- Ну, "Учитал", - так же исковеркал баритон, - где-то, может, и права.
- Учитал всегда права, - постановляющее перебил мальчик, - она фи-зил-ас-лоном, - по слогам, картавя продолжил, и после паузы, вздохнув, - она и со звездами говолит. - Да-а, языкастая бабулька, - съехидничал кто-то в сторонке, там же ухмыльнулись. Капитан лишь насупленно в ту сторону глянул, и смешки прекратились, а он, вновь раздобрев лицом, склонился к мальчику:
- А ты завтра придешь?
- Учитал не лазлещает, здесь стлеляют.
- Ну что ты, дорогой! Кто же здесь стреляет?
- Только что стлеляли, - с такой укоризной, что на минуту все мы, взрослые, замерли, и как бы в оправдание, старший из нас по положению услащенным баритоном ответил: - Так это в воздух, для порядку.
- От стлельбы "полядку" нет - одна лазлуха, и папа с мамой плопали, - глядя прямо в глаза капитана, громким баском сказал мальчик и жестом указал на автомат.
- А оздух стлелят солсем нельзя - туда ведь улетел мой щалик. И оттуда, когда я сплю, плилетают мои папа и мама, если вы ночью не стлеляете. Но вы каждую ночь стлеляете, и мои папа и мама уже давно ко мне не плилетают… И щалик не прилетает. Вы все время стлеляете.
- Мы не стлеляем, мы от бандитов отстреливаемся.
- Бабушка Учитал говолит: кто с олужием - все бандиты.
- Вот карга вонючая, - оживились в углу.
- Прибить дуру надо, одичала средь варваров.
- Ха-ха-ха! - сумасшедшим хором.
Мальчик резко отпрянул от меня, от нас всех, прильнул к бетонной стене, съежился, маленькими испачканными ручонками прикрыл головку, и лишь глаза, эти большие блестящие глаза учащенно заморгали, но прямо, пытливо глядели на солдат, стремясь понять их.
- Кузьмин! Твою мать! - пропала изящность в голосе капитана. - Пшел вон! Все вон отсюда!
- Ну-ну, не усердствуй, все мы на посту, - пробурчал на ходу кто-то, и уже извне другим певучим голоском: - А шальные пули летают, где настигнут - неведомо.
- Эх! Яблочко, куда ты катишься, - запел пропитой хрипотцой другой, - ко мне в рот попадешь - не укатишься.
А капитан подошел к мальчику, крепко прижал к себе, склонился, и поцеловав в щечку, поглаживая, мягким шепотом:
- Ты завтра придешь со скрипкой?
- Учитал заплещает.
- Тогда я сам приду, тебя послушаю - застегивая пуговки на куртке мальчика, потом, став на колено, очень аккуратно очищал засохшую грязь со штанин, и как бы улавливая мою мысль: - Завтра пойдем на базар, ботинки зимние тебе купим.
- Бабушка Учитал и Ложа сказали, что скоро Новый год будет, им на лаботе теперь деньги дадут, и они мне все новое и ботинки блестящие купят.
- Теперь мальчик вновь выпрямился, посветлел и, заглядывая в глаза капитана, уже доверительно водил пальчиком по золотистой пуговице на бушлате, в то время как капитан, усердно возился с отклеившейся подошвой на ботинке мальчика, пытаясь крепче перевязать ее шнурком.
- А еще, а еще, - загорелись глаза мальчика. - У нас будет елка, зеленая, как в вашем телевизоле и плидет дедушка, его зовут Молоз, и он ласкажет мне сказку и подалит много-много, вот столько, - и он развел ручонки, - подалков, а там и конфеты, и шоколад, и йогулт, и яблоки, и даже бананы.
- Завтра, завтра, я тебе все это куплю, - с удивительной нежностью любовался капитан мальчиком, сидя перед ним на корточках. - Я бы тебе давно все это купил, так разве этих архаровцев одних оставишь? - тяжело вздохнул капитан, от каких-то мыслей меняясь в лице и вставая. - Тебе пора домой, стемнело.
- А вы мне еще машину купите? - оживился мальчик, снизу пытаясь заглянуть в глаза, очень быстро глубоко вздыхая.
- Такую класную, большую, - самосвал называется. Мне папа такую в "Детском миле" покупал. Там много было иглушек, и много было детей, и я с ними иглал, и в войнушку тоже. А вы не умеете иглать, и автоматы у вас воняют, они глязные, не такие, как в "Детском миле" были. А где сейчас "Детский мил"?
Я увидел, как в страдающей гримасе изменилось лицо капитана, дернулись сжатые губы, и как он увел растерянный взгляд в сторону.
- Так где же "Детский мил", где? - слегка дергая бушлат военного, повторил мальчик, и не дождавшись ответа, перевел вопрошающий взгляд на меня, прямо в глаза. - А вы дядя, знаете, где "Детский мил"?
Я оторопел, тоже отвел взгляд и потом, ища поддержки, посмотрел на военного; наши глаза встретились, и я не знаю, что он прочитал в моих, но в его глазах была крайняя тоска и усталость.
А мальчик, не дождавшись ответа, с детской непосредственностью продолжал:
- Вот видите, ничего вы не знаете. Значит, плохо учились. А бабушка Учитал все знает. И она говолит, что "Детский мил" там, где мои папа и мама, и скоро они все велнутся, и щалик велнется… Может, даже сегодня ночью, если вы опять стлелять не будете.
- Так кроме нас кругом стреляют, кругом бомбят, - виновато развел руками капитан.
- Да-а - как-то не по-детски вздохнул мальчик, опустил голову и, уже не глядя на нас:
- А когда же ваша война кончится?
- Скоро, скоро кончится, - совсем неуверенно сказал капитан, кладя руку на голову ребенка.
А мальчик вновь устремил взгляд на военного и совсем тихо:
- Вы давно обещаете… Пойду домой. Учитал, может плишла, волнуется, искать будет… Снова полугает, - он сделал пару шажков к выходу, остановился, обернулся, и очень ласково: - А вы мне и домой покушать дадите?
- Конечно, дам. Вот пакет я тебе приготовил.
- Спасибо. Вкусный у вас хлеб… А Учитал меня лугает, говолит, я поплошайка. Но они тоже кушают… А денег у нас давно нет.
Мальчик двумя ручонками буквально выхватил пакет, не удержал, положил и с нескрываемым любопытством заглянул в него:
- О-о! Моложеное!
- Это не мороженое, - также склонился военный. - Зимой мороженое не едят… Это масло, вот сгущенка. Ты ведь любишь сгущенку?
- Ой, как я люблю сгущенку! Это объедение! На хлеб намажу и буду долго-долго есть!
- Ну, давай, уже поздно, - настоятельные нотки зазвучали в голосе капитана, - мои ребята тебя проводят.
- Не-не, не надо, - широко раскрылись глаза мальчика.
- Учитал и Ложа военных боятся. Меня лугать будут.
- А как ты пакет унесешь? Да и темно уже.
И тут без заминки мальчик сказал:
- А меня дядя пловодит.
- Он задержан, - командный баритон появился вновь в голосе капитана.
- А зачем его заделживать? - удивленно продолжил мальчик.
- Ведь он без олужия.
- Это жизнь, война - назидательно сказал капитан, и, вздыхая - Понимаешь?
- Не понимаю, - в глазах мальчика появилось то ли смятение, то ли еще что, и он вновь вглядывался прямо в глаза офицера.
- А вы ведь говолили, что жизнь - это сказка, а сказка и есть жизнь.
Капитан потупился, дергаными движениями достал из кармана сигареты. И в это время мальчик подошел ко мне, взял за руку:
- Отпустите его, пожалуйста, - сказал он так же просяще, как ранее просил еды.
Офицер медленно прикурил, часто глубоко затягиваясь, провел тяжелым взглядом по всей моей фигуре.
- Не думайте о нем плохо.
- Откуда тебе знать, как я думаю? - отводя от нас взгляд, жестковато ответил военный.
- Знаю, - как-то загадочно произнес мальчик, чуть погодя слегка дернув меня, - отпустите нас.
На слове "нас" он сделал до того значительное ударение, что капитан встрепенулся, резко глянул в нашу сторону, остановил взгляд на нашем рукопожатии. С нетерпением ожидая решения, я в упор смотрел на командира блок-поста, и мне показалось - не что иное, а лишь потаенная ревность тенью легла на его лицо.
- Идите, - тихо вымолвил он, устало подошел к нарам, грузно сел, швырнув в угол окурок.
Я кинулся к своим вещам, в беспорядке валявшимся тут же на нарах, спешно взял паспорт со стола, а дорогая шапка, часы и кошелек исчезли. Я замялся, желая привлечь внимание капитана, но тот огрубевшей, испачканной рукой прикрыл склоненное лицо, будто испытывал боль.
- Ничего, - вновь дернул меня мальчик к выходу, - зато нам вот сколько еды дали, - он еле держал пакет, - вот будет счастье, ведь там и сгущенка есть, а с хлебом так вкусно, лакомство. Пойдем, Учитал небось волнуется, домой плишла.
Темным лабиринтом железобетона я засеменил за мальчиком. Потом был яркий свет прожекторов, и окрики военных возле запоздалой машины. Все это я пытался не видеть, и лишь когда ряды колючей проволоки остались позади, я понял, что холодная, ветреная зимняя ночь застигла меня врасплох в этом страшном разбитом городе, где отовсюду стреляют, где темное небо беспрерывно бороздят самолеты и вертолеты, и все это на фоне неумолкающей недалекой канонады по всему периметру города.
- Ой, - вдруг средь этого кошмара я услышал игривый голосок моего ведущего, - опять негодная лазвязалась.
- Мальчик присел, стремясь приноровить оторвавшуюся подошву. Пытаясь ему помочь, я тоже сел, но было темно и руки мои отчего-то дрожали, и, не справившись с промоченным узлом, я второпях решил иначе - взял мальчика с пакетом на руки. - Куда идти? - озабоченно спросил я, обнаружив, что ребенок на вид хоть и худющ, да увесист, даже крепок, так что с силой сжал мою шею и с задором скомандовал:
- Сюда! Где "Детский мил"!
Обходя многочисленные рытвины и воронки, боясь поскользнуться, как можно быстрее я направился к мрачному полуразрушенному зданию. А мальчик, видать, уже освоившись на моих руках, чуть расслабился и - уже поглаживая мои волосы:
- Вот так же в детстве и папа меня на руках носил.
- А теперь ты не маленький? - почему-то вырвалось у меня.
- Конечно, нет. Я даже в колонии был.
- В какой колонии?
- В такой, где все бьют, чеченом обзывают… А ты ведь тоже чечен?… А почему нас все бьют, все в нас стлеляют?
Я не знал, что сказать, как ответить, и только сильнее прижав мальчика, еще более ускорил шаг, пытаясь внимательнее глядеть под ноги. Однако мальчик обеими руками с непонятной силой обхватил мое лицо, уперся взглядом в мои глаза и не по-детски серьезно на чеченском спросил:
- И долго мы будем чеченами?
Я буквально остолбенел, даже руки мои ослабли. Я поставил мальчика на землю, а он снизу в упор все смотрел, и я не знаю, что он в потемках на моем лице видел, но я постарался собраться с силами и как мог твердо ответил:
- Мы родились чеченцами и всю жизнь должны чеченцами быть.
- Значит "Детского мила" у нас, как у длугих, не будет?
- Как не будет?! - озадачился я и хотел было что-то оптимистичное сказать, но в это время за рекой, прямо напротив нас как бабахнуло, аж ноги подкосились. Чудом я не упал, вновь быстренько взял мальчика и спросил о насущном: "Куда бежать?"
А в это время за спиной, от блок-поста стали беспощадно стрелять из всех видов стрелкового оружия, и я уже не слышал, что мальчик говорил; бежал вдоль разбитого здания "Детского мира", как вдруг, будто из развалин, выскочила худющая длинная тень, от нас шарахнулась, прижалась на мгновение к стене, а потом кинулась бежать.
- Учитал! Учитал! - около уха завопил мальчик.
Тень остановилась, и в этот же момент за рекой вновь бабахнуло, да со вспышкой, так что огнем блеснули глаза тени, и она бросилась ко мне, с неимоверной силой выхватила мальчика и, увлекая его, стремглав провалилась в черном проеме арки.
Обескураженный, я застыл на месте, не зная куда податься, ведь кругом, как в кошмарном кино, стреляли, и лишь щедро поваливший снег и порывистый ветер еще резче обозначили реальность бытия, а не иллюзию видения.
Даже не знаю, что бы я предпринял, до того я был в растерянности, и все больше смотрел в сторону черного проема, ища там убежища и людей, как из этой же темноты я услышал красивый женский крик:
- Мужчина! Что ж вы так стоите? Сюда, быстрее!
Под аркой я ничего не видел, словно ослеп; и первое, что ощутил, - это прикосновение мальчика.
- Дядя пойдет к нам, ночевать, - вновь решил мою участь мальчик, и я увидел проблеск противоположного выхода, а мальчик, уже ведя меня за руку, таинственно просил. - А ты сказку ласкажешь?
- Думаешь, все твою сказку знают? - теперь ласковее сказала женщина, и по голосу, и по тому, как она сильно задыхалась, я определил, что она в возрасте.
У выхода из-под арки она движением руки нас остановила, сама осторожно выглянула и, жестом дав команду, первой побежала, мы держались за руки, я был последний.
Мы перелезли через какое-то обваленное толстое дерево, обогнули громадную воронку, прежде чем проникли вновь в темный проем, называемый подъезд.
- Здесь надо быть осторожным, - она чиркнула спичками, вновь блеснули линзы ее очков.
- Идите за мной, - обратилась она ко мне, а сама помогла перейти мальчику через две разбитые ступени, где торчали только искривленные арматуры.
По довольно крутой лестнице мы поднялись на второй этаж. Я понял, что под нами был "Детский мир", а далее жилой дом.
- А Ложа что, с лаботы еще не плишла? - встревожено спросил мальчик, когда женщина завозилась с замком около двери.
- Пришла, - уже входя в жилище, с легким недовольством ответила женщина, а потом мягко, будто извиняясь:
- Мы обе на работе задержались, думали зарплату дадут. Тебе б обувку, одежку купили бы.
Женщина в темноте обо что-то ударилась, кротко простонала, чиркнула спичкой, следом второй, зажигая керосиновую лампу. Сразу стало светло, чуточку легче.
- Вы проходите. Пальто пока не снимайте, сейчас печь растопим, - обратилась она ко мне и сразу же принялась обихаживать мальчика, усадив его на старый, видавший виды большой скрипучий диван.
- Смотри, весь промок, - она с трепетной заботой стала дышать на ножки мальчика, нежно руками обтирала их, сморщенными костлявыми руками.
- Я ведь просила, - не выходи из дома, а ты даже дверь не прикрыл, - без какой-либо строгости продолжила она.
- Да, я не заклыл двель, - абсолютно не оправдываясь, просто констатируя, ответил мальчик. - И как бы я ее заклыл? Ко мне плишел Бага весь в олужии. Я ему на скрипке играл. И в это же влемя постучал Голова.
- Капитан, что ли? - воскликнула женщина, - Ужас!
- Именно! - всем телом подавшись вперед, заглядывая в глаза женщины.
- А мы-то с вами знаем, что эти бородатые дяди с олужием длуг с длугом иглают в войнушку, а в нас, плостых, не поналошке, а по плавде, до клови попадают. И я улетел бы, как шалик. И что бы вы без меня делали?
- Боже, боже! О чем ты говоришь! - она обняла мальчика, сквозь слезы и всхлипы стала целовать, и вдруг отпрянув, очень серьезно, словно ко взрослому: - А как они разошлись?
- А я, а я, - глаза мальчика в азарте загорелись, аж стал он глубоко дышать. - Я как в сказке, как вы советовали: с умом и со сноровкой действовал.
- Это как же? - удивилась женщина.
- Слышу стук в дверь, - я молчу. А Голова кликнул меня. Бага в ванную побежал. А я отклыл двель и слазу сказал: "Пойдем к вам, в телевизоле мультик смотлеть". А он: "Что ж ты столько дней не приходишь, Учитал не пускает?" А я ему: "Нет, ботинки совсем полвались", и пока он думал, быстренько: "Но с Вами пойду. А сказку ласкажите? А сгущенка у Вас есть?". "Все есть, все есть, - он сам немного толопился. Только сказал: "Ты двель на замок заклой". А я гломко, чтоб Бага слышал: "Заклывать не буду. У Учитал и Ложи ключей нет".
- Ой, ты мой золотой, мой смышленыш родименький, - женщина по-матерински обняла мальчика, несколько раз поцеловала. - Только говорить надо правильно, как я тебя учила. Не Ложа, а Роза. А ну, скажи "р-р-р"… Язык к небу, к небу язык, как трактор - "р-р-р".
- Тлактолов нет - есть только танки, - строго сказал мальчик, возвращая всех в реальность.
- О Боже! - поднялась женщина. - Что ж Роза не возвращается?
- А она к боевикам пошла?
- Ну, да… Тебя дома не нашли и разбежались. Я вроде к своим, к русским, на блок-пост, и она вроде к своим… Вы, - на меня впервые, изучающее глянула она, - присмотрите за мальчиком.
Несмотря на свой старческий вид, она довольно быстро двинулась к выходу, и уже была в подъезде, когда мальчик вдруг крикнул:
- Бабушка, не идите… Вновь длуг длуга долго искать будете. Она сама плидет. Вот увидите.
Как-то странно глядя на мальчика, женщина медленно вернулась, села около печи. И в это время в подъезде послышался шорох, звук шагов и появилась рослая женщина - плотная, смуглая, крепкая, лет тридцати.
- Ой, слава Богу, нашелся! - кинулась она к мальчику. Увидев меня, смутилась, и, уже пытаясь приглушить страсть, явно сдерживаясь, слегка обняла его, тоже поцеловала.
- Прости, - на чеченском прошептала она, - больше тебя одного не оставим… Вот что мы с бабушкой тебе принесли, - она достала из кармана несколько конфет.
- А мне Голова много кушать дал, - в присутствии обоих женщин значительно веселее, даже капризнее стал голос мальчика.
- Там даже сгущенка есть!
- Ты наш кормилец! Наш золотой! - теперь обе женщины завозились вокруг мальчика. Потом началась житейская суета. Пожилая вновь завозилась возле печи. Роза взяла маленький топорик, засобиралась на улицу, по дрова.
- Может я пойду, - впервые подал и я свой голос.
- Нет-нет, вы чужой, да и не разберетесь, - остановили мой порыв обе женщины. Дрова были сырые, разгорались плохо, дымились, шипели, разгоревшись, с озорством трещали, вторя хилому свисту закипающего чайника. Судя по репликам мальчика, ужин в этот вечер был праздничным, щедрым; как-никак дары капитана, да гость был - так что все запасы на перекошенный стол - хлеб, масло, сгущенка, лук, и как десерт, чай с конфетами. И во время еды, и после, когда купали мальчика, а потом переодевали в пижаму и укладывали спать, мне все казалось (если отвлечься от мрачности жилища и нужды), что женщины-рабыни обихаживают царского сына, если не потомка какого-то божества.
- А вы что не ложитесь? - заявил мальчик, кутаясь в единственное шерстяное одеяло.
Да, наступил самый неловкий момент - где и как спать?
- Дядя ляжет на диван, а вы ко мне на кровать,… быстрее, пока тихо, сказку надо начать, - распорядился мальчик. Так и поступили. Укрывшись своим пальто, свернувшись калачиком, я уткнулся носом в пролежность древнего кожаного дивана, вобравшего в себя запахи и вонь не одной судьбы. А женщины еще недолго повозились по хозяйству, потушили керосинку, наложили в печь дров, и по ветхому скрипу кровати я понял, что они тоже легли.
- Ой, как тепло… и тихо, - мальчик первым нарушил молчание.
- Может, сегодня стрелять не будут, - голос бабушки.
- Небось, тоже ужинают, водку жрут, - встряла Роза, - а потом как обычно.
- Пора б угомониться, - это бабушка.
- Сколько ж можно стрелять? И откуда у них столько патронов?!
- Пока тихо - сказку начнем, - вновь басок мальчика. - Я засну, и, может, мама с папой ко мне сегодня прилетят… Кто первый начнет?
- Роза, начинай, - попросила бабушка.
- Нет, лучше вы.
- А может дядя расскажет? - оживился голос мальчика.
- Нет-нет, - спасла меня бабушка, - он не знает нашей сказки, и уже, наверное, спит. - Спать без сказки нельзя, - постановил мальчик, и чуть погодя: - давайте я начну. Глубоко вздыхая, он стал рассказывать, и даже голос у него изменился, приобрел какую-то еле уловимую заманчивую интонацию.
- Ты перескочил, - вдруг прервала его бабушка.
- Да, - поддержала Роза.