- О легендах потом. У нас мало времени, - успокоил их Громов. - Сразу же объясню: фамилия у меня другая. Но, пока будем в окружении, для вас и для всех остальных я - лейтенант Беркут. Только так. Представьте своих людей, сержант Крамарчук, - совершенно неожиданно для такой встречи вдруг перешел он на официальный тон.
- Понял, комендант. Вот они все, гайдуки мои. Этот, часовой который, - лучший красноармеец во всей действующей армии, Вантюшин. А вот этот Илья Муромец, - тронул за локоть приземистого колченогого мужичка, которому, как показалось Громову, уже перевалило за пятьдесят, - Гайдулиев. Чем-то Абдулаева нашего напоминает. Помнишь его, комендант?
- Помню, Крамарчук, помню, - тяжело вздохнул Андрей. - Всех помню. Каждого.
- Это - Гурилов. Из Тамбова. Единственный танкист в нашем походном таборе.
- Божественно. Двое моих бойцов сейчас в охранении. Кстати, сержант, среди них и Готванюк. Тот самый…
- Что-что? Готванюк?! Он-то откуда вынырнул, чмыр болотный?!
- Только так, о прошлом с ним ни слова, понял? Ни сейчас, ни потом. Свою вину он уже осознал и еще искупит. Судьба и так уже наказала его.
- Его? Судьба? Да не судьба! Это я сам его… сейчас же.
- Все, Николай, все!
- Неужели простил? Это же он тогда…
- Знаю.
- Ну, смотри…
- Всем остальным: поступаете в мое подчинение. Дисциплина строжайшая. Только в дисциплине спасение каждого из вас и всей нашей группы. Мать, - обратился он к старухе, которая лишь изредка выглядывала из соседней комнаты. - Ты нас чаем угостишь? Если можешь, конечно.
- Таких женишков и супом угощу. Давно у меня столько хлопцев не гостило, - заулыбалась хозяйка. Улыбка была доброй и на удивление молодой. Кому и когда пришло в голову посчитать ее сумасшедшей?
- Мы принесли с собой консервы. Три банки ради встречи пожертвуем. На ужин и отдых у нас два часа. Выступаем в половине второго.
- Что, прямо сейчас, отсюда? - удивился Крамарчук.
- Помнишь, как погиб старший лейтенант Зотов? Кругом засады. К утру нам нужно вырваться из этого района. А сделать это можно только марш-броском километров на двадцать. Ночью. О том, что мы в окружении, - забыть. Считаем себя группой, заброшенной в тыл врага для выполнения особого задания. Нападать будем на обозы, колонны автомашин, сельские гарнизоны, избегая при этом любых открытых боев, а значит, и серьезных потерь.
- Забросить-то нас забросили, вот только подготовить для таких маневров забыли, - проворчал Вантюшин, тридцатилетний крепыш с багрово-красным, будто обожженным, лицом. - И тебе, командир, надо об этом помнить. Мы про твои лихачества наслышаны. Однако ты - кадровый. И действительно подготовленный…
- Готовить, красноармеец Вантюшин, будем сами себя. Война устроила нам ускоренные курсы, - мрачновато улыбнулся Громов. Он знал: рано или поздно кто-то напомнит ему, что от них, обычных красноармейцев, нельзя требовать чего-то необычного в этом рейде. - И давайте договоримся: если кто-то чувствует, что не сможет действовать так, как я предлагаю, лучше скажите сразу. Пробивайтесь в одиночку, неволить не буду. Но вольница эта - до половины второго ночи. С половины второго вы - бойцы группы, и поступать я буду по законам военного времени.
- Круто, - вырвалось у кого-то.
- Зато надежно. Хочу, чтобы вы поверили в себя. Чтобы поняли: не мы должны дрожать здесь, в тылу врага, наоборот, это враг должен ежеминутно вздрагивать, зная, что мы у него за спиной и что даже Богу неизвестно, где мы окажемся через час, по какому объекту или колонне нанесем удар. И в этом наше преимущество. Вот так. Все, готовиться!
53
Громов вышел из хаты, постоял у двери, прислушался. Метрах в двадцати от ворот, в кустах, должен был сидеть Литвак. Но что-то его не слышно. "Там ли он? - вдруг усомнился лейтенант. - А вдруг дал деру? Да ну, что ты? Брось…"
Пригнувшись, Громов проскочил к воротам, прислушался.
- Литвак!
- Здесь я, - негромко отозвался Федор из кустов. - Все нормально.
- Через полчаса тебя сменят.
Он обошел дом и чуть было не столкнулся с Готванюком. Тот сидел за углом хаты, между кустиком и стеной, положив автомат на колени.
- Все тихо, Готванюк?
- Да вот, смотрю. И чем больше смотрю, тем больше мерещится всякое.
- Главное, не усни.
- Не способен спать. После того, как расстреляли моих, еще ни разу не уснул. - Они говорили тихо, почти шепотом, при этом оба зорко осматривали едва освещенный сонным месяцем реденький садик, огород, сарай, стожок…
- Что, вообще не спал?
- Кажется, нет. Не могу. Разучился, что ли?
- И даже не хочется?
- Стараюсь. Глаза закрываю. Но тогда еще хуже. Тогда я опять вижу все то, что произошло тогда… Боюсь, что не выдержу, сойду с ума.
- Ничего, вот пойдем к фронту… Другие места, другие люди. Бои, стычки… Легче будет. Самое страшное для тебя, Готванюк, уже позади. Так и скажи себе.
- Ты так думаешь, лейтенант? Но я тебя очень прошу: если почувствуешь, что я действительно свихнулся, пристрели меня. Или пошли на такое задание, чтобы на верную смерть. Это я тебя по-человечески прошу.
- Странные у вас просьбы, красноармеец Готванюк, - перешел на официальный тон Громов. - Будьте внимательны. Через полчаса вас сменят.
- Не надо, лучше тут побуду, - отрешенно ответил тот.
"Хорошо, что я не погубил этих людей, - облегченно как-то подумал лейтенант, возвращаясь к расшатанному, полуобвалившемуся крыльцу дома. - Но будет еще лучше, совсем прекрасно, если удастся провести их живыми к фронту. Нужно оставаться человечным. С каждым днем оккупации все больше будет появляться людей изверившихся, оступившихся, затравленных страхом и безысходностью своего положения.
Это слабовольные люди, но коль уж не смогли воспитать их настоящими мужчинами, - думал он, оглядывая с крыльца местность и машинально прикидывая, как лучше было бы держать оборону, если бы немцы действительно выследили их - значит, не имеем права отрекаться, презирать их, затаптывать в землю. Кто-то же должен попытаться спасти хотя бы небольшую часть этих окруженцев, дать им последний шанс остаться людьми, верными присяге солдатами, патриотами…"
54
И село, и лес казались на удивление тихими, умиротворенными. Ярче возгоралась луна, четче начала проявляться между фиолетовыми разводами туч россыпь Млечного Пути; где-то в ближайшем болоте или в пруду изощрялся на все голоса лягушачий хор. И даже зарево, охватившее всю западную часть неба, не вызывало никакого ощущения тревоги. Оно казалось отблеском раннего восхода или позднего заката.
Откуда-то справа вдруг послышался топот копыт. Громов выхватил пистолет и, придерживаясь рукой за перила, присел на крыльце. Кусты напротив тоже зашевелились. Видно, всполошился Федор Литвак.
Конь был без всадника. На шее у него мотался хомут, сбоку змеились постромки. У кустов он тихонько заржал, но, почуяв дух человека, испуганно захрапел и, изгибаясь всем телом, видно, пытаясь избавиться от сбруи, понесся дальше. Откуда он сбежал, что случилось с его хозяином и сколько дней он носится так - этого уже не узнает никто.
Громов поднялся, сунул пистолет в кобуру и прислушался к тому, что происходило в хате.
- Может, и хорошо, что поведет этот лейтенант, - услышал он голос то ли Вантюшина, то ли Гурилова - еще плохо различал их. - Старший лейтенант наш сам растерялся. То говорил: "Все, выступаем!", - то откладывал еще на день, а то дня на два исчезал.
- Этот камандыр - сэрьезный, - басом пропел Гайдулиев, лейтенант узнал его по произношению. - У него характер есть. У Зотов характер не был. Зотов хороший парень, но слабый камандыр, да…
- Зато при старшем спокойно было. А с этим сорвиголовой вы еще хлебнете лиха.
- С этим сорвиголовой мы, наконец, снова почувствуем себя солдатами, - резко ответил Крамарчук. - Особенно ты, Гурилов. Это многое значит: кто ведет тебя в бой, с кем ты рискуешь и с кем умираешь.
"А что, Крамарчук прав, - подумал Громов, как будто сказанное сержантом к нему лично не относилось. - Это всегда важно: с кем идти в бой, кто рядом с тобой в окопе или доте и, может быть, даже - с кем тебя ведут на расстрел. Просто мы об этом редко задумываемся. Но чувствуем, понимаем…"
Ему приятно было слышать доносившиеся из дома хрипловатые голоса, приятно было осознавать, что снова рядом бойцы, а значит, предстоит еще много пройти и многое изведать, познать радость маленьких солдатских побед и горечь огромных человеческих страданий.
Примечания
1
Унтер-фельдфебель войск СС.
2
Рядовой войск СС.