Гриша вернулся к костру, подбросил оставшиеся доски и снова погрузился в свои мечты о предстоящей встрече с таинственной незнакомкой. Но долго помечтать не дали. Кто-то у дороги стал громко кричать, кого-то звать. Солдаты проснулись, и большинство из них еще не отошли от вечера: после того, как старшина щедро раздавал спирт. Перед взятием высоты он получил его на целый укомплектованный батальон, а после взятия и суток удержания лишних паек осталось много.
Григорий расслышал голоса - это были минеры. Они вернулись и кричали тем, кто должен был идти по проверенной дороге в разведку.
Пятеро разведчиков, подошли к ним, о чем-то поговорили и медленно, аккуратно ступая в проверенные следы, пошли в деревню.
6. Поселок
Населенный пункт был похож на поселок, только дома стояли аккуратные и ухоженные.
Немцы не верили, что война сможет прийти сюда, в их семьи. Они посылали своих сыновей воевать в великую армию, но теперь эта армия бросила свой народ, отступила и воевала из-за страха и отчаяния. В Гитлера уже никто не верил: ни рядовые, ни генералы, но война продолжалась, словно по инерции, остановить которую никто был не в силах. Многие жители уехали, но кто-то остался. Этот обманутый Гитлером народ не знал, куда бежать. Слишком много зла оставил фашизм, пройдя по земному шару. Теперь даже те, кто пытался противостоять Рейху, кто не разделяли взгляды, цели и идеи Гитлера, никому не могли доказать, что они антифашисты. Советский солдат, потерявший близких, друзей, дом, ненавидел каждого из них и не мог провести черту, отделяющую своих от врагов.
Оставшиеся немецкие семьи ждали, что будете ними. Придут русские - расстреляют, или сошлют всех в далекую и страшную Сибирь.
Когда батальон Киселева вступил в поселок, все местные попрятались. Комбат приказал у домов поставить полевую кухню и кормить всех: местных немцев и их детей. Никто не искал в домах спрятавшегося врага. Солдаты никого не расстреливали. Отдельному штурмовому батальону было не до этого. Впереди, в нескольких километрах, начинался первый рубеж оборонительной системы Кенигсберга. Все думали об этом, не замечая поселка и его жителей.
К вечеру первые смельчаки вышли из своих подвалов. Их накормили кашей и ни о чем не спросили. Бедные люди, как неприкаянные, ходили и рассматривали лица солдат и их оружие. Два сухих деда и злобная бабка что-то бормотали по-своему. Позже эти люди стали на что-то показывать и махать руками в сторону города. Их никто не понимал и не обращал внимания на крики. Они вернулись в свои дома и рассказали, что русские неопасны. На следующий день по деревне бегали немецкие мальчишки и выпрашивали сахар у солдат. Остальные с большими кастрюлями стояли в очереди за кашей.
Григорий разместился в одном из сараев. После обеда старшина и рядовой Паров, бывший учитель, кое-как по-немецки объяснили жителям, что именно этот сарай нужен им. Остальные солдаты ушли вперед, за деревню. Разминировали поле и стали окапываться, готовиться к обороне. Населенный пункт заняли неслучайно: немцы по своим не стреляли и не бомбили. Об этом никто не говорил, но все понимали, что жители поселка - удобное прикрытие. Идти дальше смысла не было. Там начинался внешний рубеж обороны Кенигсберга. Прорвать его одним батальоном и даже полком было невозможно. Командование приказало окопаться у поселка и ждать остальные части фронта, для одного мощного удара.
К концу второго дня небольшая желто-красная роща, что росла рядом, исчезла: ее просто срубили, используя стволы, как строительный материал для окопов и землянок. Эта роща как-то сразу не понравилась всем. Ее цвет был каким-то мрачным и нагнетал нехорошее настроение: красные цвета сливались с серым небом: издали казалось, что это огромная кровавая лужа. Когда срубили рощу, настроение в батальоне улучшилось, бойцы хоть и устали от работы, но в них появилась некая живинка. Смех и шутки вернулись. Вокруг какими-то делянками росли другие рощи, они даже были ближе, но срубили именно эту, хотя и никто об этом не договаривался.
Весь день старшина ходил мрачный. Он ждал машину из штаба, с продовольствием и, естественно, с водкой. Все его запасы почти иссякли, и многие, больные, после вчерашнего, не могли получить обещанную дозу для похмелья.
Разместившись в сарае, Григорий настроил рацию, доложил и добавил к ней два аппарата связи с телефонными трубками. Он весь этот день ходил взволнованный, ожидание встречи терзало его изнутри.
- Свидание! Первое в жизни! Как это? Даже страшно немного, - думал он. При этом Григорий все сделал, подключил, проверил и доложил. Комбат остался доволен.
К штабу подъехали три полуторки с офицерами и взводом связи и небольшим пополнением. Гриша стоял у калитки и рассматривал прибывших. К их приезду солдаты приготовили две больших землянки и несколько маленьких. Комбат, отдав честь, доложил комдиву обстановку, они пожали руки и вошли в сарай.
Григорий хотел последовать за ними, но жест рукой Киселева означал, что он свободен и может погулять где-нибудь в сторонке. Гриша все понял. Он вернулся к калитке и, увидев, как девушки-связистки сгружают аппаратуру, решил помочь им. Кроме него к связисткам подбежали и остальные солдаты. Девушки только показывали, что брать и куда нести.
- Рядовой, - услышал чей-то голос Григорий и обернулся.
У машины стояла лейтенант Титова. Она внимательно посмотрела на солдата и приказным тоном произнесла:
- Возьмите этот ящик и несите в большую землянку. Я пойду вперед и покажу, куда его поставить, здесь важные документы.
Гриша молча поднял ящик и пошел за ней. Те солдаты, что уже отнесли что-то и возвращались обратно, увидев, с кем идет рядовой Михайлов, одобрительно качали головами, а некоторые строили рожи от удивления.
- Как вас зовут? - спросила Титова.
- Рядовой Михайлов.
- А кто у вас в батальоне связь поддерживает?
- Я.
- Вы?
- Да, я. Мы с вами уже встречались, - произнес Гриша. - Когда я прибыл, вы меня инструктировали.
- Знаешь, рядовой, сколько народу я инструктирую, всех не упомнишь.
- Да, конечно. Я понимаю, - немного грустно, согласился Григорий.
- Где ваш батальонный штаб?
- Там в сарае. Я все настроил и доложил.
- Мы были в дороге, мне не докладывали. А в старом штабе дежурные связистки, что сказали?
- Ничего. Сказали, что бы вечером связался, доложил об обстановке.
- Теперь штаб дивизии будет здесь. Так что докладывать не надо. Мы сами свяжемся.
- Я могу идти? - поставив ящик на сбитый из досок стол, спросил Гриша.
- А кто вчера ночью связь поддерживал?
- Я.
- Что один и никто вас не менял?
- Нет. Я один остался.
- Тогда вам отдых положен.
- Спасибо, но я не устал.
Григорий заметил, что лейтенант как-то странно смотрит в его глаза. Осматривает одежду и все время хочет о чем-то спросить. - Может, она узнала об утреннем разговоре? Таню наказала, теперь ищет второго - меня? Нет, глаза добрые, тут что-то другое. Может, она не знает, как о деде спросить? - подумал он.
- Вы знаете, - громко произнес Григорий. - Был еще один, фамилию не помню - пожилой, мы его дедом звали, так он на высоте погиб.
- Понятно, жаль. Можете идти, спасибо.
Гриша поправил ремень, козырнул и, развернувшись, как положено, кругом, пошел к машинам. Через несколько шагов он обернулся, почувствовав на себе взгляд.
Лейтенант Титова стояла у землянки и пристально рассматривала его. Григорий решил вернуться. Он подошел к ней, снова отдал честь и спросил:
- Что-то еще нужно, товарищ лейтенант?
Девушка улыбнулась и произнесла:
- Нет, вы свободны.
Гриша снова повернулся кругом и пошел к машинам. Он чувствовал, что эта Титова не отвернулась и продолжает рассматривать его. Солдат решил больше не оборачиваться, чтобы не ставить себя в дурацкое положение. Но этот взгляд продолжал сверлить его, и желание повернуть голову было огромным. Гриша свернул к ближайшему дому, забежал за него и оттуда аккуратно выглянув, посмотрел, что делает Титова.
Она заметила его, выглядывающего из-за стены, и рассмеялась. Гриша спрятался, сел на бревна и тоже засмеялся. Он хотел вернуться и заговорить с ней, но тут же вспомнил о Тане, и о данном ей обещании. Пересилив себя, медленно встал и, обойдя дом с другой стороны, вернулся к сараю и сел у калитки на привезенные ящики.
К штабу подошли девушки-связистки. Все они улыбались, как будто никакой войны не было. Все вокруг стало совсем другим: осеннее солнце вырвалось из серой пелены неба и ярко осветило всех, решив радовать людей последним теплом. Одна из связисток задержалась у машины и бегом догоняла девчонок.
- Девушка? - крикнул ей Григорий.
Та замерла на месте. - Как вы обратились ко мне? - переспросила она.
- Девушка.
- Конечно, приятно, как до войны, но здесь так нельзя. Товарищ рядовая - понял!
- Так точно, рядовая.
- Ну, что надо, а то я за всеми не успею?
- Послушай, у вас во взводе есть Таня?
- А, ночной связист. Я же тебе объяснила - в спецсвязи есть. Они там важные, с генералами разговаривают, одна рассказывала, как голос Сталина слышала, а у нас во взводе нет.
- А когда они приедут?
- Этого никто не знает, может они уже приехали? Но, вряд ли, здесь пока негде им размещаться.
- Понял. Ну ладно, беги, а ваши уже все там.
- А ты командира нашего видел?
- Лейтенанта Титову?
- Да. Она еще там, в землянке.
- Вы обо мне тут разговариваете? - услышал солдат знакомый голос. Он встал с ящиков, а рядовая связистка Оля вытянулась по стойке "смирно".
- Да, я поинтересовалась, где вы, а рядовой ответил, что в землянке, - доложила девушка.
- Хорошо, пошли в штаб. А вы рядовой можете дальше загорать.
Девушки вошли в штаб.
- "Можешь загорать"! Тоже мне, фифа, - подумал Григорий. - Скорей бы вечер. Если приехала, увидимся, а если нет - хотя бы поболтаем.
Через десять минут девушки вышли из штаба и, проходя мимо Григория, каждая посмотрела на него и улыбнулась. Последней шла Титова. Гриша снова встал и приложил правую ладонь к виску.
- Резче солдат - резче, - услышал он голос комбата. Посмотрел на его улыбающееся лицо и тоже улыбнулся, а лейтенант Титова, как ни странно, покраснела и быстро ушла за своими. Григорий стушевался, к нему подошел комбат, посмотрел в глаза и резко произнес:
- Так, за мной, в штаб!
Гриша выполнил приказ и уже через минуту сидел за командирским столом в штабе и смотрел в лицо Киселева.
- Ну, рассказывай, кто она?
Гриша молчал.
- Да ты не как командиру, как другу. Мы ж с тобой высоту прошли. Я тебя в бою видел, так что доверяй как себе. Ты знаешь, почему меня командование слушает?
- Нет.
- А меня пугать нечем. Я полгода штрафбатом командовал. Если и накажут, то дальше штрафбата не сошлют. И если я говорю, что ты нормальный, значит со мной как с другом, понял?
- Да.
- Ну так что у тебя там за любовь?
- Таня. Ночью по рации договорились сегодня встретиться.
- Ну ты даешь!
- Только в роте связи Тани нет.
- В этой нет, в другой есть. Главное договорился.
- Да.
- А она, что?
- Свидание назначила.
- Когда?
- Не знаю. Сегодня нужно на связь ночью выйти.
- Все, я тебя прикрою. Валяй, пацан. Пока передышка выдалась, гуляй казак!
- Спасибо.
- Потом благодарить будешь. Когда выживем и войну обманем.
- Обманем?
- А ты как думал? Под ее дудку плясать нельзя. Сожрет! Не успеешь оглянуться!
- И как же обмануть Войну, что бы выжить?
- Не верь в свою смерть и все!
- Вот я не верю.
- Здорово. Я тоже не верю, что погибну. Нужно честно не верить, а не сомневаться или там надеяться, что повезет. Не верить и все! Вот тогда сработает!
- Понял, товарищ капитан! Разрешите идти?
- Валяй, только Титову обходи. А то я смотрю, ты ей ящики носишь.
- А что, с офицерами нельзя?
- Да нет, можно, все мы люди, но она невезучая. Все кто с ней пытались, погибли. Она словно билет к смерти. Вот такая невезучая баба!
- Вы же сами говорите: не верить в смерть?
- Это другое. Это негласные правила войны, нет, не суеверия, а именно правила. Не хочет она этой девке любовь давать и не дает. Меченная она.
- Чем меченная?
- Смертью, Гриша. Это как проклятие - лучше погибнуть, чем такое терпеть. Бог красотой наградил, а война поиздеваться решила.
- Ну а я-то здесь причем? Мою, Таня зовут.
- Ну и молодец, раз только с одной. Так и надо. И еще одно правило! Никого не жалей! Как только начнешь жалеть - считай, приговорил человека. Вот у меня год назад паренек пришел, на сына моего похожий. Я его прятать стал, жалеть, в атаке прикрывал. Неделя и все - погиб. С ним три дурня приехали, так до сих пор воюют. Вот так! Понимай мои слова как хочешь!
- А я их правильно понимаю.
- Молодец. Иди, куда ты там хотел?
- К старшине, посмотреть, что осталось. Он просил все посчитать, сколько катушек надо. А я и не знаю расстояние. Где линия фронта?
Киселев вышел из штаба и спросил:
- Видишь, белый кирпичный дом? -Да.
- Вот это и есть линия фронта.
- А почему немцы не стреляют, раз они так близко?
- Они чуть дальше. За минным полем, в укрепленных фортах и ДЗОТах. Мы вот тоже туда подойдем и встретимся нос к носу. Это первый рубеж перед городом-крепостью. Слышал что там?
- Да, Кенигсберг.
- Вот именно. Но, до него, еще дойти надо.
- Дойдем.
- Молодец, правильно делаешь, что веришь. А с подружкой твоей поступим так: ты меня отзывай в сторонку и предупреждай насколько уходишь. Делай это, как бы по форме. Пусть все думают, что ты мне обстановку докладываешь. А то, здесь стукачей, как грязи на дороге.
- Да, грязи на дороге много.
- Вот-вот, будь аккуратней, зря ни с кем, ни о чем, понял?
- Так точно!
- Вот и молодец, - произнес комбат и вернулся в штаб, а Гриша подошел к ящикам и решил закурить.
Он еще курил мало, не привык. В учебке махорку не давали, в интернате тем более, но теперь, здесь - на фронте, он, как и все бойцы, нашел в этом деле для себя успокоение, отдых и возможность подумать и помечтать. Раскурив самокрутку, он увидел спешащую Березкину. Она со своей огромной медицинской сумкой шла мимо.
- Ну что, как устроилась? - спросил Гриша.
- Нормально, там в землянке. Ты почтальона не видел?
- Нет, самому письмо отправить надо.
- Давай. Я его обязательно сегодня найду. Заодно и твое отдам.
- Что, любимому, каждый день по письмецу.
- Нет, маме, она болеет. Не хочу ее волновать. Каждый день пишу что жива, а ей от этого спокойней.
- Извини!
- Ничего, все так думают, это только тебе я рассказала о матери.
- Доверяешь? - с улыбкой спросил Григорий.
- Дурак ты, слепой.
- Не понял. Юль ты что? Неужели понравился?
- Я на фронте не влюбляюсь - боюсь. Но хорошие чувства к некоторым малосообразительным радистам могу испытывать.
- Ты ж меня совсем не знаешь?
- Знаю Гриша. Война научила в людях разбираться.
- Юль, я тебя обманывать не хочу, но у меня…
- Ничего не говори! Если кто-то есть - хорошо. А то, раз - и не станет. Сам знаешь, где мы.
- Знаю. Спасибо тебе!
- За что?
- Да так, за дружбу.
- Давай письмо уже, а то сейчас начнешь рассказывать о трудном детстве.
- А что, детство у меня было как у всех - голодное. Если оно вообще было? - с неожиданно появившейся грустью ответил Гриша. Он достал из гимнастерки письмо и отдал его Юле.
- Правильно свернул. Где научился?
- В учебке. Был у меня учитель - фронтовик. Он многому нас научил, и говорил: "Как сложишь письмо - так оно и дойдет".
- Ладно я пошла. Ты где сегодня?
- Не знаю. Пока здесь, в штабе.
- А, ну ладно я, если что, забегу. Сегодня только перевязки - троим - отдыхаем.
- Да, война ушла вперед.
- Нет Гриш, здесь она. Ты не верь - это не та свобода и отдых. Притаилась она, война! И смерть тоже здесь, никуда не ушла.
- Ты, так серьезно об этом. Пару недель здесь простоим, воевать не будем. Ушла она вперед - там теперь враг, - он показал рукой, на дом виднеющийся у горизонта.
- А минное поле, вон оно. С дороги шаг в сторону - смерть.
- Ну ладно, ты мне лучше скажи, где такую телогреечку раздобыла.
- У старшины. Ты тоже сходи, возьми. Нам с тобой по полю лазить, а не в окопе сидеть - удобнее и теплее, зима скоро, между прочим. И ночи уже холодные. Ты ж не станешь каждый раз для меня костер целую ночь жечь.
- Не знаю, как получиться. А что, машина к старшине пришла?
- Да. Час назад.
- Хорошо. Пойду и я схожу. Он там у кухни?
- Нет. Они сарай нашли. Увидишь, там всего одна полуторка стоит, остальные уехали.
- Это там, за домами?
- Да.
- Понял. Все, я побежал, - Гриша спрыгнул с ящиков, бросил окурок на землю, закрутил его носком сапога и, улыбнувшись, хлопнул санитарку Березкину по плечу:
- Давай, увидимся!
- Вот дурак, - прошептала она под нос. Посмотрела, как он трусцой бежит по дороге, и подумала:
- Интересно, кто у него? Ведь только прибыл, а уже все успел: и повоевать, и девчонку найти. А может, она связистка, и они с ней раньше встречались? Ну и ладно - влюбляться нельзя! Лучше ненавидеть.
Девушка зашла в штаб, поинтересовалась о почтальоне и, узнав, что он у окопов, раздает солдатам письма, пошла туда.
Гриша получил новенькую, сшитую "врагами народа" в одном из лагерей, телогрейку. Вернулся к штабу, взял шинель и, чтобы не таскать за собой лишний груз, отнес ее старшине.
Подтянул ремень, поддернул низ телогрейки и вернулся к штабу. Около него он снял свое новое имущество. Солнце припекало, и в такой одежде было немного жарко.
Через час пошел к полевой кухне. Наелся "первого": повар порадовал бойцов. Старшина выменял у местных немцев мяса и картошки, в результате получился очень вкусный суп.
Гриша и раньше любил супы, но такого - горячего, с куском мяса, он не пробовал. Наевшись, вернулся к штабу, заглянул внутрь, но комбат махнул ему рукой, давая понять, что он здесь лишний. Григорий сел рядом, на ящики, закрутил табачку и стал мечтать о том, что же произойдет сегодня ночью.