- Мотор Родченко представляет безусловный интерес. Уже на деле доказано его преимущество перед бензиновыми двигателями. Мы обязаны помочь Родченко и выделим дополнительные средства для окончательной доводки мотора. Я не буду скрывать от вас свое мнение: нашему заводу не так просто довести мотор Родченко до госиспытаний. Придется поломать голову… не раз еще посовещаться. Но Алексей Кириллович прав, мы найдем нужную поддержку у наших рабочих. С трудностями справимся и основной план вытянем.
Морозов продолжал сиять, словно это его моторы одержали сейчас победу.
Николай Николаевич, довольный результатами совещания, тихонько шепнул Родченко:
- Поздравляю! Смотри, Андрюша! Теперь держись крепко!
Киреев торопился - до отхода поезда оставалось мало времени. Заводская машина повезла его на квартиру.
Дверь открыла Мария Михайловна:
- Я давно жду тебя, Николай.
- Совещание затянулось, жаркие бои были за Андрюшин мотор. Проводишь меня?
- Конечно.
Садясь в машину, Мария Михайловна, волнуясь, спросила:
- Как с мотором Андрея?
- Мы победили. Авиадизель будет доводиться у нас на заводе.
- Я рада за Андрюшу и за тебя тоже. Удачно, что эта победа пришла сегодня, до твоего отъезда в Москву - тебе будет легче бороться за свой самолет.
- Верно! Теперь у меня крепкая почва под ногами. Хотя борьба еще предстоит большая. Ты ведь не откажешься помогать и дальше? Мне очень нужна та статья из последнего немецкого журнала, которую я небе вчера показывал.
- Не огорчайся, Николай, - Мария Михайловна улыбнулась задорно и молодо. - Статья завтра же будет готова, она небольшая и нетрудная.
- Спасибо, родная! - тепло сказал Николай Николаевич.
На вокзале он простился с женой и быстро поднялся на площадку вагона.
Поезд тронулся. Киреев увидел мелькнувший белый платок в руке Марии Михайловны.
Словно отодвинулись годы, дыхание молодости коснулось его. Какое счастье, что он встретил в жизни эту маленькую сероглазую женщину, большую любовь.
Когда перрон с провожающими скрылся, Киреев вошел в купе и сразу же лег на свое место.
Проснулся он уже под вечер. Сквозь открытое окно дул легкий приятный ветерок. Николай Николаевич с удовольствием вдохнул свежий воздух с еле уловимыми запахами леса. В этот момент он наслаждался бездумным покоем, таким редким для него.
Свет в купе не горел, густеющий сумрак окутывал прижавшуюся в уголке дивана фигурку. По слабо различимым контурам можно было догадаться, что это женщина. Остальные пассажиры, очевидно, куда-то вышли.
Сумерки сгустились еще сильнее и перешли в темноту. В коридоре прозвучали возбужденные голоса, мужской смех… и снова все затихло, только колеса продолжали мерно стучать. Изредка паровозный свисток резал воздух.
Пассажирка не шевелилась. Кирееву тоже не хотелось вставать. Так хорошо было лежать и ощущать непрерывное движение вперед без малейшей затраты собственной энергии. Обед он проспал, надо было заставить себя хотя бы поужинать.
- Разрешите зажечь свет, - обратился он к соседке.
Та не ответила.
"Спит крепко", - решил Николай Николаевич и повернул выключатель. Ярко вспыхнуло электричество… Пассажирка вздрогнула, открыла глаза и потерла их кулачками. Она была очень юная и хорошенькая. Густые, белокурые с золотистым отливом локоны, растрепавшиеся во время сна, спускались до плеч, кукольное розовое лицо украшала ямочка на подбородке.
Николай Николаевич извинился.
- Не беспокойтесь, пожалуйста, я не спала, а так немножко задремала, - приветливо улыбнулась девушка. - Давайте познакомимся. Я-то вас знаю, - лукаво добавила она. - Вы летчик Киреев!
- Откуда же вы меня знаете? - удивился Николай Николаевич.
- Встречала на заводских вечерах. Однажды вы сидели рядом со мной, а я все время злилась: праздник май, кругом так нарядно, все веселятся, а вы с папой о делах толкуете и ничегошеньки не замечаете!
Николай Николаевич с недоумением посмотрел на девушку.
- Мой отец - главный юрисконсульт завода, Александр Георгиевич Слободинский, а меня зовут Ляля. Я вместе с вашим Виктором в одном классе училась.
- Вашего отца я хорошо знаю, - пожимая руку новой знакомой, сказал Николай Николаевич. Он с уважением относился к умному, энергичному юрисконсульту.
В купе вошел пожилой комдив, он приветливо поздоровался со своими спутниками и посоветовал Николаю Николаевичу:
- Идите ужинать, вагон-ресторан скоро закроют.
- Спасибо, - поблагодарил Киреев и спросил девушку:
- Вы, вероятно, тоже проголодались?
- Очень! - кокетливо улыбаясь, ответила Ляля. За ужином она щебетала без умолку. Подробно рассказывала о себе и своих будущих планах. В этом году она окончила десятилетку и собиралась поступить в Московский институт иностранных языков, изучать английский язык.
Сейчас Ляля едет к своей тетке в Москву погостить, а с осени будет жить у нее.
- После окончания института, - заявила девушка, - я обязательно буду путешествовать по Кавказу, Крыму, по разным городам Советского Союза. Я так и сказала моему жениху, - он ведущий актер музыкальной комедии. Постоянно жить мы будем только в Москве. В столице театры, вечера, масса развлечений! У нас же в провинции такая скука.
Киреев молча слушал и удивлялся: до чего же она пуста, эта девушка. Ему вспомнилась Тася, ока ровесница Ляли. Но как они непохожи друг на друга.
- Вы знаете Тасю Лукину? - поинтересовался Николай Николаевич.
Ляля недовольно поморщилась и сразу потускневшим голосом сказала:
- Конечно, знаю, я же с ней в одном классе училась.
- Хорошая она, правда?
- Кто? Тася? - презрительно усмехнулась девушка. - Ничего хорошего в ней нет. Одета, как мещанка, волосы всегда зализаны и руки шершавые. - Вы знаете, - добавила она, широко раскрывая свои и без того большие глаза, - Тася даже не умеет танцевать.
- Непоправимый грех! - "сокрушенно" покачал головой Киреев, - танцевать не умеет. Это, действительно, ужасно…
- А вы не смейтесь, - надула губки Ляля, - нетанцующая девушка мало интересна.
Николай Николаевич поспешил расплатиться с официантом. Вернувшись в купе, он извинился перед Лялей и лег отдыхать.
Утро было хмурое. Моросил мелкий дождик, похожий на осенний. На перроне, как всегда, было шумно и людно. Николай Николаевич дружески пожал руку комдиву, простился с Лялей и поспешил в Наркомат.
Там он узнал, что все материалы по самолету "К-1" переданы на консультацию крупному специалисту в этой области профессору Константину Михайловичу Стрельникову. Николай Николаевич взял его домашний адрес и поехал к нему на квартиру.
Профессор встретил Киреева приветливо.
- Ваш самолет - самолет будущего и притом недалекого будущего, - сказал Стрельников, изучая лицо своего гостя. - Расчеты правильны. У меня есть несколько замечаний по отдельным деталям, но это мелочи. И все же с постройкой такой машины придется обождать. Нет у нас пока таких моторов, которые бы подняли в воздух ваш гигант.
- Если нет сегодня - они обязательно будут завтра, - живо откликнулся Киреев. Он все время ждал, когда можно будет рассказать профессору о дизельных моторах Родченко.
Стрельников внимательно слушал, задавал вопросы.
- Это очень интересно, - сказал он, выслушав Николая Николаевича до конца, - на мой взгляд, молодой человек на верной дороге. Но моторов, необходимых для вашего гиганта, пока нет, значит, мы еще не имеем права приступать к его постройке. Советую изменить конструкцию: сократить полетный вес до тридцати - тридцати пяти тонн. Такие машины нам нужны, очень нужны. Моторы для них найдутся - того же конструктора Родченко. Его авиадизели в тысячу восемьсот лошадиных сил выпущены, правда, малой серией, но это не страшно. Конструкторы самолетов не особенно жалуют авиадизели, - говорят, с бензиновыми вернее и спокойнее. Ну, а для вас - они находка. Это будет переходная ступень, и вы накопите опыт.
- Я подумаю над вашим предложением, Константин Михайлович. - Кирееву нелегко было отказаться, да еще надолго, от воздушного гиганта, но он понимал: профессор прав.
Ушел Николай Николаевич почти убежденным: надо примириться с тем, что сначала придется построить самолет в четыре раза легче.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Наташа вышла из аудитории и осторожно закрыла за собой дверь. Длинный, пустынный коридор встретил ее полусумраком и прохладой. Несколько секунд она постояла неподвижно, словно раздумывая, что ей теперь делать? И тут же четкая дробь ее каблуков нарушила тишину.
У выхода девушка столкнулась со спешившими на экзамен подругами.
- Ну как? - в один голос спросили они.
- Константин Семенович сегодня явно не в духе. Я вытащила предпоследний билет. Хорошо его помнила - утром повторяла. А он начал меня по всему курсу гонять. Все же поставил "отлично". Но, по всему видно, не очень охотно. Когда возвращал мне зачетку, даже вздохнул.
- Это он от переполнивших его восторженных чувств, - засмеялась Лена. - Вероятно, ты его сердце пронзила своими блестящими знаниями. Признавайся!
- Брось свои шутки, Лена! - сердито сказала Валентина. - Нам сейчас отвечать. Смотри, плакать бы не пришлось.
- Вы с ответами не торопитесь. Я заметила, он любит, чтобы его вопросы обдумывали, - предупредила Наташа.
Она вышла на улицу и невольно зажмурила глаза от яркого солнечного света.
- Поздравляю вас, Наталья Николаевна! - раздался знакомый голос. Упругой походкой спортсмена подошел Глинский. Белая тенниска выгодно оттеняла покрытое легким загаром лицо. Инженер был необычайно оживлен и выглядел совсем юным.
Более часа он бродил взад и вперед около здания института, и каждый раз, как кто-нибудь выходил из подъезда, поспешно принимал небрежную позу человека, случайно остановившегося закурить. Наташа не знала этих подробностей, и все же появление Глинского тронуло ее. Впрочем, сейчас Наташу все трогало, все ей казались хорошими, добрыми. Она не смогла отказать Сергею Александровичу и согласилась поехать вечером за город на привезенном им из Германии сереньком "Оппеле".
…Автомобиль мчался вдоль крутого берега мимо тополевой рощи. Здесь на месте бывшего имения помещика Губина вырос богатый совхоз.
Не доезжая до новых совхозных строений, Глинский повернул вниз к реке и по недавно построенному деревянному мосту переехал на другую сторону. Теперь узкая дорога шла по пологому берегу, окаймленному зеленеющим камышом. Рядом широко раскинулись нескошенные луга. Над ними низко-низко висело заходящее солнце.
Глинский остановил машину:
- Правда, хорошо здесь?
Девушка с наслаждением вдохнула запахи полевых цветов, свежей травы и молча кивнула головой. Сейчас ей не хотелось говорить, хотя в начале прогулки она оживленно рассказывала Сергею Александровичу о своих институтских делах, о предстоящей поездке на врачебную практику в районный город, о дальнейших перспективах любимой работы. Глинский слушал внимательно, и Наташа чувствовала, что ему далеко не безразличны ее мечты.
Глинский здесь же вскользь упомянул о своей невеселой юности, о том, как трудно ему было получать "отлично", когда работа на заводе отнимала столько времени, что готовиться к экзаменам удавалось только за счет сна. Наташе стало стыдно за свою слишком спокойную, счастливую жизнь.
… Из совхоза донеслось дружное пение. Девичьи голоса плыли в вечернем воздухе. Наташе самой захотелось не то петь, не то плакать.
- Ну, что ж, поедем дальше? - спросил Сергей Александрович, первым стряхивая с себя очарование песни.
- Поедем догонять солнце, - негромко сказала Наташа. - Посмотрите, оно совсем близко!
Неожиданно для самого себя Глинский резко повернулся к ней, обнял и поцеловал в губы.
В первое мгновение Наташа растерялась, потом с силой вырвалась и возмущенно крикнула звенящим голосом:
- Как вы смеете!
Инженер сразу протрезвел. От его прежней самоуверенности не осталось и следа.
- Простите меня, - с искренним отчаянием в голосе сказал он, - я забыл все на свете, я так люблю вас, давно люблю. Если вы согласитесь стать моей женой, я буду самым счастливым в мире человеком.
Наташа молчала.
- Вы даже не хотите отвечать?
Сергей Александрович выглядел таким растерянным, жалким. Наташа заговорила смущенно, подбирая слова:
- Я буду женой только того, кого полюблю… Пока у меня нет такого чувства… ни к кому. Давайте, не будем больше говорить на эту тему, пусть все останется по-старому.
Глинский поклонился:
- Я повинуюсь, Наталья Николаевна!
Солнце скрылось. От реки повеяло мягкой прохладой.
- Пора домой, - сказала Наташа. Глинский послушно повернул машину.
Весь обратный путь до города Сергей Александрович не произнес ни одного слова. Наташа не замечала неловкого молчания, думала о своем.
Какой был чудесный день, и как он испорчен. Никому она не расскажет, даже матери… Что бы подумал отец, если бы знал? Он как будто не очень симпатизирует Глинскому, у них, кажется, деловые разногласия.
Прощаясь, Сергей Александрович осторожно попросил:
- Разрешите, Наталья Николаевна, навестить вас, когда вы будете на практике.
- Пожалуйста, приезжайте, - вежливо ответила Наташа. Она и сама не знала, приятно ли ей будет встретиться там с Глинским.
После ухода Наташи Сергей Александрович еще некоторое время сидел неподвижно, вспоминая каждое движение девушки, малейшие оттенки ее голоса.
- Наташа будет моей женой! - вслух сказал он.
* * *
Старый клен рос у крыльца небольшого свежевыбеленного дома. Его хорошо было видно из окна комнаты, в которой жили три девушки-студентки.
Наташа любила смотреть на клен. Особенно после восхода луны: тогда ей казалось, что это многорукий великан сторожит ее покой.
Сегодня перед рассветом налетела буря. Наташа проснулась и полураздетая прильнула к стеклу. Тревожно наблюдала она, как со скрипом пошатнулся мощный ствол, как мечутся под вспышками молний широкие узорчатые листья.
В бледном освещении наступающего утра Наташа увидела: клен не поврежден, зеленеет по-прежнему свежо и молодо. Сколько времени простояла она у окна? Трудно было определить. Она продрогла и снова улеглась спать.
Разбудила ее Лена. Солнце уже давно взошло. Утро было тихое, радостное, даже не верилось, что всего несколько часов тому назад ураган сбрасывал на землю крыши сараев и пытался вырвать с корнем богатырский клен.
"Хорошо, что такая погода. Часа через два приедет Сергей Александрович, можно будет пойти гулять к озеру", - подумала Наташа.
- Долго ты будешь бездельничать? Вставай, пора завтрак готовить. Валентине на дежурство идти, - тормошила подругу маленькая, подвижная, как ртуть, Лена.
Валентина еще спала, раскинув поверх одеяла полные белые руки. Сегодня ей предстояло дежурить в больнице и по неписанным, но твердо соблюдаемым девушками правилам, она в этот день освобождалась от всех хозяйственных забот.
Лена и присоединившаяся к ней Наташа убрали комнату и принялись чистить овощи.
Валентина встала, накинула халат и подошла к подругам.
- Я помогу вам, у меня еще есть время. Лена энергично отстранила ее:
- Отдыхай! Без тебя обойдемся.
- Счастливая ты, Валентина, - сказала Наташа, когда девушка, окончив завтрак, уложила в маленький чемоданчик чисто выстиранный халат и белую косынку. - По воскресеньям в больнице только один дежурный врач, значит, ты будешь помогать Федору Алексеевичу на операции. А ведь сегодня предстоит такая интересная операция.
- Не огорчайся, - дружелюбно ответила Валентина, - я вчера своими ушами слышала, как Федор Алексеевич говорил Николаю Петровичу: "У Киреевой пальцы хирурга, я хочу посмотреть, как она будет самостоятельно оперировать больного аппендицитом". Николай Петрович что-то мямлил насчет твоей молодости, даже девочкой тебя назвал. А Федор Алексеевич ему решительно заявил: "Ничего, что молодая, - зато она, я в этом убежден, не случайно в медицину пришла, любит свое дело и людей любит. Если Киреева возьмется делать операцию, доверю ей. Откажется или станет колебаться, - настаивать не буду".
- Валентина! Ты шутишь?! - у Наташи даже кончики ушей покраснели от волнения.
Та в ответ пожала плечами:
- Зачем же я буду так глупо шутить.
- А про меня ничего не говорили? - поинтересовалась Лена.
- Что ж про тебя можно было сказать? - рассмеялась Валентина, - разве только то, что ты успела Николаю Петровичу голову вскружить. Так он об этом, по-видимому, предпочитает помалкивать. А Федор Алексеевич делает вид, что ничего не замечает.
- Как тебе не стыдно, Валька, - не на шутку рассердилась Лена.
- Не ссорьтесь, пожалуйста, - попросила Наташа.
- Не беспокойся, не поссоримся, - весело откликнулась Валентина, - не дуйся Лена! Нельзя же быть такой тщеславной. Разве мало было разговоров о твоем точном диагнозе. Но ведь уже больше десяти дней прошло, как ты его поставила. Хватит восхищаться!.. Сначала - ты, теперь - Наташа… Попала я в общество медицинских светил! Ну, довольно болтать, а то я из-за вас на дежурство опоздаю, - и Валентина ушла, энергично хлопнув дверью.
Вот уже около трех недель Наташа Киреева живет в домике около старого клена. Районный город М., куда она приехала вместе со своими однокурсницами на врачебную практику, - небольшой, зато веселый. В городе изобилие зелени. Больница так та и вовсе не видна с улицы, ее закрывают сплошные деревья. Местные жители шутят: "Мы лечимся за зеленой стеной". В больничном саду растут сирень, вишни, яблони, много цветов. Главный врач хирург Федор Алексеевич любит, чтобы вокруг все зеленело, благоухало.
- Прекрасное лекарство для каждого больного - дары природы, - сказал он студенткам в день их приезда.
Беседовал доктор с ними дружелюбно, как с равными. Приветливо встретили девушек и молодой врач-терапевт Николай Петрович, и гинеколог Мария Прокофьевна, уже совсем седая, но очень живая и энергичная женщина. Она по-матерински позаботилась о приезжих. Помогла им найти квартиру и принесла на новоселье самое необходимое для несложного студенческого хозяйства. Главное же, что здесь, в больнице, все, начиная с Федора Алексеевича и кончая санитаркой Василисой, отнеслись к практиканткам, как к серьезным помощникам, - с большим доверием. С первых дней студентки почувствовали себя не только наг блюдателями, но и участниками лечебного процесса. Они уже делают внутривенные вливания, исполняют обязанности ассистентов при операциях, ведут амбулаторный прием. Все это поднимает их в собственных глазах, создает уверенность в будущем.
"…Как хорошо, что мы приехали сюда. В клинике работу ведут профессора и их ассистенты-врачи, а мы главным образом наблюдаем. Изредка нам дают несложные задания. Студенток-практиканток при клинике много, когда-то еще очередь дойдет. А здесь нам доверяют такую работу, о которой мы и не мечтали…" - писала Наташа матери.
Для Наташи здесь вообще открылся новый мир. Впервые она находится одна вдали от родного дома. Немного грустно было расставаться с близкими, и чуть-чуть беспокоила мысль о предстоящей самостоятельной жизни, далекой от привычного семейного уклада.
Перед отъездом она чистосердечно призналась в этом Виктору. Брат поднял ее на смех.