Повесть "Залив в тумане", написанная во время Великой Отечественной войны, посвящена благородной работе фронтовых врачей и медсестер, которые в трудных условиях заполярной природы, под несмолкающий вой пурги, нередко под бомбами врага оказывают помощь пострадавшим советским воинам и возвращают в строй раненых и больных защитников Советского севера.
Содержание:
Владимир Беляев - Залив в тумане 1
От автора 1
1. ПОПУТЧИКИ 1
2. ВСТРЕЧА У ПРИЧАЛА 1
3. ЖИЗНЬ НА КОЛЕСАХ 2
4. ПРИЯТНОЕ ПОРУЧЕНИЕ 3
5. ОГОНЬ ПОД НОГАМИ 5
6. НА ОПЕРАЦИОННОМ СТОЛЕ 5
7. ПАДАЮТ БОМБЫ 6
8. ДОКТОР ИННОКЕНТЬЕВ 7
9. ПУРГА МЕТЕТ 8
10. СО ДНА ЗАЛИВА 9
11. ДОРОГА К ЖИЗНИ 10
12. ППС 132, ЧАСТЬ 32, - МЕДСЕСТРЕ ТАМАРЕ ВИШНЯКОВОЙ 10
Примечания 11
Владимир Беляев
Залив в тумане
От автора
Повесть "Залив в тумане" написана мною после того, как я своими глазами на Мурманском участке Карельского фронта посмотрел благородную работу врачей и сестер, возвращающих в строй раненых и больных защитников Советского севера.
В трудных условиях заполярной природы, под несмолкающий вой пурги, нередко под бомбами врага они оказывают помощь пострадавшим советским воинам так же умело, как делали это еще в мирное время в светлых, прекрасно оборудованных госпиталях Москвы и Ленинграда. И они добиваются отличных результатов, ибо возвращают в строй восемьдесят три процента раненых и больных, попадающих в их руки.
Такого успеха не знала еще ни одна армия мира. Мне казалось полезным, лишь в отдельных случаях в интересах сюжета прибегая к литературному вымыслу, описать виденное мною как можно ближе к действительности. Вот почему в повести зачастую даются подлинные факты и реально существующие люди, действующие на правом фланге фронта Отечественной войны.
1. ПОПУТЧИКИ
Выглядывая из вагона, Симаченко насвистывал песню:
Слушай, товарищ,
Война началася.
Бросай свое дело,
В поход собирайся...
Слова ее, уже давно забытые многими, напомнили детство. С этой песней уходили через его городок на войну отряды красноармейцев в будёновках. Их вели безусые командиры с "разговорами" на груди. Как завидовал тогда им выглядывавший из подворотни маленький шкет Никита. А вот сейчас наступило и его время. Теперь он сам, в форме лейтенанта, уезжал на большую войну. Уезжал из Ленинграда, с которым тяжело ему было расставаться.
...Под узеньким мостиком, переброшенным через рельсы, уже посапывал в конце перрона паровоз. По перрону бежали военные с вещевыми мешками, с чемоданчиками. Соседние платформы, у которых стояли другие поезда, были заполнены женщинами и детьми. Оттуда доносился ребячий плач. Те составы уходили за Москву, в тыл. Поезд Симаченко отправлялся далеко на север, к фронту. К вагону, из которого выглядывал лейтенант, задыхаясь подбежал пожилой человек в кожаном пальто с блестящей никелированной пряжкой.
- Разрешите, - попросил он, подымаясь на ступеньку.
- Сюда нельзя, - строго отрезал Симаченко. - Тут военные.
- Но у меня же литер. Разрешите.
Симаченко неохотно посторонился.
Когда поезд двинулся, он вернулся в купе и увидел, что пассажир в кожаном пальто уселся напротив его места в проходе.
В окрестностях Ленинграда горели леса. Встречный ветер заносил в открытые окна запах дыма. Промелькнули знакомые остановки: Ленинград-Навалочная, пост Фарфоровский, Сортировочная. В свежей зелени Преображенского кладбища подымался высокий серый памятник, поставленный жертвам 9 января.
За станцией Обухово высоко в предвечернем желтоватом небе появился немецкий разведчик. Его обстреливали соседние батареи, но стук колес быстро идущего поезда заглушал звуки выстрелов. Видно лишь было, как вспыхивают около незримого самолёта белые кружочки разрывов.
Все ждали, что немец обязательно запылает там, вверху, и, перечертив небо дымной полосой, рухнет на землю. Как и многим в первые дни войны, Симаченко тоже казалось, что вражеские самолеты должны падать после первых же выстрелов зенитной артиллерии.
Но этого не произошло. В поезде начали проверять документы. Двух пограничников сопровождал усатый железнодорожник со свернутым флажком в руке. Приготовив документы, Симаченко посмотрел на соседа.
"Сейчас посмотрят, что ты за гусь!" - подумал Симаченко, наблюдая, как проверяющие медленно приближаются к штатскому.
Вытащив бумажник, пассажир показал два удостоверения, пограничник прочел их внимательно и спросил:
- А почему вы в гражданском?
- Не успели обмундировать. Сказали - на месте.
Пограничники прошли дальше, но идущий следом за ними усатый железнодорожник задержался и, кланяясь сидящему у окна пассажиру, сказал:
- Здравствуйте, доктор Карницкий. Тоже в наши края?
- Здравствуйте, - несколько озадаченно протянул пассажир, которого назвали доктором. - А откуда, собственно говоря, вы меня знаете?
- Ну как же, вы ведь на Сестрорецком курорте работали, открывали его, можно сказать. А я с первой партией больных поступил к вам.
Открылась дверь, и из тамбура показалась проводница.
- Товарищ начальник, вас в мягкий вызывают, - крикнула она.
- Мы еще побеседуем с вами, доктор, - засуетился железнодорожник, - я не прощаюсь! - И побежал в соседний вагон.
Лейтенант Симаченко отличался от многих других людей тем, что никогда ничем не болел. Даже головная боль - и та ему не была знакома. Если в книжках Симаченко доводилось прочитывать о людских страданиях, он морщился и мучительно представлял себе, как же все-таки это бывает на самом деле. Когда ему выпадало выезжать в дом отдыха, он не слушался там советов докторов, не признавал, что такое мертвый час, крайне удивляясь, как это люди могут спать, когда на небе солнце и птицы поют не умолкая? Плечистый здоровяк с широким лбом и гривой жестких рыжеватых волос, не пользуясь услугами медицины, он тем не менее уважал докторов.
Слова, сказанные железнодорожником, что его сосед открывал Сестрорецкий курорт, вызвали у Симаченко уважение к незнакомому доктору. Симаченко не раз по выходным дням уезжал с друзьями в Сестрорецк и хорошо знал, где был расположен Сестрорецкий курорт.
Симаченко стало неловко от того, что не хотел было пустить доктора в их вагон.
- Простите, доктор, а вы кто будете - хирург или по внутренним? - завязывая разговор, спросил Симаченко.
- Я физиотерапевт.
- Понимаю, - глубокомысленно сказал Симаченко, обманывая и себя и доктора.
Конечно, ровно никакого представления, чем собственно занимаются физиотерапевты, в ту минуту он не имел, а солгал, чтобы казаться умным и солидным. Но чувствуя неловкость от того, что обманул пожилого доктора, Симаченко на этом прекратил разговор.
Темнело.
Проводница вышла из своего отделения и принялась задергивать шторы на окнах. Вскоре вспыхнула под потолком электрическая лампочка. При её свете Симаченко открыл рюкзак и стал ужинать.
2. ВСТРЕЧА У ПРИЧАЛА
У причала в Мурманске, ожидая переезда на другую сторону залива, стояли новобранцы. На их плечах топорщились неумело скатанные шинели. Новые гимнастерки еще были в складках. На винтовках блестела жирная смазка, а вокруг слышался запах новых сапог, нафталина, лежалой одежды.
Еще издали Симаченко заметил угрюмые, подавленные лица бойцов. Ни одной улыбки, ни одного смешка. Поравнявшись, Симаченко увидел, что к причалу медленно подходит санитарный бот. Он тащил за собой на буксире огромную баржу. На палубе бота и баржи лежали раненые. Их лица, обращенные к небу, и белые окровавленные перевязи ясно выделялись на зелёных носилках. С бота шлепнулся на причал мокрый канат, и парень в брезентовой робе поспешно закрепил его на деревянной тумбе. Все услышали стоны раненых. Они неслись отовсюду, вперемешку с руганью, со скрипом зубов - страшные спутники людских страданий.
И многие из стоявших на причале бойцов, будучи не в силах оторвать своего взгляда от этого первого горького видения войны, здоровые, крепкие люди с винтовками в руках, поневоле растерялись. Слишком недавно ещё началась война, и к ней не успели привыкнуть. И почти всякий думал: "Кто знает, а может, и мне уготована такая доля?"
Симаченко чувствовал, что это состояние молчаливой растерянности передается и ему. А тем временем на палубу бота, а затем и баржи спустили трапы и по ним побежали вниз молоденькие сестры и санитарки. Среди собравшихся здесь военных Симаченко был старшим командиром. И сообразив это, он крикнул звонким, дрожащим голосом:
- А вы чего стоите? Разве это чужие для вас лежат? А ну, помогать!
Его окрик вырвал многих из тягостного оцепенения. И оставляя своим товарищам на причале скатки и оружие, бойцы бросились вниз, помогать носить первых раненых защитников Мурманска. Симаченко стал в пару с высокой, стройной сестричкой в коричневом берете, из-под которого выбивались волнистые каштановые волосы.
- Вы идите вперед, - крикнул он ей, - и показывайте, куда. - Он видел желтое лицо раненого. Губы его, узкие, пересохшие, были сжаты, обе ноги до колен обмотаны бинтами и окружены проволочными шинами.
Тяжело переступая ногами, сестра в берете вела вперед по крутому трапу. Следуя осторожно за ней, Симаченко видел, как шевелятся под гимнастеркой её лопатки, как покраснели от натуги её мягкие обнаженные до локтей руки. Он понимал, что девушке тяжела эта работа, и старался, принимая на себя тяжесть носилок, облегчить её труд. Обычные грузовые полуторки, свежевыкрашенные санитарные автобусы и кареты Скорой помощи принимали раненых вместе с носилками.
- Устали? - спросил Симаченко у медсестры, когда последний раненый был погружен в машину.
- Очень, - созналась она, утирая платочком пот с лица.
Впервые за все время быстрой работы они смогли спокойно и внимательно поглядеть друг на друга. У сестры были длинные густые ресницы, зеленоватые глаза и немного вздернутый, ещё совсем ребячий нос с чуть заметным шрамиком на переносице.
- У вас на губе кровь, - сказал Симаченко. - Откуда?
Сестра быстро вытерла платочком губы и, заметив кровяное пятнышко, сказала:
- Пустяки. Мне было очень тяжело, и я губу закусывала...
- Руки, небось, болят?
- Ой, как болят! Вы поглядите! - И она показала ладони, мягкие, красные и вспухшие от носилок.
- Много раненых?
- Пятый бот с утра подходит. Вы представляете? И еще на том берегу остались.
- Город бомбили? - спросил Симаченко, усаживаясь рядом с ней на брёвнышке.
- Пока больше не трогают. Видно, целым взять хотят. Такая же, впрочем, штука, как и с Ленинградом. Думали все, в первый же день его бомбить станут, а вот ничего. Неделя прошла - и пока ничего.
- А вы откуда это знаете? - спросил Симаченко.
- Я же из Ленинграда.
- Давно?
- Позавчера.
- А я сегодня.
- Нет, правда? Вы ленинградец?
- Ну, конечно. Мечеть знаете?
- Ну еще бы! Около Петропавловки.
- А я за мечетью живу. Жил, вернее. На улице Мичурина. Угол Мичурина и Малой Посадской. А вы?
- Я-то в общем из Луги, там у меня мама и братья, но последние два года я в Ленинграде жила. На Васильевском острове, в Мучном переулке.
- Мы почти соседи, - обрадовался Симаченко, - Петроградская и Васильевский совсем рядом. Давайте тогда познакомимся. Меня зовут Никита. Никита Степанович Симаченко.
- Тамара Вишнякова, - сказала сестра просто, протягивая Симаченко мягкую, усталую руку.
- А отчество?
- Да зовите просто Тамара.
- Товарищ лейтенант, не опоздайте, - донесся с баржи чей-то выкрик.
Симаченко увидел, что все уже сели в баржу и буксир собирается отчаливать.
- Ну, прощайте, землячка, - поспешно пожимая руку Вишняковой, сказал Симаченко.
- Оставайтесь живы, - сказала Тамара, провожая его взглядом.
Симаченко подбежал к краю пристани и как только спрыгнул вниз, на упругую палубу баржи, канат, соединявший ее с буксиром, стал натягиваться.
Баржа уже была на середине залива, но Симаченко увидел, что Тамара с берега машет ему платочком. Он помахал ей в ответ пилоткой, и ему вдруг стало необычайно легко на душе. Исчезло почти совсем чувство растерянности, что овладело им при виде раненых. Страстно захотелось жить, драться, увидеть когда-нибудь ещё раз эту миловидную сестричку в коричневом берете. И заметив, что лица бойцов, окружавших его, все ещё мрачны, Симаченко сказал им:
- Ну, чего загрустили, ребята? Страшно? А вы не тужите. На войну ведь едем, а не на свадьбу. А на войне - не без этого!
3. ЖИЗНЬ НА КОЛЕСАХ
Вагонные встречи и разговоры забываются быстро, но тем не менее доктор Карницкий запомнил вопрос своего попутчика молодого веселого лейтенанта, который сперва не хотел пускать его в вагон, а потом спросил: "Вы кто, хирург или по внутренним?".
Еще и тогда, в поезде, в этом вопросе доктор Карницкий почувствовал маленькую, едва уловимую обиду. Почему лейтенант не спросил: "Вы кто, физиотерапевт или по внутренним?" Очевидно, это было не случайно. Очевидно, были такие специальности врачей, которые занимали на войне первые, основные места и были медики таких профессий, применение которых будет возможно, когда всё утрясется и войдет в привычный ритм войны. Он понял это особенно ясно, когда прибыл на фронт и получил назначение в часть.
- Ничего, доктор, не горюйте. Принимайте пока санитарный поезд, а там видно будет, - сказал ему начальник отдела санитарных кадров армии, - но обещаю вам твердо: наклюнется подходящее место - переведем на грунт и будете вы снова физиотерапевтом, как в Ленинграде. Вы там лечебницей водников заведывали?
Карницкий утвердительно кивнул головой.
- Обидно, конечно, мне на рельсы вас переводить, -добавил участливо начальник отдела кадров, протирая круглые очки в роговой оправе, - но что поделаешь? Всему виною война. Она спутала карты многих из нас. Возьмите, лично я - венеролог. А теперь, видите, всякие тут отчётности, писанина. Надо. А раз надо, следует примириться и потерпеть. Желаю удачи...
Составленный из спальных и товарных вагонов, длинный санитарный поезд с красными крестами, которым стал командовать Карницкий, забегал по Кировской дороге от армейских госпитальных баз до городов фронтового тыла.
Налетая на дорогу, немецкие бомбардировщики не раз выслеживали и санитарный поезд Карницкого. Бомбы падали рядом с бегущими по рельсам вагонами. Осколки оконных стекол нередко засыпали постели раненых.
Однажды бомбёжка застигла поезд на станции. Ещё до сигнала "воздух" паровоз ушёл к водокачке, оставив вагоны на запасных путях. Едва первая бомба врезалась неподалёку в рельсы, стекла в классных вагонах вылетели и поезд качнуло. Сестры и санитарки - кто куда. Одна выскочила на улицу, другая - под нижнюю полку вагона залезла. Доктор Карницкий и сам бы непрочь заползти туда. Всё как-никак надежнее. И осколок не так быстро заденет. Разве только прямое попадание. Но, собравшись с силами и поёживаясь от воя бомб, Карницкий пошёл по штабному вагону. Он наклонялся и, легонько трогая девушек, говорил:
- Да будет вам! Вылезайте. Раненые-то одни остались. Ну, как вам не стыдно?
Смущенные и красные сестрички вылезали и, затыкая уши, пробирались в соседние вагоны. Спокойный голос Карницкого помог им овладеть собой.
- А где Вишнякова? - спросил доктор последнюю из сестер, вылезавшую из-под лавки.
- На улицу выбежала, - ответила сестра.
Доктор прошел в тамбур и, открыв дверь, увидел в нескольких шагах от поезда в канаве коричневый берет новенькой, прикомандированной к нему на один рейс, сестры Вишняковой. И только он хотел окликнуть ее, позади завыла бомба. Удар страшной силы снова качнул вагон, и Карницкий инстинктивно присел в тамбуре. Обломок стального рельса со звоном шмякнулся около Вишняковой. Слышно было, как сыплется на крышу вагона земля.