***
Многие практические занятия проводились на берегу. Курсанты учились выходить из лежащей на дне подводной лодки с помощью индивидуального спасательного устройства. Коппельману эта зрелищно эффектная операция была знакома только по кинохронике. В обмундировании и специальных масках моряки медленно поднимались через толстый слой воды, придерживаясь за трос. Этот подъем периодически прерывался остановками на определенных глубинах. На теоретических занятиях им объяснили, почему подъем должен происходить медленно и до каких глубин это возможно.
Занятия по корабельным наставлениям и уставам у курсантов не пользовались особой популярностью. Подводная лодка в это время мирно стояла у пирса, и в учебных целях на ней имитировались всевозможные варианты аварий и повреждений. Для обозначения серии взрывов глубинных бомб применялось небольшое количество взрывчатки. Внутри лодки такой слабый взрыв воспринимался спокойно, как в кино. А тем временем экипаж подводной лодки решал различные вводные: требовалось то правильно перевязать двух раненых или заделать течь в одном из кормовых торпедных аппаратов, то восстановить освещение в каком-либо отсеке и отремонтировать переговорную трубу, то разобраться, почему отказал гидролокатор, и т. д. Курсанты старались изо всех сил. Правда, пока рядом с ними находились специалисты, все шло более или менее гладко, но стоило последним предоставить курсантам возможность действовать самостоятельно, как сразу начиналась неразбериха. Особенно тяжело пришлось курсантам, когда из игры вывели торпедистов. Новички с трудом вталкивали огромные "сигары" в торпедный аппарат. Наблюдая за их неуклюжими действиями, один из преподавателей пошутил:
- А если бы в Атлантике навстречу шло судно "Куин Мери"? разве вы успели бы что-нибудь сделать?
В столовой часто происходили беседы между унтер-офицерами и курсантами. На Денхольме это было невозможно. Там унтер-офицеры обедали в отдельном зале, куда новобранцы ни при каких обстоятельствах не имели права заходить.
Унтер-офицер-торпедист Гайльсдорф, награжденный "Золотым щитом" за Нарвик, за кружкой пива откровенно рассказывал о том, что ему довелось испытать:
- Помню, как мы собрались в нашей кают-компании и радовались, что нам наконец удалось избавиться от неопытных и слабых моряков. Но вдруг темноту ночи разорвала вспышка огня, раздался оглушительный взрыв. Я подумал, что схожу с ума. Английские эскадренные миноносцы внезапно ворвались в порт. Никто из наблюдателей их не заметил. Почему вход в порт оставался открытым - непонятно. Как англичане смогли сориентироваться в тумане - для меня до сих пор остается загадкой. Я едва успел спастись, прежде чем наш корабль пошел ко дну. Потом уцелевших списали в пехоту. Я не имел никакого представления о ней. В городе мне удалось сразу же найти пару сапог. Во всяком случае, мы были безумно рады, когда все это кончилось…
Коппельман не верил своим ушам: отсутствие бдительности в военно-морских силах! Невероятно! После рассказа Гайльсдорфа героическая песня о славных боях за Нарвик воспринималась им каким-то издевательством.
Гайльсдорфу очень повезло: его назначили преподавателем в училище. А многие из тех, с кем он служил на эскадренном миноносце, уже давно погибли. Поэтому он всеми силами старался усидеть на этом тепленьком местечке до конца войны. В дальнейшем он намеревался унаследовать мастерскую скобяных изделий от своего отца. Гайльсдорф стремился ничем не выделяться, но к своим обязанностям относился добросовестно, давал своим ученикам приличные знания и поддерживал с ними дружеские отношения, поскольку только так он мог удержаться.
***
Хельмут вспомнил о Штральзунде. Ведь с тех пор прошло восемь недель. Хайнц Апельт, должно быть, уже на фронте, а Гербер, вероятно, продвинулся по службе.
Выпускной вечер прошел хорошо. Было много напитков: голландское и французское вино, польская водка - и болгарские сигареты. Почти каждая европейская страна представила свой продукт для этого праздничного стола.
- И все это было сделано, разумеется, добровольно, - пошутил какой-то унтер-офицер, и все засмеялись.
Вермахт держал Европу под твердым контролем. Сводки были заполнены новыми сообщениями о наступательных операциях на Востоке. "Наверное, в связи с этим, - думал огорченный Хельмут, - боевые действия на Атлантике несколько сократились".
Торпедист Гайльсдорф был уже не в состоянии в сотый раз пересказывать историю боевых действий в Норвегии: он быстро напился. Его заменили другие рассказчики, и в общем шуме до Хельмута доходили только отдельные обрывки фраз.
- …Иногда всего три подводные лодки находятся в Атлантике… От Вильгельмсхафена слишком большой путь подхода… Большинство экипажей подводных лодок направлено для повышения квалификации… Наш старик дает с большого расстояния торпедный залп по конвою - и не попадает в цель! Второй залп - и опять мимо! Все торпеды израсходованы - и ни одного попадания. Дениц устроил старику разнос, и сейчас он муштрует новобранцев на каком-то крейсере.
- …Помню, мы находились у входа в фиорд, - громко подключился кто-то к разговору. - Выжидали долго, надеясь, что англичанин все-таки появится здесь. И вот наконец видим, как большая посудина идет прямо на наши торпедные аппараты. Кажется, это был "Уорспайт". Выпустили три торпеды - и все они дали осечку. Эти ослы подсунули нам какое-то дерьмо! Оказалось, что магнитный взрыватель не сработал. Потребовалось несколько месяцев, чтобы ликвидировать брак. А ведь почти две трети торпед не сработали! А адмиралов на флоте - хоть отбавляй…
К счастью, никто из офицеров этого не слышал: подобные замечания были небезопасны.
- …Поступил совершенно секретный приказ, - уже доверительно сообщал кто-то. - Эти проклятые томми видят нас сквозь облака. Да-да, хорошие времена прошли. Заметь, сколько еще подводных лодок мы потеряем до рождества…
Хельмут засомневался. Действительно ли дела обстоят так скверно? Или это только досужий вымысел подвыпивших моряков?
***
Из выпускников сразу же формировались экипажи для подводных лодок. Почти одновременно прибывал сюда и командный состав. Завершив комплектование, командиры и экипажи разъезжались по верфям получать новые подводные лодки, а затем после небольших ходовых испытаний уходили в порты Франции или Норвегии.
Распределение большинства выпускников закончилось практически за два дня. Каждый раз, когда начинали зачитывать списки, моряки испытывали большое напряжение. Фамилию Коппельман долго не называли. Юноша даже высчитал, что из оставшихся выпускников уже нельзя составить полного экипажа. Наконец горстку моряков вызвали в канцелярию и приказали выехать в порт Лориан, где они должны были получить окончательное назначение.
Коппельман очень огорчился. Резерв флотилии? Стоило трудиться в поте лица и получать отличные оценки, чтобы на тебя смотрели как на затычку. Больше всего его злило то, что ему снова приходилось отправляться в долгий путь по железной дороге, в то время как другие уходили в море на новых, оснащенных по последнему слову техники подводных лодках.
***
Лориан располагался на побережье Бретани. После оккупации Франции немецкие подводные лодки выбрали его в качестве места своей дислокации, отсюда они уходили на охоту за вражескими судами. Недалеко от этого места, всего в ста сорока километрах, в "логове пиратов", служил Гербер. Вот бы повидаться с ним! Эта смутная перспектива немного утешила Хельмута.
В Лориане их, двадцать выпускников, распределили сразу же. Электрики, торпедисты были нарасхват. Бывший мясник, который служил помощником кока, тоже пристроился быстро. Некоторых матросов здесь уже знали, и на них заранее был сделан запрос. Одному матросу, умевшему хорошо играть на губной гармошке, даже не дали снять с плеч рюкзак - его немедленно увезли на подводную лодку: командир решил, что с музыкантом на борту веселее. Коппельманом же никто не интересовался.
- Специальность? - спросил фельдфебель из штаба.
- Гимназист, - ответил юноша.
- Такие никому не нужны. Что же с вами делать?!
Наконец нашлась одна подводная лодка, которая отплывала через несколько дней. Ее командир дал заявку на нескольких специалистов, но их не оказалось. Фельдфебель решил отправить туда угрюмо смотревшего на него Коппельмана, чтобы хоть как-то доукомплектовать экипаж этой лодки.
Командир подводной лодки капитан-лейтенант Тиме пригласил Коппельмана в свой крошечный закуток и спросил:
- Так, значит, вы специалист по горизонтальным рулям?
Матрос ответил отрицательно.
- Тогда вы, должно быть, специалист по торпедам, которого я затребовал?
И на этот вопрос Коппельман ответил отрицательно.
- Молодой человек, чему же вы тогда учились?!
- Осваивал профессию ученика, - сказал Коппельман то, что соответствовало действительности.
- Ах ты боже мой! - глубоко вздохнул командир. - С вами мы должны начинать с нуля!
Экипаж подводной лодки встретил Коппельмана очень дружелюбно. Она не была полностью укомплектована личным составом, и каждую лишнюю пару рук здесь только приветствовали.
***
- Старайся не попадаться Старику на глаза!.. - посчитали своим долгом дать наставления новичку ветераны. - А за наш совет ты должен поставить нам шнапс.
Хельмут был готов пообещать и гораздо больше: ведь информация о начальстве стоила гораздо дороже.
- Лучше всего держись подальше от него, - продолжали ему советовать. - Старик может быть и очень дружелюбным, но стоит допустить малейшую промашку, например не так обратиться к нему, как он словно срывается с цепи и ни с того ни с сего влепит тебе семь суток гауптвахты. Вот так-то парень! Я знаю многих людей на флоте, которым он таким образом испортил карьеру.
Тиме действительно был свиреп. Большинство говорило об этом со страхом, но некоторые - с почтением и даже с завистью. Лютц Тиме сделал сногсшибательную карьеру. В 1937 году, когда Германия имела всего лишь два отряда подводных лодок водоизмещением двести пятьдесят тонн, он был только руководителем группы гитлерюгенда. Год спустя его призвали в армию. Пройдя курс начальной подготовки, новобранец подал рапорт с просьбой направить его на службу в подводный флот. У него было хорошее чутье в выборе военной профессии, которая могла стать самой перспективной в будущей войне. В начале 1942 года в чине обер-лейтенанта он принял командование подводной лодкой, а за несколько недель до прибытия Хельмута ему присвоили внеочередное звание капитан-лейтенант.
Многие члены экипажа имели зуб на своего командира.
- Еще немного, и заткнут ему глотку! - сказал со злостью один из унтер-офицеров. Это прозвучало так, будто он сам намеревался задушить Тиме.
Единственным, кто мог позволить себе что-нибудь в присутствии Тиме, был старший помощник командира лейтенант Бергер. Он попал на подводную лодку со сторожевого корабля, где два года служил вахтенным офицером. На военно-морской флот Бергер пришел гораздо раньше, чем Тиме, хотя был старше командира только на год. Поэтому всегда звучало очень странно, когда старпом называл Тиме Стариком.
Командиров подводных лодок в военно-морских силах не хватало. Однако по традиции их нельзя было назначать на должность без прохождения стажировки и окончания специальных курсов. Командование оказало большое доверие Тиме, поручив ему обучать Бергера тактике ведения боя и подготовить его для поступления на командирские курсы. От того, как старший помощник будет успевать в учебе, зависел авторитет и самого командира перед высшим начальством. Бергер понимал это, но старался сохранять в отношении Тиме сдержанность и всегда называл его в третьем лице, что официально уже давно было отменено.
Хельмут Коппельман этому чрезвычайно удивлялся. Конечно, старший помощник прошел довоенную школу, когда личный состав военно-морских сил воспитывался в духе непременного уважения начальства, но теперь-то многое изменилось…
***
Боцманом на лодке служил Шварц, которого Коппельману не довелось увидеть в первые дни, потому что тот учился на специальных курсах. Но матросы много рассказали о нем Хельмуту.
Как только боцман появился на лодке, он тотчас же вызвал к себе Коппельмана и затеял с ним длинный разговор. Хельмут сразу же понял, что унтер-офицер умом не блещет. Со своим знаменитым однофамильцем Бертольдом Шварцем, изобретателем пороха, в родстве он определенно не состоял. Боцман усердно изучал суахили и все свое свободное время перелистывал старый, потрепанный словарь. Кроме того, у него был толстый справочник по тропическим сельскохозяйственным культурам. Главы "Кофе" и "Сизаль" он знал почти наизусть. Когда Шварц узнал, что Коппельман учился в гимназии, он стал выяснять у него произношение различных латинских названий жуков и клопов, которые являлись вредителями кофе.
Шварц был одержим идеей заняться после войны разведением кофе и сизаля в Восточной Африке, которая, как он думал, несомненно станет немецкой колонией. Он намеревался сколотить на этом большое состояние. Только вот никак не мог сделать выбора между этими двумя тропическими культурами. И хотя никто из экипажа, разумеется, не имел ни малейшего представления об африканском сельском хозяйстве, боцман все-таки настойчиво требовал совета от каждого матроса.
- Как вы думаете, что я должен разводить - кофе или сизаль? - спросил он у Коппельмана, который безуспешно попытался уклониться от ответа.
- Кофе, - ответил наугад Хельмут.
Тогда Шварц очень обстоятельно объяснил ему, какие опасности связаны с этой культурой, и представил для ознакомления огромный список возбудителей болезней и вредителей этого растения. Теперь можно было только удивляться, почему в мире еще снимают урожаи кофе. Затем он показал своему собеседнику длинные таблицы колебаний мировых цен на кофе. После беседы, длившейся четверть часа, Коппельман был твердо убежден, что разведение кофе приведет будущего колонизатора к полному банкротству.
- Тогда лучше разводите сизаль, - пришел к выводу Хельмут.
Шварц тотчас же обосновал свои сомнения относительно этого предложения. Разводя сизаль, он подвергался меньшему риску, но зато была большая разница в доходе. Кроме того, создание плантаций заняло бы много времени и в первые годы они вообще не давали бы никакого урожая. Исходя из этих убедительных фактов и ряда других причин, боцман поставил под вопрос возделывание сизаля.
- Разводите тогда и то и другое: половину земли отведите под кофе, а другую половину - под сизаль, - предложил Коппельман.
Такой подход к делу также никоим образом не устраивал боцмана. Смешанная посадка потребовала бы больших затрат средств, чем он имел в наличии. Кроме того, после сбора урожая цена на один из продуктов могла оказаться очень низкой и тогда половина плантации оказалась бы для него убыточной. Нет, он должен был решить для себя точно: кофе или сизаль?
Затем Шварц пожелал узнать мнение Коппельмана относительно того, хватит ли ему тридцати тысяч марок, чтобы субсидировать дело.
Коппельман ответил утвердительно, но Шварц тут же привел массу аргументов в доказательство того, что этих денег абсолютно недостаточно.
Каждый член экипажа уже знал, что Шварцу тридцати тысяч марок не хватает, чтобы открыть задуманное предприятие, но это было все, что он мог унаследовать по материнской линии. Боцман недавно даже справлялся у соответствующих фирм о ценах на сельскохозяйственную технику.
Шварц не встречался с девушками, почти совсем не пил - одним словом, вел очень скромный образ жизни, чтобы сэкономить лишний пфенниг. Где-то в душе Коппельман жалел этого человека и в разговорах стремился убедить боцмана, что тридцати тысяч марок вполне хватит, чтобы открыть дело, но тот упрямо придерживался своего мнения.