Как-то раз одуревшие с голодухи десантники старательно опустошили местную дынную бахчу, и афганские крестьяне не преминули тотчас пожаловаться командованию. Чтобы замять инцидент, убытки дехканам компенсировали большой партией армейского сухпайка. Спустя некоторое время "Голос Америки" сообщил, что "рашен коммандос травят мирное население Афганистана бактериологическим оружием". Весь гарнизон сутки по земле катался от смеха… Война, как ни странно, это не только страх, смерть, кровь. Это еще и забавные, веселые, невероятные истории, которые случались с нашими бойцами и поддерживали в них светлую надежду на то, что война закончится, придет долгожданный мир и они вернутся домой живыми…
Содержание:
От автора: 1
Филиппок 1
Моя дорогая! 3
Благодарственное письмо 4
Голос Америки 6
Рыбак 7
Афган - навсегда 8
Послесловие 9
Бикбаев Равиль Нагимович
Как мы победили смерть
" Сказ, 1. Род народно-поэтического сказания, повествования. 2. В литературоведении: повествование, ведущееся от лица рассказчика.
Сказка, 1. Повествовательное, обычно народно-поэтическое, произведение о вымышленных лицах и событиях, преимущественно с участием волшебных, фантастических сил. 2. Выдумка, неправда, ложь"
С.И. Ожегов. Словарь русского языка.
"Нет сказок, лучше тех, что создала сама жизнь"
Ганс Христиан Андерсон.
От автора:
Знаешь, уважаемый читатель, на войне трагичное и смешное всегда идут под руку. Достоинство это или недостаток русского, советского, российского солдата, не мне судить, но он всегда даже в самом страшном событии старается видеть и смешную сторону. Я думаю, что эта сторона нашего национального характера, свидетельствует о великолепной психической устойчивости наших ребят. Умеем мы оценить юмор в любой ситуации, посмеяться и над собой и над другими. А с другой стороны, давно и не мной, было сказано, что не от великого веселья, карась на сковородке пляшет. Я постарался, написать рассказы о смешных случаях на войне в Афганистане, как получилось судить вам. Итак, хотите, верьте, хотите, нет, а дело было так…….
Филиппок
Нам рано на покой,
и сердце не замрет,
оркестр полковой,
вновь за душу берет.Строевая песня.
Нет, я не был добровольцем. С моей точки зрения все добровольцы или романтики или наемники. Разумеется, кроме тех, кто воевал в Великой Отечественной Войне. Для меня с романтикой было покончено, в первый день прибытия в учебку, когда вместо беретов, как на гражданке сладко замирало сердце, когда представлял себя, отважным десантником в прославленном голубом берете, нам, курсантам, выдали "вульгарные" общевойсковые пилотки. Служба в армии делает все возможное, чтобы выбить из солдата романтизм, кстати, правильно делает, самые плохие солдаты, которых я знал, были романтиками, а когда романтический идеал, быстро умирал, они становились или нормальными бойцами, или ломались и превращались в чмо.
В общем, с романтикой было покончено и в Афганистан, я совсем не рвался. Полно было таких, кто в военкоматах просил их направить в Афган, были и такие, кто заваливал рапортами командование, и просил туда перевода. Думаете, рвались выполнять интернациональный долг? Не смешите меня! Просто мальчикам хотелось испытать себя и получить толику военных приключений, и они не понимали, что война, это не приключение, а дерьмо. Я в Афганистан не хотел. Но судьбу не выбираешь, она тебя выбирает. Впрочем, обо всем по порядку.
В учебке, хорошо известная всем десантникам Советского Союза, как Гайжунайская учебная дивизия ВДВ, меня определили в первое отделение, первого взвода, первой роты, первого батальона триста первого учебного парашютно-десантного полка. Готовили из нас командиров отделений, для десантно-штурмовых бригад. Был я в учебной роте, самым известным курсантом, и когда ротный с командиром первого взвода обсуждали мои успехи, то скупая, чистая как картофельный самогон (если кто не знает, страшная мутная гадость), слеза стекала по щеке отца - командира, а лицо, после того как он эту слезу утирал носовым платком, озарялась счастливой улыбкой, он знал, что через шесть месяцев, этот "подарок", достанется кому-то другому.
Как вы наверно поняли, в учебке я не блистал. Кто первым сдохнет, на кроссе, кто на стрельбище бьет в белый свет, как в копеечку, так что даже мишени смеются, кто не сделает на турнике, подъем переворотом, кто на строевой чеканил шаг, как беременная верблюдица, ну конечно я. А если добавить, что во время братской помощи литовским колхозам в уборке урожая, я напился картофельного самогона до полной потери сознания, то не блистал, это еще мягко сказано. От гауптвахты и дисциплинарного батальона, меня спасало, только не желание командира роты, портить показатели роты в боевой и политической подготовке. Впрочем, я был лучшим на политзанятиях, и знал в отличие от многих моих сослуживцев, что Бенилюкс, не крем, а три европейских страны, и входят они в состав НАТО. Еще писал статейки в стенгазету, о примерной и доблестной службе наших курсантов, вероятно, эти рассказики рецидив тех былых времен. Но эти добродетели в глазах моих первых командиров не стоили и ломаного гроша.
Много раз душевными и добрыми словами, поминали моих предков, необыкновенно тактичные и воспитанные сержанты, и печально глядя на меня, деликатно, в матерной форме, предрекали мне мрачное будущее в строевых частях. Я, им верил.
После окончания учебки, за особые "отличия" в боевой учебе, мне присвоили высокое звание ефрейтора, все остальные курсанты получили банальные звания младших сержантов.
Услышав, о формировании новой бригады под Ташкентом, "Мы будет старшим призывом, все остальные молодняк, сразу будем жить как дембеля" - вдохновенно врал мне приятель из второй роты, такой же залетчик, как и я, то сразу понял, вот мой шанс, миновать суровые объятия дедов. Устный рапорт командиру роты, и он с вздохом облегчения зачислил меня в ташкентскую команду, которая первой покидала военную альма-матер.
За одно я могу сказать спасибо, моим наставникам и воспитателям в учебном подразделении, юношеский идеализм, они выбили из меня быстро, сразу и навсегда. Морально я был готов к дальнейшей службе.
На машинах, нас сто выпускников, прославленной кузницы младших командных кадров ВДВ, привезли в Каунас, построили, и по списку передали сопровождающим. Их было двое. Майор средних лет, заместитель командира бригады по парашютно-десантной подготовке. Второй - грозный, неумолимый, бесстрашный, старший сержант - десантник, маленький, толстенький, немолодой мужичок. Сверхсрочник из музыкального взвода.
Вот тут судьба нам и показала, на что она способна.
- Товарищи десантники! Гвардейцы! - обратился к нам с пафосной речью майор, - Вам выпала высокая честь, продолжить службу в гвардейской десантно-штурмовой бригаде, которая выполняет интернациональный долг в Демократической Республике Афганистан.
Да уж, не речь толкнул, а резанул, как серпом по интимному месту.
- Впрочем, - продолжал заливаться майор, - если кто-то боится, он может выйти из строя, и его направят служить в другую часть.
А вот это удар ниже пояса, это кто же публично признается, что он трус. Не скрою, я боялся, но выйти из строя, нет, это невозможно. Никто из строя не вышел, все согласились отдать долг, хотя мы Афганистану ничего не задолжали.
После своей речи, майор перешел к техническим деталям, предстоящей поездки, и представил нам своего спутника, - Старший сержант Филиппов, будет исполнять обязанности старшины в вашей сводной роте, до отправки вас в Афганистан.
- Какой Филиппов! - выкрикнули из строя, - это же Филиппок!
Вот так его окрестили, и эта кличка навсегда прилипла к несчастному музыканту.
Из Каунаса нас отвезли на железнодорожный вокзал, и посадили на поезд идущий до Риги.
Перед самым выпуском, моя мама, не догадываясь о моих художествах, и не предполагая, что деньги солдат может тратить не только на мороженное, прислала мне сто пятьдесят рублей. Сумма по советским временам более чем приличная. "Ни в чем себе не отказывай" - написала мама, в сопроводительном письме.
Уже в поезде, я начал себе не отказывать. В вагоне у проводницы купил водки, пригласил двух приятелей. Выпили. Захотелось приключений. Пошли по составу, искать вагон - ресторан. Вы знаете, во времена СССР, прибалты, обожали Советскую армию, но самую лютую любовь они питали к десантникам, особенно к пьяным. Когда мы шли по составу, то вслед нам несся зубовный скрежет, и слова искренней благодарности за наш нелегкий ратный труд, правда, произносили они эти слова на своем родном языке, но по интонации было нетрудно догадаться о смысле. В ответ, мы воинственно размахивали руками, и на военно-матерном языке, заверяли наших прибалтийских соотечественников, что - "стоим на страже всегда, всегда, и если скажет страна труда, ударом точным, врага в упор…..", и так далее и тому подобное, а так как благодарные жители братских прибалтийских союзных республик, видели, что в составе, нашего брата, полным полно, то они благоразумно и деликатно, отводили глаза в сторону. И вот в тамбуре предпоследнего перед рестораном вагона, видим, что нашего Филиппка, зажали трое молодых парней, и явно хотят, нанести советскому десанту в его лице, оскорбление действием, а проще сказать от…….ть. Эх! Так вашу, мать! Пара ударов, кулаком в морду, ногой в кирзовом сапоге в промежность, и героические бойцы балтийского сопротивления, бежали с поля боя.
- Спасибо мальчики! - перевел дух, Филиппок, - и чего они прицепились? Не понимаю, что я им сделал?
- А виноват ты в том, что хочется мне кушать, - продемонстрировал я свои скромные познания в русской литературе.
Мои менее образованные, хорошо поддатые, собутыльники, используя не литературные выражения, предложили поднять по тревоге всю команду, и устроить доморощенным нацистам, Сталинград.
- Мальчики, вы что! Не надо, не надо шума! Пожалуйста, не надо! Вы же выпили, с кем не бывает, идите отдохните.
Нет, вы слышали? Пожалуйста! Ну и ну! Да разве это выражение для старшины? Командирский авторитет, Филиппок, утратил раз и навсегда.
- Рейс, "Рига - Ташкент" задерживается по техническим причинам на двенадцать часов, - равнодушный голос диспетчера сулил нам свободу и радость.
Надо сказать, что за шесть месяцев учебки, в увольнение, меня по изложенным выше причинам не пускали, а тут свобода, возможность погулять после казармы. Тут и настоящий командир наш жеребячий табун не удержал бы, а уж Филиппок! Куда ему! Вся наша компания, сотня оголодавших по свободе и гражданкой жизни парней, моментально растворилась. Напрасно, Филиппок метался по зданию аэровокзала, пытаясь нас собрать, напрасно вспоминал всех богов и дисциплинарный устав майор, мы исчезли.
Чего там, гуляй душа! Все равно в Афган едем! Дальше фронта не пошлют, меньше пули не дадут. Мы загуляли! Как гуляли, помню смутно, после того, как попробовал, адской смеси, рижский бальзам пополам с русской водкой.
- Мальчик! Мальчик тебе плохо? - три Филиппка покачиваясь, стояли передо мной.
- Нет, браток, мне хорошо! - заплетающим языком отвечал я Филиппкам, - Вот только откуда вас трое взялось? И почему вы качаетесь? Пьяные что ли?
- Мальчики, возьмите своего товарища, и помогите ему сесть в самолет, - попросил Филиппок.
Более стойкие бойцы взяли меня под руки, и как на занятиях переноске раненых, вот сразу и пригодились знания полученные в учебке, поволокли меня на борт. При эвакуации тяжело раненого алкоголем товарища, они восхищались, моей способностью безнаказанно употреблять большие дозы смешанных напитков, и от восторга чувствительно пинали меня ногами.
Рейс Аэрофлота, "Рига - Ташкент", был обычный, пассажирский. За время полета, мы стойкие и неустрашимые десантники, заблевали весь салон самолета, и выслушали много лестных и приятных слов от стюардесс. Эти славные женщины, дали высокую оценку нашей способности переносить дальние перелеты, и восхищались уровнем нашей парашютно-десантной подготовки.
Город Чирчик, где была расположена база нашей бригады в Союзе, находился в тридцати - сорока километрах от Ташкента. Дни, проведенные там, были исполнены суровых дум, о нашем будущем. А так, как давно известно, что лучшее средство, для борьбы с тягостными размышлениями, алкоголь, то пили мы беспробудно. Треть наших будущих интернационалистов призванных из Узбекистана, исчезла сразу, за ними приехали родственники, и больше до отправки в Афган, мы их не видели. Они только попросили сообщить им телеграммой, день отправки, оставили адреса и деньги.
"Займи руки солдата или их займет черт" эта поговорка, святая истина для нашей армии. Нас пытались занять и привлечь к хозяйственным работам. Очень удачная была мысль, деньги к тому времени уже закончились, а материальных ценностей на базе оставалась достаточно. Мы тащили и продавали все, что плохо или хорошо лежало. Моральных препон по хищению государственного имущества, у нас не было, а с техническими затруднениями, замки, запоры, часовые, мы без труда справлялись. Запоры и замки выламывали топорами и ломом, а часовых, в лучших традициях десанта, снимали. Надо пояснить, что на базе в качестве охраны и технического обслуживания, оставалась сводная рота. Это были такие соколы, что их брезговали брать к себе в подразделения, даже не взыскательные строевые офицеры. Больные, ослабленные, хронические симулянты, не годные к строевой службе, не могли противостоять нашей банде. Да, именно банде, так как солдаты без должной отеческой опеки командного состава, быстро формируют кружок по интересам, а интерес у нас был один, хорошо провести время до отправки в часть. Утром мы производили разведку, выясняли где, что лежит, днем уходили на задание, которое успешно выполняли. Потом продавали, а чаше просто меняли на вино, захваченные у Советской армии трофеи. И пили. Надо сказать, что в отличие от Афганистана, где на мародерство нас вынуждал самый элементарный голод, в Чирчике нас кормили отлично. И все наши "подвиги" были даже не воровством, а чистейшей воды озорством, веселились мальчики от души.
Начальник базы, только руками разводил, и молился Всевышнему, что бы нас убрали.
Вечерняя поверка, почему поверка, а не проверка, это военная тайна Советской армии, и ее правопреемников, я ее, помня присягу, разглашать не буду. Итак, вечерняя поверка, в строю стоит, когда двадцать, а иногда тридцать полупьяных воинов. Наш старшина грозный Филиппок, читает поименный список личного состава.
- Имярек?
- Я!
- Такой то?
- Я!
Все сто указанных в списке воинов откликаются на свои имена. Филиппок, не доверяя списку, начинает перечитывать нас, по головам. Не сходится. Но, вероятно вспомнив свои школьные успехи в математике, Филиппок начинает, зачитывать список вновь. Все указанные в списке, опять подают свои голоса. И почуяв, что эту мистику ему не понять, идет Филиппок докладывать, вечно дежурному, вечно пьяному капитану, - Товарищ капитан! Личный состав, на месте. Происшествий нет.
Капитан пьяно качает головой, и соглашается, что все хорошо, ну просто отлично. Как я узнал позднее капитан, этот, тогда юный лейтенант входил с нашими войсками в 1968 г. в Чехословакию, за восемь месяцев, дослужился до капитана, получил орден, и спился. Думаю, что причина, не только склонность этого человека к алкоголю, а то, что он натворил в Чехословакии, но это только мои предположения, в свою душу, он меня не пускал.
- Мальчики, - обратился к нам Филиппок, - вы мне не поможете крышу в доме перекрыть. Скоро зима, а она протекает. А я вас, - Филиппок замялся, - чаем напою, пирогами угощу.
Чаем! Нас? Вот осчастливил!! Чаем!!! Это ж на надо такое придумать.
Но был он такой маленький, безобидный, жалкий полковой музыкант - трубадур, что, отложив очередной набег на склад военного имущества, мы согласились помочь.
И еще раз хочу похвалить нашу армию, в ней чему только не научишься, если конечно хочешь жить и служить, нормально. В числе, прочих военных наук, научили нас и строительным работам. На складе мы по собственной инициативе, украли оцинкованную жесть, затем быстро перекрыли крышу, и пошли пить чай.
Жене Филиппка, весьма приятной и достойной женщине, помогала накрывать на стол юная особа, ну просто прелесть.
Глянул я на нее, и в ту же секунду умер, и снова родился, и покраснел и засмущался, в общем, типичная картина. И песни я потом ей пел, жалостливые про любовь десантника, и признавался, что чувства мои надежны как парашют, и огненно - прекрасны как выстрел из гранатомета. И стихи ей читал, а был я мальчик начитанный и любовную лирику знал хорошо, и букеты носил. Сладко млело девичье сердце, но ничего не вышло у меня. Девочка была характером, намного тверже, чем ее папа - музыкант, и прямо мне сказала, что хоть и верит она мне безоглядно, но на чувства мои ответит только после моей демобилизации.
- Возвращайся, тогда и поговорим! А пока извини, я девушка честная, - заявила мне прелесть на последнем свидании. Ну что ты будешь делать!
После дембеля, я к ней не поехал.
Все хорошее кончается, закончился и наш отдых, через десять дней после прибытия в Чирчик, приказ, отбыть в место дислокации части. Афганистан, Кундуз. Повинуясь магии приказа, все сто человек материализовались из небытия, и отправились служить, выполнять неизвестно какой долг, и защищать южные рубежи нашей Родины, неизвестно от кого.
К декабрю 1980 г. бытовая жизнь в бригаде более-менее наладилась, и комбриг решил разнообразить унылые построения и разводы музыкой. Чтобы услаждать наши уши бодрыми маршами, из Чирчика была вызвана музыкальная команда.
В день их приезда наш взвод был в карауле, и тремя постами охранял штаб бригады. Я был разводящим. Грустил я в палатке о доме и маминых пирогах, как в караульное помещение, вбежал мой соратник по подвигам в Чирчике, и сослуживец по взводу.