- Ну, вот, солдаты, теперь вы на фронте, и вскоре вам предстоит сражаться с врагами Рейха. Не забывайте, что это ваша возможность вернуть себе доброе имя, стать достойными гражданами Отечества и заслужить право вновь жить среди нас свободными людьми. Если будете хорошо воевать, судимости ваши будут сняты. Все зависит от вас. - Он смущенно почесал горло и сурово уставился на них. - Товарищи, фюрер - великий человек!
Высказывание это было встречено полнейшим, бескомпромиссным молчанием. Потом раздался язвительный смех Порты, и я уверен, что расслышал, как кто-то пробормотал: "Бред!" Лейтенант повернулся к нам, щеки его пошли красными пятнами. Он напрягся, рука его сама собой потянулась к кобуре. Потом снова обратился к своему сборищу преступников.
- Пусть у вас не будет никаких сомнений. Все ваши боевые действия будут замечены и зарегистрированы. - Он сделал многозначительную паузу, чтобы до них дошло. - Не разочаровывайте фюрера! Вам предоставляется возможность загладить свои преступления против Адольфа Гитлера и Рейха! - Он глубоко задышал и снова взглянул на нашу группу из двенадцати человек, укрывшихся от дождя под яблонями. Встретил вызывающие взгляды Малыша и Порты: один выглядел полным придурком, у другого физиономия была коварной и хитрой, как у лисицы. Он слегка побледнел, но все же продолжал: - Вам предстоит сражаться бок о бок кое с кем из самых храбрых и достойных сынов Германии - и горе тому, кто окажется трусом!
Голос его продолжал звучать. Старик одобрительно кивнул.
- Это мне нравится, - сказал он. - Самые храбрые и достойные сыны Германии - Малыш и Порта! Умора!
Малыш негодующе приподнялся и сел.
- Что тут смешного? Я определенно самый храбрый и достойный из сынов моей матери…
- Помоги нам, господи, - содрогнулся Хайде. - Держу пари, ты у нее один!
- Теперь один, - сказал Малыш.
- А остальные где? - вызывающе спросил Порта. - Погибли или что?
- Расскажу. Старший, недоумок, добровольно явился в гестапо - добровольно, подумать только! Безмозглый дурак - на Штадтхаузенбрюке, восемь, - отбарабанил Малыш, словно адрес навсегда запечатлелся в его памяти. - Его хотели о чем-то допросить - не помню толком, в чем там было дело. Что-то в связи с писанием лозунгов на стенах - он был на это мастер. Словом, в один прекрасный день он ушел, и больше мы его не видели. А второй - черт… - Малыш с презрением покачал головой. - Знаете, что он выкинул?
Мы все с удивлением заверили его, что не знаем. Малыш раздраженно махнул рукой.
- Поступил добровольцем в треклятый военно-морской флот. Погиб на подлодке.
- Что случилось с ним? - спросил я.
Малыш плюнул. Герои, очевидно, не пользовались у него уважением.
- Пошел на дно вместе с ней в начале сорокового. Нам пришла открытка от адмирала Деница. Красивая. Там говорилось: "Der Furer dankt Ihnen". С красивой черной каемкой и всем прочим. - Внезапно он издал отрывистый, похожий на лай смешок. - Иду на спор, вы не сможете догадаться, что с ней сталось.
Зная Малыша, мы могли бы, но не хотели портить его рассказ.
- Мать вытерла ею задницу. Пошла как-то в сортир, обнаружила, что там нет бумаги, и крикнула, чтобы я принес какую-то помягче. Ну, я не нашел ни газеты, ничего, поэтому взял адмиральскую открытку и сунул ей в дверную щель. Потом она честила адмирала всеми словами. Открытка оказалась жесткой и шершавой. Жесткой и чертовски шершавой.
Мы одобрительно захохотали, Малыш громче всех.
- И теперь у матери остался только ты? - спросил я, когда смех прекратился.
- Да, - горделиво ответил Малыш. - Одиннадцать погибли, один уцелел. Кое-кого схватило гестапо. Трое утонули в море. Двое младших заживо сгорели при налете английской авиации. Кстати, по своей глупости. Отказались спускаться в бомбоубежище. Захотели остаться наверху, на самолеты посмотреть - вот и посмотрели! - Он с глуповатым видом кивнул. - В общем, теперь остались только мы с матерью. Хорошее дело, а? - Он обвел нас взглядом, поочередно всматриваясь в каждого. - Одиннадцать человек, и все из-за Адольфа… - Малыш с жадностью впился зубами в колбасу и приложился к бутылке с водкой. - Черт бы побрал всю эту свору! - вызывающе произнес он. - Я хочу только дожить до конца войны - и что-то подсказывает мне, что доживу.
- Ничего удивительного, - пробормотал Старик.
Легионер, склонясь над кастрюлей, сосредоточенно помешивал ее содержимое. Порта глянул через его плечо и подложил в огонь два относительно сухих полена. Густая, вязкая масса в кастрюле вздымалась миниатюрными гейзерами, они разлетались брызгами, оставляя после себя кратеры. От нее шел сильный запах, и неудивительно; мы давно возили с собой повсюду эту посудину, и у каждого во фляге была его доля самогонного шнапса.
- Варево должно перебродить, - объяснял Барселона, когда кое-кто из нас начинал выказывать признаки недовольства.
Казалось, оно уже основательно перебродило и было готово для перегонки. Легионер плотно закрыл кастрюлю, а Порта установил перегонный аппарат. Мы расселись вокруг и затаив дыхание ждали, что произойдет.
Наши размышления были прерваны вялыми криками "Зиг хайль!" из рядов резервистов.
Приведший их лейтенант уехал в десантной машине, и лейтенант Ольсен, не теряя времени, принял командование над новичками и произнес перед ними зажигательную речь. Когда им наконец было приказано разойтись, они улеглись под деревьями, сбившись в промокшие, жалкие группы. Сбросили свое снаряжение, и кое-кто даже растянулся во весь рост на мокрой граве. Я обратил внимание, что держались они на почтительном расстоянии от нас. Было ясно, что мы их чем-то пугали.
Обер-фельдфебель Хун направился к нашей группе и прошел посреди нас тяжелым, уверенным шагом. Проходя мимо кастрюли, он задел ее сапогом, и она покачнулась. Легионер сумел ее удержать, но все-таки несколько драгоценных капель пролилось. Хун глянул вниз и пошел дальше, даже не подумав извиниться. Когда он проходил, мы уловили запах его новенького снаряжения и услышали скрип неразношенных кожаных сапог.
Легионер поджал губы. Несколько секунд он задумчиво смотрел вслед удалявшемуся Хуну, потом повернулся к Малышу. Оба не сказали ни слова. Но Легионер опустил вниз большой палец, и Малыш кивнул. Все еще держа колбасу в руке, он встал и широким шагом целеустремленно пошел за обер-фельдфебелем. Плащ его раздувался сзади, и он походил на идущий аэростат.
- Эй, ты! - окликнул Малыш. - Ты расплескал наш шнапс!
При первом окрике "Эй, ты!" Хун продолжал идти - очевидно, ему не могло придти в голову, что кто-то ниже чином посмеет так обращаться к обер-фельдфебелю. Но, услышав слово "шнапс", видимо, понял, что Малыш обвиняет его. И неторопливо, с удивлением обернулся. При виде Малыша челюсть его отвисла, глаза остекленели.
- Что это с тобой? - зарычал он. - Тебя никто не учил, как обращаться к старшим по званию?
- Кончай, кончай, - раздраженно ответил Малыш. - Я знаю всю эту чушь. Но хочу поговорить с тобой о другом.
На щеках Хуна медленно проступили красные пятна.
- Ты что, совсем спятил? Хочешь, чтобы я посадил тебя под арест? Если нет, советую думать, черт возьми, что говоришь. И впредь постарайся помнить, что сказано об этом в ГДВ.
- Я знаю, что сказано в ГДВ, - невозмутимо ответил Малыш. - Но уже сказал, что хочу поговорить о другом. Потом можно вернуться к этой теме, если она так тебя интересует. А сейчас я хочу поговорить о шнапсе, который ты расплескал.
Хун сделал медленный, глубокий вдох, до самого дна легких. А потом выдохнул с протяжным присвистом. За семь лет армейской службы он явно не сталкивался ни с чем подобным. Мы знали, что он только что прибыл из лагеря для штрафников в Хойберге. Если б там кто-то посмел обратиться к нему как Малыш, он застрелил бы его на месте. По тому, как он хватался за кобуру, я понял, что у него есть желание застрелить Малыша. Но при стольких свидетелях ему это вряд ли сошло бы с рук. Мы все подались вперед, пристально наблюдая.
Малыш не сдавал позиций, колбаса была по-прежнему нелепо зажата в его громадной Лапище.
- Ты расплескал наш шнапс, - упрямо повторил он. - Думаю, по крайней мере, мог бы извиниться.
Хун открыл рот. Несколько секунд он оставался открытым. Потом его кадык задвигался вверх-вниз, и обер-фельдфебель сомкнул челюсти, не сказав ни слова. Сцена была нелепой. Если б он даже привлек Малыша к военно-полевому суду, там почти наверняка не поверили бы ни единому слову его обвинения. Однако делать что-то было необходимо. Обер-фельдфебель не мог допустить, чтобы безмозглый олух, штабс-ефрейтор, оскорблял его и остался безнаказанным.
Малыш ткнул колбасой Хуна в грудь.
- Взгляни на это так, - предложил он. - Мы уже несколько дней носим с собой эту брагу. Она была с нами повсюду. И не пропало ни капли, пока ты не задел кастрюлю своими сапожищами. И даже не подумал извиниться! - Он покачал головой. - Не представляю, чем ты недоволен. По-моему, это нам нужно быть недовольными, не тебе. Мы сидим себе, никому не мешаем, гоним свой шнапс…
Хун отбил руку с колбасой в сторону и шагнул к Малышу, сжав рукоятку пистолета.
- Ладно, хватит! Всему есть предел! Я человек терпеливый, но больше выносить этого не могу. Как твоя фамилия? Раз набиваешься на неприятности, то поверь, я позабочусь, чтобы ты их получил!
Он достал записную книжку с карандашом и выжидающе замер.
Малыш поднял два растопыренных пальца в не оставляющем сомнений жесте.
- Пошел ты! Здесь плевать всем на твои угрозы. Это фронт, понял? А мы уцелевшие. И знаешь, почему уцелели? Умеем позаботиться о себе, вот почему! И я не уверен, что о тебе можно сказать то же самое. Собственно говоря, у меня есть очень странное ощущение, что ты долго здесь не протянешь. Чтобы уцелеть здесь, нужно шевелить мозгами, а ты, по-моему, на это не способен…
Бог весть, что последовало бы дальше, если б лейтенант Ольсен не вмешался и не испортил потеху. Должно было как раз начаться самое интересное, когда он подошел к Малышу и указал через плечо большим пальцем.
- Марш отсюда, Кройцфельдт! Бегом, если не хочешь оказаться под арестом.
- Слушаюсь!
Малыш четко откозырял, щелкнул каблуками и покинул поле сражения. Неторопливо подошел к нам.
- Этому гаду недолго осталось топтать землю!
- Я же говорил тебе, - сказал Хайде. - Говорил, что мы хлебнем с ним неприятностей.
- Не волнуйся. - Малыш многозначительно кивнул и закрыл один глаз. - Я понял, что он за гусь. И только вопрос времени…
- Тьфу ты, черт! - вспылил Старик. - Как-нибудь ты основательно влипнешь, если будешь убирать всех унтеров, которые тебе не нравятся.
Малыш открыл рот, чтобы ответить, но тут раздался неистовый, торжествующий крик Легионера:
- Кипит! Шланг, живо! И бутылку!
Мы сразу же лихорадочно засуетились. Я сунул в протянутую руку Легионера резиновый шланг. Порта поставил у кастрюли бутылку. И все, затаив дыхание, как дети, ждали первых чудесных признаков перегонки. Пар уже превращался в драгоценные капли жидкости.
- Пошла! - заорал Порта.
Волнение было почти невыносимым. Я почувствовал, что во рту собралась слюна, и внезапно ощутил небывалую жажду. Хайде облизывал губы. Малыш конвульсивно сглатывал. Бутылка стала медленно наполняться.
Мы не прекращали бдения всю ночь. И уносили бутылку за бутылкой самодельного шнапса. Спать ничуть не хотелось. Лейтенант Ольсен какое-то время наблюдал за нами с откровенно скептическим выражением лица.
- Вы, должно быть, спятили, - сказал он наконец. - Неужели вы станете пить эту мутную бурду?
- А почему нет? - воинственным тоном спросил Малыш.
Ольсен лишь поглядел на него и покачал головой.
Лейтенант Шпет тоже проявил заботливый интерес к нашему занятию.
- Фильтровать не собираетесь? - с беспокойством спросил он.
- Не стоит трудов, - ответил Легионер.
- Но, господи, если пить ее в таком виде, потом будете кататься по земле.
- Лишь бы там были градусы, - ответил Легионер. - Все остальное неважно.
Лейтенант Ольсен снова покачал головой и ушел вместе со Шпетом. Они явно сомневались, что мы не отравимся.
Утро застало нас по-прежнему в покое под яблонями. Война, казалось, обходила нас стороной. Мы продолжали свое дело, только теперь первый восторг улегся, и мы разбились на группы, у каждой были свои обязанности.
Мы гнали свой шнапс весь день до глубокой ночи. Вскоре после полуночи послышался шум машины, ехавшей по горной дороге к нам. Остановилась она возле нас, из нее выскочил унтер-офицер, грязный и потный.
- Где ваш командир? - крикнул он.
Лейтенанта Ольсена разбудили. Он взял сообщение, и посыльный уехал на полной скорости. Мы смотрели ему вслед с дурным предчувствием.
- Черт возьми, - негромко ругнулся Легионер. - Это портит нам всю малину!
И пошел посмотреть, как движется операция по изготовлению шнапса.
- Подбросьте дров, - приказал он. - Если дело пойдет быстрее, то смотришь, наберем еще бутылку до приказа выступать.
- У нас уже тридцать одна, - торжественно объявил Порта. - Я сосчитал!
Малыш казался чем-то взволнованным.
- Что я хотел бы знать, это когда мы его отведаем.
- Когда я скажу, не раньше, - сверкнул на него глазами Легионер. - Если кто хотя бы обмакнет в него палец без моего разрешения, будет иметь неприятности.
Малыш уныло пожал плечами и пошел оттуда, что-то бормоча под нос. В эту минуту темноту прорезал пронзительный свисток лейтенанта Ольсена. То был в высшей степени нежелательный звук.
- Пятая рота, приготовиться к выступлению! И не тяните с этим всю ночь!
Мы неохотно принялись разбирать наш аппарат. И не успели покончить с этим, как к нам подошел обер-фельдфебель Хун, крича по своему обыкновению во весь голос:
- А ну, поживее, ленивые твари! Пошевеливайтесь! Что это с вами? Оглохли?
- Сейчас ты сам оглохнешь, - угрожающе произнес Легионер.
Хун резко повернулся к нему, но тут неожиданно вмешался Старик. Он подошел к Хуну вплотную, их каски почти соприкасались.
- Обер-фельдфебель Хун, - заговорил Старик спокойно, почтительно, но со зловещими нотками в голосе, - я должен кое-что сказать вам. Думаю, вам будет полезно это знать. Отделением этим командую я, это мои люди, и заботиться о том, чтобы они выполняли приказания, - моя обязанность. Я смутно помню, как это делается дома в казармах, но хорошо знаю, как делается на фронте, - что вам, очевидно, еще предстоит узнать. И хочу только предупредить, что либо вы не будете совать нос на мою территорию, либо я дам своим людям полную волю преподать вам урок другой. А они, поверьте мне, могут!
Порта громко захохотал.
- С таким же успехом можно обращаться к тупому буйволу!
Хун сделал шаг к нему и тут же под взглядом Старика замер как вкопанный. Удовольствовался сдавленно брошенным через плечо: "Не думайте, что это вам так сойдет!" и побежал жаловаться.
Мы увидели, как он остановил лейтенанта Шпета, тот рассеянно послушал несколько минут и пошел дальше, оставив Хуна с носом.
Лейтенант Ольсен раздраженно окликнул нас с дороги. Порта с Малышом взяли кастрюлю и заняли свое место в колонне чуть впереди лейтенанта, сделавшего вид, что не замечает их нетабельного снаряжения.
Вновь прибывшие солдаты подбежали панически, беспорядочно, растерянно. Один из них налетел на Порту и в испуге отскочил.
- В следующий раз я тебе все зубы пересчитаю!
Тот побледнел, но благоразумно промолчал.
- Салажата зеленые, - проворчал Малыш.
Лейтенант Ольсен выкрикнул команду, и мы молодцевато встали по стойке "смирно". Когда сделали полоборота направо, приказы стали передавать командиры отделений.
- Порта, черт возьми, где твоя каска? - раздраженно напустился на него лейтенант. - Что за колпак у тебя на голове?
Порта поднял руку к своей старой желтой шляпе.
- У меня нет каски. Ее сбили русские.
Ольсен и Шпет с безнадежным видом переглянулись. Они всегда сдавались, когда приходилось иметь дело с Портой.
- Ладно, - устало сказал Ольсен. - Надевай опять - что там у тебя оно такое! Идти с непокрытой головой нельзя.
- Слушаюсь.
Неприглядная шляпа снова оказалась на голове Порты. Колонна двинулась под нескончаемым дождем, хлещущим нам в лица. Минуту оживления вызвал заяц, внезапно перебежавший нам дорогу, из-за него чуть не опрокинулась наша драгоценная кастрюля, так как Порта, вечно думавший о еде, невольно вскинул руку.
- Ты что, черт возьми? - крикнул Малыш.
- Можно было б освежевать его и съесть, - с сожалением сказал Порта. - Можно было б положить в кастрюлю с выпивкой.
Малыш уставился на него.
- Чего это портить хорошую выпивку паршивым зайцем?
- Так делают в первоклассных ресторанах, - сказал Хайде, всегда знавший все. - Тушеный в вине заяц считается превосходным деликатесом.
- Да ну его этого зайца, - отмахнулся Малыш. - Я бы предпочел птицу… - Согнутая под прямым углом кисть руки ясно давала понять, что за птицу он имел в виду. - Я почти забыл, как они выглядят, провалиться мне на месте. Помнишь того русского, который натягивал гуся? Видно, невтерпеж стало. Если подумать, то я не уверен, что не смог бы сделать с гусем того же самого…
- Ерунда, - сказал Хайде. - Ты не смог бы сделать ничего, если б его подали тебе на блюде. Да еще в такую погоду.
- Кому ты морочишь голову? - глумливо спросил Малыш. - Сейчас я мог бы сделать это совсем голым на Северном полюсе. Что скажешь о времени на турецкой границе - забыл уже, что ли? Снега чуть не по колено…
- Сравнил. Это можно делать в снегу, но определенно не голым на Северном полюсе, - серьезно возразил Шнайдер.
Шнайдер был водителем, его отправили к нам в наказание за то, что он продал в Милане итальянцу армейский автофургон. Он склонен был понимать все слишком уж буквально.
- Никто не сможет сделать этого при такой температуре, - настаивал он. - Невозможно физически.
- Говори только за себя! - рассвирепел оскорбленный Малыш. - Главное - температура внутри - все зависит от того, насколько тебе хочется, так ведь?
- Совсем нет, - упрямо ответил Шнайдер. - Прежде всего, ты не смог бы даже приступить к делу - при таком холоде.
- Кто сказал? - Малыш повернулся к нему так резко, что содержимое кастрюли плеснулось из-под крышки. - Ты, может, и не смог бы, но я совершенно уверен, что смогу. Да что там, я до сих пор помню…
- Тише вы! - прикрикнул лейтенант Ольсен, шедший в нескольких шагах позади нас. - Противник рядом; незачем объявлять ему о себе.
Мы свернули с дороги и с трудом пошли вверх по склону к горам. Ступали мы теперь по траве; густая, упругая масса не издавала под нашими ногами ни звука. Где-то поблизости в темноте довольно посапывала корова, и мы ощущали ее теплый молочный запах. Все команды отдавались вполголоса.
- Отсюда колонной по одному.
Обер-фельдфебель Хун закурил сигарету. Лейтенант Шпет заметил огонек спички и в ярости широким шагом подошел к нему.
- Ты соображаешь, что делаешь, черт возьми? Выбрось эту штуку, отправляйся в хвост колонны и оставайся там!