- Врач? - удивленно протянул усатый, сталкивая шлюпку в море и становясь в нее одной ногой.
- Да, врач. - Павло подошел ближе.
Усатый заколебался, но тут прозвучал молодой голос:
- Полундра! Стой, говорю! Пусти врача! Это тебе не ярмарка.
Усатый пожал плечами и протянул Заброде жесткую, мозолистую руку. Обрадованный Павло прыгнул в шлюпку так, что она закачалась на воде.
- Осторожно, - послышался сдержанный и какой-то укоризненный третий голос. - Пошли.
- Пошли! - облегченно выдохнул усатый, оттолкнувшись от берега длинным шестом, похожим на катерный шток.
Шлюпка быстро шла в море, послушно обходя острые камни, торчавшие из воды. Павло присел на корточки у кормы, усатый, почти упираясь ему в грудь коленями, правил. Двое других сидели на веслах.
- Давай, давай! - прикрикнул на гребцов усатый. - Скоро рассвет. Они же засекут нас.
- А вот это видели? Пусть теперь соли на хвост насыплют, - бросив весло, сложил фигу один из гребцов.
- Не хвались, еще напророчишь, - остановил его усатый, и тот сразу умолк, только прерывисто задышал, налегая грудью на весло. Видно, грести ему было тяжело. Его напевный голос с мягким полтавским "эль" словно подтолкнул Павла, он обрадованно вскрикнул:
- Прокоп, дружище!.. Неужто ты?
На скамье, которую матросы называют банкой, рядом с гребцом белел в темноте деревянный костыль.
- Так точно, товарищ капитан медицинской службы, - выпалил единым духом Прокоп Журба, не прекращая грести.
Усатый резко подобрал ноги под банку и уже не так напирал на грудь Павла коленями.
- Да вы перейдите на нос. Тут неудобно, - уже мягче и теплее сказал он.
- Переходите, - протянул из темноты руку Прокоп Журба.
- Да, это дело, - поддержал и третий, отодвигаясь в сторону.
Павло быстро перешагнул обе банки, удобно устроился на носу шлюпки.
- Дайте и мне весло.
- Ха! Весло! Было бы оно, - горько откликнулся усатый. - Сидите уж за пассажира, а утром будет видно, что нам дальше делать…
- А почему за пассажира? - вмешался Прокоп. - Пусть будет как тот моряк на корабле. Он у нас называется впередсмотрящим.
- И ясновидящим? - пошутил третий.
- Нет. Такого у нас нет, ясновидящего. Это у штундов так называются пророки, - хохотал Прокоп. - И у христиан тоже…
- Давай греби, пророк, не трепи языком, - остановил его усатый.
- Даю, папаша, даю, чтоб того Гитлера на вилах подали, - плюнул не в море, а себе под ноги матрос Журба и осатанело налег на весло.
Шлюпка, ведомая усатым, наконец вышла в открытое море. Приближался рассвет, теперь было отчетливо видно, что они обходят Херсонесский маяк, направляясь дальше к мысу Фиолент и Балаклаве, которая чуть виднелась на фоне моря и неба.
На последнем клочке крымской земли еще шел жестокий и неравный бой. Немецкая артиллерия и минометы не стреляли: им негде было развернуться на этом пятачке матросской отваги и смерти. Осколки могли задеть и тех, кто стрелял в горсточку матросов, оставшихся со своим генералом. На море были отчетливо слышны яростные и отчаянные выкрики "полундра" и крепкая матросская брань. И еще был слышен тихий голос баяна, доносивший, словно из-под земли, заветные слова:
Плещут холодные волны,
Бьются о берег морской.
Наверное, кто-нибудь из раненых случайно увидел баян возле себя и, забывшись, заиграл среди огня и смерти любимый напев, и тот прозвучал как прощальная песня:
Миру всему передайте,
Чайки, печальную весть…
В окопчик полетела связка гранат - и баян замолк…
А Павлу навек запала в душу эта песня: "Плещут холодные волны…"
Занималась заря. Солнце еще было за горизонтом, и на море только-только легли первые сероватые отблески света, но на западе начало сильнее и сильнее разгораться багровое зарево, окрасившее зловещим кровавым цветом море, небо, клочок земли у Херсонесского мыса и даже рыжий дым, клубившийся над маяком.
И тогда в свете этого зарева четверо в шлюпке увидели матросов, последних защитников Севастополя. Павло даже сосчитал их. Сорок девять. Они стояли по пояс в воде в одних тельняшках, с автоматами в руках, лицом к фашистам, которые залегли на высокой скале. Матросы медленно отступали все дальше и дальше в море, яростным огнем прижимая врагов к земле. Фашисты неистовствовали в бессильной злобе, но матросов взять живыми не могли. Враги даже выкатили орудийную батарею, но расстояние было слишком близким, и орудия и минометы не могли вести прицельный огонь. Матросы же не сдавались. Били и били из автоматов, отходя в море, - вот они уже стоят по грудь, по шею в воде, кое-кто начинает захлебываться, но огня не прекращают, высоко вскинув над головой автоматы.
Не в силах сломить их волю, враги ударили кинжальным огнем из крупнокалиберных пулеметов. С двух сторон, с высоких скал. Море стало красным от крови, и легли матросы на каменистое дно, головами к берегу. И никто из них не закричал о спасении, никто не попросил о помощи. Море сомкнулось над их головами, тихо зашумело…
Павло опустился на колени, сорвал пилотку и низко склонил голову. Прокоп Журба и третий, молодой капитан, стояли на коленях спиной к Заброде, и он не видел их лиц. Только по низко опущенным плечам почувствовал их великую печаль и горькую скорбь. Усатый тоже тихо сполз с кормы на колени и все оглядывался, чтобы увидеть гибель последних севастопольских матросов. Время от времени он повторял:
- Вечная память, сыночки… Вечный покой…
Глаза его бегали по лицам трех спутников, словно он спрашивал, можно ли ему перекреститься. Те молчали. И он зашептал себе в усы тихие и неразборчивые слова, словно творил среди моря горячую молитву за упокой погибших матросов.
Павло присмотрелся к нему внимательнее и узнал. Это был тот самый техник-лейтенант, который прятался в порту от бомбардировки вместе с ранеными, доставленными Оксаной. Как же его фамилия? У него тогда было с собой двадцать тысяч рублей - зарплата для всех авторемонтных мастерских. Он, кажется, из Саратова родом? Да, именно так! Его и зовут странно, как персонажей в пьесах Островского. Фрол. Да. Фрол Каблуков. Где же они встретились с Прокопом Журбой?
Фрол заметил внимательный взгляд врача, смущенно кашлянул, крикнул Прокопу:
- Эй там, на веслах, шевелись!
Гребцы снова взялись за весла, тяжело покачиваясь в такт. На худых спинах заходили острые лопатки. Павло опять не видел их лиц, но угадывал, что они напряжены и болезненно перекошены от усталости. Он только теперь заметил, что в руках у них были не весла, а какие-то неуклюжие палки. Прокоп орудовал дубовым поручнем, какие бывают на лестницах в многоэтажных домах. Его напарник греб какой-то дубиной, которая смахивала на огромную оглоблю. Усатый правил куском узенькой шалевки с выбитым сучком. Так вот почему им так трудно грести! Так вот почему шлюпка так медленно идет от берега! Павло горько покачал головой.
На дне шлюпки, лежали три солдатские каски, пустая камбузная кастрюля и три банки рыбных консервов. У ног Фрола лежал чем-то плотно набитый противогаз, винтовка, кобура с пистолетом и на корме - свернутая плащ-палатка.
"А где же вода? Где хлеб?"
Павло невольно вздрогнул и тронул себя за бок, где висела солдатская фляга, наполненная вонючей солоноватой водой, которую он набрал в воронке возле Херсонесского маяка.
Под банкой, вдоль шлюпки, лежали еще два шеста, которые должны были служить веслами.
Сорвался пригретый солнцем ветер. Под носом шлюпки сразу же заплескалась волна, и Павло, тревожно озираясь, заметил:
- Ветер с моря! Нас несет обратно к берегу…
- Твою дивизию! - выругался усатый Фрол. - Что же нам делать?
- На весла! Всем на весла! - твердо бросил Павло, словно скомандовал.
И первый схватил огромную дубину, которая лежала на дне шлюпки, сел рядом с Прокопом Журбой. Слева от него, рядом с третьим гребцом, прихватив доску, устроился Фрол Каблуков, горячо взявшись за работу. Но вскоре бросил доску, дубинкой грести было сподручнее.
Они напрягали последние силы, пот градом катился с их почерневших лиц, а шлюпка, казалось, стояла на месте. Их опять стало нести к берегу. И тут они увидели в море одинокую веху, которая показывала кораблям фарватер. Погнали к ней шлюпку, с трудом борясь с бортовой волной.
- Эй, налегай! Ох, давай, браточки! - тяжело вздыхал Фрол Каблуков, умываясь горячим потом.
- Раз-два! Раз-два! - цедил сквозь зубы Прокоп Журба, зло поблескивая большими, полными горечи глазами.
Его нога была разбинтована и лежала на деревянном костыле, туго обтянутая резиновым чулком (чтобы не замочила вода). Рана, наверное, еще не совсем зажила. Павло должен осмотреть ногу, сделать свежую перевязку. Хорошо, хоть бинты с собой прихватил и вату. Перевязки с морской водой должны помочь. Метод давно проверенный…
Только третий гребец, капитан войск связи, молчал, кусая потрескавшиеся от солнца и ветра губы. Павло вглядывался в его бледное лицо, пытаясь узнать капитана. Где-то и его он уже встречал, но где именно и кто он такой - никак не мог припомнить. Павло хотел было спросить его об этом, но тут закричал Фрол:
- Эй, доктор, лови ее, проклятую!
Заброда кинул на дно шлюпки дубину, схватил обеими руками веху и словно прикипел к ней.
- Есть! Теперь она не убежит, - обрадованно сказал он. - Теперь отдохнем, ребята…
- Швартуйся, моряк! - бросил Прокопу Каблуков.
Тот сорвал с себя пояс с медной бляхой, привязал им шлюпку к вехе.
Павло еще раз внимательно взглянул на связиста и наконец вспомнил, что это Алексей Званцев, капитан из Ленинграда, который тянул кабель, когда Павло строил первые укрепления под Севастополем и познакомился с Варварой Горностай, матерью Оксаны.
- Вы? - спросил он.
- Я, - тихо и как-то виновато ответил Званцев.
- Алексей?
- Да, Алексей…
- Давно с ними?
- Нет, недавно. Ночью встретились.
- Что же будем дальше делать?
- Вперед! Только вперед, в море! - решительно сказал Прокоп Журба.
- А твоя нога? - спросил Заброда.
- Зажило как на собаке. По песку - ничего. А как на камни станешь, болит пятка. Вот он и в шлюпку не хотел меня брать из-за этого… - Прокоп показал глазами на Фрола Каблукова, который уперся локтями в колени, склонив на руки тяжелую голову.
- Странно, - заметил Павло.
Фрол Каблуков медленно поднял голову, утомленно сказал:
- А что тут странного? Вы должны меня благодарить, а не обижаться. Я первый нашел эту шлюпку и весла достал. И каски, и кастрюлю. Мне жаль тебя стало, как увидел твой костыль. И боязно немного. Какой из тебя пловец на костыле? Доходяга - и все тут. Будет мне морока в море. Но, говорю, жаль мне тебя стало, вот и принял в команду. Теперь уж знай себе помалкивай!
- Ого! - тихо хохотнул Прокоп.
- Вот тебе и "ого", - буркнул Фрол и опять склонил голову на руки.
- Что же будем делать? - еще раз спросил Заброда.
- Надо старшего выбрать, - сказал Прокоп Журба. - Как можно без старшего на шлюпке?
- Тут войны нет, - отозвался глухо Фрол, не поднимая головы, - отвоевались.
- Э, нет, папаша, - обернулся к нему Званцев. - Еще будут у нас бои. Ох будут…
- Я предлагаю, чтобы командование шлюпкой принял капитан Заброда, - вдруг предложил Прокоп.
- Согласен! Пусть будет капитан Заброда, - поддержал его Званцев.
Фрол поднял голову, внимательно посмотрел на всех воспаленными, усталыми глазами:
- Но имейте в виду, что у меня казенные деньги. Двенадцать тысяч. Зарплата на весь покойный батальон…
- Неужели? - деланно удивился Прокоп. - Разве до сих пор не сдали?
- Кому?
- Ну мало кому можно сдать? Сколько времени прошло, как вы прятались с деньгами в порту во время бомбежки. Помните?
- Да ну тебя к бесу! - огрызнулся Фрол. - Хоть ты не кори. Это деньги другие. Те я давно роздал. Тогда еще жив был мой батальон…
- Значит, согласны?
- С чем?
- Ну чтобы командование шлюпкой принял капитан медицинской службы Заброда.
- Медицинской службы? - удивленно спросил Фрол и хотел уж было возразить, но Журба сразу нашелся:
- Да. Капитан медицинской службы будет нашим командиром, а вы, папаша, его заместителем… По финансовой части, значит, раз у вас казенные деньги… Согласен?
- Пусть. Это не шутка, ребятки, если четверо в море и больше никого нет… Так я говорю или нет?
- Так, папаша… - ответил ему в тон Заброда,
- Фрол Акимович меня зовут, - проговорил Каблуков.
- Очень приятно, - продолжал Заброда, - я буду в первую очередь врачом, а врачи, как вы знаете, Фрол Акимович, не очень крутые командиры. На этом и помиримся. Компас и карта у вас есть?
- Нет, - глухо сказал Фрол.
- Запасы пищи?
- Три банки рыбных консервов, - доложил Прокоп.
- Хлеб и сухари?
- Нет.
- А вода?
- Нет и воды…
- А как же вы плыть думаете? - с отчаянием спросил Заброда.
Все молча взглянули на занятый врагом берег. И в этом взгляде стояла грусть и невыразимая боль.
- Что же вы думаете? - опять тихо спросил Заброда. - Ну, я захватил флягу воды. А дальше что будет?
Он хотел кричать и возмущаться. Но вовремя сдержал себя и только махнул рукой.
- Наш выход в море был настолько неожиданным, что некогда было думать, товарищ капитан, - медленно выговаривая слова, объяснил Фрол Каблуков. - Я хотел уже стреляться, но тут нашлась эта шлюпка. Какая-то добрая душа оставила ее на моем пути! А потом они оба под руку подвернулись. Тоже собирались пустить себе пулю в лоб. А ты разве не хотел, товарищ капитан?
Павло вынул пистолет, разрядил его, показал последний патрон.
Над морем выкатилось большое горячее солнце. Зной становился все нестерпимее по мере того, как солнце поднималось в зенит, затопляя жаром все вокруг: и море, и землю, и воздух.
На берегу бешено застучал пулемет, словно кто-то загремел тяжелыми сапогами по железной крыше. И еще не утих его грохот, как первые пули длинной очереди зловеще засвистели возле шлюпки и вокруг нее выросли фонтанчики вспенившейся воды.
- На весла! Вперед! - громко скомандовал Павло и, схватив палку, что есть мочи начал грести.
Пулеметные очереди с берега ложились все ближе и ближе, но и шлюпка не стояла на месте, а быстро шла вперед, разрезая задранным носом свежую волну. Гребцам хорошо было видно пламя, вылетавшее из пулеметного дула, ясно слышны выстрелы, но пули ложились теперь от них все дальше и дальше, и скоро шлюпка вырвалась из смертельной зоны обстрела.
Сильно утомленные еще там, на земле, не имея во рту ни крошки хлеба, ни капли воды вот уже второй день, гребцы тяжело дышали, не в силах разогнуться. Перед глазами замелькали желтые искры, а им показалось, что это залитое солнцем море слепит их. Кровоточащие ладони невыносимо горели, моментально вскочившие большие волдыри тут же лопнули. Намокшая за ночь одежда дымилась на солнце.
- Может, весла подсушить? - спросил Фрол. - Жарко…
- Отставить радоваться! Они засекли нас, - бросил через плечо Заброда, не разгибаясь. - Теперь в покое не оставят…
И не успел он закончить фразу, как на берегу заговорила пушка, и большой снаряд, просвистев над их головами, разорвался в море перед шлюпкой, прямо по их курсу. Высокий столб воды вырос на гладкой поверхности моря, взмахнул вверху белым султаном.
- Лево руля! - крикнул Заброда.
Шлюпка качнулась и резко изменила курс. Но новый снаряд нагнал ее, разорвавшись совсем близко. Гребцов сбросило волной на дно шлюпки, и водяной столб накрыл их с головой. Солнце вдруг закружилось в небе и стало падать в какую-то мутную пропасть. Словно его подхлестнули кнутом и оно превратилось в гигантскую юлу, которая в бешеном темпе начала свой стремительный бег по небу.
Жалобно вскрикнул Званцев, схватившись за грудь:
- Кровь! У меня кровь…
Шлюпка была до краев залита водой, и Фрол Каблуков крикнул:
- Шлюпка пробита. Мы тонем… Спасите!
- Замолчи! - крикнул на него Заброда. - Где каски? Вычерпывай воду!
Прокоп пошарил руками под водой, подал ему каску, вторую - Фролу, себе выхватил кастрюлю. Стали выплескивать воду за оба борта. Тупо, бешено, уже и не поглядывая на берег. Шлюпка ушла далеко в море, и желтые скалы только чуть виднелись в сизом тумане.
Званцев стал бледен, вял и все ниже оседал в воду на носу шлюпки, словно его клонило ко сну. Осколком снаряда его ранило под лопатку, и он чувствовал, как горячая кровь течет по спине, заливая поясницу. Чувствовал, но терпел, стиснув зубы.
- Крепись, браток, - просил его Павло. - Вот вычерпаем воду, и я тебя перевяжу. Мигом перевяжу, не волнуйся, голубь…
Вода в шлюпке больше не прибывала.
- Значит, цела? - спросил Заброда.
- Цела! - радостно выкрикнул матрос Журба, стирая мокрой ладонью густой пот со лба.
- Я боялся, что ее пробило, - вздохнул Павло. - А она, вишь, цела.
- Слава тебе господи, - тихо отозвался Фрол, кусая мокрые усы.
- Ты что, папаша, в бога веруешь? - спросил Прокоп.
- Не твое дело, - буркнул Фрол. - Каждый человек во что-то верует. Тот в бога, а тот в черта. А я в счастье верую. Вот оно и спасло нам шлюпку, наше счастье…
Когда из воды показались обе банки, а затем и железные запаянные баки с воздухом, установленные для того, чтобы шлюпка не тонула и сохраняла равновесие во время шторма, Павло Заброда сполоснул в море руки и принялся перевязывать Званцева.
Он положил его грудью на носовую часть шлюпки, задрал на затылок сорочку и слегка промыл края раны морской водой. Потом достал из кармана два бинта и стал перевязывать рану. Она была неглубокая, под самой лопаткой, но больно откликалась на каждое движение. В клинических условиях такая рана не страшна, здесь же, в море, без медикаментов и чистых перевязочных материалов, она вызывала у врача тревогу. Заброда не сказал об этом Званцеву, наоборот, успокоил его:
- Мелочи. К свадьбе заживет. Только ты не двигайся, лежи тихо… Можешь и сидеть, но не вертись… Вылечим…
- Чем? - вдруг спросил Званцев. - Медикаментов нет. Стерильного тоже…
- А морская вода для чего? Она, брат, дает неслыханный эффект в таких случаях. Перевязки с морской водой еще и не такие раны вылечивали…
- Что-то не слыхал, - протянул Званцев.
- А теперь услышишь. Раз ты попал ко мне в руки, так я уж тебя больным от себя не отпущу. Так и знай, - попробовал улыбнуться Павло, но не смог.
Званцев притих на носу шлюпки, съежился. Он уже не мог шевельнуться. И врач время от времени подмигивал ему, опять принявшись вычерпывать каской воду. Теперь он стоял в шлюпке на коленях, чтобы не нагибаться, и все выплескивал воду в море.
А солнце пекло и пекло, словно в горячем мартеновском цехе, где пышет жаром расплавленный металл. Павло бывал там не раз, когда работал чернорабочим на Балтийском заводе в Ленинграде. Теперь он с завистью вспоминал те тяжелые дни: ведь в цехе всегда было вдоволь холодной газированной воды на льду. Вот бы теперь хоть каплю той воды… Но ее нет. И берег все удаляется, расплываясь в дрожащей дымке, а с ним тает и последняя надежда.