С момента побега прошло часа два. Он посмотрел в сторону светящегося дежурными огнями лагеря, откуда продолжались доноситься крики. Потом все стихло. Появившаяся на небе луна, была совсем некстати. Постояв какое-то время в нерешительности, он направился, как ему казалось, в сторону горной гряды. Если бы он знал, а какую сторону идет…
Шел, как в забытьи. Колючий кустарник, который возник на его пути, показался ему тем прибежищем, около которого можно было немного передохнуть. В изнеможении, опустившись на землю, он лег на бок и чтобы чуточку согреться, подтянул колени к самому подбородку. Мысли спутанным роем крутились в голове. То возникало родное село, из которого он призывался в армию, но чаще появлялся американец, который на чистом русском языке уговаривал его выехать в любую из стран, как он говорил - "Свободного мира".
Вот и сейчас, словно откуда-то издалека, появился этот американец. Мозг снова стал прокручивать ту последнюю встречу, на которой он, Семка, как его называли все друзья в родном селе, послал этого американца на три огромные буквы…. А вспомнив слова, сказанные ему американцем: "…ты же предатель Родины!", он снова испытал чувство негодования, и снова возмущенно, хотя и мысленно, прокричал: "Что - о?!
- Ты не кипятись, - вспомнились слова американца: - Так считают у вас на Родине. Все кто попал в плен - тот предатель. А разве, не так? Ты нарушил устав. Ты ночью не проверил своих подчиненных, и они уснули. А вместо этого, накурившись анаши, ты тоже спал…. Неужели ты не понимаешь, что нарушил присягу. Вот ты рвешься домой, а дома тебя ждет суд, и это факт! Ты самый настоящий изменник! Изменник…. изменник….". Вот тогда Семен не выдержал, и послал американца на три буквы. И сейчас это слова: "…да пошел ты….да пошел ты….да пошел ты…", продолжали сверлить его мозг.
Полубредовое состояние возвращает его в родное село. Перед глазами проводы в армию. Он явственно слышит, как играет на гармошке пьяный гармонист Гришка.
Вот он прощается со своей девушкой Наташей. Последний поцелуй. Вот все они - он, и семеро его товарищей заходят в военкоматский автобус…
Что помнит Семен о своем детстве? Родился и вырос в большом русском селе, что раскинулось на берегу реки Камы.
Небольшой, приземистый дом Кулагиных располагался в красивом месте на берегу залива. В дни весенних паводков, когда Кама разливалась, вода подходила почти к самому дому. Потом было много забот. Но зато, сколько радости и веселья было летом! Купание, рыбалка, катание на лодках. А зимой, когда залив одевался в твердый голубой панцирь льда! На коньках мчится ватага орущих ребят. Летят снежки, повизгивают девчонки… Здорово! Девятнадцать лет прожил Семен в селе, на берегу Камы, и навсегда полюбил это место.
Но память о лучших годах, оставила, все-таки, школа. Школа имела свой приусадебный участок. С каким детским задором и старательностью стремился каждый ученик обработать отведенную ему грядку, прополоть свой участок. При школе имелась и своя столярная мастерская. В зимнее время школьники пилили, строгали, клеили, сбивали…
И, конечно же, был свой спортивный городок. Кольца и подвесной канат, лестница и турник, футбольное поле и ямы для прыжков…. А какие жаркие состязания были там летом! А что творилось на футбольном поле!
После успешного окончания десяти классов, перед семнадцатилетним юношей встал вопрос: что же делать дальше? Поехал поступать в Челябинское высшее военное танковое училище. Не прошел по конкурсу. Лейтенант, который командовал группой абитуриентов, успокоил: "Если действительно хочешь учиться, поступай из армии. Пройдешь вне всякого конкурса". Вернулся домой. Поступил на курсы электросварщика, а потом работа в СМУ. Но мечту, стать офицером - танкистом, не оставлял. Потом армия. И вот он в Афганистане…. Когда память стала возвращать его в тот день, когда их, словно кутят, ночью взяли духи, Семен до боли стиснул зубы, и вскочил на ноги. Он не мог простить себе, что с ними произошло. Но он не изменник! Нет!..
…И вдруг он увидел их. Они стояли метрах в двадцати от него, одетые в новенькую полувоенную форму. На головах, у кого чалма, у кого нуристанка. Стояли сытые, веселые. Они смотрели на него и улыбались. И он пошел. Пошел прямо на них, стиснув кулаки. Слезы отчаяния застилали его лицо. Он шел по растрескавшейся земле, не думая ни о жизни, ни о смерти. Он не видел, как один из моджахедов вскинул автомат, не слышал, как прогремела короткая очередь, и не почувствовал, как пули ударили в его широкую, открытую грудь…
Ночь прошла. Начинался новый день - 26 апреля 1985 года. Для моджахедов - курсантов, это был последний день их пребывания в лагере. Уже завтра все 200 новоиспеченных сорбозов Ислама, отправятся в Афганистан убивать неверных.
Для советских пленных, этот день был объявлен выходным. Им запрещалось покидать тюрьму. Исключение сделано было только для электрика Абдулло, которому всегда в лагере находилась работа, да и моджахедам, которые давно его считали своим, нечего было ждать от него каких - либо неприятностей.
Люди, ежедневно занятые тяжелой работой, в прямом смысле этого слова, мучались от непривычного безделья. Кто-то валялся на лежанке, кто-то стоял у окошка и смотрел во двор. Кто-то монотонно ходил из угла в угол. Николай, Богданов и Исломутдин, у которого неизвестно откуда появилась колода старых засаленных карт, резались в "дурака".
Уже ближе к вечеру, в камеру донеслись вопли муллы, который одновременно был и за муэдзина. Все правоверные мусульмане приглашались на вечерний намаз. Освобождались от него только тюремщики, да часовые у складов. Но и от них мулла настоятельно требовал совершение намаза, там, где он их застанет.
Неожиданно все повернулись к двери. Явственно доносился какой-то шум и чей-то тяжелый стон. Вот загремел засов, с металлическим лязгом отворилась дверь, и все увидели, как двое моджахедов, втащили бесчувственного Абдулло. Бросив его прямо на пол, быстро ретировались. Дверь закрылась. Было слышно, как моджахеды о чем-то переговорили с охранником. Потом снова донесся пронзительный вой муллы, призывавшего правоверных к священной войне против врагов Ислама.
Обитатели камеры обступили лежащего Юрку Фомина, который тщетно пытался сесть. Рот его беззвучно раскрывался и закрывался, по искривленному от ужаса лицу, непрерывно текли слезы. Грязно-серые полотняные штаны его, были мокрые от крови. Даже круглый идиот мог догадаться, что Юрка был жестоко изнасилован. И не нужно было искать виновных. Они были среди тех, кто стоял сейчас на плацу и совершал вечерний намаз.
Эх, Юрка, Юрка, - с горечью выдавил из себя Николай, наклоняясь над стонущим товарищем, - а ведь я тебя предупреждал…
Он, как перышко подхватил Юрку, и осторожно положил на свой матрас. Повисла тягостная тишина. Все вопросительно смотрели на Николая, глаза которого были сумрачны, а лицо пылало красными пятнами. На скулах катались желваки.
Никто из этих ребят никогда и не задумывался, есть у них лидер, или нет. Этот вопрос решился как-то сам по себе, самой лагерной жизнью, которая и выдвинула одного из них этим лидером. Им стал Николай Семченко. Все восприняли этот факт давно, как само разумеющееся, и теперь напряженно, с тревогой, вглядываясь в искаженное ненавистью и злобой лицо своего лидера.
- Миша, - Николай поднял тяжелый взгляд на Недавибабу, - ты был санитаром, окажи Юрке посильную помощь. А вы, - он со злобой посмотрел на стоящих рядом товарищей, - чего рты пораскрывали, отойдите, не мешайте.
Все безропотно разошлись по своим углам.
Николай подошел к оконцу, и невидяще уставился на грязно серую стену стоящего рядом с тюрьмой склада. Он думал о себе, своих сокамерниках, о моджахедах, которые надругались над их товарищем. Он думал о том, как, попав в плен, меняются люди. Он думал о том, какое жесточайшее испытание проходят их нервы, их воля. О том, как трудно оставаться спокойным, когда в лицо дует холодный смрад могилы. Что делать - жизнь такая штука, с которой расстаться не так легко. И люди, каждый по-своему, стараются выжить. Одни, вольно или не вольно, стали угодливо прислуживать моджахедам, и были готовы в любую минуту предать своих товарищей. К таким он безошибочно относил Исломуттдина. Другие, вроде узбека Азида, уходят в себя, в свою скорлупу, и всячески дают понять окружающим, что он живут по принципу "моя хата с краю…". Третьи, как Юрка Фомин, просто потеряли себя, и превратились, по сути, в пустое место. Были и такие, которые, поддавшись на уговоры американской бабы, уехали в США. На этих ребят - Мовчана, и второго, настоящую фамилию которого он уже и не помнит, - зла не держит. Они сами выбрали свою судьбу…. Ну а четвертые, которых большинство, и к которым он относит и себя, готовы к борьбе…
- Микола, - Недавибаба отвлек Николая от своих мыслей, - Эти сволочи хлопцу задний проход весь порвали. Кровь я остановил, теперь ему нужно спокойно лежать. Надо бы ему наложить швы… Я бы мог попробовать, но у меня нема ни ниток, ни иголки.
- Да, конечно, Миша, нужно парню спокойствие, и швы, - невнятно пробормотал Николай, думая о необходимости немедленного принятия какого-то решения, которого с нетерпением ждут его товарищи. И вдруг он словно очнулся. Осторожно перешагнув лежащего на матрасе Юрку, он решительно подошел к дверям и стал, что есть силы стучать по ней кулаками.
- Что надо? - Донесся ленивый голос охранника Сайфуллы.
- Открой! Абдулло умирает! - Кричал Николай, непереставая стучать в дверь.
- Ну и пусть подыхает, - равнодушно хохотнул охранник, - можете и вы попользоваться этой шлюхой.
- Открой! Ты, наверное, не знаешь, шакал, что Абдулло любимец самого Абдурахмона! Подумай, что с тобой будет, если Абдулло умрет! - Не унимался Николай, продолжая с яростью барабанить в дверь.
Какое-то мгновение за дверью воцарилась тишина. Сайфулла явно переваривал услышанное. Затем раздался лязг отодвигаемого засова, и в приоткрытую дверь, просунулось недовольное лицо охранника.
Все произошло так неожиданно и молниеносно, что большинство пленных так ничего и не поняли. Они с ужасом наблюдали, как Богданов и Недавибаба помогли Николаю втащить в камеру бездыханное тело охранника, как Николай надел снятую с моджахеда полувоенную куртку, опоясал ее ремнем с запасными дисками к автомату, который уже висел у него на левом плече, и передал Богданову снятый с ремня нож. Повертел часы, снятые с руки моджахеда, посмотрел на циферблат и только потом, коротко бросив: "20 часов сорок минут", сунул их в карман куртки. Из того же кармана вытащил початую пачку сигарет "Кемэл", понюхал, смял в кулаке, и снова сунул в карман. Увидев, с какой жадностью блеснули глаза большинства его товарищей, он усмехнулся, и коротко пояснил, - они заряжены анашой. Если вы сделаете, хотя бы одну затяжку, сразу будете в отключке. А этот, - он пнул в бок лежащего моджахеда, - с ним ничего страшного. Через часик очухается. Миша, - посмотрел он на Недавибабу, - оттащи его в угол, и свяжи ноги и руки. Веревку возьми из его шаровар.
Повисло тягостное молчание. Но не потому, что произошло с охранником, а потому, как Николай поступил с сигаретами. Некоторые из пленных, которые уже давно не видели настоящих сигарет и по возможности собирали окурки, или клянчили "докурить" у моджахедов, бросали на Николая осуждающие взгляды.
- Ну, что притихли, бойцы! Что, ничего не поняли?! - Лицо Николая светилось какой-то страшной веселостью. - Начинаем то, что планировали. Правда, на несколько дней раньше. К этому, они нас сами и подтолкнули. И мы не будем ждать, когда нас всех перетрахают, как и Юрку!
Очнувшись словно от страшного сна, все вскочили и с шумом и гамом обступили Николая. Оставался сидеть на своем матрасе только Азид. Он с такой мольбой и ужасом смотрел на шурави, который так жестоко расправился с охранником, а в глазах его было столько страха, что Николай не выдержал и улыбнулся: "Ты, Азид, останешься с Абдулло, и посмотришь за ним. А этого не бойся, он придет в себе не скоро. Как только управимся, придем и заберем вас".
- Ты что, Николай, он же сразу развяжет охранника и вместе с ним побежит к моджахедам, - толкнул его в бок Богданов.
- Не развяжет и не побежит, - усмехнулся Николай, - ты же видишь, у него уже полные штаны, а если и надумает, то не сможет, камеру мы закроем…
- Давай, Коля, говори, что делать, - нетерпеливо суетился рядом Исломутдин, щека которого дергалась, словно в нервном тике.
- Пойдешь со мной, я тебе скажу, что делать, - с неприязнью ответил Николай. - А если задумал какую-то пакость, пристрелю на месте, как собаку.
- Что ты, Коля, - как ты мог подумать такое, да я…
- Помолчи! - прикрикнул на него Николай, и, посмотрев на Богданова, сказал: "Ты, Витя, на крышу склада. Пойдешь с Колей, повел он глазами на Федорова. Без шума с пулеметчиком справитесь?"
- Обижаешь, Коля, - усмехнулся одним глазом Виктор, осматривая взглядом профессионала нож, - все будет сделано, как надо.
- Хорошо. Плац держи под прицелом. Как только поднимется тревога, сразу стреляй. А так, жди моей команды. Патронов мы тебе подбросим.
- Ты, Миша, - повернулся он к Недавибабе, - беги к тюрьме с афганцами. Выпусти Моммада, а он пусть берет всех, кого посчитает нужным. Остальных закроете. Если оставить открытой тюрьму, все побежат неизвестно куда. А это ненужные никому жертвы. Ну, а вы, кого не назвал, все со мной на склад. И вот, что, ребята, - он обвел каждого горящим взглядом. - Наша цель - немедленная встреча с представителями Красного Креста и сотрудниками Советского и Афганских посольств в Пакистане. Если нет, драться будем до последнего. Мы должны показать всему миру, что делают с нашими пленными, - кивнул он в сторону Фомина. - И о том, как нас, с молчаливого согласия пакистанских властей, хотят всех уничтожить. - Николай посмотрел на вытянувшиеся лица своих товарищей, и подвел тому, что сказал, черту. - Кто не желает, может остаться здесь, вместе с Юркой и Азидом, - затем, выждав какое то мгновение, улыбнулся: "Значит, желающих остаться нет. Тогда вперед", - и решительно шагнул к дверям.
Четверо часовых, которые должны были охранять склад оружия и боеприпасов, молились. Автоматы лежали в стороне, а они, собравшись, в одну кучу, стояли на коленях на ковриках. Сопротивления не оказали. Их доставили, в пустую камеру тюрьмы, и там закрыли. Часового на вышке, к счастью не оказалось. Не оказалось там и пулемета.
Пока Николаю и его товарищам везло. Замок на дверях оружейного склада не выдержал и пары сильных ударов приклада автомата. Запустив всех в помещение склада, он закрыл дверь на засов и заставил всех разбирать ящики со стрелковым оружием и патронами. Раздался осторожный стук в двери. Это был Недавибаба с афганскими пленными. С Голь Мохаммадом прибыло десять человек. Вопросов у него к Николаю не было. Все заранее было обусловлено. Обменявшись рукопожатиями, Николай, скользнув взглядом в сторону Недавибабы, разбивающего ящик с выстрелами к гранатометам, четыре гранатомета уже лежали наготове, лишь коротко бросил афганскому другу: "Ты знаешь, что делать. Со своими парнями берешь КПП и административное здание. С собой возьмите пулемет, пару гранатометов, боезапаса побольше, чтобы потом не пришлось бегать. Открывать огонь только при явном нападении. Я приду сразу же, как только расставлю своих бойцов по местам. Ты знаешь, где там телефон, по которому можно связаться с Пешаваром. Будем требовать немедленной встречи с представителями Красного Креста и представителями Советского и вашего посольств, - затем, посмотрев в глаза Моммада, кивнул в сторону его сорбозов, - твои не подведут? В случае чего будем стоять насмерть.
- Не подведут, Коля. Я им верю, как себе…
- Ну, тогда с богом, - и улыбнувшись, добавил, - да поможет вам аллах…
- Ты Саня, - Николай окинул взглядом крепкую фигуру Трукшина, в руках которого автомат выглядел детской игрушкой, - с Исломутдином берите ящик с патронами, гранатомет, и на крышу к Богданову с Федоровым. Останешься с ними. Это самый серьезный участок.
Увидев, с какой опаской, вертит в руках автомат Исломутдин, стоящий рядом с Николаем Недавибаба, толкнул его в бок - Глянь Микола, сразу видно, что хлопец никогда автомата не держал в руках. Да и не надежный он. Как бы не сбег. - Исломутдин как-то рассказывал, что он вольнонаемный заведующий солдатской столовой, и захвачен был моджахедами, когда сопровождал два грузовика с продуктами для своей части дислоцируемой под Мозари - Шарифом. Кто знает, возможно, он сам сдал продукты духам?
Николай нахмурился. - Исломутдин, автомат сразу передашь Федорову. А то, не дай бог, покалечишь себя или кого нибудь из нас. А ты Миша, помоги им отнести гранатометы, выстрелы и еще один автомат для Виктора. Затем, посмотрев еще раз в сторону Исломуттдина, который с Трукшиным поднимали ящик с патронами, очень тихо добавил, - когда все сделаете, отведи его в нашу тюрьму и закрой. А будет взбухать, сверни шею…. И уже громко, что бы слышали все, сказал: "Вернешься, забирай ребят, - кивнул он на друзей по несчастью Петрова и Волошина, ДШК, и блокируйте вход на склад. Да, возьми еще и Завьялова с собой, - он критически окинул еще не окрепшую после болезни тощую фигуру Ивана, - стрелять-то не разучился?" - улыбнулся он ему.
- Ну что ты, Николай, конечно, нет, - смутился тот. Даже в полутемном помещении было видно, как краснеет его бледное лицо.
Надвигающиеся сумерки помогли. Осторожно прикрыв за собой дверь тюрьмы, они, быстро перебежали открытый участок между тюрьмой и складским помещением, на крыше которого и дежурил у пулемета моджахед. Пробравшись вдоль стены к задней части склада, Виктор облегченно вздохнул - лестница стояла на месте. Шепнув Федорову, чтобы тот подстраховал его внизу, он, поправив нож, засунутый вместе с ножнами за веревочный пояс шаровар, осторожно ступая на перекладины, полез вверх. Приподняв голову над невысоким, идущим по краю периметра крыши глиняным бортиком, осмотрелся. Похоже, им везло. Моджахед стоял на коленях на коврике, и молился. На Виктора смотрел только его зад. Пулеметная ячейка, обвалованная мешками с песком, находилась чуть правее.
Виктор решил рискнуть и убрать моджахеда, не применяя нож. Нет, он не боялся крови, ни своей, ни чужой, он просто решил обойтись без нее. Ужом перемахнув бортик, он резким броском устремился к моджахеду. Услышав за спиной, неясный шум, тот только успел приподняться, как шейные позвонки его хрустнули, и он мешком повалился на коврик.
Виктор, трясущимися от нервного перенапряжения руками перетянул тело моджахеда к краю крыши, и тихо свистнул.
Со стороны лестницы показалась голова Федорова. Виктор нетерпеливо махнул рукой. Опасливо покосившись на лежащее тело моджахеда, он помог спустить его на землю. И только после этого оба вернулись на крышу и залегли у пулемета. Пулемет был готов к стрельбе. Запасная коробка с патронами, и автомат моджахеда, лежали чуть в стороне. Подтянув коробку к себе, Федоров открыл крышку
. -Маловато, - заглянув в коробку, покачал головой Виктор, и посмотрел в бойницу, определяя сектор обстрела, который нужно было срочно менять. Пулемет был подготовлен для стрельбы почему-то в сторону лагеря беженцев.
- Наверно думали, что пленные побегут в лагерь беженцев. Не думаю, чтобы духи ждали нападения именно с этой стороны, - пробурчал Виктор, устанавливая пулемет стволом в сторону плаца, где продолжался вечерний намаз, сопровождаемый воплями муллы. - Грехи суки отмаливают, ну да ладно, мы вам сейчас все простим, - усмехнулся он, укладываясь у пулемета поудобнее. Я вам покажу, как трахать наших ребят, суки…