– Пока рассчитывайте на себя. У вас имеется внушительная сила. В Архангельске 2000 штыков и сабель.
– Откуда у вас такие фантастические сведения? – удивленно поднял голову гость. – На Севере саблями не воюют.
– Но они есть!
– Ваша разведка что-то напутала.
– Сообщил ваш агент.
– Наши агенты не продаются.
– Но их покупают…
Генерал Миллер промолчал.
Британец уколол коллегу и продолжал, как ни в чем не бывало:
– Покупных агентов затрагивать не будем. Для этого у вас имеется контрразведка. Вот их и отлавливайте. Но своих агентов, если они оказывают услуги союзникам, наказывать не стоит… Итак, вы согласны, что две тысячи штыков и сабель в Архангельске?
Миллер возразил:
– И то не сабель, а штыков. Кавалеристы воюют на юге, и конница атамана Семенова на востоке. Никакого отношения к Северному краю.
– А сколько в Романове?
По привычке он назвал Мурманск Романовым. Имя порту на Баренцовом море чиновные подхалимы дали при строительстве железной дороги. Подхалимы, к тому же высокого ранга, были всегда. (А какой правитель не обожает лесть?)
– Штыков, но не сабель, – твердил Миллер. – Около восьмисот.
– Но вы сюда не приплюсовали регулярную роту в Пинеге. Да в Селецком районе с местным партизанским отрядом – это еще восемьсот штыков.
"Английская разведка везде успевает", – с завистью подумал Миллер.
Вильсон продолжал:
– Да в Мезенско-Печерском районе, плюс партизанский отряд – шестьсот штыков. В долине реки Онега там тоже ваши части.
Вильсон говорил как по бумаге. Генерал Миллер не собирался скрывать от союзников количество своих войск. Их нужно было еще обмундировать, на северо-запад России зима приходит раньше, чем на Дон и в Даурию. Союзники, недоброе спасибо им, и весной одели Белую армию Северного края не по-летнему и не по-зимнему. Вместо сапог и бушлатов, в чем есть нужда в любое время года, прислали сто десять тысяч накомарников. Да, в накомарниках была потребность, особенно когда плодится гнус, и даже у костра от этой нечисти нет спасения, даже за ужином в кашу садится столько всякой летающей гадости, что если ее сразу не отгонишь, через две-три минуты будешь глотать одну мошкару.
Спустя месяц накомарников уже не оказалось: кто продал, кто пропил. Зеленые сетки особенно индийского производства – летом на Севере, пожалуй, самый ходовой товар. Не менее ходовым являются сапоги из бычьей кожи на двойной подошве с белыми стальными шипами. Зимой ногам сухо и тепло, летом не промокают. К тяжелой, но удобной обуви солдат привыкает…
Предстояло просить у союзников, у тех же англичан и американцев, не только обмундирование, но и все, в чем нуждается русский солдат на поле боя.
А нуждался он в первую очередь, – это прекрасно знал проситель, – в пище, в чем не знают нужды ни войска генерала Краснова, ни адмирала Колчака. На Дону и на Северном Кавказе местное население – богатые хлебом деревни и станицы – сносно кормило Белую армию, кормило, где добровольно, а чаще – по принуждению.
– Подготовьте список потребностей вашей армии, – обратился генерал Вильсон к своему русскому соратнику. – Мы вам окажем всяческую поддержку, чтоб вы очистили от немецких ставленников всю Северную область.
Он намекал на большевиков.
– Без денег вряд ли что у нас получится, – генерал Миллер опять напомнил известное.
Генри Вильсон как специалист по России, знавший русскую литературу и отчасти русских (перед мировой войной работал в Москве в британском посольстве) привел ходовую русскую пословицу:
– Не в деньгах счастье… Вам это известно?
– Да, конечно, но для полноты счастья нужны деньги. В первую очередь для мобилизации. Молодые русские откликнутся на призыв, если платить им исправно. Полновесным рублем. Я введу в Мурманском крае северный рубль. Потом мы его распространим и на другие районы.
– У вас имеется золотой запас?
– У меня есть надежные союзники.
– Ответ резонный. Но почему-то до северного рубля не додумался народный социалист господин Чайковский, глава временного правительства Северной области.
– Он на вас не мог положиться. Он демократ. По рекомендации премьер-министра Керенского его избирало Учредительное собрание северных и северо-западных губерний.
И Миллер перечислил эти губернии, назвал Вятскую, Архангельскую, Вологодскую, Новгородскую. Опираясь на поддержку только этих губерний, он уже мог претендовать на то, чтобы получить мандат на легитимность.
Но оба генерала – и русский и британский – плевали на любую легитимность. Власть военных, тем более, оккупационная, это железная диктатура, а диктатура не признает никакой демократии. Народ голосует, но результаты выборов оглашает тот, кто возглавляет власть. Так было и так будет до тех пор, пока народ не научится устанавливать свою диктатуру винтовкой.
Эту истину помнили оба генерала. Один изучал историю военного искусства, в частности, историю Парижской Коммуны в королевском колледже, другой – в Императорской академии Генерального штаба.
С тех пор как военные корабли союзников бросили якоря в устье Северной Двины, Временное правительство Чайковского не оказало сопротивления оккупантам, наоборот, встретило его хлебом-солью на серебряном блюде.
И глава Временного правительства произнес зажигательную речь, чего от него не слышали даже при Керенском. Оратор был краток и говорил по существу:
– Россия надеется, что с прибытием наших защитников, – он шляпой показал на корабли союзников, стоявшие на рейде, – истинная демократия проявит себя в полной мере. Может быть…Но и русским старожилам пора уже делать решительные телодвижения. Хотите сохранить народную демократию – не жалейте патронов.
Митинг был организован союзом предпринимателей. Предприниматели в костюмах и фраках выстроились, как выстраивались в старые добрые времена, когда северный город посещал высокий правительственный чиновник. Рядовые обыватели, особенно рабочие порта и промышленных предприятий сюда не были допущены. Здесь преобладали служащие губернских учреждений, а так же местная интеллигенция, принаряженная и торжественная.
Всю эту пеструю публику заморскими кораблями не удивишь, здесь торговали уже до Петра Великого. Но корабли с орудиями на борту предназначены не для торговли, просто так в иностранный порт не заходят.
Одетым и сытым жителям главного города Севера не терпелось узнать, как долго в России продержатся Советы и скоро ли рубли можно будет обменивать на доллары и фунты.
От имени военного командования союзников выступил с речью генерал Пул. Его речь была путаной и несвязной, но ход генеральской мысли улавливался легко.
– Гражданская власть, – кивок в сторону премьера Чайковского, – это не власть. Русские, которые в цилиндрах, много говорят, но мало делают. Потому у вас нет порядка, да и не будет, если не перестанете уговаривать своих туземцев.
В одном был прав глава Временного правительства: великие союзные державы пришли на Русский Север защищать западные ценности, которых у русских никогда не было, да, пожалуй, никогда и не будет.
Шокированная публика была в оцепенении. Такой наглости и цинизма здесь никто не ожидал. Местная газета "Возрождение", комментируя речь генерала Пула, выразила возмущение поступком главного военного союзника, который "проявил пренебрежение к русской гражданской власти, чтобы подорвать ее престиж".
Господину Чайковскому генерал Пул объявил:
– Со своими обязанностями вы не справляетесь. Поэтому военным губернатором Архангельска я назначаю французского офицера. В Индо-Китае он отлично руководил провинцией. Среди туземцев не было даже ропота, прилежно выполняли его любое распоряжение.
Первое, что сделал французский офицер в Архангельске, приостановил деятельность комитета, учрежденного Временным правительством для расследования дел политических заключенных, попавших в руки большевиков.
– Вы понимаете, генерал, что творите не думая? – с обидой в голосе воскликнул глава Временного правительства. – Вы нам оказываете медвежью услугу.
– Мы большевиков расстреливаем, – самодовольно ответил командующий экспедиционным корпусом.
Премьеру Чайковскому уже доложили, что в поселке Кемь французы расстреляли членов исполкома, не пожелавших размещать оккупантов в домах без согласия хозяев.
В самом Архангельске, игнорируя местную власть "народного социалиста" Чайковского, принялись устанавливать колониальные порядки. Генерал Пул начал с того, что реквизировал для себя и своего персонала, как в мемуарах напишет об этом английский консул Дуглас Янг, самый большой и красивый частный дом, принадлежавший владельцу лесопильного завода. Даже большевики не изгоняли владельцев из частных домов, разрешили им занимать часть строения. Жена хозяина этого дома, прекрасно владевшая английским языком, с презрением бросила в глаза генералу:
– Вы хуже большевиков.
На удивление, генерал не возмутился, не наказал смелую женщину за дерзость, ответил в рамках британского этикета:
– Да, мы хуже большевиков, но в России наведем порядок, какой нам нравится. А вы, я слышу по акценту, американка. С янки мы не ссоримся. Занимайте свою часть дома, как занимали при большевиках.
Хозяйке дома повезло: британец Пул мечтал в России обогатиться, в Англии приобрести лесопильный завод, а проживать в Северных Соединенных Штатах. Так практиковали многие генералы Великобритании, ставшие со временем миллионерами.
Подобным образом захватывали недвижимость офицеры и генералы других союзных армий. Они реквизировали здания школ, в больших комнатах, где могли бы разместиться для работы четыре или пять человек, по свидетельству Дугласа Янга, часто можно было видеть стол, за которым сидел один офицер.
Даже земскую больницу, построенную на общественные деньги, генерал Пул приказал очистить от больных. Это здание из красного кирпича как нельзя лучше подходило для солдатской казармы.
14
Члены губернского совета выступили с протестом. По приказу генерала Пула они были арестованы и под усиленным конвоем отведены в монастырь на северную окраину города и заперты в келью, служившую карцером. Случайно избежал ареста один человек – заместитель председателя губернского совета большевик Павлин Виноградов.
Ночью ему удалось вырваться из города и на пристани Черный Яр на буксире "Агата", где вся команда состояла из земляков-питерцев, добраться до Котласа. Здесь уже чувствовалась твердая рука Москвы. В партийном комитете его ознакомили с директивой военного совета Северной завесы.
Директива предписывала в бассейне реки немедленно приступить к формированию Северодвинской военной флотилии. Командующий сухопутными и морскими силами Архангельского гарнизона Александр Самойло на вопрос Павлина Виноградова, кто будет командовать флотилией, ответил:
– Вы, конечно. Морское дело вам хорошо знакомо.
– Но не военно-морское, – по ходу разговора уточнил чудом вырвавшийся из оккупированного города бывший матрос.
– В вашем распоряжении будут, – продолжал командующий, – все корабли речного флота. Их предстоит вооружить артиллерией и пулеметами. Будем обращаться в Петросовет. Команды сформируем на месте.
– Как много потребуется экипажей?
– Пока три. На сегодняшний день мы имеем три вооруженных буксира. Это пока вся наша военно-морская материальная часть. Личный состав будем отбирать из числа моряков, оставшихся без кораблей. В этом направлении военкомы уже работают. Легкие полевые орудия в количестве трех единиц следуют на барже из Великого Устюга. Расчеты артиллеристов при орудиях. Охрану и контроль осуществляет вологодское ЧК.
Виноградов с недоверием взглянул на генерала Самойло, человека всегда спокойного и уравновешенного.
– Товарищ командующий, извините за откровенность, у вас уж больно все четко расписано. Мне остается с легким сердцем принять эту ответственную и почетную должность и ждать указаний. А ждать, позвольте вам заметить, я не привык. Мне по душе действовать.
– С умом.
– А без ума нечего было начинать революцию.
– Слышать такие слова от простого рабочего – это похвально. Если так считает большинство рабочих России, тогда есть надежда, что мы сохраним Россию для современников и потомков… Что же касается указаний, товарищ Виноградов, они уже поступили. Как сообщила агентурная разведка, дивизион канонерок и три корабля сопровождения, английских и американских, в ближайшее время возьмут курс на Котлас. Союзников предстоит встретить и задержать. По существу, это их разведка. Генерал Пул попытается через Котлас соединиться с Колчаком.
– Когда нужно ждать баржу с артиллерией?
– Через двое суток. Баржа уже в пути.
Виноградов прикинул объем работ и как человеку, раньше не имевшего прямого отношения к военно-морскому делу, напомнил:
– Товарищ командующий, вы имейте в виду, установка материальной части на судне гражданского назначения займет не меньше недели. Да плюс сколачивание экипажей.
Генерал про себя отметил: "Этот большевик не из болтунов".
– Будем торопиться, товарищ Виноградов, работать по всем звеньям цепи. Высший военный совет поставил перед нами задачу: не подпустить к Котласу ни одного корабля Антанты.
– Легко сказать "не подпустить". А чем? Тремя буксирами, которые пока еще не оборудованы даже для ведения пулеметного огня.
Виноградов, чувствуя к себе товарищеское отношение ("Ничего в нем от царского генерала"), торопил:
– Что мы объясняем друг другу, если в доказательствах не нуждаемся? Настало время действовать.
– Это вы в точку.
Генерал на своем рабочем столе перебирал донесения, полученные в ближайшие сутки. Он искал и не находил телеграмму из Петросответа. Пересказал своими словами.
– Из Петрограда обещают прислать дивизион 76-милиметровых пушек. Будем создавать плавучие батареи. Дело новое. Но обстоятельства так складываются, что все для нас новое.
– Хорошее дело – плавучие батареи. Хорошее, – повторил, – только бы не опоздать.
Виноградов предложил:
– Всем военкомам довести до сведения – прибывающих призывников, ранее служивших на военных кораблях, немедленно отправлять в Котлас в распоряжение командира Северо-Двинской военной флотилии.
Командующий согласился с таким предложением. Здание порта стало штабом флотилии.
Тем временем агент, передавший в штаб Северного участка завесы сведения о готовящемся выходе дивизиона канонерских лодок вверх по Северной Двине, был принят офицером контрразведки, непосредственным подчиненным генерала Миллера.
Прибытие самого генерала ждали изо дня на день. В Париже по просьбе бывшего посла Маклакова он занимался вопросами расформирования и переброски в Россию частей русских бригад, которые сражались против немцев во Франции и Македонии.
Это был уже не первый визит агента, побывавшего в штабе Северного участка завесы. Агентом генерала Миллера заинтересовался американский консул в России Феликс Коул. Накануне выезда к исполнению своих обязанностей Коул побывал у президента США Вудро Вильсона и получил от него подробные инструкции. Одна из них касалась генералов Белой армии, поступивших на службу в РККА.
– Это наши кадры, мы их не должны потерять, – инструктируя консула, говорил президент. – Наше условие: если русские военные согласны выполнять поручения американского экспедиционного корпуса, мы их поставим на денежное довольствие.
– Это решение конгресса? – уточнил консул.
– Мое обещание, – ответил президент.
Предложение выглядело весьма заманчиво, но как его довести до сведения бывших царских генералов, занявших командные посты в армии пролетариата? Многие из них вступили в РККА добровольно и за деньги не пойдут на измену своему Отечеству.
Пролетарская власть, вопреки ожиданиям, подняла знамя патриотизма. Пускаться с ними в переговоры, значит, рисковать своими агентами. Любить Родину во все времена у русских людей было главным душевным качеством, а родина в семейном гнезде начинается от матери, хранимая и защищенная отцом. Это они, родители, дают силу и разум своим чадам.
Помня все это, генерал Миллер (ведь он, не будучи русским, родился на русской земле) заведомо шел на рисковый шаг. Капитан Сергей Самойло, как агент, подавал большие надежды, как-никак сын известного генерала, при случае с большими деловыми связями может пригодиться. Да и для самого Миллера не чужой человек. Он его отобрал еще в госпитале, когда тот был под великим сомнением: дозволят ли ему в связи с серьезным ранением продолжить службу в российской армии? Лично генерал Миллер дозволил – такая была у него власть. Миллер послал его в Америку якобы долечиваться. В Америке Сергей не столько долечивался, сколько учился новой для него профессии – на эту учебу янки денег не жалели.
В Америке он успешно прошел курс обучения, вернулся в Россию под видом волонтера американского экспедиционного корпуса. Для Миллера он был не просто капитан, а приемный сын его товарища по академии Генштаба. Он из него намеревался сделать толкового разведчика-резидента и послать в Швецию или Норвегию, чтоб он легализовался в одной из этих стран, приобрел солидный капитал и приютил своего наставника (себя он считал таковым). В будущей России, по строгим прикидкам, места ему, генерал-лейтенанту Миллеру, не будет.
Но надо же такому случиться, в Красной армии оказался Александр Александрович Самойло, приемный отец Сергея. И вот теперь перед наступлением войск союзников американский консул потребовал срочно связаться с командующим сухопутными и морскими силами Архангельского района и напомнить ему, что он генерал, присягал служить царю и отечеству, должен оставаться верным присяге до конца жизни. Это была уже не просьба, а требование. Деньги на борьбу с Советами получены, лежат в банке Филадельфии на имя русско-подданного Евгения-Людвига Миллера.
– Итак, Сергей Витольдович, продолжим наш разговор об Александре Александровиче. – Генерал говорил ровно, участливо. В каждом слове чувствовалась доброжелательность. – Настало время его спасать.
– Конечно, надо, но как это сделать? – Сергей спрашивал так, будто этот вопрос он относил к самому себе.
– Вам предстоит с ним встретиться. В ближайшее время.
– Опять пошлем Насонова?
– Отправитесь вы. Насонова, как вам известно, командующий не принял. Благодарите бога, что ЧК этим прапорщиком не заинтересовалось, и он благополучно вернулся в расположение экспедиционных войск. Теперь ваша очередь.
– Командующий недоступен.
– Для незнакомого прапорщика – да. Но вы представитесь не просто бывшим капитаном-артиллеристом, а племянником или приемным сыном командующего… Какая все-таки у вас степень родства?
– Это не существенно.
– В нашем деле все существенно.
– Александра Александровича я называю батей, а кровного отца – папой.
– Так и называйте…Не исключено, что вы встретите бывших сослуживцев. Передадите поклон от своих родителей. Кстати, как давно Александр Александроаич с ними встречался?
Капитан Самойло ждал этот вопрос, поэтому ответ был приготовлен заранее.