На рассвете 17 октября 1944 года со стороны Карпат появился военный самолет. Его уже с полуночи ожидали на аэродроме "Три Дуба" близ Банска-Бистрицы. В самолете находилась десантная группа майора Зорича. Эта группа впоследствии явилась ядром советско-словацкого партизанского отряда, который после сформирования прорвался в тыл немецких войск, наступавших на освобожденный район, и развернул боевые операции на вражеских коммуникациях в районе Братиславы.
Содержание:
НОЧЬЮ В САМОЛЕТЕ 1
ДВА ИЗМЕРЕНИЯ 1
ПРИСЯГА 2
ОГОНЕК В НОЧИ 4
ПРАЗДНИК 5
ИСПЫТАНИЕ ОГНЕМ 6
ЧЕРНЫЙ ДЕНЬ ПАНА КАШПАРА 8
ПЕРЕД РАЗВЕДКОЙ 11
ОПАСНАЯ ВСТРЕЧА 12
РАССТРЕЛЯННАЯ КНИГА 14
ПОХИЩЕНИЕ МАЙОРА КЛАУВИЦА 15
У ГОЛУБОГО ДУНАЯ 18
ДЕНЬ В БРАТИСЛАВЕ 19
ПРОПАВШИЕ БЕЗ ВЕСТИ 21
НОВОГОДНЯЯ НОЧЬ 24
ВЕСТНИК ИЗ ТОПОЛЬЧАН 26
В ЛАЗАРЕТЕ 28
ДОЛГАЯ НОЧЬ 29
РАДИ ЛЮДЕЙ 31
ОДНАЖДЫ ВЕЧЕРОМ 32
ПЕРЕВАЛ 34
СЫН АЛОИЗА 36
КОРИЧНЕВАЯ ШЛЯПА 38
О ЧЕМ ПИСАЛ КОЛЕНА 39
КОГДА НАСТУПИЛО УТРО 40
ПОСЛЕСЛОВИЕ 41
Борис Семенович Тартаковский
Смерть и жизнь рядом
НОЧЬЮ В САМОЛЕТЕ
Нестор Степовой смотрит в окошко самолета, и ему кажется, что он обгоняет звезды: до них рукой подать. Когда-то подростком в мечтах он уносился вместе с героями прочитанных книг на Луну. Но сей час его путь лежит не так далеко - за Карпаты. Впрочем, кто может сказать, куда короче путь: на Луну или за Карпаты?
Земля не видна, она угадывается по зареву пожарищ: самолет пересекает линию фронта. Орудийные вспышки напоминают летние зарницы, но по календарю - осень, октябрь 1944 года.
Напротив Нестора сидит командир десантной группы майор Зорич. Его худощавое лицо в полумраке едва различимо. Полгода назад, когда Зорича сбросили на парашюте где-то под Люблином, Майор не носил усов. Нестор хорошо это помнит. Не забыть ему апрельского вечера и переклички перед посадкой в самолет:
- Кудрявцев!
- Есть.
- Карпенко!
- Есть.
Сейчас нет ни того, ни другого: из шестнадцати в живых осталось семеро. Трое из них опять летят в немецкий тыл, в горы Словакии.
В черное окошко вдруг хлынул свет - яркий, ослепляющий: по небу, среди звезд, шарили лучи прожекторов. Нестор вздрогнул. Сразу было забыто прошлое, и властно заявило о себе настоящее.
Зенитные снаряды разрывались, казалось, бесшумно, как в бредовом сне. Они разрывались среди звезд. Но самолет сманеврировал, вырвался из холодного клубка прожекторных лучей, и опять наступила темнота - еще более густая после света. Нестор вытер вспотевший лоб и услышал облегченный вздох Тани Кашириной - девушки с сержантскими погонами на хрупких плечах.
- Жутко, - призналась она.
В эту минуту кто-то вскрикнул и ожесточенно выругался. Тонкий лучик фонарика пробежал по скамье и выхватил серое лицо Даньки Грунтового.
- Ты ранен? - спросил майор, и Нестор увидел темную струйку крови, сбегавшую по белой щеке Грунтового.
- Какая-то зараза чиркнула по лбу, - ответил Грунтовой, ощупывая голову.
- Не тронь! - приказал майор и повернулся к Тане Кашириной. - Помогите ему…
Девушка поспешно достала из сумки пакет и, покачиваясь, шагнула к парню. Майор продолжал светить фонарем. Все молчали.
- Пустяки, - дрогнувшим голосом сказала Таня. - Царапина. - Девушка вскрыла пакет и стала быстро и ловко накладывать бинт.
- Шальной осколок, - криво усмехнулся Данька, - или пуля.
- Пули не может быть, - отозвался капитан Агладзе - грузин в черной папахе, заместитель Зорича.
Нестор напряженно следил за руками девушки. Наконец она вернулась на свое место рядом с ним. Он почувствовал, что ее знобит,
- На, возьми куртку!
- Не надо.
- Возьми, чего там…
Таня взяла и накинула на плечи.
- Спасибо!
Майор опять осветил Даньку.
- Да ничего… до свадьбы заживет, - смущенно улыбнулся тот.
Данилу Грунтового знали как лихого разведчика и неутомимого танцора. А посмотришь на него и только плечами пожмешь: ростом не вышел, ходит вперевалочку. До войны Грунтовой токарничал в МТС под Чигирином на Украине, был секретарем комсомольской организации. В партизанский отряд попал прямо из Бяла Подляска - лагеря военнопленных в Польше, откуда бежал с Ванушем Сукасьяном - тоже комсомольцем. Они закадычные друзья, и этому не мешает ни разница в возрасте - Даниле двадцать пять лет, и он старше Вануша на три года, - ни разные характеры. Сукасьян - рачительный партизанский завхоз и не может примириться с легкомыслием и разбросанностью друга. A Грунтовой насмешливо отзывается о хозяйственной деятельности Вануша. Один со вздохом вспоминает о жизни в колхозе далекого армянского селения, другой с любовью говорит о станках и металле. Но когда Вануш затягивает грустные песни Армении, Данила все прощает - очень уж он любит песню. Когда же взлетает песня о Днепре, ее подхватывает Вануш. Любовь к родному краю, юношеская отвага, песня - вот что роднит молодых людей.
Нестор опять прильнул к окошку: фронт отдалялся, под крылом самолета мерцали снежные вершины Карпат. Значит, уже снег выпал! А может быть, снег лежит в Карпатах и летом? Последнюю неделю он старательно читал книжки, которые давал ему Зорич. Это были географические очерки о Словакии, и они казались Нестору увлекательней любого романа: каждому человеку хочется заглянуть в свое будущее. Его будущее было теперь связано с горами Словакии.
- Что ты знаешь о Словакии? - спросил его Зорич недели две назад.
Этот вопрос был задан в одной из комнатушек Украинского штаба партизанского движения. Майор сидел за столом и внимательно изучал военную карту. "Опять в дорогу…" - подумал Нестор. А он ведь собирался на родину, в Донбасс.
- Александр Пантелеймонович, твердо я знаю лишь то, что мы и словаки - из одной славянской семьи, - ответил Нестор.
Он назвал майора по имени-отчеству, как всегда обращался к своему другу в часы душевных бесед о будущей мирной жизни, ради которой, собственно, они и воевали. Один собирался возвратиться в школу. "Представляешь, вхожу в класс, и сорок пар глаз - озорных детских глаз - устремлены на тебя с молчаливым вопросом: какой ты будешь, наш новый учитель?" А Нестор мечтал о своей донецкой шахте, где до института работал взрывником. "В институт не пойду сразу, успеется, - рассуждал Нестор. - Вначале надо поднять шахту, взорванную фашистами".
Александр Пантелеймонович с воодушевлением начал рассказывать о Словакии. В заключение спросил:
- Так пойдешь ко мне? Разведчиком, ну и радистом, как на Висле. Я получил приказ сформировать новую десантную группу.
Небольшие, глубоко посаженные глаза майора настороженно следили за выражением молодого лица. Подумав, Нестор ответил:
- Что ж, это по мне.
- Я так и ожидал! - удовлетворенно кивнул Зорич. - Значит, еще попартизаним…
Вот о чем вспомнил Нестор, глядя в окно самолета, за которым стлалась октябрьская ночь сорок четвертого года.
Вдруг самолет сделал вираж, и Нестор увидел сигнальные огни аэродрома. Все разом заговорили.
Первым по приставной лестнице спустился на землю майор. В просвете дверей вдали маячил силуэт двухэтажного здания, к самолету бежали словаки, и кто-то уже обнимался с майором, слышны были слова привета и дружбы.
ДВА ИЗМЕРЕНИЯ
Неделю спустя после высадки десантной группы майор Зорич рапортовал по радио в Украинский штаб партизанского движения, что созданный им отряд готов к выполнению боевого задания.
Это был один из многих партизанских отрядов, рожденных в ту пору в горах Словакии. Но ему предстояло еще прорваться через фронт немецких войск, упорно стремившихся к центру Словацкого повстанческого района - Банска-Бистрице.
Отряд Зорича формировался в небольшом селении Старе Горы, единственная улица которого была словно прорублена в горе и тянулась километра полтора. Вдоль улицы белели под красными шапками крестьянские Дома - сто или сто пятьдесят, и все из белого известняка.
Село пересекала бурная речушка, мчавшая свои воды в. тени ажурной зелени летом и под тонким ледком- зимой. Деревья еще не облетели, и ветви в золотом уборе ниспадали до самой воды.
И вот нужно уходить из Старе Горы. Грустно расставаться с хозяевами, с девушками, с которыми плясали по вечерам в корчме, и с новыми друзьями из Банска-Бистрицы. Особенно тепло отзывался Зорич о надпоручике Чехословацкой армады Вильяме Брунчике. На прощание тот передал Зоричу тридцать винтовок и десять пистолетов - настоящий клад для партизан. Но сам остался со своей ротой в Банска-Бистрице. Командующий Чехословацкой армадой не признавал партизанской тактики и не собирался уходить в горы.
- Вы не потеряли адреса жены? - беспокоился Брунчик, когда прощался с Зоричем. - О, к ней вы можете обратиться за помощью в любую минуту. Терезия - большая патриотка. Мой привет ей и любовь!
Жена Брунчика жила в Нитре, но город уже находился в руках немцев.
Встреча с Брунчиком состоялась вчера, а сегодня Зорич последний раз едет в Банска-Бистрицу, чтобы доложить полковнику Асмолову - начальнику Главного штаба партизанского движения в Словакии, что отряд сформирован и ночью собирается выступить по своему маршруту.
На городской площади было шумно. У входа в Партизанское велительство стояли запыленные автомашины и толпились люди. Одни, с окровавленными марлевыми повязками, ждали направления в госпитали, другие требовали отправки в партизанские отряды.
Узнав от Зорича о его желании встретиться с полковником Асмоловым, офицер с красной повязкой на рукаве откозырял и обещал немедленно доложить. Майор в сопровождении начальника штаба отряда старшего лейтенанта Волостнова поднялся по лестнице и оказался в коридоре, куда выходило несколько дверей. В одну из них вошел дежурный офицер. Он тут же вернулся.
- Прошу, пан майор.
Зорич и Волостнов вошли в кабинет. Им навстречу поднялся среднего роста человек с полковничьими погонами на хорошо пригнанном кителе. Строгое выражение лица полковника смягчалось изредка появлявшейся улыбкой. За большим столом справа от Асмолова сидел его заместитель - словак в роговых очках, внешне похожий на школьного учителя.
Зорич стал докладывать о численности отряда, его боевом и материальном оснащении.
- Желающих вступить в отряд столько, что на всех не хватит обмундирования…
- Что представляют собой новобранцы? - поинтересовался полковник.
- Большая часть - крестьяне. Лесорубы и пастухи. Есть и рабочие - с химической фабрики, шахтеры из Новаки, Банска-Штявницы, целое отделение цыган. Они упросили взять их, хотя, может быть, мне и не следовало уступать им.
- Почему?
- На дворе - осень, а они босые, товарищ полковник. Я же всех обуть не в состоянии.
- Зачем же ты взял их? - полковник искоса, снизу вверх, посмотрел на Зорича.
- Они так просили, что не хватило духу отказать. Многие из них, товарищ полковник, я уверен, боевые парни.
- Боевые хлопцы нужны, - согласился Асмолов.
Он предложил офицерам садиться и заговорил о главной задаче отряда.
Зоричу, как и Волостнову, она была известна еще до вылета в Словакию: подробные инструкции они получили в Украинском штабе партизанского движения, с которым в дальнейшем будут поддерживать постоянную радиосвязь. Но с тех пор как Зорича с десантной группой перебросили через линию фронта, многое изменилось.
- Перед вами уже не тисовская жандармерия и гардисты, как называют здесь словацких фашистов,- говорил Асмолов, подчеркивая свои слова выразительным жестом руки. - Все коммуникации из района Банска-Бистрицы на Братиславу перерезаны немецкими войсками.
Затем полковник все так же спокойно, хотя в его голосе зазвучали более жесткие ноты,перешел к политическому положению в Словакии, заговорил о происках лондонского правительства Бенеша и союзников - англичан и американцев, наблюдатели которых появились в Банска-Бистрице, как только Словацкое восстание приняло широкий размах.
Асмолов говорил:
- Нужно переходить к партизанским методам войны, но наших союзников страшит мысль, что народ возьмет власть в свои руки.
Заместитель Асмолова добавил:
- Их ошибка заключается в том, что они не спросили мнения чехов и словаков…
Асмолов одобрительно кивнул, и заместитель убежденно повторил по-словацки:
- Да, так это!
- Беда лишь в том, - продолжал начальник штаба, - что генералы армады, получающие директивы из Лондона, не считаются с этим. Они погубят войско, не спасут и себя.
В словах Асмолова и его заместителя звучали горечь и гнев. Видно, споры с командованием армады велись не первый день и пока результатов не дали. А опасность с каждым днем нарастала. Полковник назвал немецкие части, действующие против повстанцев: танковая дивизия "Татра", несколько пехотных дивизий СС, артиллерия, авиация…
- Немцы имели основания всполошиться: восстание поставило под угрозу важнейшие коммуникации, - заметил заместитель начальника штаба.
- Я советую, - заключил Асмолов, обращаясь к Зоричу и Волостнову, - не ввязываться в бой и избегать стычек с немцами, пока не выйдете в свой район… И помните, - сказал он прочувственно, когда Зорич и Волостнов уже поднялись, собираясь уходить, - народ всегда с вами. Опирайтесь на местных коммунистов. Вот письмо ко всем повстанческим частям и национальным комитетам с просьбой оказывать вам всемерное содействие:
"Настоящим удостоверяется, что партизанский отряд под командованием майора Зорича продвигается в направлении Зволен - Крушино и дальше по своему маршруту.
Требуем от всех партизанских отрядов и национальных комитетов, чтобы этому отряду оказывалась всевозможная помощь".
Внизу стояла печать Главного штаба партизан - звезда, серп и молот в красном круге и подпись полковника Асмолова.
Зорич и Волостнов возвратились в Старе Горы к тому времени, когда отрядная радистка Нина Чопорова, девушка с круглым и розовощеким лицом, приняла сообщение Совинформбюро о том, что советские войска вторглись на территорию гитлеровской Германии. Это сообщение принес Зоричу второй радист - разведчик Нестор Степовой.
Командир отряда прочел радиограмму дважды и передал Волостнову.
- Владимир Георгиевич, нужно ознакомить людей с этим замечательным сообщением перед выходом, - и повернулся к Степовому: - Плохая будет сегодня ночь у Гитлера, а, лейтенант?
ПРИСЯГА
Еще до наступления сумерек отряд выстроился для принятия присяги. Новобранцы взволнованы торжественностью минуты и сознанием того, что в жизни каждого из них наступает новый период.
- …За кровь, за смерть, за сожженные дома будем мстить врагу до последнего вздоха… - звучат мужественные слова присяги.
Их повторяют партизаны вслед за командиром взвода Франтишеком Пражмой.
Судруг Пражма, как называет его Зорич, еще молод - ему тридцать два года. Но дать ему можно сорок: война не молодит. Пражма - доктор юридических наук. Волосы у него гладко зачесаны назад, но не могут скрыть начинающуюся лысинку. Лицо волевое. Франтишек строг и требователен не только к подчиненным, но и к себе самому. "Розказ выплнены, судруг майор", - щелкая каблуками, докладывает Франтишек Пражма всякий раз после выполнения любого, пусть даже мелкого поручения.
Франтишек Пражма перешел на сторону советских войск в первом же бою, как и многие другие словаки, посланные Тисо, "президентом" Словакии, на Восточный фронт. Теперь бывший тисовский солдат уводит в горы Словакии партизанский взвод.
Среди новобранцев, принимающих присягу, можно увидеть и лесоруба Алоиза Ковача с ручным пулеметом на богатырских плечах, и Михала Свидоника - горняка из-под Новаки - с угольными отметинами на сухощавом лице, и цыгана Фаркаша в синей шелковой рубахе, распахнутой на волосатой груди, и щеголеватого Штефана Такача - молодого адвоката из Братиславы.
- …Если же я изменю действием этому слову, пусть поразит меня карающая рука закона! - сурово звучат заключительные слова присяги.
Перед строем, у небольшого столика, стоят командиры: майор Зорич и его заместитель капитан Агладзе - высокий и стройный грузин. Он известен как бесшабашно смелый человек. Капитан в полной боевой форме - с парабеллумом на боку и автоматом на груди, в черной барашковой папахе, лихо сдвинутой набекрень. Папаху украшает красная партизанская ленточка. До войны молодой коммунист Агладзе, которому недавно пошел двадцать седьмой год, работал в советской торговле.
Рядом с капитаном держит лист бумаги с текстом присяги Волостнов. Он отличается от Агладзе как внешне, так и характером. Старший лейтенант - невысокого роста молодой человек лет двадцати пяти, с правильными чертами худощавого лица, удивительно спокойный и уравновешенный. На нем френч, порядком выцветший, и галифе, а на светловолосой голове аккуратная кубаночка с красной лентой, надетая без всякого военного шика, будто Владимир Георгиевич собрался на свой московский завод, где до войны был техником-электриком, а не в немецкий тыл.