Боинг три семерки
– Извините, могу я подвинуть вашу сумку?
Она услышала голос, оторвалась от книжки и посмотрела на обратившегося к ней человека. Улыбчивый парень со смуглой кожей и хорошим английским. В Амстердаме полно таких, приехавших из южных стран и осевших в Северной Венеции. Из расстегнутого ворота рубашки "поло" выглядывала крепкая шея. Напряженные жилы на руках, пытавшихся удержать тяжелый рюкзак. Широкие плечи. "Наверняка он понравится многим моим подругам", – решила она про себя. А еще решила не относить себя к большинству и придала лицу выражение, которому могла бы позавидовать даже Снежная Королева.
– Да, конечно, – выдавила она из себя и снова вернулась к "Пятидесяти оттенкам серого". Книга не увлекала. Но она старательно вчитывалась в крупный шрифт, которым обычно печатают книги для тех, кто только научился читать. "Еще бы и ударения проставили", – мысленно проворчала она, но сейчас были хороши любые способы отвлечься от парня.
А он и не навязывался. Аккуратно подвинул ее сумку и засунул наконец свой баул.
– Надо было сдать в багаж, – улыбнулся он, усаживаясь в кресло.
Зубы у него были белые и одинаковые, как на рекламе зубной пасты. А возможно, они просто казались такими по контрасту с темной кожей.
– Пожалуйста, пристегнитесь, – заметила, торопливо проходя мимо, немолодая стюардесса. – А вы, пожалуйста, выключите свой телефон, сейчас взлетаем. – Голос стюардессы уже звучал откуда-то сзади.
– А можно я картинку отправлю? Быстро? – взмолился пассажир.
– Ну хорошо. – Она услышала, как смягчилась хозяйка эконом-класса. – Только быстро. Уже взлетаем.
Парень сел в кресло у прохода. Она сначала хотела было пересесть к окну, чтобы между ней и соседом оказалось пустое сиденье, но тут вернулась пожилая стюардесса, которая вела за руку девочку лет семи.
– Вы не возражаете, если мы к вам подсадим соседку? Рейс полный. Все места заняты. А малышка первый раз летит самолетом. Хочет посмотреть в иллюминатор. Но, впрочем, если вам неудобно, то…
– Нет-нет, – поспешно ответила она.
А парень сказал:
– Я могу пересесть на место девочки. Там же летят ее родители?
– Только мама, – сказала девочка. – А папа будет ждать в Коала-Лумпур.
– Коала – это животное, – с улыбкой поправил парень, – а Куала – город.
"Ах, самое лучшее, что есть в нем, это все-таки улыбка", – решила она и отложила наконец книжку с длинным названием.
Мама девочки сидела в самом неудобном и тесном среднем ряду и даже не спрашивала, могут ли поменяться с ними счастливцы, оказавшиеся возле иллюминаторов. Но поскольку в салоне нашлось одно свободное место у окошка, то почему бы этим не воспользоваться?
– Ты в первый раз летишь? – спросил парень девочку через соседку, чуть наклонившись к ней так, что их локти чуть коснулись. Ее словно пробило электрическим разрядом, но она сделала неимоверное усилие, чтобы не вздрогнуть и остаться в образе Снежной Королевы.
– Ага, – кивнула малышка, не обращая внимания на тетю, сидевшую с каменным лицом между ней и парнем.
– Тогда ты сейчас увидишь, как машины проезжают под самолетом.
И действительно, вскоре самолет, выходя на рулежную полосу, миновал эстакаду, по которой неслись автомобили. Забавно все-таки построен этот аэропорт. Машины проезжали по шоссе, проложенному под самой рулежкой.
– Кла-а-асс! – восхищенно взвизгнула девчушка. – А можете щелкнуть меня?
– Конечно! – задорно ответил парень. – У тебя есть телефон?
– Держите, – протянула свой аппарат девочка.
И тут появилась строгая стюардесса.
– Я буду вынуждена отобрать телефон до самого Куала-Лумпура! – заявила она. – Вы что, не видите, мы уже взлетаем?!
И тут девушка, сама от себя не ожидая такого альтруизма, взмолилась:
– Ну послушайте, дайте малышке щелкнуться на память! Один кадр.
Стюардесса примирительно хмыкнула. Надо ее додавить.
– Раз уж вы ее мне подсадили, а?
Похоже, сработало!
– Ну ладно. Прямо сейчас.
– Ура! – крикнула семилетняя соседка, показав выщербленные зубы, а парень успел нажать кнопку.
Еще один снимок. Первый не получился: слишком пересвеченным оказался иллюминатор. Пришлось включить "флеш".
– Отлично, – сказала девочка, рассмотрев снимок, и забрала телефон. – А теперь я хочу увидеть, как ты его выключишь.
"Cabin crew, take your seats", – прозвучал в динамиках вежливый приказ командира, и пожилая стюардесса унеслась в конец салона.
– Может, еще один снимочек? – заговорщицки подмигнула смуглому парню наглая семилетка.
– Да нет, хватит, дружок, – сказал тот, – ты же не хочешь оказаться в полиции? Вот я точно нет.
Такая перспектива девочке не подходила. Хотя, судя по ее нахальному характеру, явно не помешала бы.
Самолет взлетел как-то незаметно резко. Девочка разочарованно сообщала молодому человеку о том, что здания слишком быстро стали маленькими, что все вокруг белое, как молоко.
– О, вот и солнце! – сказала она, когда самолет вынырнул над облаками. И тут же добавила: – Кла-а-ас!
Видно, это было ее любимое слово.
Прошло минут десять полета, а девушка уже стала ревновать парня к девочке. Ее мозг пытался лихорадочно придумать повод для разговора, но выбранный с самого начала полета образ холодного равнодушия не давал возможности начать его первой. "Надо было начать, когда он сумку двигал, дурочка", – ворчало ее альтер-эго. "Надо-надо!" – мысленно передразнила его она.
– Вам плохо? – вдруг спросил парень.
– Ну… А почему вы так решили?
Это ж надо! Она же мысленно скривилась. А вышло взаправду.
– Знаете, у вас такое выражение лица… Может, зуб у вас болит? Есть обезболивающие.
Ура! Это повод. Убиваем двух зайцев: выходим из затруднительного положения и завязываем знакомство.
– Да, вы знаете, разболелся. А что у вас?
– Сейчас-сейчас! – И парень, расстегнув замок ремня безопасности, вскочил с места.
Тяжелый баул с легкостью выскользнул из багажной ячейки над креслом. Одно движение – и раскрывшаяся змейка ослабила готовые лопнуть бока сумки. Жилистые руки нырнули на ее дно. И тут же вынырнули с аккуратно упакованной коробочкой.
– Вот, – сказал он, протягивая пластинку.
– Что это? – спросила она. – Пейн-киллер?
– Да, – ответил он. – Но наш, производства Индонезии.
Она недоверчиво на него посмотрела. Во-первых, у нее ничего не болело. Во-вторых, запихивать в себя гадость производства Индонезии не особо хотелось. Но чего только не сделаешь ради интересного знакомства.
– Ну как, помогло? – спросил он через полчаса.
К этому моменту она уже знала, что парня зовут Бамбанг и что живет он в Джакарте. А она сообщила ему, что летит путешествовать по островам и особых планов у нее нет, потому что об Индонезии она знает только то, что там есть Бали, а на Бали есть пляж.
А он ей принялся рассказывать о том, что Бали – это для ленивых туристов, и все там, как в Амстердаме, только жарче и дешевле, и что полжизни не хватит, чтобы узнать хотя бы десятую долю всех чудес в Индонезии.
– Бамбанг, а у вас пересадка в Коала-Лумпур? – спросила девушка.
– Не коала, а Куала, он же, тетя, раньше это сказал, – оторвавшись от любования облаками, вставила свое наглое замечание девочка. – Вы что, не слышали?
– Нехорошо делать замечания взрослым, малыш, – мягко сказал Бамбанг. – Если бы я знал, что ты такая вредная, я бы тебя не сажал возле иллюминатора.
Девочка скептически посмотрела на него и назидательно проговорила:
– Взрослые тоже делают много чего нехорошего! А им вообще никто замечаний не делает.
Бамбанг с этим вынужден был согласиться.
Девушка тихо радовалась. В Куала-Лумпуре у них была пересадка на один и тот же рейс до Джакарты. "Как же все-таки хорошо, что я не купила билет до Бали", – подумала она, продолжая слушать о чудесах острова Сулавеси.
– Вы знаете, – говорил Бамбанг, – очертаниями он похож на осьминога, и там до сих пор есть люди, которые не знают, что такое автомобили. Они живут в густых лесах, и всех, кто до них добирается, они почитают как самых дорогих гостей. Правда, есть в этом и минус. Они так любят гостей, что иногда даже удерживают их насильно, долго не отпуская от себя.
– О, это то, что мне надо! – воскликнула она.
Жизнь в Амстердаме давно казалась ей скучной. "Пятьдесят оттенков серого, – подумала она, взглянув на название книжки, – это про меня".
А он рассказывал ей про народы, которые живут на острове-осьминоге.
– Есть там одно удивительное племя со странным обычаем. Когда рождается человек, они плачут. Когда умирает, смеются. Своих мертвых они хоронят в пещерах, на большой высоте. А в соседнем племени еще более странный обычай – людей хоронят в деревьях. Выдалбливают пустоты и помещают туда тела. Представьте себе прогулку в этой чаще!
Она представила. И даже вздрогнула от той картинки, которую создало ее яркое воображение.
– У вас снова заболел зуб? – учтиво спросил Бамбанг.
– Нет, все в порядке. А есть что-то менее драматичное в вашей стране?
– О да! Вы, конечно, знаете, что Индонезия в основном мусульманская страна?
Она не знала, но на всякий случай утвердительно кивнула.
– Но мало кто знает, что до того, как принять ислам, мы были буддистами. И самый крупный в мире буддистский храм находится на острове Ява. Имя его Боробудур. Он был построен в центре озера двенадцать веков тому назад, но однажды на острове случилось извержение вулкана. Вода из озера ушла. Храм засыпало пеплом. И только в девятнадцатом веке англичане смогли раскопать его. Когда поднимаешься по его ступенькам, то думаешь о том, что жизнь требует напряжения. А когда стоишь на вершине, то чувствуешь невероятный прилив сил. То ли оттого, что видишь панораму гор. То ли потому, что выше подниматься некуда и мышцы болеть уже не будут.
Она засмеялась и хлопнула Бамбанга по смуглой руке. Ей понравилось это тактильное ощущение рельефной плоти индонезийца. Он снова улыбнулся белозубым частоколом, не знавшим стоматолога. "Интересно, зачем ему пейн-киллер?" – мелькнула у нее мысль.
– А еще у нас есть самая высокая гора…
– В мире? – вставила она быстро.
– Ннет… – замялся Бамбанг, – самая высокая в мире – это Эверест. Я имел в виду, на островах. Ни один остров мира не имеет столь высокой горы, как Пунчак Джайя. Почти пять километров высоты. Кстати, гору открыл ваш земляк.
– Голландец?
– Да, Ян Карстенс. Гора имеет форму конуса. И за это ее часто называют Пирамидой Карстенса. Только добраться туда непросто. Сначала нужно плыть через пролив. Потом две недели идти через земли каннибалов. А дальше ждать хорошей погоды, чтобы взобраться на вершину. Но каннибалы у нас платные.
– Как это? – И одна из ее красивых бровей от удивления стала выше другой.
– Ну, за деньги они из злых дикарей превращаются в добрых носильщиков. Но, если надо, могут рассказать целый ворох страшных историй.
Для пущего эффекта Бамбанг скорчил страшную рожу. Правда, никого не испугал. Девушка рассмеялась. А малолетняя соседка у иллюминатора, сообразив, что внимание этого приятного собеседника полностью захватила коварная соперница, показала язык им обоим. И отвернулась глядеть на облака.
– Когда наконец принесут обед? – прозвучал скрипучий голос за спиной у Бамбанга. – Третий час летим.
Он заглянул в просвет между креслами и, опершись на подлокотник, подмигнул одинокому старику в заднем ряду.
– Когда у нас Рамадан, обедают после заката. – Улыбка не сходила с лица Бамбанга.
– Рамадан осенью, – проворчал голодный старик, – не рассказывайте мне басни, молодой человек.
– А вы только представьте, что сейчас осень, и сразу станет легче ждать.
В его словах не было грубости. Только желание поделиться хорошим настроением. И старик это понял. Но понял по-своему.
– У меня, молодой человек, теперь всегда осень. Вы это тоже однажды поймете. Но не скоро.
А она слушала, как журчала речь Бамбанга, и, слог за слогом, его слова превращались в образы и видения, постепенно заставлявшие работать ее воображение с новой силой. "Да что же это? – спрашивала она себя. – Неужели так действует обезболивающее?" Потом она поняла, что воображение начинает ее уводить по извилистой дорожке беспечного дорожного сна.
– Вы хотите вздремнуть? – Это были последние слова, которые она услышала от спутника.
– Да, немножко. Но, надеюсь, не до Куала-Лумпура. У нас с вами там пересадка. Вместе, правда?
Как он красиво улыбается!
Ей виделся огромный вулкан, извергавший лаву. Лава текла рекой, обходя стороной холм, на вершине которого сидел невозмутимый Будда из серого камня, а в его глазах из драгоценных камней плясали красные огоньки отраженного пламени. Она стояла возле Будды и заметила, что лава подходит к ее ногам. И тогда кто-то взял ее за руку. Она обернулась и увидела белозубую улыбку Бамбанга. Ее спутник не боялся лавы. Зато лава боялась его. Она превратилась в густой лес, через который им почему-то во что бы то ни стало нужно было прорваться. Из-за каждого дерева на них смотрели голодными глазами каннибалы. Они облизывались и корчили рожи, а Бамбанг все тащил ее за руку.
И вот лес перед ними расступился, и тогда она увидела сияющую пирамиду, на вершине которой стоял человек в походном сюртуке и с кремниевым ружьем в руке. "Ян Карстенс", – представился он так громогласно, что с пятикилометровой высоты его было слышно даже у подножия пирамиды. И каннибалы, услышав этот голос, перестали корчить свои страшные гримасы. Они вышли из леса. В руках у многих были диковинные фрукты, которые они клали к подножию пирамиды. "Не мне, – скомандовал Ян Карстенс, – а гостям!" О, а это еще кто? Рядом оказался старый знаток восточных традиций из заднего ряда, который весело проскрипел: "Ну вот, наконец-то принесли обед!"
Сквозь сон к ее сознанию пробился голос командира из динамика: "Дамы и господа! Мы летим на высоте тридцать три тысячи футов, это чуть больше девяти километров. Температура за бортом минус пятьдесят два градуса. Мы находимся в воздушном пространстве Украины. Сегодня семнадцатое июля две тысячи четырнадцатого года. Местное время шестнадцать часов двадцать минут".
* * *
Человек в зеленом камуфляже, глядя на круглый монитор внутри своей установки, видел не самолет, а светящуюся точку, беззвучно пересекавшую линии разметки на экране. Находясь за километры от "трех семерок", он не мог слышать, о чем говорят внутри самолета. Но даже если бы мог, то все равно ни слова бы не понял. А если бы и понял, то все равно не смог бы не выполнить приказ.
Рем как "Ремингтон"
Рем ослеп на исходе третьего дня своего плена. Не думал не гадал, что такое с ним может произойти. Ну, сломанные кости. Гематомы. Отказывающие почки. С этим всем можно свыкнуться и жить дальше. Но глаза! Это было для него главное. С потерей зрения смириться невозможно. Весь мир, рельефный, красочный, объемный, превращался в скучное черное пятно, оставляя возможность догадываться о происходящем вокруг лишь по звукам. С ними тоже произошла интересная трансформация. Они всегда имели смысл и значение. Шум двигателя проезжающей машины. Скрип открывающейся двери. Мощный фортепианный аккорд из соседского окна. Но, потеряв связь с изображением, осмысленные звуки превратились в какофонию. Так бывало в кино, в детстве, когда в кинопроекторе перегорала лампа и зрителям оставалось только, глядя на черный экран, слушать разговоры главных героев. Но в кинотеатре можно было посвистеть, покричать механику: "Сапожник!" – и тот, очнувшись от алкогольной дремоты, легко и непринужденно снова превращал радио в кинематограф. Сейчас возвратить изображение на экран жизни вряд ли получится. И он переживал вдвойне бессилие неизбежности. Ведь зрение – это его главный инструмент. Без зрения на войне он никто. Он же был снайпером. Причем великолепным.
Он не любил свое настоящее имя. И постарался отвыкнуть от него еще и по соображениям безопасности. Близких друзей у него не было. Коллеги по непростой работе называли его Рем. Это был его позывной. Он сам себя решил назвать так в честь снайперской винтовки с отличным прицелом, лежавшей в багажнике старенького минивэна. О, каким тонким и вместе с тем надежным инструментом смертоубийства был спрятанный в тайнике возле запаски "Ремингтон"! Он был словно продолжением руки и воли хозяина. Это не Рем стал сокращенным вариантом от слова "Ремингтон", это винтовка множила возможности снайпера, чтобы тот мог дотянуться до противника с расстояния тысячи метров. Оружие идеально слушалось хозяина и платило ему верной безотказностью на поле боя. Но иногда такой нужный и услужливый инструмент мог оказаться опасным для самого обладателя. Особенно когда противник на короткой дистанции. Когда лицом к лицу. И когда не оружие помогает выжить и победить, а правильно подобранные слова.
– Это что у тебя в чехле? – с нажимом спросил человек с помятым морщинистым лицом в канадском камуфляже. Автомат с трехцветным цевьем болтался у него на груди.
– А ну, доставай! – прикрикнул напарник. Они стояли на блокпосту посреди второстепенной дороги, на которой, если верить данным разведки, боевиков быть не должно. Он еще спросил гвардейцев, контролировавших перекресток, можно ли ехать дальше. "Можно", – лениво ответили солдаты, и Рем спокойно двинулся вперед, с уверенностью, что сепаров дальше нет. Но они на ней были. И неприятного развития событий теперь не избежать, понимал Рем. Тем более что убедительную легенду он не приготовил.
– Ребята, может, не надо, там снасти. Леска запутается, кто ее потом будет разматывать? – бормотал он с блуждающей на испуганном лице улыбкой, а сам пытался хладнокровно понять, как следует применить оружие. И следует ли? Силы были неравные. Два человека возле машины. Еще четверо перед стеной из бетонных блоков на расстоянии пяти метров от автомобиля. Сколько человек стояло за блоками, он не видел, но догадывался, что они там есть.
Как только приклад показался из чехла, двое возле машины передернули затворы.
– Ни хрена себе снасти, – воскликнул один.
– А ну давай вниз! – закричал второй. – Мордой в асфальт! И не смотреть. Не смотреть на меня!
Ох и больно же бьют по бокам тяжелые ботинки! После каждого удара дыхание словно отключалось и Рем, как рыба, брошенная на причал, хватал воздух. Он знал, что это только начало его мучений, и понимал, что дальше будет еще больнее. Но все же быть пленным – это лучше, чем не быть вообще. И, превозмогая боль, Рем принялся выдумывать легенду, которая позволила бы смягчить его долю. "Эх, надо было заранее придумать", – сказал себе он, пожалев, что расслабился, разленился. Ведь раньше, во время спецопераций на Ближнем Востоке, он лучше готовился к всевозможным неожиданностям.
Винтовка заставила боевиков понервничать.
– Дорогая, наверное! – сказал один в тот самый момент, когда вокруг головы Рема чьи-то руки заматывали широкую ленту скотча. – Сколько она стоит?