Потому, когда готовилась группа диверсантов в тыл к красным, он вошел в нее. Еще бы, удача сама давалась в руки. В группе было семеро готовых на все головорезов, солдат-диверсантов во главе с гауптманом. Он тоже взял с собой трех "хлопцив", питающих такую же "любовь" к советам, как и он. В свое время и они бежали на Запад. И сегодня на службе у немцев ждали случая пустить красным петуха. Никто из них не догадывается о его тайных замыслах. Для Богайца главное - их родовое поместье, несметные ценности, хранившиеся в нем.
Мысли мельтешили, путались в голове, и он еще не решил, с чего начнет "там", как самолет нырнул в лесную прогалину и потянул над гравийным шоссе, почти касаясь крыльями придорожных кустов. Богаец увидел внизу одинокую повозку, заметил, как взвилась в оглоблях, шарахнулась в сторону испуганная лошаденка.
Самолет коснулся колесами дороги, спружинил, немного прокатился и встал, дрожа всем корпусом. Из кабины торопливо выскочил пилот в кожаном шлеме и открыл дверную створку. Стараясь перекрыть рокот незаглушенного мотора, крикнул:
- Битте, гауптман! - качнул головой на дверь, за которой открылся нескошенный луг. - Шнеллер, господин Богаец!
Заносчиво кивнув, дескать, можешь не торопить, он сам знает, как ему поступать, ведь именно от него зависит маршрут группы, Богаец ощупал кобуру на ремне и кинулся в проем двери. Гауптман скомандовал, солдаты и "хлопци" в необмятом еще обмундировании красноармейцев горохом посыпались вслед. Офицер шагнул последним. Не успели они пробежать и десяток шагов, как мотор взревел, самолет взмыл над дорогой. Он уже исчез за лесом, а в воздухе еще клубилась пыль и сеялись поднятые вихрем от винта клочья соломы.
Перемахнули лужок, остановились в молодом низкорослом дубняке, огляделись. Шоссе по-прежнему оставалось пустынным, лишь доносилось испуганное лошадиное ржание. Богаец сказал гауптману, что сходит и посмотрит повозку. Тот согласился, Богаец поманил за собой двух парней, направился к дороге.
Поставили перевернутый возок на колеса. Сивобородый старик возница поднял помятый соломенный брыль, поглядел на него как бы не узнавая, водрузил на голову и похромал к лошади.
- Злякалась, ридная, - ласково задребезжал он, осторожными прикосновениями вытирая разбитые конские губы, с которых падали в пыль крупные тяжелые капли. - Налетив як сатана. Скаженный, - он погрозил сухим кулаком вслед исчезнувшему в небе самолету, схватился за поясницу. - Чуть не вбился, када коняга сиганула с дорози. Болыть усе…
- Ничего, дидусь, до свадьбы заживе, - усмехнувшись, сказал Богаец. - Як же ты на ровном месте свалывся?
Леопольд Богаец был доволен собою, что в эту минуту смог разговаривать с холопом на равных, не сорвался на злую выходку, на которую так и подмывало его. Значит, он вписывается в местную среду и сможет тут выглядеть "своим".
- Дэ вы булы? А ще червонные армейцы. Чи вам очи позастило? - старик сердито накинулся на Богайца. - Или сами злякались того литака? Так-то вы стережете ридну землю.
- Якого литака? - притворно удивился Богаец, повел взглядом поверх гребенки леса. - Не бачив.
- Да нимець же, холера его батькови. Як коршун визля чужого куреня шукав. Треба ж було пулять, вон у вас яки самопалы, - старик сердито стриг седыми щетинистыми бровями.
- Нимець? Можа наш?
- Чи я зовсим ослеп? На крыльях кресты.
- Помстилось тебе, диду. Геть до своей бабки.
Старик, бурча под нос, коснулся рукой помятого брыля, взмахнул кнутом, и повозка затарахтела.
- Зловредный дед, а вы его отпустили, пан Богаец, - нахмурился сутуловатый, длиннорукий парень. - В возке надо было пошукать. Можа, чего ховал.
- С этим погодим, - отмахнулся Богаец, мысленно переносясь к своему особняку, уходя в собственные заботы. - По воробью выстрелишь, куропатку до времени спугнешь. Наперед, Хижняк, не лезь с советами, не суй своего носа, куда не следует.
- Слушаюсь, пан Богаец, - смиренно отозвался длиннорукий.
* * *
В ночной темноте дом выглядел тяжелой громадой, заполнившей собой просторную поляну, окруженную вековыми липами и дубами. Когда-то почти вся она была сплошным благоухающим цветником. Вдоль широких, посыпанных желтым песком дорожек теснились кусты роз, жасмина, сирени. Богаец зажмурился, вызывая из глубины памяти далекие видения. Но сколько ни старался, не мог учуять тонкий, размягчающий сердце аромат роз. Пахло илом, мокрой осокой от недалекого пруда.
Кажется, большевички запустили усадьбу. Когда-то на всю округу славилась, люди за радость почитали хотя бы издали полюбоваться на нее, а уж побывать тут - вовсе счастье. Теперь, нате вам, в особняке солдаты грязными сапогами топчут и коверкают художественный паркет. Богаец скрежетнул зубами, резко выругался.
Он лежал в кустарниковой чащобе. Подался вперед, чтобы получше разглядеть весь дом. Под коленом хрустнул сучок, и он вздрогнул. Но не от этого слабого треска, а от того, что всего в десятке шагов от себя неожиданно увидел человека с винтовкой на ремне. Тот, очевидно, не услышал хруста, вышагивал неторопливо, размеренно, остановился напротив Богайца. Пристукнуть бы его, да пробраться в особняк. Теперь тут военный штаб, он это знал точно. Вот бы в сейфах пошуровать. После хорошего улова акции Богайца у немцев сразу бы подскочили. Толк в этом они понимают. Разведка у них поставлена крепко. Пожалуй, одному не осилить. Под видом разведки надо подбить на вылазку гауптмана. Это тебе не телефонные столбы подпиливать, не солдат-одиночек ночами подкарауливать. Надо посулить гауптману Зонгеру куш. Он кичится своей принадлежностью к разведке. А в штабе этом кой-какие секреты есть.
Впрочем, о разведке пусть болит голова у Зонгера. У Леопольда Богайца своих хлопот хватает. Похоже, пришел к разбитому корыту. Особняк-то, оказывается, пуст. Где имущество, владельцем которого нарек его родитель? Где богатство? Прохлопали его доверенные люди, не углядели лазутчики. Куда вывезли? Кто вывез? В штабе, без сомнения, знают. Да ведь разве спросишь? Действовать надо с умом.
Богаец опять скрипнул зубами, теперь от бессилия и злости, пополз назад от дома, извиваясь, как змея, которой отдавили хвост.
"Ничего, мы еще ужалим", - мстительно подумал он, выбираясь на дорогу, где в былые времена шелестели резиновые шины его коляски.
3
Рынок-толкучка на окраине городка собирался стихийно. Он разливался на большом пустыре между двумя окраинными улицами. Хотя и не воскресный был день, а народу сошлось много. По сторонам стояли телеги с поднятыми в небо оглоблями, к ним были привязаны распряженные кони.
Только Ильины окунулись в толпу, сразу увидели, что тут обретались не только те, кто намеревался что-то продать или купить, но и люди, явившиеся сюда из праздного любопытства, по привычке, из желания встретиться с приятелями, пропустить стаканчик винца, посудачить. А кто-то уже и приложился к чарке, был изрядно навеселе, куражился, потешал публику.
Толпа колыхалась, разноголосо гудела. В движении людей по пустырю не усматривалось какого-либо определенного порядка. Они встречались, расходились, кружили по базару и снова сходились. Толклись, как комары в теплом вечернем воздухе. Истинно толкучка. Ильин опасался за Надю, не двинули бы ее ненароком.
Над толпой висел густой устойчивый запах табака и жареных семечек.
Купить тут было можно многое. В большинстве своем с рук продавались вещи поношенные, порой, прореха на прорехе. Но мелькали и новые, явно не нашего производства. Товар, попавший сюда из-за рубежа, контрабандный. Но ведь не схватишь торговца за руку, не припрешь к стене, не спросишь, где взял. Ответ у таких коробейников всегда наготове: сам с рук приобрел, но не подошел товар, почему не продать. Приторговывали и валютой. Пограничники об этом знали. Однако и валютчика не вдруг ухватишь, это Ильину тоже было известно. Раньше тут ходили разные деньги.
- А вот папах, почти не ношеный, - басом вещал здоровенный мужчина, подняв высоко на растопыренной пятерне лохматую баранью шапку. - Задаром отдаю, берите, парни, пока я добрый.
Возле него вился невзрачный человечек, тряс мочальной бороденкой, умильно поглядывал на шапку.
- Тю, повылазило тоби. Та рази летом, у такую жару, треба меховой Капелюх? К зиме я бы купил, - выкрикивал он.
Видно было, ему хотелось заиметь папаху, но, судя по драной рубахе и обтрепанным холщовым штанам, монета в его карманах не звенела. Взглядом он, похоже, старался убедить здоровяка, что можно было бы и за так отдать ему шапку, а он стал бы Бога о нем молить за такую щедрость.
В другом месте продавец и покупатель явно расходились в оценке суконного армяка. Тот, что продавал, доказывал, одежонка почти новая. Покупавший отчаянно крутил головой, презрительно выпячивал губы, щупал и тер пальцами сукно. Они спорили до хрипоты, по бурым, каленным на солнце и ветру щекам ручьями катился пот. Но ни один не желал уступать. Повздорив, мирились, ударяли по рукам. Но жинка мужика, продававшего армяк, подзадоривала: продешевил. И все начиналось сызнова.
Направляясь туда, где, как им указали, можно купить шерсть, Ильин заметил неподалеку от себя человека, поведение которого показалось ему странным. Тот постоянно шел в одном направлении с ними, бросал на них нетерпеливые взгляды, будто намеревался подойти, но почему-то не решался. Он был чуть выше среднего роста, под просторным поношенным зипуном угадывалась ладная и сильная фигура. В пружинистой, чуть приседающей походке чудилось нечто кошачье, будто человек всегда ходил крадучись. Из-под выцветшей и изрядно помятой кепчонки с коротким козырьком выбивались черные кудри. Колечки почти доставали широких бровей, скрывали уши. Лицо обрамляла только-только начавшая отрастать кучерявая бородка. Ему можно было дать лет тридцать с небольшим.
Когда Ильин с Надей свернули к восседающей на телеге женщине с большим мешком шерсти, незнакомец предстал перед ними. Мешая украинские, русские и польские слова, показывая в улыбке белые литые зубы, он спросил, не купят ли они хорошие серебряные украшения. Разложив на ладони изящные серьги с рубиновыми камешками, колечко и брошь, он без умолку сыпал на своем тарабарском языке, очевидно, надеясь, что так его быстрее поймут. Будто украшения достались ему от покойной мамы, но случилась нужда, он расстается с серебром с сожалением, но все равно нет ему прощения перед памятью о матери. Будучи в раю, она простит ему прегрешение, так как сын отдает украшения не кому-либо, а такой прекрасной жиночке, ожидающей не менее прекрасную малютку.
Надя взяла серьги, приложила их к мочкам ушей. На солнце камешки ярко зардели. Серьги были очень к лицу ей, и Ильин обрадованно подумал, вот и нечаянный подарок Надюше, он, этакий невежа, забыл, когда последний раз дарил ей что-то.
- Сколько вы просите за это? - спросил он, взвешивая на руке серебро.
- О, пустяк, - воскликнул незнакомец и назвал действительно малую цену.
Что бы это значило, насторожился Ильин. С какой стати отдают им за бесценок редкие и красивые украшения? Ильин глянул на кучерявого и невольно вздрогнул. Лицо у того расплылось в широчайшей и приторной улыбке, а глаза остановились, зрачки расширились как при бешенстве, в них закипела ярость.
Мотнув головой, Ильин ссыпал серебро в ладонь кучерявого.
- Берите, берите! Товарищ червонный командир, не обижайте свою гарну жиночку.
"Задержать его, потрясти, узнать, что за тип? А основания? - заспешили мысли в голове. - Неласково глянул на тебя? Так тебе известно, что здесь немало людей, не принявших Советскую власть. И тем не менее, капитан Ильин, нет у тебя права задерживать его. Потому не делай необдуманных поступков, не подливай масла в огонь".
- Не глянулись серебряные, покажу золотые, - неожиданно на чистом русском языке сказал незнакомец.
Ильин взял Надю под руку и направился к телеге. Быстро купил шерсть, скатал ее в тугой валик, завернул в холстину.
- Тебя что-то насторожило? - спросила Надя. - Не шагай так широко, я не успеваю. Мне тяжело.
- Извини, пожалуйста, - спохватился он.
На выходе с толкучки возле Ильиных вроде бы случайно оказался плечистый смугловатый парубок в домотканой рубахе и таких же портках, вздувшихся пузырями на коленках. Он бросил напряженный взгляд на капитана, нагнулся, будто бы заправляя холстинные онучи в сыромятные опорки.
- Пан командир, - расслышал Ильин, глухо, скороговоркой оброненные слова, - человик, шо цацьки вам казав, спидручник Богайця, молодого барина. Опасный он, обходьте його сторонкою. А Богайця я недавно бачив, зовсим блызько, як и вас.
"Богайца… барина. Какого барина? Ах, вот оно что, - Ильин вспомнил, что сегодня утром всплывала в памяти фамилия бывшего здешнего помещика. - Молодой… Значит, сын его объявился здесь. Зачем пожаловал? Но если приехал… да не приехал, а через границу тайно пробрался, то неспроста".
Он повернулся спросить, где, когда хлопец видел Богайца, но того и след простыл. Задумался Ильин, этот-то паренек кто, друг или враг? Предупредил и скрылся, боясь, как бы не заметили сообщники Богайца. Но, может, и по его указке намекнул, дескать, настоящие хозяева живы, не забывайте об этом. Вроде бы не похож хлопец на бандита. Хм, сказал тоже, разве у него должно быть написано на лбу: "Я - бандит?".
- Ты не ответил мне, Андрюша, - прервала его размышления Надя. - Признаюсь, украшения мне глянулись. Денег у нас хватило бы.
- Ты заметила взгляд торгаша?
- Можешь не продолжать, я понимаю. По-разному на нас здесь смотрят. Под иным взглядом зябко на душе становится.
- Ну вот, сама распознала, по-всякому к нам относятся, - придерживая жену под руку, сказал Ильин, напряженно думая о недавней, на первый взгляд, нечаянной встрече, и пока не приходил ни к чему дельному.
Надя повернулась к мужу, подняла глаза.
- Может, мои слова прозвучат нелепо, но я все же спрошу тебя: зачем мы пришли сюда? Почему Красная Армия вступила на эту землю? Только ты не ссылайся на газеты. Как они этот вопрос толковали тогда, отлично помню.
"Ах ты, женушка… занозистая. Что тебе ответить?" - подумал Ильин.
Ничего кроме того, о чем взахлеб кричали газеты в сентябре тридцать девятого года и как объяснялось вступление Красной Армии в пределы Западной Украины и Западной Белоруссии в приказах, он не знал. Однажды о том же завел разговор с начальником пограничного отряда. Тот побурчал, дескать, все-то тебе до тонкости выложи да открой. Может, мне нарком иностранных дел о том докладывал? Нет, едрена корень, со мной он не беседовал. Что мне ведомо, скажу, если ты такой дотошный.
- Земли эти нашими были когда-то. Российскому государству принадлежали, - заговорил он вдруг сердито и напористо. - Они Польше отошли по Рижскому договору в двадцать первом году. Чай, грамотный. В училище должны были тебя просветить, когда на границу отправляли. В двадцатом году мы с Польшей схватились, до Варшавы было дошли. Ну, дальше неудачи начались, ничего у нас там не получилось.
Смело объяснялся с ним начальник отряда. Так открыто не объясняла наша история ту войну с Польшей. Стало быть, потому и в училище его не просветили.
- Понятно, не получилось, из Польши убрались. А эти земли почему отдали, если они наши? - допытывался Ильин.
- Дипломатия, едрена корень, дело тонкое. Кто кого объегорит. Опять же, силенки наши в ту пору на исходе были. Гражданская война вконец нас измотала. Пришлось уступить, лишь бы войну прихлопнуть, - подполковник поразмышлял минуту, добавил: - В общем, оттяпали у нас этот край. Договорились тогда уважать друг друга, не вмешиваться во внутренние дела соседей, все права жизни предоставить русским и украинцам на той стороне, полякам у. нас. Население-то за многие годы перемешалось.
"Верно сказано, соседи не должны драться, - снова подумал Ильин. - В мире жить - самое милое дело".
- А то, что мы теперь сюда пришли, правильно, - продолжал начальник отряда. - Нашими были земли, к нам и вернулись. На вполне законных основаниях. Тем более, что Польша всех условий договора не выполнила, наше население там притеснялось. Когда немцы ее оккупировали, разве мы могли допустить, чтобы они подмяли под себя и эти земли? Вот так понимай этот вопрос, Андрей Максимович.
Подполковник еще подумал немного, неожиданно подморгнул Ильину по-приятельски.
- Ты-то, едрена корень, в выигрыше, - уже весело продолжал он. - Вон какой особняк отхватил под свою комендатуру. Кум королю, сват министру. У меня в отряде такая роскошь и не снилась. Кое-кто поговаривает, мол, надо выжить отсюда Ильина и разместить здесь отряд, - глянул хитровато на коменданта, кивнул: - Не хмурься, это только разговоры. Так что царствуй тут.
Потом, когда они выехали на заставу, а после вышли на границу, Ильин, словно и не было перерыва в разговоре, опять спросил.
- Почему мы остановились именно на этой линии, - провел он рукой, показывая на проходящую по опушке рощи границу. - Немцы встали тут, как споткнулись, мы подошли к ним, вроде раскланялись: "Здрасьте вам!" Что они, шибко добрые, допустили нас сюда? Надо думать, для них это тоже лакомый кусок. Выходит, мы с немцами договорились? На мой взгляд, надо бы их оттеснить. Пусть убираются к себе, в Германию. Почему бы нам не помочь Польше освободиться?
На это подполковник ничего не ответил, посерьезнел, прищурился, в щелочках глаз появился стальной блеск. Он покачал головой, погрозил пальцем. Понимай так - не нашего ума дело.
Ильин уловил, дальнейшего разговора не получится, подполковник и сам того, о чем он допытывался, не знает. Тот осуждающе покачал головой, спросил:
- Воевать, что ли, с ними захотел? Вот скажу комиссару, пусть он тебе мозги как следует прополощет.
Но комиссар на эту тему с Ильиным не беседовал. Наверное, за сумятицей дел начальник отряда ничего комиссару не сказал или посчитал, что коменданту довольно и того, что он сам ему выложил.
Не пересказывать же все это Наденьке, поэтому на вопрос ее ответил короче и проще:
- Народ здесь разный, сама в этом разобралась. Одни живут побогаче, другие победнее. Не так, как в наших колхозах. Там у нас все равны, одинаковы, под одну гребенку причесаны. Думаю, здешние крестьяне побаиваются, что их тоже в колхозы потянут. А они не хотят, я со многими селянами на этот счет толковал. Как они рассуждают? Пусть у иного мужика всего клочок земли, да свой. И он на нем - хозяин. В душе-то вздрагивает, а не лишат ли его права "хозяйнуваты"?
- Понимаю, Андрюша, - кивнула Надя, перекинувшись мыслями в родную деревеньку Дубовку Воронежской области, к отцу и матери своим. Больше десятка лет они в колхозе, а как была у них глинобитная хатенка, та же и теперь стоит. У матери от работы на колхозном скотном дворе руки в жестких мозолях, синие вены на них вздулись от напряжения. А хлебушка, что на трудодни достается, не всегда до весны хватает…
Ильин, видя ее задумчивость, решил, что она недовольна его ответом, пересказал разговор с начальником отряда. Надя повела плечами, мол, ясно ей это. Ильин снова вспомнил торговца. Надо было купить у него украшения. Славный подарок получился бы Наденьке. Ну, какое отношение тот продавец имеет к тому, что здесь кое-кто озлобился против нас и ждет не дождется возврата старой жизни. О том, что нас тут в любой момент могут укусить, ему надо помнить постоянно. Надю предупредил, чтобы она Машеньку со двора не пускала и сама поостереглась. Надя опять кивнула.