет ничего общего с нашим делом?"
- Только не поддавайся моему настроению, - тихо заметил Сильвио. - Я старый скептик. Меня, собственно говоря, интересует только одно - вернуться после войны на сцену, и хорошо бы - в Магдебург, где я однажды по своей бесталанности, ну да ты знаешь… - И, немного помолчав, добавил: - Возможно, виной всему, что тогда случилось, и был мой пессимизм.
Сильвио редко когда рассказывал о своем прошлом:
- В семнадцать лет я весь был одно нетерпение и готов был драться за любую идею. - Он не смотрел на меня. Возможно, при других обстоятельствах он и не начал бы такого разговора. - Тогда я жил в доме моей тетки. Если нам посчастливится попасть в Висбаден и если, конечно, дом уцелел, мы обязательно остановимся в нем. Это прекрасная вилла с парком. Там бывали люди, которыми я восхищался. В первую очередь - некий Дортен. Тебе что-нибудь говорит это имя?
- Дортен? Дортен? Рейнское сепаратистское движение?