– Вы привезете письменное согласие получать денежное довольствие за брата. На стандартном листе бумаги будет указан штат, в котором генерал пожелает открыть себе банковский счет. Надеюсь, подробный инструктаж не потребуется.
– Так точно.
– Это ваше главное задание, – продолжал генерал. – А не главное, но важное: ознакомьтесь с обстановкой в самой Обозерской. Установите, если возможно, ход в местное большевистское подполье, если оно, конечно, там имеется. Товарищам подпольщикам дайте понять, что вы родственник большевика, отбывавшего ссылку в Архангельском крае. Словом, сочините подходящую легенду. Мне потом покажете или моему заместителю.
И вдруг с подозрением взглянул в глаза своего агента.
– Раньше легенду сочиняли?
– Так точно. Но легендой не пользовался. Не было надобности.
– Теперь будет. Поторопитесь, и всегда помните: легенда или сохранит вам жизнь, или же наоборот.
– Без документа – рискованно…
– С липой можете налететь на нашу контрразведку, а там долго разбираться не станут – время военное.
– Тогда в какой ипостаси я появлюсь в Обозерской?
– Это же ваш родной поселок. У вас там есть родственники, друзья. Насколько мне известно, там проживают ваши родители.
– Так точно, отец и мать. Проживали…Сейчас – не знаю.
– А вы до сих пор не изволили с ними свидеться? Нехорошо…
– Ваше высокопревосходительство, не было вашего приказа. А я все исполняю по приказу.
– Делаю вам замечание. Я для вас Евгений Карлович. И только.
– Так точно. – Насонов щелкнул каблуками.
– Освобождайтесь от армейских привычек. Никто, кроме нас с вами, не должен знать, что вы офицер императорской армии. И та присяга, которую вы дали на верность царю и отечеству, остается в силе, в какую бы среду вы не попали, даже если вам прикажут поступить на службу в Красную армию.
– Я вышел в отставку по ранению. Мобилизации не подлежу.
– Это не имеет значения. Агент без рук, без ног, он всегда остается в строю. Такова специфика нашей службы. Мы – гвардия секретного фронта. Вам это на курсах объясняли?
– Так точно.
– Что же касается документов и формы одежды… Солдатское обмундирование вы получите сегодня. Оно будет не первой свежести. Привыкайте, и очень правильно, что вы к месту и не к месту твердите "так точно". Вживайтесь в образ тупого русского солдата. Желаю успеха, солдат Насонов!
– Рад стараться!
– Идите. – Генерал усмехнулся, махнул рукой. Подумал: "Такими Ваньками мы еще вернем себе Россию".
Покинув генеральский кабинет, по-иному думал лейтенант Насонов. Он с трудом сдерживал себя, чтоб не сказать ему прямо: "Отслужил я вам, Евгений Карлович. Этого с меня достаточно. А теперь я дома, на родине. Больше не получится по-вашему… Интервенты задержатся до первых морозов, потом уплывут, откуда приплыли. А без них вы – никто. И еще, мы, русские, далеко не тупые. Янки тоже соображают, как вы".
Насонов хорошо запомнил момент, когда он подписывал контракт на службу в Экспедиционном корпусе "Полярный медведь". Какие там он услышал торжественные речи! "Только воюйте! Проявляйте отвагу и смелость! Президент на вас надеется. Помните, Америка – превыше всего".
Всем, кто стоял в строю волонтеров – новоиспеченных контрактников – тогда будто слышалось: "Только умирайте". А кому, какому контрактнику хочется умирать, проявлять смелость? В бою не до смелости, в бою главное – уцелеть, выжить…а когда закончатся боевые действия, почувствовать в руке увесистую пачку зеленых бумажек…
Все, кто с лейтенантом Насоновым шли на "Олимпии", соображали просто: может, в России и войны не будет? В колониях подобное случалось. Корабли с десантом еще были в море, а правители великих держав уже в Лондоне или Париже договорятся, поделят между собой захваченную территорию, обозначат сферы влияния. Солдаты-контрактники для порядка постреляют, убьют нескольких туземцев, а если туземцы окажут сопротивление, то и несколько тысяч, как англичане в Индии истребляли восставших сипаев. При этом устраивали показательную казнь – привязывали мужчин к жерлам пушек и пушечным ядром разрывали человека на части. Русским северянам те же англичане на Соловецких островах устраивали казнь изощренней: когда схваченный монах не признавался, что делается в осажденном монастыре, пленнику вспарывали живот и заливали туда уксусную кислоту. Человек принимал мучительную смерть, но мужественно переносил пытку, уподобляясь Иисусу Христу на Голгофе.
В Экспедиционном корпусе наличными денег не выдавали, но ежемесячно ставили в известность, сколько солдату причитается за участие в боевых действиях. Не уставали заверять: кто пожелает остаться на службе после истечения срока по контракту, будут вознаграждены лесными угодьями Северного края. Что же касается рабочих рук, то солдаты "Полярного медведя" приобретут их почти задаром. В необозримой тайге найдется достаточное число белых индейцев, то есть каторжан, которые будут валить лес, вязать плоты, гнать их по рекам в Белое море. Оттуда русский лес станут развозить по странам Европы и Северной Америки.
Сам генерал Пул, выступая перед контрактниками, произнес речь, которая украсила бы первую страницу газеты "Геральд". Эту газету в экспедиционном корпусе представлял все тот же журналист Ференц Мейнелл. Его высказывания в войсках Экспедиционного корпуса заучивали как афоризмы: "Гольдстрим – это теплое течение Америки", "Сегодня – Россия, завтра – Америка", "Хорошо воевать там, где враг не сопротивляется", "Боишься мороза – останешься без долларов". Смысл заманчивый – понимай, как хочешь.
18
Георгий Насонов пробирался в Обозерскую с четким заданием генерала Миллера. Надо было не просто встретиться с профессором Алексеевым, а на словах передать просьбу генерала Алексеева Михаила Васильевича: к его приезду подготовить карту лесных угодий с указанием возраста деревьев, в частности корабельной сосны Прионежья.
Даже Насонова Миллер не поставил в известность, что Михаилу Алексеевичу уже не до русского леса, генерал вот-вот отдаст Богу душу, его хотя бы довезти до Екатеринодара, а там, если Белая армия возьмет город, найдут светил медицины (сюда их уже много перебралось из Москвы и Питера) – поставят генерала на ноги. Давно ли он по подложному паспорту на имя родственника жены пробирался на Дон, в Новочеркасск, и оттуда через газету "Вольный Дон" обратился к русским офицерам, в том числе и к Миллеру с заверением (эти слова Евгений Карлович помнил крепко).
"Русская государственность, – писал генерал Алексеев, – будет создаваться здесь. Обломки старого русского государства, ныне рухнувшего под небывалым шквалом, постепенно будут прибиваться к здоровому государственному ядру юго-востока".
"А может, Севера? – мысленно полемизировал с коллегой Евгений Карлович. – Михаил Васильевич с его головой нужен здесь, на Русском Севере, и тогда империя возродится, но первенство в могуществе придется уступить Америке. Будем ей дань платить природными богатствами. Вот и пускай брат генерала Алексеева нам помогает. Он ученый, а ученые знают, где запрятаны несметные богатства этого края".
Еще на корабле по пути на Русский Север Георгий Насонов случайно стал свидетелем приятельской беседы английского журналиста Ференца Мейнелла с генералом Пулом. Журналист и генерал говорили о том, что на крейсере под видом саперов американского Экспедиционного корпуса направляется команда для разведки лесных угодий в бассейне реки Онега.
Фредерик Пул, еще не высадив десант в Прионежье, сообщил для печати, что знаменитый Водлозерский лесной массив является собственностью английской короны. Себя генерал назначил временным управляющим. На время военных действий исполнять обязанности управляющего поручил лейтенанту Майклу Чейпелу, своему родственнику.
Георгий догадывался, что карта лесных массивов нужна не генералу Алексееву, которому к этому времени было уже не до российского Севера, да и вообще до судьбы империи. Однажды, перед самой смертью, он спросил жену, где его будут отпевать. Жена, как свидетельствовали ближайшие друзья, только молча вздохнула. Ей сообщили, что не сегодня-завтра Екатеринодар придется оставить. Будет, видимо, не до отпевания.
В штабах Белой армии было известно, что генерал Алексеев на ладан дышит – Ледовый поход не прошел ему даром…
Когда об этом Насонов докладывал в штабе Северной завесы, Александр Александрович заметил:
– Алексеев хоть и опытный белогвардейский генерал, но в Мурманском крае Антанте нужен не безнадежно больной, а здоровый, деятельный командующий.
О том, что бывший Верховный главнокомандующий при Временном правительстве генерал от инфантерии Алексеев безнадежно болен, было известно из показаний пленных офицеров, попадавших в руки советской военной контрразведки. Белые генералы активно общались с помощью марш-агентов.
Путь с юга на север через центральные области России занимал одну-две недели, передвигались главным образом на гужевом транспорте. Гораздо сложнее был путь с востока на запад, через северные губернии. По бездорожью, через тайгу агенты пробирались на оленях и лошадях, выходили на Северную Двину, но здесь уже стояли заслоны, как в Центральной России.
У Насонова душа не лежала встречаться с профессором Алексеевым. Сообщать ему заведомую ложь? Зачем? Неужели и он, известный русский ученый, будет продавать Россию, как его брат-генерал?
Георгию вспомнился разговор с капитаном Самойло. Оба они, русские офицеры, волею своего военного начальства оказались на американском корабле, под видом волонтеров по контракту направлялись к северным берегам родного Отечества. Времени было достаточно, чтоб лучше узнать друг друга. На курсах Красного Креста, где их готовили для агентурной работы люди Миллера, предупрежденные о тотальной слежке за океаном, новоиспеченные агенты даже здоровались с оглядкой.
Русские офицеры, залечив раны в американском госпитале, согласились заключить контракт, чтоб быстрее вернуться на родину, а там – будь что будет – обстановка покажет.
Только на корабле они почувствовали себя свободней, не стыдились говорить, что они русские, земляки-северяне. Это их сблизило, они уже не скрывали своих взглядов на войну, в которой участвовала Россия, но судить о своем начальстве остерегались. Обычно разговоры сводились к главному, чем волновалась душа: как там дома, как их встретит родная сторона? На них была чужая форма, чужое оружие и плыли они на чужом корабле. Знали, что встречать их будут не цветами, а по всей вероятности, огнем береговой артиллерии.
Георгий не скрывал, что дома, в Обозерской, его ждет невеста Фрося, дочка начальника железнодорожной станции Елизара Косовицына, человека в округе уважаемого, не однажды выручавшего от безденежья бывших каторжан: принимал на работу поднадзорных, и тем самим нарушал циркуляр министра внутренних дел.
Георгий и Фрося, уже взрослые, снова увиделись перед самой войной.
Фрося приехала в Обозерскую к родителям на каникулы, училась она в Смольненском институте благородных девиц.
У Георгия был первый офицерский отпуск. По окончании отпуска ему следовало прибыть на службу под Петроград.
Коренастый, как дуб, Елизар Косовицын в честь приезда дочери устроил гулянье на берегу живописного Об-озера. Были танцы под музыку духового оркестра местного пехотного полка. Потом молодой, по-юношески сложенный прапорщик в парадном мундире артиллериста и голубоглазая блондинка, почувствовав себя свободной от институтской дамы, всю ночь (хотя какая на севере в июне ночь!) гуляли по мшистому берегу Ваймуги, стремительной речушки, выбегавшей из-под скалы и спешившей влить свои воды в реку Емцу, а та, в свою очередь, – в Северную Двину.
– Особенность Ваймуги в том, – говорил Георгий, – что эта речка не замерзает.
– Даже зимой?
– А что – ты забыла? Даже в самые лютые морозы. Она одна, пожалуй, такая в нашем северном крае. Кстати, и рыба в ней водится особая. Размером с мизинец. А какая из нее вкусная уха! А вот жарить – не получается. Чистить ее невозможно – больно колючая.
– Ее ловят сетями?
– Руками. Обыкновенной столовой вилкой. У самого истока глубина речки по щиколотку.
Фрося, старожил в здешних краях, но дальше дома – ни на шаг, так велел отец. Она расспрашивала дружка, или как тут говорят, дролю, обо всем, что ее интересовало. Его детство прошло в этой тайге, на берегу похожего на реку озера. Тогда о строительстве железной дороги Вологда – Архангельск только шли разговоры, но уже каторжане пробивали просеку, и по зимникам с берегов Онеги везли к строящимся мостам бутовой камень.
Насоновы появились в этих краях в последней четверти девятнадцатого века.
Приехал на жительство в селение Тегра коммерсант Савелий Насонов с молоденькой женой Настеной, выпускницей учительских курсов. Савелий сразу же купил себе двадцать тысяч десятин соснового леса, занялся лесопильным производством. Железнодорожная государственной компании сделала ему большой заказ на железнодорожные шпалы. Нанял он самоедов – мужиков-старообрядцев – и уже к весне следующего года вокруг Тегры оголилась тайга, выросли штабеля пиломатериалов. В канцелярии губернатора ему показали карту Северного края. На карте он увидел линию, обозначавшую железнодорожный путь до Архангельска. Селение Тегра оказалось далеко в стороне от железной дороги. Ближайший населенный пункт – селение Обозерское.
Солнечным июльским днем, захватив с собой беременную жену (Настена хорошо держалась в седле), он посетил Обозерскую. Местность им понравилась – широкое озеро, почти не тронутые топором еловые и сосновые леса. Среди местного населения преобладали охотники на лося и медведя. А самое главное, что обрадовало Настену, в Обозерской два года назад была открыта земская школа. Школой заведовал старичок, бывший доцент Петербургской лесотехнической академии Андрей Андреевич Селюнин, друг Чернышевского, сосланный в Архангельскую губернию на вечное поселение. В качестве квартиранта у него проживал профессор Алексеев, знакомец по лесотехнической академии.
Уже при первом посещении Обозерской Настена Насонова разыскала заведующего земской школой. Жил он с женой на высоком берегу Ваймуги в маленьком бревенчатом домике. Флигель сдавал профессору. Хозяйство у них было общее – пара оленей и одна казенная лошадь.
После продолжительного разговора за чаем и клюквенным вареньем, Андрей Андреевич сказал:
– Я вижу, Анастасия Ивановна, знания у вас крепкие, а что касается педагогического опыта – дело наживное. Если начальство даст разрешение, я буду за вас ходатайствовать. Надо еще спросить вашего мужа.
– А что меня спрашивать? – ответил Савелий Насонов, сидевший тут же за столом. – Обозерская – селение перспективное. Скоро будет железная дорога. Открою лесопильное производство.
– Есть земская больница, – подсказал Селюнин. – Родильное отделение…
Осенью уже в Обозерской Настена родила сына, назвали его Георгием – в честь Георгия Победоносца…
Прежде чем генерал Миллер остановил свой выбор на прапорщике Насонове, которого британский бизнесмен Гарри Проктор рекомендовал на поездку за океан, генерал изучил биографию раненого артиллериста: отец – перспективный предприниматель, мать – педагог. Пусть прапорщик не дворянского происхождения, но семья лояльная к монарху, сын – фронтовик, участвовал в боях под Нарвой.
Такой человек, по убеждению генерала Миллера, подходил для агентурной работы. Его предполагалось использовать как офицера связи. Он числился в штатной должности переводчика при штабе американского экспедиционного корпуса. С согласия генерала Пула (уже не прапорщик, а лейтенант) Насонов находился в распоряжении генерала Миллера.
Миллер его послал в Обозерскую для встречи с профессором Алексеевым, проживавшим в этом селении, которое с недавних пор стало называться поселком.
19
Капитан Самойло, как и лейтенант Насонов, числился при американском экспедиционном корпусе, исполнял должность инструктора по работе с местным населением.
В экспедиционном корпусе русского капитана опекал и контролировал его преподобие Комлоши, капеллан 29-й пехотной дивизии. Капеллана высоко ценил опытный американский разведчик Дэвид Френсис, временный поверенный в делах Северной России. Этот разведчик – знаток русской души – воспринимал капитана Самойло как заурядного переводчика, но хорошо знающего местные условия, к тому же умеющего весело подшучивать над своими сослуживцами, с таким в застолье не соскучишься. Разведчикам, как известно, не рекомендуется подшучивать над кем бы то ни было. Вот и пойми, кто он капитан Самойло, имеет ли отношение к разведке? Если он агент генерала Миллера, то генералу не позавидуешь. Что поделаешь, на безрыбье и рак рыба: война оголила корпус агентуры, берут из войск кого попало, чаще – прямо из госпиталей, свидетельство тому – русские курсы Красного Креста.
Сергей после нескольких бесед с командующим Шестой Красной армии уже активно работал на советскую военную разведку. Твердо помнил наставления командарма:
"Отныне у тебя, сынок, на первом месте бдительность и еще раз бдительность, на втором – все остальное".
Самым опасным для него был не его преподобие, а этот с виду педант и сухарь, майор Френсис. Он умел задавать каверзные вопросы, например: "Это кто ваш знакомый, с которым вы вчера встречались?" Сергей научился переспрашивать: "Который меня хватал за рукав? Он меня принял за Дэвида Френсиса. Я к вам его направил. Видимо, это красный агент". – "Дурак вы, капитан", – говорил Френсис, при этом добавляя бранное слово по-русски. Это все, чему он научился в России. Но он умел наблюдать и ловить собеседника на слове. Сергей всегда об этом помнил.
В оккупированном Архангельске (местные газеты писали "в освобожденном от красных войск") Френсис как временный поверенный сразу же вслед за генералом Пулом и командующим экспедиционным корпусом полковником Айронсайдом установил деловые связи с правлением Холмогорского уезда. Френсис потребовал закрепить за полковником – как награду за боевые заслуги – левобережье Северной Двины глубиной на сто километров от села Монастырское до устья реки Вага.
– Но там еще идут бои! – воскликнул Миллер, к этому времени уже генерал-губернатор и Верховный главнокомандующий. – Оформим собственность после войны.
– После войны будет поздно, – сказал Френсис. – На корабельный лес найдется много желающих.
Генерал Миллер намеревался закрепить за собой этот обширный массив корабельного леса. Но иностранцы уже без него распоряжались русским богатством.
В сентябре 1918 года без ведома Миллера документ в форме купчей за подписью генерал-губернатора Северного края был выдан гражданину США Т. Френцису. По свидетельству Эндрю Ротштейна, купчая была помещена в Нью-Йорский федеральный банк на имя сына Френсиса, с гарантией России без срока давности.