Давыдов, гад, нагрузил Дубина рацией (где этот взвод связи?), которая весила килограмм сто, вкупе с боезапасом патронов и гранат в РД, новоявленным чешским бронежилетом, автоматом, нагрудником, ну, и там, панамой, шутка, шапка полагалась зимой - треух, всё это весило… много. Дотащив батальонную рацию на горку, где устроили импровизированный КП батальона, Дубин предстал перед комбатом, но ничего по-русски сказать не смог, глотая ртом воздух. Комбат по отечески сказал: "вольно", и отпустил в горы. Уже вынутый из башни, Дубин не смог вернуться обратно: группы строились, и расходились по окрестным вершинам. Его засунули в одну из них, где он никого своих не узнавал, только пелена в глазах и вкус крови на зубах - кость белая, наводчик - не пехота. Он только заметил бедных АГС-овцев. Подъем был крутой, и тащить эту бандуру, даже в разобранном виде…
Потом, уже на вершине, он сквозь мутную, кровавую, затмевавшую глаза, как ее зовут? Хренотень эту. Разглядел рядом Мазыкина и Левина, понял, что не один тут из своих, а - вот и Давыдов лежит.
Поначалу не было понятно ничего: гора. Мы на этой горе. АГС собрали. Рядом снайпер рысчет. Но не Дима. Дима уже старшой сержант…
Через какое-то время Дубин оклемался и стал наблюдать вниз.
Позади - осталась броня, впереди - бесконечные Бараки. То, что мы проехали было только пригородом, хотя и дальше лежали лишь дувалы, город представлял собой огромное скопище дувалов, не более. Дувалы с садами и больше ничего. Возможно там, дальше, были другие строения, обозначавшие город, но холмистая, и даже гористая местность всё скрывала.
В небе сгущались тучи. Слабо посыпал снег. Стало мокро. Снег проплешинами ложился в углубления, по которым рассредоточились и мы.
В ближайший для обзора дом, не дом - а крепость, километрах в трех, если не считать высоты, вошёл человек. С оглядкой вошёл. Потом ещё. Потом вошёл белый человек - похожий издалека на тот портрет. Потом ещё и ещё. Они заходили опасливо, оглядываясь - сходняк, явно, подумал Дубин. Местных главных мужчин - все, похоже, были не молоды.
Когда в небе вновь появилось солнце, поступил приказ сворачиваться. Царандой прочесал оцепленный участок, и - ничего. Двигаемся дальше.
Уже близится вечер.
Спустились мы быстро. И легко, несмотря на крутость спуска. Но этот же крутой подъем был ужасен.
Дубин залез в башню как в дом родной. Повесив автомат на люк, он достал затаренный сухпай, и жадно стал есть галеты. Потом открыл и тушёнку.
Облизав остатки со стенок банки, расслабился.
Понос. Застарелый. Не прошло и…
Бумаги, кроме обертки от галет и промасленной, из цинков от патронов не было. Взял что есть. Бегом вниз.
Скрывшись от своих, он сел прямо напротив большого дувала. В десяти метрах. Полегчало. Там, в дувале, никого быть не должно. Царандой же всё прочесал.
Медленно поднимаясь вверх, Дубин релаксировал (слово из будущего). Было хорошо - по-русски говоря. Понос отпустил. Весь вышел.
Он медленно залез в башню и снял автомат с люка, что-то показалось… В дувале этом. Как будто - глаза.
Дима спал на месте водителя. Мазыкин и Левин в десанте. Давыдов отсутствовал, как впрочем, и несколько бойцов. Дубин посмотрел на остатки сухпая. В коробке. И проверил электропривод подачи гранат. Поводил пушкой вверх-вниз. Посмотрел в прицел. Всё работало. Давешний инцидент внушал тревогу, но, видимо, напрасно.
Первая пуля, как и положено, убила. Смертью храбрых, убитый прямо в лоб пал солдат взвода АГС. Не прошло и трех минут с того момента, как Дубин, избавившись от поноса, надел штаны. Пожалели что ль… Духи. Его…
Огонь, и очень плотный, вёлся именно из этого дувала. Да он был и ближе всех к нашим позициям.
Дубин как ждал, немедленно вставил гранату, и, почти не целясь, стрельнул в стену. Следующая полетела уже на крышу, где мелькнула чья-то тень. Следующая, следующая, следующая, следующая, Дубин развернул башню - сзади стоял ЗИЛ связистов, на всякий случай полил из пулемета по окрестным домам, но там всё было тихо, и он заметил, как к машине медленно ползет замполит роты Давыдов, и порадовался за него. Туша жирная - работай, давай!
Дима заорал, дергая за ногу: "Вон он, вон он - в подвальном окне!"
Где? Вижу. Граната влетела прямо в окно, в окошко. Такой меткости Дубин от себя совсем не ожидал. Дима заорал как на футбольном матче - гол, ПОПАЛ!!! Давыдов уже сидел, прибитый, на своём командирском месте.
Повернул башню на своих - все вроде на месте, никто не подбит - через прицел, долбим дальше.
А - ВОТ ЕЩЕ ОДНОГО.
Азарт боя убил страх напрочь.
ОТХОДИМ - в шлеме. Комбат со своей шарагой наконец свернулся. Кто тащил эту рацию взад?! Бедолага.
Прошло минут 20 полного кайфа, ой, боя. Отделение целиком лежало в десанте, гранаты в системе подачи были на исходе - штук восемь осталось.
Первой двинулась БТРД минометного взвода нашей роты, которая вползла на позицию последней при входе. Дух, весь в чёрном, выскочил прямо на дорогу побежал за ней, и ху…ул им в мотор из гранатомета, и упал, убитый.
Граната разорвала поднятый десантный люк, но пролетела сквозняком, никого особо не покалечив осколками.
Дальше двинулись все - назад, на въезд.
Хороший день - весёлый. Что-то верещал Давыдов, а Дубин водил пушкой по окрестностям. За рычагами остался Дима, что и к лучшему, сзади солдаты палили одиночными, механик скрылся в ногах.
Уже потемнело слегка. И вот погода - как стая бесов, взбунтовалась. Метель. Пурга. Ураган. Темень, наконец, полная - от жуткого снегопада. В прицеле - только белая пелена. Вдруг - вспышка, гранатомёт, Дубин сразу поймал источник вспышки, и накрыл - вторая вспышка в прицеле.
- Ещё один, - доложил весело.
- Молодец! - вякнул Давыдов.
- А пошёл ты, - подумал Дубин, - козел.
Выползли на исходные. Сохраняя оставшиеся гранаты - стрелял только из пулемета. Тем более что преследовать нас особо и не старались.
Все окна крепости на въезде Дубин из своего пулемета тщательно искрошил, потом надоело. Тут Дима:
- О, гляди: вон они.
Развернув башню на 180 градусов, в наступившей почти полной темноте, Дубин смутно разглядел сопку, там наша НОНА - Самоходная Артиллерийская Установка, и метрах в ста пятидесяти от неё огонь из пулемета - да, видимо это был противник. Но, определить расстояние не было никакой возможности.
- Дима, я в них не попаду. Далеко и высоко. Нереально, как бы своих не закосить.
Успокоиться пора.
3
- Пора, - Тимофей тряс за плечо - пора, ужинать пора!
- Где мы?
- В Караганде. Вставай, уже. Ужин!
- А.
- Ну!
- Иду. Город-то, какой?
- Да, мудак, вставай. Уже. В модуль пора.
- А. Чё там?
- Ужин.
- А. Есть хочу. А где чай?
- Совсем уже крыша поехала. Вставай.
- Аааааа. Не хочу. Пишите: Листья жёлтые над городом кружааааатся, ляляля.
- Ну, ты мудак - Тимофей пошатнулся к выходу.
Ужин.
Жрать хочу.
Манка, опять. Я ж дембель. Ужо - мясо давай! Молчит.
Вот, уроды.
Где, эта - кровать.
У окна.
Ну, таких, не видел - глюки, что ль - тараканы. С ладонь. Бегут. По лицу, гад - отмахиваясь - пробежал. Еще. Еще два.
Затрясло.
О. Шатает.
Землетрясение в Кабуле. Стены пошшшлиии. Во - обкурился до тараканов!
- Косяк есть!? Эй, один, ко мне! Без косяка не возвращайся.
Стало плохо. Я что - я тоже? Я тоже. Я тоже. Я дембель. ЧМО, как Некрасов наш, прям. Я. Я что - такой же? Дибильный дембель???!
Я тоже. Ну, и х… с ним.
- Где косяк?!!
О, косяк. Есть.
- Тимофей - приколись? - Спит. Обиделся.
- Ладно, садись. И ты. А чё было?
- Землетрясение.
- Вот тараканы бежали! Ха!
Боже, какой я мудак.
- Зажигай.
Ночь.
Перекурил. Такой косяк - на пятерых. Аремасн жмоза гас.
Ану. Лэ ма. Гуруш. Ма. Сэту. А. Ла. Ла. Лаю. Лав. Лэ? Голова - подушка.
- Дима! Я не попаду!
НОНА на горе отползала, отстреливаясь. Батальон сгруппировался в поле справа.
Тьма окутала Ершалаим. Только белый снег оттенял пространство вокруг.
Офицеры ушли на свой базар. Давыдов - тоже офицер, тоже ушёл.
Что это было? Нас, как щенков выкинули взад, целую бригаду - у остальных, вроде была та же история - по рации. И мы выкатились. Хотя, за собой Дубин чувствовал силу: я их поубивал!
А сам: тебя не убили, без оружия, пожалели, что ль? Не стреляли в мудака с поносом. Они люди, они человеки. Вот, история, понимаешь.
Чёрт.
ОНИ МЕНЯ НЕ УБИЛИ.
Лежал бы - в поносе. Без штанов. Дубин в красках представил свою несостоявшуюся, нелепую смерть.
Что сказать - спасибо, враги.
Осташко - дембель из взвода АГС. Убит. В лоб. Все его чмошили. Не дождался жизни. Я, почему опять жив?!
Матвеев.
Вот теперь Осташко.
Они что - умерли вместо меня?
Получается. Зачем?
Зачем!!!
Бог?
А Матвеев. И Осташко.
Смуть в мозгу заменила азарт боя окончательно.
Тьма окутала Ершалаим.
Вернулся Давыдов. Ночуем в поле. Ничего начальство не решило. Заняли позиции посреди - в безопасном отдалении и от гор, и от домов, вкруговую.
Снег сыпался реже. Всё реже и реже. И сник. Поставив машину в поле, Дима стал распоряжаться ночлегом: расстелили тент БМДшный, на него положили бронежилеты, каски вместо подушек - пригодились, наконец, железяки ненужные, накрылись плащ - палатками. Дубин полез первым на пост - в башню.
Что такое. Электропривод сдох! Включил тумблеры - и ничего. Ничего не работало. Гранаты, все шесть, оставшиеся, зависли в системе подачи - с той стороны не достать, прицел отсутствовал, всё плохо. И стрелять вручную неудобно, даже тяжело - из пулемета… А пушка осталась без гранат. Ужас! А коль полезут, гады? Высунулся - все спят. Что делать? Кто виноват?
Это взбодрило. Два часа караула провел в поисках поломки, иногда оглядываясь вокруг. Хрен там. Перебило что ль где, пулей, какой, аль тот угол виноват. Я что ль виноват, с тем духом… И не повоюешь теперь полноценно, дальше - нецензурно разговаривал с собой. Замена - Корнеев.
- Витя, полный писец. Нихрена, Е………, Б………, П……, НАХ…, не работает. Как бошка? Ладно, залазь, крутить вручную - здесь. Это вверх-вниз, это влево-вправо. Пулеметом знаешь как, если вдруг курок на крутилке, вот он, тоже не сработает? Ну, гляди - на заднице у него такая херня - в виде полусердца, гы, он заряжен, если что, дави на эту хрень. Всё, давай.
Подняв голову с каски, наутро, первое, что увидел - проехавший мимо БТР с Арутюновым. Сержант из первого взвода, армянин из Баку, был ранен. В руку. Легко. И, остался - не поехал в госпиталь. Отказался, перевязанный. Герой! Тут же стал кандидатом в члены, замполит батальона, шугаясь, лично вылез из своей машины - сказать.
Хотя, в боевом плане этот жест никакого значения не имел. В батальоне убит был только Осташко - тем, первым выстрелом, были раненные и ушибленные, но, немного. Если вспомнить вчерашнее - потери никакие. Дубин вечером, поливая окна из пулемета, когда уже надоело это делать, и появилась возможность соображать, думал, что положили тут немало. Ан, нет. Метель спасла, похоже. Ураган тот не дал моджахедам организовать еще более крутой отпор.
Все встали.
Что дальше?
Собрали бронежилеты, свернули тент. Каски покидали в машину - под ноги.
Что дальше?
Что дальше?
Ничего. Ждем. Подвезли завтрак.
Седьмая рота дернулась куда-то. На что-то нарвались. Постреляли - вернулись.
Бригада вдалеке тоже лезла в дыры. Наверное, это они называли "разведка боем". Эти, стратеги. Все уже было понятно. Нас окунули рылом в дерьмо. И армия и духи - совместно. Одну бригаду - да на Бараки…
Подвезли обед.
Подвезли боекомплект. Хоть пушка теперь не бесполезна. Набрал гранат полную башню.
Начальство чё та суетилось - передвигалось на своих машинах. Мы как стояли, так и стоим.
Подвезли ужин.
Опять та же ночёвка. Достали спальные принадлежности - тент, бронежилеты, каски, плащ-палатки.
Подъем - ни свет, ни заря.
Поехали.
Назад. План провалился. Снова двигаем на Кабул.
10 афганей поменял на три жвачки у бачи в Майданшахре на выезде. Кабул обогнули, на сей раз по окраинам. Стратеги хреновы. Кинули бригаду в дерьмо. Бараки взять - бригадой?! С Царандоем, правда. Да что с него взять, убогого.
Проехали мимо инфекции, мимо кабульского аэродрома, вышли на дорогу.
Вот уже Мухамед-Ага. Зелёнка пошла.
Началось.
Обстреливали без перерыва. Они издевались. Дима вылез из башни - он сел наводчиком: как стрелять?
- Чуть выше.
- Ага.
- Пушку подыми!
- Ага.
Прицел сдох. Из автомата - говно. Хорош АКС, но, поди - достреляйся. Так, смешно. Все палят, конечно, но больше для массовости. В зеленку палим, в ответ.
Чё встали?
Мины.
Мины уже не убирали. Только обозначали. Их было так много, как никогда. Вот из-под правой гусеницы вылезла итальянка, вот другая - из-под левой. Чё та рвануло впереди.
Колонна шла как не домой. Духи обкладывали отовсюду - только что издалека, прикалывались.
Встречали.
Вот уже ориентир Школа. Разрушенное, двухэтижное здание. Дома?
Дома.
Вон он дом, километров десять осталось. Уже стемнело - зима.
Башня танка - ещё ориентир. Башня разорванного на куски танка.
Почти приехали.
Опять.
Опять.
Да они ох…ли!
О, батальон уже виден.
Приехали.
Фу.
Перевернулся. В койке. Ночь. Темно. Проснулся - всё тихо. Тихое звездное небо в окне. Модуль спит. Инфекция спит. Спит Кабул.
Зима. Зима прошла.
Скоро обратно - в батальон.
Сколько еще?
Эпизод двадцать девятый: Я не врал
Дубин, и один спецназовец из Джелалабада, возвращались после тифа из Инфекции в свои части. Спецназовец, соответственно, в Джелалабад, Дубин в Гардез и, потом в свой Баракибарак, провинция Логар, с колонной. Добираться обоим предстояло на вертушках, поэтому шли на сборный пункт кабульского аэродрома. Там расстояние от Инфекции было невелико - километров 7–8, правда, когда Дубина с тифом привезли туда, и отправили пешком в ту же Инфекцию, он в неё дошел, но как не умер, удивлялся потом долго.
Медсестру по кличке БТР он тогда долго убеждал, уже лёжа в постели в модуле, что умирает, пока она, гадина, не дала димедрол, и он не упал в забвении на сутки. Медсестра оказалась хорошим человеком, потом, но тогда он думал, что ангел смерти может выглядеть и так. Грузно.
Дошли до сберпункта на аэродроме, а у Дубина всю дорогу вызывала странное ощущение форма спецназовца: полуботинки, штаны - х/б и парадная рубашка с короткими рукавами, ну, и панама, соответственно. Не по Уставу, понимаешь. Но Дубину-то этот Устав по-х… Так подумалось: хорошая форма для жары.
Зарегистрировались на свои вертолеты, в ожидании разложили еду.
Но тут из марева жары на сберпункт входит группа высших офицеров - полковников и полуполковников. Человек тридцать.
Инспекция… мать.
Главный полковник этой стаи видит приятеля Дубина, звали его Лёхой - в парадной рубашке с обрезанными рукавами, и бросается на него аки лев! Срывает с него рубашку и в исступлении рвет об колючую проволоку, окружающую сберпункт. И кричит: "Гауптвахта! Это что! Кто позволил!" И прочее, нецензурно больше.
Леха, заикаясь, пытается объяснять:
- Я из батальона спецназа в Джелалабаде, это самое жаркое место в Афгане, поэтому наш комбат разрешил такую форму для нас и утвердил это в Штабе Армии. Попал в таком виде в Кабул прямо с боевых, по болезни…
- Молчать! Расстреляю!!!
И прочее: "Я Начвещь Армии! Какой, на…, комбат, на…! Это Советская Армия. Или что!!!"
Леха: "Товарищ полковник! Так что мне делать? Без одежды".
Начвещь: "Вон грузится самолет с использованным обмундированием. Иди туда и скажи, что Начвещь Армии распорядился, чтобы тебя одели".
Страсти утихли, и как комиссия исчезла, Дубин не заметил. Начвещь растворился в мареве, откуда и возник.
Появились вертушки. Из Джелалабада. Вертушки привезли Груз. Груз 200. Их долго выгружали. Салоны были все в крови. Трупы солдат уже полуразложились. Они лежали в жаре более трех суток, пока подоспела подмога. Это была засада, которая попала в засаду сама. У первого выгруженного трупа весь ливер был наружу. Живот был распорот и кишки…
И запах говядины. Жара.
Стало плохо. В жаре.
Дубину приходилось выносить раненных, сам чуть не был убит, и эти пули. Пули свистят, пули. Экая мразь. И артобстрел. Своих…
Эти трупы были одеты как Леха.
Он говорит:
- Это наши молодые. И черпаки. Я их узнаю. Видишь: они в таких же рубашках. Я не врал.
Эпизод тридцатый: Золотое будущее
Два замкомбата.
Костенко и Синкевич не совпали во времени. Первого перевели в кандагарскую бригаду, второй был его сменщиком из брестской.
Судьба…
Нет не судьба, не она выбирала, они сами выбрали свою судьбу.
Капитан Костенко.
Костя из нашего взвода однажды стал его, ну, телохранителем, что ли. Два человека нашли друг друга. Поэтому что-то рассказывал, поэтому что-то знаю.
Вот, сам не знаю, герои или изуверы были оба. Оба определения…
Нельзя отделить. Друг от друга и от них обоих.
Костенко потерял в Афгане троих друзей. И поклялся за каждого забрать по сто голов духов.
Он не светился в батальоне, редко присутствовал на построениях и участвовал в разводах. Похоже, и комбат чувствовал в нём силу, которая сильнее его власти.