Фон Трота как обычно был суховат и сдержан. Судя по его виду, он был не очень доволен результатами поездки в ставку.
– …Передавая ваше письмо, я пытался развить изложенные в нем опасения и убедить Гудериана в том, что забирать с нашего фронта еще какие-то соединения нецелесообразно. Вдруг румынские войска окажутся ненадежными, удержать нынешний фронт в случае крупного наступления русских будет невозможно. Если у нас не окажется подкреплений, группе армий придется отойти на позиции Первой мировой войны по линии Дунай – Сереет – Карпаты.
– И что ответил Гудериан? – спросил Фриснер.
– Он поддержал вашу точку зрения и доложил о ней на следующий день фюреру. Гудериан заверил меня, что если обстановка будет развиваться и дальше в таком направлении, он сумеет своевременно дать группе армий соответствующие указания.
Фриснер скептически покривился. Чушь собачья! Гудериану из Берлина виднее, что творится на южном фронте, нежели всему штабу группы армий "Южная Украина".
– А как насчет моей просьбы о передаче мне командования всеми германскими вооруженными силами на территории Румынии? – генерал-оберст исподлобья взглянул на фон Трота.
– С фельдмаршалом Кейтелем я имел две беседы. Этот вопрос в разговорах был главным. Во время первой беседы (до визита Антонеску в ставку фюрера), фельдмаршал признал мотивы моего ходатайства достаточно вескими, однако выразил сомнение в том, что румыны согласятся с предложенными мероприятиями. Тогда я сказал, что в интересах подготовки войск к новому наступлению противника руководство должно быть сосредоточено в руках одного человека. И что с учетом развития событий на Балканах в этом деле нужно поторопиться. Чтобы не возбуждать подозрений у румын, можно сослаться на то, что немецкое командование принимает меры по ликвидации авиадесантов и парашютистов. Фельдмаршал в конце беседы заявил, что он еще раз обдумает ваше предложение и, вероятно, в скором времени примет соответствующее решение, которое в устной или письменной форме будет доведено до сведения главных штабов всех видов вооруженных сил.
– Я так понимаю, что первая беседа с Кейтелем у вас была до приезда Антонеску в ставку фюрера 5 вгуста…
– Именно так. В ходе второй беседы, которая состоялась уже после визита Антонеску, Кейтель был менее склонен считаться с моей точкой зрения. Он более оптимистично оценивал позицию Румынии и настаивал на том, что она связана с нами не на жизнь, а насмерть. Кейтель сказал: "Я не склонен верить в то, что в ближайшее время в Румынии что-нибудь произойдет". И все же, несмотря на свой оптимизм (видимо, навеянный встречей с Антонеску), Кейтель в конце нашего разговора обронил, что еще вернется к вопросу о передаче вам командования всеми германскими вооруженными силами в Румынии. "Удерживайте фронт, а я постараюсь обеспечить ваш тыл". Этими словами Кейтель и закончил беседу со мной…
Фриснер был сильно разочарован таким сомнительным результатом своего предостережения, направленного высшему военному руководству. "Они что там, оглохли все и ослепли?! – думал он в ярости после того, как фон Трота покинул его кабинет. – Генеральный штаб просто не желает видеть реальное положение вещей на фронтах!"
После доклада начальника оперативного отдела Фриснер вызвал генерал-майора фон Грольмана. Начальник штаба группы армий "Южная Украина" вызывал у генерал-оберста двоякое чувство. С одной стороны он не мог не отдать должное высокому профессионализму генерал-майора, а с другой – у них никак не налаживались доверительные отношения.
Возможно, фон Грольман был недоволен тем, что его не оставили в Берлине, как он предполагал, а перевели на фронт, и свое недовольство каким-то образом связывал с Фриснером. Все-таки в Генеральном штабе гораздо безопасней и ответственность за принятие решений куда меньше.
Фриснер в нескольких словах прокомментировал итоги поездки фон Трота в Берлин и предложил начальнику штаба свое видение ситуации:
– Буду с вами откровенен. Мы не можем оттянуть линию фронта по собственной инициативе, так как только высшее военное руководство имеет право оценивать все подлежащие учету факторы политического, экономического и стратегического характера (например, воздействие на соседние фронты, сокращение полосы обеспечения нефтепромыслов Плоешти, румынско-венгерские территориальные споры и т. д.). Тем не менее я предлагаю на свой страх и риск начать заранее готовиться к отводу войск группы армий на новые рубежи.
Фон Грольман немного подумал и ответил:
– В принципе, ваше решение верное. Я с вами согласен. Но тогда нам нужно провести переговоры с румынским Генеральным штабом об обеспечении готовности войск к обороне и о создании постоянных гарнизонов на оборудованных позициях на участке Галац и Фокшаны. Также необходимо установить связь с венгерскими командными инстанциями в Карпатах для урегулирования вопроса о формировании пограничных егерских подразделений и охране подходов к перевалам.
– Но при этом нам придется столкнуться с нелегкой проблемой взаимоотношений партнеров по коалиции…
– Несомненно. Румыны и венгры, несмотря ни на что, упорно враждуют друг с другом. В случае вынужденного отступления наших войск румынские солдаты неизбежно должны будут вступить на венгерскую территорию, а возможно, и сражаться за нее. Этот вопрос, увы, чрезвычайно сложен и требует немедленного урегулирования. И потом, я должен вам доложить, из ОКХ пришел приказ снять с нашего участка фронта еще три немецкие дивизии и перебросить их в помощь группе армий "Центр". Там дела идут совсем неважно.
– Дьявол!.. – выругался взбешенный генерал-оберст. – Они там в своем уме?! Мы со дня на день ждем генерального наступления русских, а у нас забирают самые боеспособные части! Это… это предательство! Вы звонили в Генеральный штаб с возражениями?
– Не успел… – Фон Грольман немного поколебался, но все-таки продолжил: – Это бесполезно, господин генерал. Приказ фюрера…
Фриснер хотел еще что-то сказать, но лишь промычал нечто невразумительное. Приказы фюрера не обсуждаются.
– Как у нас обстоят дела с укреплением оборонительных рубежей? – после довольно длительной паузы спросил немного успокоившийся генерал-оберст.
– Завершено оборудование первой полосы обороны на северном участке фронта. За ней уже подготовлена хорошо укрепленная вторая линия, "Траян". В районах переправ через Прут удалось создать предмостные укрепления на восточном берегу, которые в случае нашего отступления должны будут обороняться группами прикрытия для обеспечения планомерного отхода войск, ведущих арьергардные бои. С этой целью на переправах мы накопили дополнительные средства для постройки мостов, а пешеходные мосты подготовлены к взрыву, чтобы затруднить противнику переправу через реку. В тыловом районе созданы замаскированные склады боеприпасов и военного имущества. Но пока ощущается острая нехватка боевой техники и средств для сооружения препятствий. Над этим вопросом работаем. В тылу постоянно ведется работа по обучению войск, в частности, готовим экипажи румынских танков.
– Хорошо. Не наблюдаются ли попытки противника прощупать нашу оборону?
– Нет. Боевая деятельность войск заключается главным образом в мелких стычках разведывательных групп. Складывается впечатление, что противник всецело поглощен операциями против групп армий "Центр" и "Север".
"Разведгруппа…" – это слово после разговора с начальником штаба засело в голове Фриснера гвоздем. Едва ушел фон Грольман, как генерал-оберст позвал Вальтера. Адъютант впорхнул в кабинет совсем неслышно, словно эльф.
– Разыщите мне штандертенфюрера Дитриха, – приказал Фриснер. – Срочно!
– Его не нужно искать, господин генерал, – ответил майор, преданно глядя в глаза командующего. – Он уже ждет в приемной.
– Так зовите его сюда, и побыстрей! – непонятно отчего взорвался генерал-оберст. – Почему не доложили?!
Вальтер невозмутимо щелкнул каблуками своих новеньких хромовых сапог и, едва не чеканя шаг, покинул кабинет. Ему были хорошо знакомы приступы внезапной ярости шефа, поэтому адъютант отнесся к возможной нахлобучке совершенно спокойно. Он знал, что Фриснер в бешенстве как спичка на ветру – загорается быстро, но еще быстрее гаснет.
В отличие от мрачного вида генерал-оберста лицо Дитриха выражало спокойствие и умиротворение. Он был чисто выбрит и одет в новую форму. Поскрипывая ремнями портупеи, штандартенфюрер подошел к столу, за которым сидел командующий, и вскинул руку в нацистском приветствии:
– Хайль Гитлер!
– Хайль… Присаживайся. Как обстоят дела с разведгруппой русских? – безо всякого вступления резко спросил Фриснер.
– Игра сыграна, – спокойно ответил Дитрих. – Все прошло без сучка и задоринки. Операция по дезинформации противника прошла успешно. Вся разведгруппа русских унижтожена. Их рация захвачена.
– Отлично… – Генерал-оберст повеселел. – Первая хорошая новость за весь день… Как думаешь, русские нам поверили?
– Я в этом уверен. По данным разведки 4-го воздушного флота, русские начали спешную переброску частей с флангов в центр.
– Нужно уточнить эти данные.
– Займемся, мой генерал.
– Если дело обстоит так, как ты говоришь, буду представлять тебя к Рыцарскому кресту с дубовыми листьями.
– Право, не стоит, – скромно заметил штандартенфюрер. – Это моя работа, и я, смею надеяться, выполнил ее на должном уровне.
– Никаких отговорок! Кроме того, передай фон Трота список особо отличившися парней из твоей спекоманды. Их тоже нужно наградить.
– Будет исполнено.
– А пока займись вплотную фронтовой разведкой. Я не очень верю докладам Бунтрока. По его мнению, передвижения войск противника, обнаруженные нашей авиацией перед фронтом группы армий, – это переброска сил на север. И вообще, результаты деятельности воздушной разведки весьма скромны. Русские производят передвижение войск скрытно и только по ночам. При этом они хорошо маскируются. Наша агентура на территориях, захваченных Красной армией, пока не в состоянии сообщить точные сведения. У русских очень эффективно работает контрразведка СМЕРШ, нужно отдать ей должное.
– Мне нужны последние данные по рейдам наших разведчиков в тыл к русским. Мне может их дать только Бунтрок.
– Иди к нему прямо сейчас. Я распоряжусь…
Штандартенфюрер Дитрих ушел. Фриснер устало потер виски, вышел в комнату отдыха, включил радио и настроился на музыкальную волну. Там как раз исполняли произведения Шуберта. Генерал-оберст погрузился в сентиментальные воспоминания. Как проникновенно крошка Лизхен играла и пела песни из вокального цикла "Прекрасная мельничиха"! А он даже не осмелился ее поцеловать…
"Mein gott, каким я в юности был болваном!", – подумал с невольной горечью генерал-оберст, тяжело вздохнул и возвратился в кабинет. Ему нужно было приготовить доклад Верховному главнокомандованию.
8 августа 1944 года. Из сводок Совинформбюро. "Северо-западнее и западнее города Резекне (Режица) наши войска овладели городом и железнодорожным узлом Крустпилс, а также с боями заняли более 50 других населенных пунктов, в том числе Лапеныэки, Стырна, Капланы, Инданы, Дупены, Антужи, Упьюсарги, Какты, Зилани и железнодорожные станции Айвиэкстэ, Зилани, Кукас.
Северо-западнее города Даугавпилс (Двинск) наши войска вели наступательные бои, в ходе которых заняли более 70 населенных пунктов, в том числе крупные населенные пункты Заса, Межараупэс, Акнистэ, Ганушишки, Майневос, Панемунис, Вилколяй, Сувайнишкис, Кветки, Гаюнай и железнодорожные станции Заса, Акнистэ, Панемунис, Сувайнишкис.
В районе города Биржай несколько дней назад противник предпринял контратаки крупными силами пехоты и танков против наших войск, наступавших в этом районе. В ходе ожесточенных боев наши войска успешно отбили все контратаки противника и, перейдя снова в наступление, с боями заняли более 80 населенных пунктов и среди них Спалвишняй, Латвеляй, Кочаны, Науседжай, Радзивилишкис, Линкишай, Дегайляй, Смилгиаи, Еуодава.
Западнее города Сандомир наши войска продолжали вести наступательные бои по расширению плацдарма на левом берегу реки Висла и заняли более 50 населенных пунктов, в том числе крупные населенные пункты Самбожец, Клечанув, Курув, Захойне, Влостув, Бодушув, Лопатно, Корытница.
Западнее города Самбор наши войска овладели районными центрами Дрогобычской области городом Хыров и городом Добромиль.
Северо-западнее и западнее города Дрогобыч наши войска овладели районным центром Дрогобычской области Дубляны, а также с боями заняли более 40 других населенных пунктов, среди которых крупные населенные пункты Городище, Чукев, Ольшаник, Нагуйовице, Ясеница Солька и железнодорожные станции Дубляны, Кульчицы.
На других участках фронта – без существенных изменений".
Глава 10
В плену
Капрал Виеру лежал на охапке прошлогодней соломы и предавался горестным размышлениям. Еще утром куда-то забрали Берческу, и настроение капрала оставляло желать лучшего. Из головы не выходила неверная Мэриука и ее муж, этот хромой слизняк Догару.
Изредка Георге вспоминались подробности драки с немецкими солдатами, и тогда его губы кривила невеселая улыбка, чтобы тут же смениться хмурой озабоченностью: чем все это закончится? Немцы скоры на расправу…
Лязгнул засов, дверь камеры отворилась, и два эсэсовца небрежно швырнули на солому окровавленного человека. Когда охранник замкнул камеру, Георге подошел к новому узнику поближе и только теперь рассмотрел, что это русский солдат. Он был без сознания.
"Вот сволочи!" – зло обругав про себя эсэсовцев, Виеру подложил раненому под голову побольше соломы, осторожно повернул его на бок и принялся искать место ранения. Нашел с трудом – гимнастерка и нательная рубаха были заскорузлыми от засохшей крови.
С удовлетворением отметив, что пули прошли навылет и, по его уразумению, не должны были зацепить жизненно важные органы, Георге тем не менее нахмурился – видимо, русский потерял слишком много крови.
Не мешкая, Виеру снял свое белье, порвал его на бинты, как сумел, промыл водой раны, и перебинтовал спину и грудь русского солдата. Это капрал умел делать вполне сносно. Первые три месяца службы ему пришлось потрудиться санитаром в тыловом госпитале.
Но русский так и не пришел в себя. Георге приложил ухо к груди раненого, прислушался. Русский дышал тяжело, с хрипами, а сердце стучало быстро, но неровно.
"Доктор нужен. Но кто сюда придет? Тюрьма – не курорт… – тоскливо думал капрал, прикладывая мокрую тряпицу к голове русского. – Лихорадит… У него повышенная температура".
Наконец приняв решение, Виеру направился к двери камеры и принялся стучать кулаками в почерневшие от времени дубовые доски.
– Тебе чего?! – рявкнул охранник через зарешеченное оконце, прорезанное в двери.
– Доктора позови. Умрет ведь человек без врачебной помощи.
– Не умрет, а сдохнет. Туда ему и дорога. Это не мое, и уж тем более, не твое дело. А тебе советую больше не пинать дверь… мамалыжник. Иначе…
Охранник не договорил, но выражение его лица было весьма красноречивым.
– Сам ты немецкая шлюха! – ощетинился Георге, сжав кулаки.
Обычно он не обижался, когда его обзывали мамалыжником (что плохого в мамалыге? Это национальная еда румын, вкусная и сытная). Но из уст немецкого солдата это слово прозвучало как грязное ругательство.
Немец в ярости рванул засов, но благоразумие взяло верх. С силой захлопнув окошко, он удалился, бормоча себе под нос угрозы и ругательства.
– Во-ды… – прошептал русский, не открывая глаз. – Пи-ить…
– Что? – обрадовано подскочил к нему Георге. – Чего ты хочешь? – Георге в отчаянии пытался угадать, что говорит русский.
Увы, капрал знал лишь несколько русских фраз из солдатского разговорника: "Рюки верих", "Цтой", "Зидавайса плэн", "Буду стрэлиц"…
– Во-ды… Во… А-а-а… – застонал русский. – Дай… мне… попить…
"Может, он хочет воды?" Виеру бросился к цинковому бачку возле двери, нацедил полную кружку и, осторожно приподняв голову раненого, принялся понемногу вливать воду в запекшиеся губы.
Русский глотнул раз, другой, затем жадно припал к кружке и осушил ее до дна. Бессильно откинувшись на солому, он некоторое время лежал неподвижно, собираясь с силами, потом открыл глаза и посмотрел на обрадованного Георге.
– Где… я? – спросил он.
Слова русского прошелестели, как легкое дуновение ветерка.
– Я солдат! – ударил себя в грудь Георге. – Понимаешь, солдат. Румын я! Георге Виеру.
– Что… со мной?
– Я Георге Виеру, румынский солдат! Ру-мы-ни-я, – по слогам выговорил Георге.
– Румын… – наконец понял раненый и в изнеможении закрыл глаза. – Плен…
На этот раз и Георге понял, что сказал русский, но свою радость по этому поводу выражать не стал. Капрал молча присел рядом с ним и тяжело вздохнул…
Перед обедом звякнуло окошко, и в нем показалось лицо офицера, судя по фуражке. Георге сделал вид, что не заметил его, – закрыл глаза и притворился спящим.
– Господин капитан, здесь сидит румынский капрал, – раздался голос охранника.
– В другую камеру, – приказал офицер.
– Некуда, – заупрямился охранник. – Полчаса назад получили новую партию, все камеры забиты под завязку. Друг на друге сидят.
– Ладно, черт с ними! – выругался офицер. – Здесь места всем хватит. Русские, румыны, поляки – все равно. Скоты! Всех русских нужно перевести в эту камеру. Приказ начальника тюрьмы.
– Слушаюсь, – не очень охотно ответил охранник.
Когда за Алексеем закрылась дверь камеры, его тут же сжали в объятиях.
– Живой!! – Татарчук сиял от радости и гладил Маркелова, словно маленького ребенка.
– От бисови очи… – ворчал похожий на оборванца Пригода, смахивая украдкой счастливую слезу.
Лишь Степан Кучмин молча ткнулся лицом в грудь Маркелова и отошел в глубь камеры.
– Николай… плох, – негромко молвил он, не глядя на старшего лейтенанта.
Ласкин, успокоенный присутствием товарищей, лежал в полузабытьи, изредка постанывая.
– Ласкин, ты меня слышишь? – склонился над ним Маркелов.
Ласкин открыл глаза и, увидев Алексея, попытался улыбнуться.
– Ко-ман-дир… – прошептал он с трудом и снова прикрыл веки.
Маркелов стиснул зубы и отвернулся; на глаза ему попался Георге, который скромно примостился в углу камеры.
– А это кто? – спросил он у Татарчука.
– Капрал румынский.
– Может, подсадка? – шепнул Маркелов на ухо старшине.
– Не похоже. С какой стати?
– А вот с какой…
Старший лейтенант отошел в другой конец камеры.
– Идите сюда, – позвал он разведчиков.
И Маркелов рассказал разведчикам о предложении полковника Дитриха.