И здесь я вспомнил о главной цели моего визита. Вытащил из "разгрузника" узелок, развернул его и протянул Лазаренко.
- Это что? - непонимающе уставился он на меня.
- Как что? Ухо! Как договаривались. Спецназ, Толя своё слово всегда держит!
Начклуба брезгливо взял платок и поднёс к глазам, разглядывая серую личинку, лежавшую в его центре.
- Действительно ухо… - задумчиво протянул Толя - И воняет…
- Извини, свежачка не было. - Пожал я плечами. - Засолишь, подсушишь, и всё будет тип-топ!
- Значит, нашёлся твой дружок? - Лазаренко оторвался взглядом от трофея, и посмотрел на меня.
- Нашёлся…
- И как он?
- Никак! Сгорел он на Первомайской. Со всем экипажем. Только сегодня нашли и вывезли.
- А ухо тогда откуда?
- От него. Последним снарядом он боевика в доме завалил. Я сам там был, и сам его срезал. Так, что теперь вы с "Эльфом" в расчёте.
Начклуба задумчиво посмотрел на, лежавшее в его ладони ухо. Потом вдруг смял платок в комок и зашвырнул его в залитую водой квадратную яму - полузаплывший старый окоп.
- Да пошло оно всё! - Ощерился он. - Сколько мы тут мужиков своих положили. И всё зря! Уши, лапы, хвосты… Да атомную бомбу сюда надо скинуть, что бы выжечь здесь всё на три метра в глубь!
- Думаешь, поможет?
На мгновение начклуба задумался, потом тряхнул головой:
- Ты прав! Не поможет. Бомбу нужно на Кремль кинуть, когда там вся московская мразь соберётся…
- Правильным курсом идёте, товарищ! Только где бомбу взять?…
Лазаренко почесал пробившуюся на щеках щетину.
- Где бомбу взять пока не знаю, но вот полфляги у меня в тумбочке ещё осталось. Пошли, помянем твоего друга. Заодно и отходную выпьем. В какой жопе мы теперь с тобой увидимся и когда - одному богу известно.
- Когда увидимся - не знаю, но вот название этой жопы, кажется, угадать могу. - Хмыкнул я, убирая "эргэдэшку" в карман "разгрузника".
- Я его то же знаю. - Буркнул начклуба.
- Вот и славно! Значит, там мимо друг друга точно не пройдём. Так, говоришь, полфляги ещё осталось?
- Даже больше.
- Кстати, всё хотел спросить тебя, как там Света? - Набрался я, наконец, смелости задать давно мучавший меня вопрос. - По- скотски всё тогда получилось…
- Не бери в голову. - Лазаренко выбрался на асфальт и начал сосредоточенно оббивать от грязи "берцы" - Всё у неё устроилось. Как раз перед нападением чечей она улетела домой. Здесь к ней просто банным листом прилип один дирижёр не то из александровского ансамбля не то из Большого театра. Он с ней, оказывает, учился в одном училище.
В общем, хочет её забрать к себе в труппу. Говорит, голос у неё просто уникальный. Так, что, глядишь, ещё и по телевизору её увидишь и гордиться будешь, что когда-то знаком с ней был.
…А всё же зря я ухо выкинул. - Вдруг остановился Лазаренко - Хоть какая-то память осталась бы, кроме этой. - И начклуба приподнял перебинтованную руку.
- Так, может, вернёмся? - Предложил я - Выловим?
Лазаренко на мгновение задумался, а потом махнул рукой.
- А-а-а… ладно! Возвращаться плохая примета. Хрен с ним! Ещё много нарежем. Пошли водку пить. Вертушка скоро…
Великий Мганга
Светлой памяти Миши Лукинова.
- Мганга, расскажи, что-нибудь про шаманов?
…Чахлый костерок, из собранных по руинам обломков чьих-то кроватей, стульев, шкафов и столов, едва освещает наши лица во тьме подвала. Дров мало. Небольшая куча разнокалиберных щепок на всю ночь. Местные давно всё дерево растащили. Они из этих руин уже вторую неделю не выбираются. Наверное, в Сталинграде так люди жили во время его осады. Норы, подвалы, переползания, перебежки.
Плохо так говорить, но местные мне сейчас очень напоминают крыс. Помню, в школе изучали. "Кормовая камера, спальная камера, место для естественных отходов…" Так и тут. В ближнем подвале они спят, в дальнем гадят. Есть и своя "кормовая камера". Они смогли разобрать стенку в подвал разбитого магазина. Он конечно пустой. Чечен хозяин ещё перед началом боёв всё вывез. Но осталось несколько коробок макарон, коробка старого прогорклого маргарина и пару упаковок сухого напитка "инвайт". Если им развести гнилую воду из бочки, выставленной под водосточную трубу - главный здешний источник воды, то эта грязь приобретает более-менее нормальный вкус и её уже можно пить не кипятя, а это экономия дров.
- Мганга, ну расскажи!
…Мганга - сахаляр. Никогда до этого не знал, что есть такое слово. Оказалось, так зовут тех, у кого кто-то из родителей якут. У Мганги якут отец. Вообще-то зовут его Миша, Михаил Лукинов. А "Мганга" его прозвище. Точнее - "Великий Мганга". В каком-то старом фильме был такой африканский колдун. Прозвали Мишку так потому, что он, по его словам, сын шамана и ученик шамана. Может быть, он и врёт. Но слушать его интересно.
- …Ну, чего ты, ломаешься, расскажи!
Его лицо, в дрожащем пламени, похоже сейчас на какую-то восточную маску. Хотя днём, на свету Мишка не очень похож на якута. Кожа у него белая, глаза европейские. И только разрез глаз якутский - узкий, поднимающийся к вискам. Да ещё лицо широкое. Мы даже поначалу не поверили в его рассказы об отце якуте. Думали - врёт. Но в военном билете в графе "место призыва" было написано "гор. Тикси". Пришлось поверить.
Сам Мганга объясняет свою небольшую похожесть на якутов тем, что его мать, приехавшая в Тикси по распределению после медицинского училища, была родом из глухой костромской деревни.
- Кровь у матери сильная была. А у отца кровь - слабая, не мужская. Он же теперь не мужчина…
От его рассказов мы иногда просто угораем со смеху. По словам Мишки, его отец только какое-то время был мужчиной. Но как стал шаманом, то переродился в женщину. Так, мол, духи захотели.
- Так может он у тебя обычный пидор? - Зашёлся хохотом после этого его объяснения "Окинава" - Стёпка Акинькин, долговязый белобрысый сержант. - В зад дуплиться, а ты нам лапшу на уши о каких-то "духах" вешаешь. Да у нас в Москве, в сквере перед Большим театром, этих "духов" жопашных - как грязи!
- Дурак ты! - беззлобно огрызается Мганга. - Никакой он не жопашник. У настоящих шаманов всегда так. В обмен на силу им духи велят измениться.
- А как он изменился? - не унимается Окинава - Ну, как женщиной стал? Типа, в жопу кому-то дал, да? - он опять давится смехом. Но Мганга непоколебим.
- Сам ты в жопу даёшь! Никому он не давал. Просто переоделся в женское платье и стал жить как женщина, хозяйство вести женское…
- Так может он у тебя и ссыт как баба? - сквозь смех спрашивает Окинава.
- Да, ссыт как баба, на корточках. - Неожиданно соглашается Мганга.
От этих слов Окинава вообще складывается пополам. Все остальные тоже хохочут в голос.
- Вот - умора! Ну, вы даёте! - чуть не задыхаясь от смеха, тараторит Окинава. - Нет. Я в шаманы не пойду. А то сядешь поссать, а тебя какая-нибудь змея в конец болтающийся укусит. Или мужики с бабой перепутают, поставят раком…
- …Мганга, ну расскажи, не ломайся!
- Ладно. - Широкое лицо Мганги в языках огня сейчас очень похоже на какую-то восточную маску. - Расскажу, как я отца первый раз увидел.
Мне тогда тринадцать лет было. На праздник солнца в наш поселок всегда приезжали якуты, ханты, манси и прочие северяне. Вообще, отношение к ним было не очень. Вечно грязные, воняющие рыбой, тюленьим жиром, сопли - до подбородка. Ну а уж когда они напивались, то вообще теряли человеческий облик. Мы часто издевались над ними.
Я скрывал, что мой отец якут. Рассказывал, что мой отец был лётчик. Мол, погиб, когда я был маленьким.
В тот год в поселок приехал шаман. Шаманы редко появлялись в поселке. Боялись милицию, боялись, что посадят за тунеядство или по религиозной статье. Жили шаманы обычно далеко в тундре…
В тот день я помогал матери нести сумки из магазина. Тут к нам подошла пожилая якутка. Мать её сразу узнала и почему-то занервничала. Послала меня с сумками домой, а сама осталась с ней. Через час пришла, заперлась у себя в комнате, плакала. Я к ней, мол, что случилось. Она долго не хотела говорить. Но я не отставал. Наконец сказала.
- Здесь твой отец.
Я растерялся. Знал, конечно, что где-то он есть.
За год до моего рождения мать всю зиму в стойбище каком-то жила. Её за ним закрепили. Эксперимент какой-то был. Типа новая форма медицинского обслуживания оленеводов. Фельдшерский пункт. Там она с отцом и познакомилась. Но почему-то у них не сложилось, и весной она улетела в Тикси. Через полгода месяца родился я. Но я всегда думал, что это было где-то очень далеко. И вдруг, вот так прямо - "Здесь твой отец!"
Я мать спросил:
- А он к нам придёт?"
- Нет. - Сказала. - Не придёт.
Помню, обидно стало. Первый раз в жизни я почувствовал себя безотцовщиной.
- Что, видеть не хочет? - говорю я.
- Нет - говорит мать - не поэтому. Просто он теперь другой.
- Какой другой?
Она долго не хотела отвечать. Но я её всё же достал.
- Отвяжись. - Разозлилась мать. - Не придёт потому, что он шаман…
Я так и охренел. Батя - шаман!
Конечно, с того дня только о нём и думал…
О нем много тогда говорили. Кто сказал, что он умеет управлять погодой. В магазине какой-то пьяный якут рассказывал своему собутыльнику, что шаман может перекидываться волком и главное - "ходит за реку мертвых" - умеет переходить в подземный мир мертвых и духов.
Можно было конечно просто взять и прийти к нему. Мол, я твой сын. Но не знаю почему, я боялся…
В тот день я возвращался с острова Бруснева. Мы там часто играли. Лазили по корабельной свалке. По дороге налетел заряд. Я не очень испугался. Направление знал. Брел, отворачиваясь от снега. И, наконец, вышел к окраинам поселка. Как раз к чумам. Сильно замерз, к тому же снег стал просто валить стеной. В паре метров уже было ничего не видно. Еле добрел до ближайшего чума и буквально ввалился внутрь. Только, когда оттер лицо от мокрого липкого снега, понял, что сижу в чуме шамана. Смотрю, кто-то у очага сидит. Услышал меня, повернулся, поднялся.
Смотрю и не пойму. По одежде вроде баба. Парка, торбаза. Но лицо как у мужика. В волосах какие-то косточки, кисти и нити. На линялой байковой рубахе куча каких-то мешочков. Ещё помню цвет кожи, показался почти черным. Стою как дурак, а в голове одно - "Ё-моё! Это же мой отец…"
Он подошёл ко мне и начал меня шумно обнюхивать. Делал он это как-то по-медвежьи. Так когда-то цирковой медвежонок в наморднике выпрашивал у нас сахар. Сильно сопел и поминутно глотал слюну. Я просто охренел от ужаса. А он обнюхал мои лицо, шею, волосы, потом опустился ниже, обнюхал живот, уперся в ширинку. Тоже обнюхал.
Я почувствовал, что краснею как помидор и вот-вот обоссусь от ужаса.
Но тут он спустился ниже и обнюхал мои ноги.
Потом встал и, схватив меня за шиворот, буквально потащил к очагу. Усадил на оленью шкуру. Потом солдатской кружкой зачерпнул из котла над очагом какого-то варева и сунул ее мне в руки. "Пей, рысенок!" - это были первые слова, которые я от него услышал. Ну, я глотнул. Что-то горячее солоновато-сладкое. Стою цежу из кружки, а сам батю разглядываю.
А он все так же молча вытащил откуда-то из шкуры еще одну кружку и, зачерпнув из котла начал пить сам.
В животе у меня словно какой-то горячий горшок разлился. Жарко стало. И спать захотелось дико. Так бы прямо там и лёг. Я, что б сон отогнать, мотнул головой.
Тут он на меня посмотрел и говорит: "Что, рысенок, хлебнул крови и замурлыкал?". При слове "кровь" у меня комок подкатил под горло. Посмотрел в кружку - что-то чёрное. Неужели кровь?
Я знал, что местные оленью кровь пьют. Мы к этому относились с брезгливостью. Говорили, что от сырой крови можно заразиться паразитами.
В общем, что бы не наблевать прямо на шкуры, я вылетел вон. По дороге плечом задел руку шамана с кружкой так, что вылил всё на его рубаху.
Меня вырвало прямо за чумом. Блевотина была почти черной. В кружке точно была кровь! Меня долго выворачивало наизнанку. Когда я, наконец, пришел в себя и поднялся с колен, то чуть не боднул стоявшего передо мной шамана. Смотрю и чувствую, что что-то не так. И тут вижу, что стоит он всё в той же рубахе, на которую я разлил его кружку. Но вместо черно-кровавого пятна, на рубахе бледное сырое пятно, с которого на темные унты падают мутно-белые капли. Молоко! Тут меня просто прибило. Я буквально на четвереньках рванул к посёлку. Только в собственном подъезде кое-как отдышался.
Я пил кровь! Но в кружке шамана было молоко! В моих мозгах это никак не совмещалось. Я же сам видел, как из котла он сначала зачерпнул кровь для меня, а потом молоко для себя. Вот…
Мганга замолчал. Повисла тишина. Первым не выдержал "Окинава":
- Ну и как он это сделал?
- Он шаман. - Глухо ответил Мганга. - Сделал не он, а его духи. Они видели меня и знали, что мне нужна была кровь. И в мою кружку налили крови. А ему нужно было молоко. Ему налили молоко.
- Какие духи? Ты их что видел? - не выдержал я.
- Их называют "Келет". - Ответил Мганга - Помощники. Они есть у каждого шамана.
- И ты их видел?
Мганга медлит с ответом. Наконец говорит.
- Да видел.
- Ну и какие они?
- Они всегда разные. У них нет формы. Келет может быть размером с муху, а через минуту подойти к тебе человеком, а потом ты встретишь его сидящем на сопке, как на стуле…
- …Ладно, сказочник. Хватит народ байками развлекать. - Раздался из темноты голос взводного и через мгновение он вынырнул в свет костра. - Ужин старшина привёз. Пошли, пока совсем не остыл.
…К нам в роту Мганга попал месяц назад. До этого он служил в дивизионном зенитном полку в полковом клубе. Год прослужил спокойно. Афиши рисовал, плакаты, за порядком в клубе следил. Но потом на Мгангу взъелся новый начальник клуба лейтенант, прибывший сюда после училища. Выяснилось, что Мганга числится на должности контрактника. А новый начальник решил на это место устроить свою жену. Какая - никакая, а работа. В военном городке с этим туго…
- …К нам в полк разнарядка пришла. - Рассказал нам в первую ночь после прибытия Мганга - Выделить двадцать человек в Чечню для пополнения. А начклуб знал, что у меня есть охотничий билет. Вот и побежал в штаб докладывать, что я, типа, якутский охотник. Мол, месяцами по тайге ходил, белку в глаз бил. Дурак, однако! У нас в Тикси тайги вообще нет. Тундра кругом. А охотился я всего несколько раз. У нас сосед был местный охотовед. Вот он мне и сделал билет. Не охотник я. Не люблю зверей стрелять. Только кому это объяснишь. Я пытался в штабе рассказать, но на меня помощник начальника штаба капитан Свирский накричал, мол, трус, от войны закосить пытаешься…
В общем, меня и послали…
Может, и не любил Мганга охотиться, но стрелял он отлично.
Всех новичков наш ротный проверял самолично. Как стреляют, как с автоматом управляются, как бегают и ползают.
Так вот Мганга из "калаша" первой же пулей сбил пачку из под сигарет, которую по приказу ротного выставил каптёр в окне разбитого дома на другой стороне улицы. Майор только хмыкнул. Долго в бинокль разглядывал дом. Потом повернулся к Мганге.
- На третьем этаже, второе окно справа - часы на стенке. Видишь?
Мганга прищурился выискивая нужное окно.
- Да вроде есть что-то… - наконец сказал он.
- Ну-ка, сними их! - скомандовал ротный.
Мганга прицелился и выстрелил.
Ротный приник к биноклю.
- Промазал! - разочаровано выдохнул он через пару секунд. - Висят на месте.
- Однако, попал. - Угрюмо ответил Мганга.
Ротный коротко и сердито глянул на Мгангу. Майор не любил, когда ему перечили. На скулах его заходили желваки. Он ещё раз прижал бинокль к глазам. Несколько секунд разглядывал в него что-то. Наконец опустил бинокль и коротко скомандовал:
- Окинава, смотайся принеси сюда часы.
Акинькин медленно встал с разбитого дивана, всем своим видом изображая нечеловеческую усталость.
- Товарищ, майор!.. - обиженно затянул он. - Ну, чего ходить-то? Попал бы - сбил бы. Чего зря бегать?
- Плохо он знал майора…
При словах "зря бегать" глаза ротного мгновенно захолодели.
- Акинькин, тебе не понятен приказ? - мгновенно вызверился он. - Бегом! Две минуты туда обратно. Время пошло!
Хорошо понимая, что будет дальше, если он задержится ещё хотя бы на пару секунд, Окинава тяжело бухая по полу сапогами рванул к лестнице.
Вернулся он только минут через пять. И прямо с порога, задыхаясь от бега, начал оправдываться:
- Товарищ, майор. Там лестница совсем разбита. Двух пролётов нет. Пришлось через соседний подъезд забираться. Через пролом на пятом этаже…
Грудь его ходила ходуном, со лба густо катился пот, который он то и дело стирал рукавом бушлата, размазывая полосы грязи по лицу. По всему было видно, что Окинаве пришлось хорошо побегать.
- …Вот! - И он поставил на стол перед ротным настенные часы в деревянном корпусе, на котором был изображён какой-то горный пейзаж. На стыке металлического циферблата и деревянной панели вороньим глазом чернело свежее отверстие от пули.
Майор сразу потеплел.
- Ничего "зря", Акинькин в армии не бывает. - Уже спокойно и умиротворённо сказал он. - Считай, физкультурой позанимался. А то от ползучей жизни скоро вообще бегать разучитесь.
…А ты, парень молодец! - повернулся он к, сидевшему у пролома в стене, Мганге. - Рядовой Лукинов… Как, говоришь, зовут тебя?
- Михаил, Миша…
- Молодец, Миша. Хорошо стреляешь… Зеленцов! - Позвал он взводного, дремавшего в углу комнаты на притащенной бойцами откуда-то продавленной раскладушке. - Тот, услышав свою фамилию, открыл глаза и сел.
- Заберёшь у Розова "эсвэдэшку" - она ему всё равно только вместо костыля. Стреляет в божий свет как в копеечку. Передашь Лукинову. А ты, Михаил, изучи её хорошенько. Пристреляй. Зеленцов тебе поможет. И что бы от меня ни на шаг не отходил. Понял?
- Так точно! - откликнулся Мишка.
- …Кстати, а как ты понял что попал? - вдруг переспросил ротный.
Мишка замялся.
- Ну это… Увидел.
- Ну-ну… - недоверчиво хмыкнул ротный. - Я в бинокль не увидел, а он увидел…
Так Мганга стал снайпером.
Наш ротный майор Зарембо мужик толковый. Настоящий "пёс войны". До Чечни он успел отслужить "срочником" в Афгане, потом уже офицером в Карабахе, Таджикистане и Приднестровье. Говорили, что в один из своих отпусков он даже успел добровольцем повоевать в Сербии.
Внешне наш майор может вогнать в страх кого угодно. Крепко сбитый. Бритый наголо, с огненно рыжей бородой он сам похож на боевика. У майора крепкие широкие челюсти и глубокая ямка на подбородке. Неделю назад в подвале разбитого дома солдаты нашли, бог весть откуда взявшуюся здесь, немецкую каску. Конечно, её принесли ротному. Тот с любопытством повертел её в руках, а потом в шутку надел на голову. Мы так и опали. Не выдержал даже взводный Зеленцов.
- Николай, ну ты вылитый фриц. Тебе эсесовцев в кино играть надо. Кальтербрунер, ёптыть…
С того дня майора за глаза так и звали - Кальтербрунером.