Сборник произведений Яна Дрды с интересом прочтут советские читатели, в нем они найдут нового героя - активного борца за социализм, увидят и конкретнее представят, как в странах народной демократии, в частности в Чехословакии, новая жизнь побеждает силы старого мира.
Содержание:
Борис Всеволодов - Предисловие 1
Немая баррикада - Из цикла новелл 2
Через несколько лет - Рассказы 8
Хозяева - Отрывок из романа 34
Примечания 47
Ян Дрда
Знамя
Борис Всеволодов
Предисловие
Ян Дрда - видный писатель народно-демократической Чехословакии, общественный деятель и публицист. В своих новеллах, рассказах, пьесах он создал галерею образов простых людей, мужественно боровшихся с врагом в годы фашистской оккупации, отстоявших в феврале 1948 года завоеванную свободу, строящих ныне новую, социалистическую жизнь.
Уже первый роман Яна Дрды "Поселок на ладони", написанный в 1940 году, свидетельствовал о том, что жизнь простых людей, их заботы и чаяния представляют для начинающего писателя наибольший интерес, что они в конечном итоге составят основное содержание его творчества.
Острая наблюдательность, богатство изобразительных средств в обрисовке характеров и ситуаций, отличавшие этот роман, выдвинули Яна Дрду в первые ряды писателей Чехословакии.
В 1946 году Ян Дрда опубликовал цикл новелл "Немая баррикада". Шесть лет, отделявших издание этой книги от первого произведения писателя, были годами великих исторических испытаний для всех свободолюбивых народов, в том числе и для народов Чехословакии, боровшихся за свою свободу и национальную независимость.
Цикл новелл "Немая баррикада" - живое свидетельство о днях этой борьбы, о днях сопротивления, это яркие страницы, запечатлевшие братскую помощь советского народа порабощенным народам Европы.
Знакомясь с новеллами, читатель, разумеется, не найдет в них подробной летописи событий. Писателя больше интересует внутренний мир своих героев, их моральная стойкость и мужество, проявленные в борьбе с ненавистными захватчиками. Талантливый новеллист и тонкий психолог, Ян Дрда дает мастерский рисунок внешнего облика своих скромных героев, чтобы впоследствии раскрыть их душевное величие, огромную нравственную силу подвигов, совершенных ими во имя родины. Учитель Малек ("Высший принцип"), шахтер Франтишек Милец и его жена Бетушка ("Сторож динамитного склада"), бухгалтер Бинек ("Ненависть") - борцы "немой" баррикады, готовые предпочесть смерть игу фашизма. И вместе с тем в них сильна тяга к жизни, они полны веры в торжество справедливости, ради которой нужно бороться, нужно жить. И тем из героев "немой" баррикады, кто прошел через горнило этой борьбы, кто дождался освобождения, кто вкусил радость обновленной жизни, - тем довелось полностью ощутить благотворное воздействие света, идущего с Востока.
История учителя Малека, с которым читатель снова встретится в рассказе "Через несколько лет", характерна и поучительна. В ней, как в капле воды, отразилась судьба многих простых людей Чехословакии, для которых вместе с освобождением, принесенным их родине героической Советской Армией, наступило подлинное моральное раскрепощение, открылась перспектива радостной и счастливой жизни, стала возможной переоценка ценностей. "Почти до шестидесяти лет, - взволнованно говорит учитель Малек, - я жил как слепой… как крот. Ученый крот. Только потом я прозрел. Правильный путь мне указали наши освободители… Советские люди…" Эту правду жизни, безыскусно выраженную одним из незаметных участников грандиозного строительства новой жизни, происходящего в народно-демократической Чехословакии, читатели найдут и в других произведениях Яна Дрды.
Каждое новое произведение Яна Дрды свидетельствует о том, что метод социалистического реализма, которому он учится на лучших образцах советской литературы, становится единственным для писателя. Все реже и реже в его произведениях встречаются рецидивы натурализма и манерности, присущие начальной поре творчества.
Характерным в этом отношении и явился рассказ "Политик" - собственно, отрывок из неоконченного романа "Налево".
Рассказ "Политик", запечатлевший февральские дни 1948 года, дни наивысшего подъема революционной воли народа, продолжает быть актуальным, его разоблачительная сила продолжает свое воздействие. Создав обобщенный образ врага народа, писатель вместе с тем беспощадно разоблачил одного из министров-предателей, которые по указке иностранных империалистов хотели произвести переворот и вернуть страну к Мюнхену, к капитализму.
От опубликования рассказа "Политик" до появления первых глав романа "Хозяева" прошло совсем немного времени - два-три года. И вместе с тем нельзя не отметить роста Яна Дрды как реалиста. Окрепшее мастерство писателя - непреложное доказательство того, как животворна связь художника с современностью, с народом, строящим социализм.
Победа народа в феврале 1948 года открыла перед страной путь к социализму. На призыв Коммунистической партии Чехословакии "Вперед, ни шагу назад!" откликнулся весь народ, все люди доброй воли. Первый пятилетний план, принятый вскоре после победы народа над силами внутренней реакции, вызвал к жизни невиданные народные силы. Народ почувствовал себя подлинным хозяином национальных богатств, хозяином своей судьбы.
Этому процессу посвятил свой новый роман "Хозяева" Ян Дрда. "Социалистическая Чехословакия, - говорил писатель на IX съезде коммунистической партии, - о которой мы мечтаем и которую мы строим, будет радостным и цветущим садом для трудящихся". Отрывок из романа "Хозяева", включенный в сборник, показывает борьбу народа, коммунистической партии за осуществление этой мечты, за превращение Чехословакии в цветущий сад для трудящихся.
Ян Дрда сумел показать на судьбе героев этого романа не только сегодняшний день народа, но, что самое главное, ту перспективу, ради которой живут и борются сегодня трудящиеся народно-демократической Чехословакии.
Тема "Хозяев" раскрывается и в поэтическом рассказе "Красная Тортиза", который по своей глубине и масштабам событий можно рассматривать как небольшую повесть. Показав борьбу за новое в жизни, которую ведет сегодня свободный народ Чехословакии, Ян Дрда вместе с тем увидел и показал новую красоту этой жизни - просторную и щедрую красоту "истинной свободы".
Путь к этой красоте открыли освобожденным народам советские люди. Еще в годы решающих битв с фашизмом один из героев рассказа - советский солдат и партизан Георгий - говорил своим чешским друзьям: "Не останавливайтесь, переделывайте жизнь, переделывайте людей, иначе все: кровь, страдания - окажется напрасным". И Йозеф Ветровец - бывший батрак и общинный пастух, а ныне председатель сельского кооператива, вместе с односельчанами из Вишневой, вместе со всей страной переделывает эту жизнь, с благодарностью используя драгоценный советский опыт.
"Красная Тортиза", как и ряд других "партизанских" рассказов, - произведение о верности и дружбе, связывающих советский и чехословацкий народы "на вечные времена". Весной 1953 года за этот рассказ Яну Дрде была присуждена Государственная премия первой степени.
Борьбе за мир, интернациональным узам, сплачивающим трудовой народ всех стран, посвятил Ян Дрда свой рассказ "Знамя". Этим рассказом Ян Дрда продолжает славные традиции Юлиуса Фучика, воплощенные в бессмертной книге "Репортаж с петлей на шее". Перекличка с "Репортажем" выразилась здесь не только сходством формы произведения, но и тем, что рассказ Яна Дрды, как и книга Фучика, волнует своей человечностью, страстным отношением к судьбе своего народа. Рассказ "Знамя" объединяет все произведения сборника, ибо в нем отражена преемственность той борьбы рабочего класса, которую он вел в прошлом, с его борьбой сегодня, с великими мирными планами на будущее.
Творчество писателей стран народной демократии, в том числе и писателей Чехословакии, служит делу мира между народами, их перо не раз разоблачало происки поджигателей новой войны. "На битву за мир, - писал в одной из своих статей Ян Дрда, - необходимо мобилизовать и молоток каменщика, и плотничий топор, и писательское перо". Но борьба за мир для чешских писателей неотделима от борьбы за социалистическое переустройство родины, неотделима от борьбы за расширение и укрепление дружбы с великим Советским Союзом.
Сборник произведений Яна Дрды с интересом прочтут советские читатели, в нем они найдут нового героя - активного борца за социализм, увидят и конкретнее представят, как в странах народной демократии, в частности в Чехословакии, новая жизнь побеждает силы старого мира.
Борис Всеволодов.
Немая баррикада
Из цикла новелл
Высший принцип
Неуклюжая фигура в неопрятном, плохо выглаженном костюме провинциального покроя, лицо в глубоких рябинах, неизменный портфель, туго набитый произведениями классиков, откуда учитель цитировал длинные периоды, упиваясь красотами текста и забывая о своем скрипучем голосе, - все это давало семиклассникам обильную пищу для насмешек. Хотя наружность его и напрашивалась на множество хлестких прозвищ, он и в этой школе носил ту же кличку, что и во всех других, где преподавал в течение двадцати лет.
"Высший принцип" - называли его ученики уже на третий день, прослушав несколько раз восторженные комментарии учителя на уроках латинского и греческого языков. И это прозвище вскоре совершенно заменило его настоящее имя.
- Высший принцип… гм… нравственности, который вам всем необходимо усвоить, просто не допустит такого смешного и подлого поступка, как списывание у соседа, - говорил он в этот день, склоняясь над сине-лиловыми тетрадями латинских сочинений.
Он так сосредоточенно продумывал в последние дни отдельные фразы перевода, которым намеревался закончить годовые занятия седьмого класса, что весь мир, полный страшных событий, проходил мимо его сознания. Как раз в ту минуту, когда он поднял костлявый, всегда измазанный чернилами указательный палец, возвещая со старомодной торжественностью, что начинает диктовать первую фразу: "Enuntiationem primam…", - раздался нервный стук в дверь. Дверь приотворилась, пропустив директора школы, и быстро захлопнулась снова. Превозмогая припадок удушья от страшного прилива крови, как перед апоплексическим ударом, он прислонился спиной к двери и слабым движением руки разрешил ученикам не вставать.
- Спартанцы, я спешу из Фермопил! - прошептал семиклассник Рышанек своему соседу Моучке, стараясь шуткой заглушить охватившую его в эту минуту внутреннюю тревогу. Но Моучка, бледный, взволнованный внезапным предчувствием, оставил без всякого внимания шутку товарища.
Он бесцельно обмакнул перо в чернильницу и так же бесцельно положил ручку на верхний край тетради. Ручка покатилась по чистой странице, оставляя за собой мокрый чернильный след…
- Гавелка… Моучка… Рышанек… идите за мной! - прозвучал ослабленный волнением голос директора.
"Высший принцип", собравшийся диктовать и застывший в нелепой позе с поднятым пальцем, теперь энергично запротестовал:
- Господин директор, мы как раз приступаем к латинскому переводу… а посему, согласно высшему принципу, отсутствие именно этих учеников…
Три семиклассника в растерянности поднялись, шурша листами тетрадей. Они оглянулись на товарищей, словно пытаясь прочесть на их лицах свою судьбу, и все трое одновременно вспомнили вчерашние споры на речном пляже.
Рышанек, самый неугомонный остряк в классе, бросил тихо:
- Так, значит, какая-то новая каверза!
Директору стало невыносимо дальнейшее пребывание в классе. Он быстро вышел в коридор. Но "Высший принцип" не мог стерпеть, что именно эти три лучших ученика, чьих латинских работ он ждал с каким-то детским нетерпеливым любопытством, не будут присутствовать на уроке, и он побежал за директором, взволнованно жестикулируя.
В эту минуту семиклассники Гавелка, Моучка и Рышанек поняли свою судьбу. В полуоткрытую дверь они увидели, что в коридоре у большого светлого окна стоят три человека: в кожаных серо-зеленых куртках. Моучка оглянулся на класс, пытливо окинул его взглядом, словно не выучил урока и теперь просил товарищей подсказать ему ответ на страшный вопрос. На лбу у него выступили капельки пота. Франта Гавелка, сидевший на первой скамейке, еще раз подбежал к своему месту, испуганно, почти машинально, закрыл крышкой чернильницу и присоединился к Рышанеку, который выходил из класса не оглядываясь, не прощаясь.
Когда дверь за ними захлопнулась, все оставшиеся семиклассники содрогнулись от ужаса. Ведь это был июнь 1942 года…
"Высший принцип" вернулся в класс через пять минут. Ноги у него подкашивались, он едва доплелся до кафедры, опустился на стул, стиснул свой огромный выпуклый лоб костлявыми пальцами и каким-то не своим, по-детски жалобным голосом тихо простонал:
- Неслыханно… Неслыханно!
Потом собрался с силами, поднял глаза на свой класс и, леденея от страшного предчувствия, заикаясь, хрипло выговорил:
- Ваши… ваши… одноклассники… арестованы… Какая нелепость! Какое дикое недоразумение… Мои… ученики…
В семь часов вечера радио на улицах сообщило имена тех, кто в этот день был расстрелян за то, что одобрил покушение на Гейдриха: Франтишек Гавелка, Карел Моучка, Властимил Рышанек.
* * *
Молча, не в силах выговорить хоть слово, собирались учителя с семи часов утра в учительской. Лучи июньского солнца падали на стол, пылинки золотились в потоках света. Двадцать человек, ошеломленные ужасом, бродили в ярком свете, словно в непроглядной тьме. Приход каждого нового человека увеличивал чувство бессилия. Учитель чешского языка Кальтнер, черноволосый малый мрачной наружности, писавший патриотические вирши к празднествам двадцать восьмого октября, прохаживался между окнами, заслоняя солнечный свет. Неожиданно он остановился спиной к окну, стиснул руками спинку стула, словно ища опоры для мысли, созревшей под его низким лбом, и, невидимый в лучах утреннего солнца, обливавших его со всех сторон и слепивших глаза своим нестерпимым блеском, начал истерически кричать:
- Вот вам ваша масариковщина! Нас всех перестреляют! Как в Таборе!
Директор школы слабо застонал, превозмогая сердечный припадок. Остальные молчали. У них перехватило дыхание, словно все уже были обречены. Только учитель истории, толстогубый тихоня, нашел в себе решимость для выступления. Он вынул из портфеля вчетверо сложенный листок бумаги, положил его на стол и вкрадчивым голосом, заученную слащавость которого не мог изгнать даже страх, предложил:
- Господа коллеги, я считаю необходимым немедленно послать изъявление нашей искренней преданности господину государственному секретарю и господину министру Моравцу. Я позволил себе набросать проект…
В жуткой тишине он прочитал двадцать строк, полных подлости и низкопоклонства. Потом отвинтил вечное перо и услужливо подсунул бумагу для подписи старейшему члену учительского коллектива. Учитель закона божия, семидесятилетний старец, всю свою жизнь прослуживший богу, взял трясущимися руками бумагу и прочел вслух текст с начала до конца, скандируя каждый слог. Окончив, он положил бумагу на стол.
- Я старый человек. На склоне лет мне не пристало лгать…
И было решено не собирать подписей под документом, а обратиться к ученикам седьмого класса, осудить безнравственный поступок их товарищей и запротоколировать это заявление в классном журнале.
- Но ради бога, кто же должен это сделать?
Учителя чешского языка и истории в один голос сказали:
- Конечно, классный наставник!
Все облегченно вздохнули, когда это бремя спало с их плеч. "Высший принцип" молча, сосредоточенно рассматривал суставы своих стиснутых пальцев. Он был классным наставником седьмого класса.