- Вы, разумеется, знаете, что каждый солдат, - фон Фергиль основательно, неторопливо налег на последнее слово, - каждый солдат должен чистить свое снаряжение и приводить в порядок мундир сразу же после боя. Тогда форма не станет приходить в негодность и будет сохраняться почти в том же состоянии - учитывая, само собой, естественный износ, - в каком была выдана. Так вот, лейтенант, полагаю, вы согласитесь со мной, что при одном беглом взгляде на ваш мундир каждому, кто не слеп, станет ясно, что в этом отношении вы почти преступно небрежны. Я отнюдь не уверен, что это нельзя расценить как умышленный саботаж. Однако, - тут он улыбнулся и выпустил клуб дыма, - в случае с вами я пока что готов проявить снисходительность; встать на точку зрения, что такая небрежность объясняется скорее личной трусостью, чем преднамеренной попыткой саботажа. Мне говорили, что человек, когда теряет мужество, может вести себя странным образом.
Лицо Ольсена стало медленно краснеть - от гнева, не от стыда. Опущенные по швам руки сжались в кулаки, глаза сверкнули яростью. Но он был опытным солдатом и научился владеть собой. Одно слово этого шута Фергиля, и лейтенант вполне мог оказаться покойником, и если в гибели за свою страну все-таки может быть какая-то слава, то смерть из-за такого дурака, как Фергиль, представляла собой просто безумие.
- Прошу прощения за свой мундир. - Лейтенант говорил сдавленным голосом, едва шевеля губами. - Рота была отправлена для выполнения особой задачи три с половиной месяца назад. С тех пор мы непрерывно участвовали в боях. От первоначальной роты уцелело всего двенадцать человек, поэтому, думаю, вы поймете, что в данных обстоятельствах у нас не было возможности чистить снаряжение или чинить обмундирование.
Оберст-лейтенант отпил вина и вытер губы крахмальной салфеткой.
- Оправдания совершенно неуместны, лейтенант. Более того, хочу напомнить, что когда к вам обращаются, вы должны молчать, пока вас не спросят. Вопроса я вам не задавал. Если хотите что-то сообщить, вы обязаны попросить, как положено, дозволения высказаться.
- Слушаюсь. В таком случае, прошу дозволения высказаться.
- Ни в коем случае! - резко ответил оберст-лейтенант. - Никакие ваши слова не могут изменить фактов. Возвращайтесь к своей роте, и чтобы я больше не видел вас или ваших солдат в столь плачевном состоянии. - Он сделал паузу, глядя на Ольсена с торжествующим блеском в глазах. - Даю вам время до десяти часов утра, лейтенант, ожидаю, что к этому сроку вопрос будет решен. Я лично приду вас инспектировать. Кстати, это напоминает мне о другом вопросе, который вы должны были решить. Те русские пленники, что были с вами - вы их уже повесили?
Лейтенант Ольсен с трудом сглотнул. Посмотрел прямо в глаза оберст-лейтенанту.
- Пока что нет.
Оберст-лейтенант приподнял брови. Посидел, стряхивая пепел с сигареты и с серьезным видом глядя в пепельницу.
- Саботаж, - отчетливо произнес он наконец негромким голосом. - Саботаж и ослушание. Но, в конце концов, все мы люди, лейтенант; еще раз проявим к вам снисходительность. Возможно, мы выразились недостаточно ясно. Десять часов завтрашнего утра, лейтенант. Это приказ. Ожидаю, что к этому времени пленники будут повешены. Предвкушаю ваш доклад об исполнении.
Лейтенант Ольсен облизнул губы.
- Прошу прощенья, герр оберст-лейтенант, но… Я просто не могу повесить их - вот так, безжалостно. Они военнопленные…
- Вот как? - оберст-лейтенанта это, казалось, позабавило. - Кем бы они ни были, лейтенант, полагаю, ваш первый долг исполнять приказы старших по званию, не подвергая сомнению законность или разумность этих приказов. Ради вас же самих надеюсь, что утром все будет так, как должно быть. - Он махнул салфеткой в знак того, что Ольсен может идти, и поднял бокал. - Господа, ваше здоровье.
Семеро элегантных офицеров подняли бокалы. Лейтенант Ольсен резко повернулся и вышел из комнаты. По пути обратно к роте в насыщенной опасностью темноте он молился вслух русским, чтобы те пустили несколько снарядов в несколько избранных целей.
- Всего несколько - всего несколько самых маленьких - лишь бы эти толстомордые, толстозадые ничтожества взлетели на воздух - дорогой Иван, вот и все, о чем я прошу!
Однако ночь оставалась совершенно темной, ничто не нарушало тишину. Очевидно, Иван не прислушивался к его молитвам.
Ольсен достиг пятой роты, спрыгнул в траншею и посидел со сжатыми кулаками, дрожа от гнева на оберст-лейтенанта.
- Что случилось? - спросил Шпет, проницательно глядя на собрата офицера, гасящего о землю окурок сигареты.
- Проклятый мерзавец… проклятый мерзавец!
Поначалу казалось, что ничего другого он не может сказать. Ольсен выпаливал эти слова, мы сочувственно смотрели на него и с надеждой ждали дальнейшего. Наконец оно прозвучало в таких выражениях, которые мы могли понять и оценить. Брань лилась из его уст сплошным потоком непристойностей. Старик покачал головой и посмотрел на лейтенанта с выражением глубокой родительской озабоченности.
- Что он выкинул на сей раз? - спросил наш командир отделения, когда получил наконец возможность вставить слово.
Лейтенант бешено взглянул на него.
- Скажу, что! Назначил инспекцию на десять часов утра! Хочет убедиться, что все мы опрятные, чистые, элегантные в соответствии с уставом! Что нашли время вычистить винтовки и пришить пуговицы!
- Что-что? - спросил пораженный Порта.
Лейтенант повернулся к нему.
- Ты слышал! - раздраженно ответил он.
Порта восхищенно загоготал. Повернулся и крикнул в темноту:
- Эй, Малыш! Понял? Придется нам с тобой менять свое обличье. Умыться и почистить обмундирование. Заштопать дырки к десяти утра, показать, что мы живем прилично, чистоплотно, аккуратно, без крошек на полу!
Ответ громко разнесся по траншее:
- О каких дырках ты говоришь? О задницах?
Смех наш, должно быть, разнесся на километры вокруг.
- Господи, - взмолился лейтенант Ольсен, уже и без того изнервничавшийся, бедняга, - не поднимайте такого шума.
- Шшш! - прошипел Порта, прижав к губам громадный грязный палец. - Русских разбудим!
- Да, и это будет не так уж смешно! - раздраженно ответил Ольсен.
Мы погрузились в молчание. Вершины гор скрывались в клубящихся тучах, луна пряталась за их толстой пеленой. Ночь была темной, но тихой.
Лейтенант Ольсен сел в траншее между Шпетом и Стариком, поманил их поближе к себе. И взволнованно заговорил негромким голосом.
- Слушайте, я попал в передрягу, - откровенно сказал он. - Если у вас окажутся какие-то предложения, буду рад их выслушать. Этот осел-оберст-лейтенант настаивает, чтобы мы избавились от наших пленных к десяти утра. Он лично явится с инспекцией, дабы убедиться, что его приказ исполнен в точности - и я хочу знать, что нам, черт возьми, делать? Как устроить, чтобы они остались живы, а этот осел решил, что задание выполнено?
Наступило молчание, Шпет, хмурясь, смотрел в темноту, а Старик глубоко затягивался дымом из трубки.
- Трудная задача, - произнес он наконец. - Нужно спрятать шестерых человек и найти шесть трупов, чтобы показать оберст-лейтенанту - дело непростое.
- А что, если, - предложил Шпет, - мы просто закроем глаза и позволим им убежать?
- Ты слышал, что сказал Борис, - возразил Ольсен. - Их расстреляют, едва они доберутся до своих позиций.
- Как - только за то, что они оказались в плену? - Шпет покачал головой. - Он, должно быть, преувеличивает. В это очень трудно поверить.
- Ладно, давай спросим его. Может, что-то придумает. Мы стараемся спасти его голову, черт возьми.
Шпет послал за пленником, и через несколько минут русский лейтенант спрыгнул в траншею. Ольсен кратко обрисовал ему создавшееся положение.
- Вот так обстоят дела, - закончил он. - И, честно говоря, я ничего не смогу поделать, если у тебя нет каких-то блестящих идей.
Русский мрачно улыбнулся и покачал головой.
- Увы. К сожалению, наши не более цивилизованы, чем ваши. Стоит нам только появиться, и нас тут же расстреляют как изменников. - Увидев на лице Шпета недоверчивое выражение, отрывисто кивнул ему. - Да да. Сущая правда, мой друг. Могу уверить тебя в этом. Солдат Красной армии должен предпочесть смерть плену - слова Иосифа Виссарионовича!
- А партизаны у нас в тылу? - поинтересовался Старик. - Могли бы они как-то помочь?
- Не исключено, - допустил русский, но без особого энтузиазма. - Беда только в том, что у всех партизанских отрядов прямая связь со штабами, и если местный отряд еще может поверить нашему рассказу, мальчики в штабе наверняка будут знать, что на этом участке фронта нашего подразделения нет. Сказать, что мы бежали из плена, нельзя - они воспримут это отнюдь не сочувственно. Единственная надежда - сказать, что мы были отрезаны во время наступления и до сих пор прятались. Честно говоря, сомневаюсь, что они в это поверят. Может быть, даже не потрудятся нас выслушать. Сперва стреляй, а потом разбирайся, кого застрелил - вот их девиз; и поверьте, они ему строго следуют. Никогда не видел такой кровожадной публики.
Лейтенант Шпет закурил сигарету, согнувшись и пряча огонек в ладони.
- В крайнем случае, - предложил он, - можно поиграть в прятки: найти вам немецкую форму и спрятать вас среди наших солдат. Рано или поздно, видимо, предоставится возможность куда-то убраться…
- Если нас раньше не расстреляют как шпионов! - ответил русский. - Мои солдаты ведь по-немецки не говорят. Понимаю, вы делаете все возможное, чтобы помочь нам, и, ради бога, не сочтите, что я не благодарен, но, честно говоря, меня не привлекает мысль одеться в форму противника и ждать разоблачения.
Шпет пожал плечами.
- Понимаю тебя.
Наступило долгое беспокойное молчание, в конце концов его нарушил лейтенант Ольсен.
- Кажется, мы не находим никакого выхода, так ведь? - И обратился к русскому. - У тебя есть хоть какие-то соображения?
- Ни единого, - признался пленный с легкой фаталистической улыбкой. - И, учитывая, что вы рискуете собственными жизнями, я удивляюсь, что ломаете из-за нас голову - в сущности, вопрос заключается в том, на чьей стороне нас повесят, на той или на этой.
- А почему бы нам не обратиться к Порте? - неожиданно предложил Старик.
Ольсен посмотрел на него и рассмеялся.
- Три офицера с фельдфебелем не могут родить ни одной здравой мысли! Приходится обращаться к полуграмотному пройдохе обер-ефрейтору!
Шпет улыбнулся, Старик пожал плечами.
- Предложение совершенно смехотворное, и вы это прекрасно понимаете - но оно гораздо лучше всех предыдущих, - заключил с усмешкой Ольсен. - Позовите этого трепача, посмотрим, что он предложит. Зная Порту, я нисколько не удивлюсь, если он найдет выход.
Порта вполз в траншею на брюхе, уселся поудобнее и украдкой оглядел собравшихся.
- Ну, что стряслось? - бодро спросил он. - Держу пари, вы оказались в тупике, иначе не позвали бы меня!
Шпет предложил Порте сигарету, тот вытащил ее из пачки и сунул за ухо.
- Спасибо, не откажусь. Никогда не отказывайся от курева, вот единственный девиз, подходящий для этой свалки.
И выжидающе глянул на Ольсена, тот сразу же приступил к сути дела.
- Порта, нам нужна твоя помощь. Необходимо что-то сделать, чтобы сохранить жизнь нашим пленникам, и притом быстро. Есть какие-нибудь соображения?
- А, теперь вы спрашиваете, - ехидно сказал Порта. - Все ребята обсуждали это с тех пор, как вы вернулись от оберст-лейтенанта.
- Как вы узнали об этом? - негодующе спросил лейтенант Ольсен.
Порта приложил палец к носу.
- У нас есть свои способы.
- И к каким выводам пришли?
- Ну что ж, начнем с Хайде; он не хочет иметь к этому никакого отношения. То есть к освобождению пленных. Клянется, что если вы их отпустите, перестреляет всех, как только они пойдут к своим. Возможно, это блестящая мысль. Наверняка избавит вас от многих осложнений.
Старик вынул изо рта трубку и раздраженно поцокал языком.
- Кончай, Порта, возьмись за ум! Ты способен на большее, не подводи меня. Если б лейтенант так думал, то сам бы расстрелял пленных. Мы стараемся найти способ спасти их, а не убить - и притом времени у нас в обрез!
- Ладно, ладно, не волнуйся и наберись терпения - как сказала старая дева, пытавшаяся ублажить себя перезрелым бананом.
- Тьфу ты, черт! - произнес Шпет, он подавил взрыв смеха и поперхнулся.
- Брось ты свои шутки, на карту поставлены людские жизни! - прикрикнул Старик.
- Спасибо, что объяснил, - с презрением ответил Порта.
Лейтенант Ольсен похлопал его по плечу.
- Порта, будь добр - я сказал, что мы нуждаемся в твоей помощи. Человек ты, мы знаем, изобретательный, так что если у тебя есть дельные соображения, выкладывай их не колеблясь.
Порта задумчиво поглядел на него.
- Да, была у меня одна мыслишка - не знаю только, понравится ли она вам.
- Давай, говори.
- Это не так просто объяснить, но я подумал, что если сможем найти шесть тел - собственно, три уже есть; мы сняли нескольких снайперов и легко сможем найти где-то еще три…
- И что?
- А тогда - ну, я, Малыш и еще кто-то из ребят, скажем, Легионер, поднимемся и откроем по противнику неприцельный огонь, понятно? Убедимся, что они легли спать, а потом дадим несколько очередей из пулемета вдоль траншей. - Порта продемонстрировал это, поливая троих офицеров воображаемыми пулями. - Они сразу же перепугаются. Подумают, что атакует целый батальон. Как только разбудим их, сразу же обратно сюда. Вот так - понятно?
Порта начертил кончиком штыка предполагаемые передвижения. Старик и трое офицеров неуверенно кивнули - они уже начали смутно понимать извилистый ход его мысли.
- Тут уж, само собой, все начнется взаправду, - продолжал Порта. - Вооружим Барселону огнеметом, и когда я скомандую, он как следует пройдется по полосе охранения. Потом вы пальнете несколько раз из минометов. К тому времени никто, кроме нас, не будет знать, что тут, черт побери, происходит - но можно смело ручаться, что эти охламоны на батарее реактивных установок перетрухнут. Через несколько секунд они вступят в игру, тут уж противник наверняка сочтет, что его атакует целая армия, и откроет огонь из чего только можно. Это непременно разбудит оберст-лейтенанта с его красавчиками, - Порта презрительно указал большим пальцем в сторону воинства фон Фергиля. - Как только они сообразят, что делается, то, даю голову на отсечение, драпанут со всех ног. Эти заячьи душонки не станут ждать, что последует дальше. Держу пари, мы быстро от них избавимся.
Лейтенант Ольсен одобрительно хмыкнул.
- А как быть с нашими русскими друзьями?
- Вот как - только поднимется стрельба, они смоются, понятно? Побегут к своим позициям. Только смотрите, - обратился Порта к русскому офицеру, - пожалуй, придется слегка попортить вам внешность. - Сказал он это без особого сожаления. - Чтобы казалось, будто вы были в переделках и все такое. Я все обдумал, понятно? Своим скажете, что оказались отрезанными в своем секторе, повстречались с партизанами, пошли вместе с ними в крестьянский дом - тот, что мы обшарили по пути, понятно? Потом расскажу вам об этом. В общем, один партизан убит, остальные скрылись. Как и было на самом деле. Вы со своими солдатами сумели уйти, не знали, куда держать путь, и оказались здесь - за позициями противника. Не могли придумать, как вернуться к своим, поэтому предприняли единственное, что вам оставалось, - начали стрелять, улавливаете?
Русский офицер улыбнулся.
- То есть якобы мы заварили всю эту кашу и заставили ваши войска вон там покинуть свои траншеи?
- Почему бы нет? - рассудительно ответил Порта. - Чтобы обратить их в бегство, хватило бы одного человека с парочкой гранат.
- А как же ваша рота? - спросил русский. - Едва мы вернемся к своим и обрисуем положение вещей, они поймут, что часть ваших войск отступила. И не станут сидеть сложа руки. Пойдут в атаку, чтобы занять покинутые траншеи.
- Я вот что вам скажу. - Порта подался вперед. - Эта публика, - он с презрением указал подбородком на позиции русских, - такая же никчемная, как та, - и с не меньшим презрением ткнул большим пальцем в сторону батальона оберст-лейтенанта. - Думаете, мы с Малышом смогли бы вылезти из укрытия и запросто снять троих?
- Ни в коем случае! Не смогли бы, будь они настоящими солдатами. Они держатся так, будто вышли на прогулку по Москве, а не ведут эту треклятую войну!
- И когда же, - спросил лейтенант Ольсен, - вы с Малышом думали начать эту игру?
- Что, если в три часа? - предложил Порта. - По-моему, самое подходящее время. Мне это рисуется так - я, Малыш и Легионер выберемся из траншей около половины третьего и ровно в три - бам!
- Почему в три? - поинтересовался Шпет.
- Ну, прежде всего, потому, что никто не ждет атаки в три часа ночи. Вы сами не ждали бы, так ведь? Нелепое время для вступления в бой, надеюсь, понимаете, что я имею в виду - большинство охламонов наверняка будет спать. Как ихних, так и наших. Они даже не поймут, что происходит. И все-таки, - обратился он к русскому, - вам придется двигаться быстро. Я покажу наилучший путь.
Русский сдержанно кивнул.
- Спасибо. Должен сказать…
- И вот что еще, - перебил Порта. - Держитесь подальше от Малыша. Это здоровенный парень с удавкой из стальной проволоки, у него манера накидывать ее на шею людям, когда те не смотрят. Сейчас он прямо-таки помешан на этом. Если натолкнетесь на него, за последствия не отвечаю. Иногда он становится несколько возбужденным, надеюсь, понимаете, что я имею в виду. Потом Хайде. Это просто кровожадный тип. Если сможет перестрелять вас, перестреляет, и тут я ничего не могу поделать. Что до новичков, не знаю, что они представляют собой, но думаю, опасаться их нечего. В общем, пойдете со мной, я покажу вам, где идти. И пригибайтесь, если не хотите, чтобы вам снесли голову. У ваших красных братишек там полно снайперов.
Они вылезли из траншеи и поползли к колючей проволоке, за которой начиналась ничейная земля. Вскоре темнота поглотила их.
Вернулись они через четверть часа. Судя по тому, что тишину ночи ничто не нарушало, их не засекли.
- Так, - сказал Порта. - Значит, все в порядке.
- Похоже на то, - негромко произнес Ольсен с легким унынием.
Они сверили часы. Было пять минут одиннадцатого. Порта уполз в свой окон, который делил с Малышом. Мы услышали их негромкий разговор, потом Малыш громко расхохотался. Легионер обругал их, над головами пролетела шальная пуля, и вновь наступила тишина.
Вскоре после полуночи оба наших офицера вылезли из траншеи и пошли проверять посты охранения.
- Интересно, почему тишина всегда так нервирует? - пробормотал лейтенант Шпет, глядя на темное, затянутое тучами небо.
Они медленно двинулись вверх по склону, осторожно ступая, прячась по мере возможности за кустами и деревьями, сливаясь то с одной тенью, то с другой. Едва офицеры прошли всего несколько метров, до их ушей донесся какой-то негромкий, беспокоящий звук. Низкий, размеренный, нечто среднее между рычанием собаки и хрюканьем свиньи. Они замерли и прислушались, держа оружие наготове.
- Черт возьми, что это? - прошептал Ольсен.
Они продолжали вслушиваться, потом лицо Шпета расплылось в недоверчивой улыбке.
- Какой-то охламон хранит!