- Нет. Нет, господа. Я имею совсем мало время, - отказывался Эрлих, отстраняя стакан с водкой, протянутый ему Петровым.
- За фюрера великой Германии, за Адольфа Гитлера, - пьяным голосом упрашивал тот.
Лариса Стрепетова встала из-за стола, тоже подошла к Эрлиху и смело предложила ему свой бокал.
- Гут. Харашо. Только совсем немного, - согласился капитан.
Он снял шинель, небрежно бросил ее на кровать, придвинутую к стене, сел за стол.
- Прошу пить за нового начальника полиции господина Стоянова.
Петров вздрогнул. Но, овладев собой, подошел к Стоянову, ободряюще похлопал его по плечу и до дна осушил бокал.
- За нашу службу, Борис. За твое здоровье, - пробормотал он, вновь наполняя вином опустевшие стаканы.
V
В доме Турубаровых собралась молодежь. Они собирались здесь и раньше - на дни рождения Раи, Валентины и Петра, на первомайские праздники. Дом старого рыбака всегда был открыт для друзей сына и дочерей. Однако как не похожа была эта встреча на все прежние! Тогда двери бывали широко раскрыты, в окнах горел свет, слышались громкие и веселые, ничем не обеспокоенные голоса, смех и музыка. Сейчас окна плотно занавешены старыми одеялами, на лицах присутствующих сосредоточенность и тревога, голоса приглушены. И все-таки хорошо быть снова среди своих! Парни и девушки с затаенным нетерпением поглядывали друг на друга - скорее бы! Ведь сегодня в их жизни должно произойти нечто совершенно особенное, что отделит их от всех других людей, живущих в Таганроге, сделает жизнь опасной и полной тайн и, главное, полезной.
На большом квадратном, накрытом старой клеенкой столе, где Петр, Валентина и Раиса столько лет готовили уроки, стояло дымящееся блюдо с картошкой и несколько бутылок домашней наливки, принесенной из погреба Марией Константиновной. На случай, если забредет кто-нибудь чужой, решено было сказать, что празднуют Раин день рождения. Рая и впрямь выглядела сегодня именинницей - надела белую кофточку, коричневые косы баранками заложила за уши, щеки у нее пылали. Она волновалась больше всех, в глазах ее откровеннее, чем у других, сияло детское нетерпение.
Мария Константиновна часто с беспокойством выходила в садик, но вокруг было тихо. Город, казалось, дремал, придавленный сырыми осенними сумерками.
Наконец, взяв Толика за руку, она ушла к соседке.
Все уже сидели за столом. Здесь собрались шестеро ребят и две девушки - всего вместе с Николаем Морозовым девять человек.
Петр для "конспирации" разлил по рюмкам розоватую фруктовую наливку, девушки разложили по тарелкам дымящуюся картошку. Но ни есть, ни пить никому не хотелось. Слишком серьезным был момент.
Николай внимательно оглядывал всех сидящих за столом. Большинству ребят было не больше восемнадцати лет, только Петр Турубаров был старше, а младшим - Олегу Кравченко и Рае - не было еще и шестнадцати. Все они - вчерашние школьники последних классов и комсомольцы. По тем или иным не зависящим от них причинам не успели они эвакуироваться из Таганрога и теперь страстно мечтали бороться с немцами.
Вот сидит Петр Турубаров - его глаза на красивом, хмуроватом, резко очерченном лице серьезны. В этом парне чувствуются сдержанная сила, воля и твердость - он прирожденный вожак, на него можно положиться.
Лева Костиков старается держаться солидно, старше своих лет, говорит басом, хмурит густые, разлетающиеся к вискам брови. Он немножко позер, но это позерство юности, которая хочет скорее стать зрелостью. По характеру Лева ближе всех Николаю Морозову - характер у него пылкий и деятельный, требующий активного вмешательства в жизнь. Лева всегда все хочет делать сам, горяч в спорах, часто вспыхивает, но быстро отходит и очень любит своих товарищей. На вытянутом лице его резко выделяются узкие карие умные глаза. Лева Костиков неоценим для работы в подполье. Николай знает: Лева будет душою подполья.
Рядом сидят Иван Веретеинов и Спиридон Щетинин, оба крупные, с тяжеловатыми плечами, чем-то неуловимо похожие друг на друга, как братья. Они и держатся всегда вместе. У обоих округлые, пышущие здоровьем юношеские лица, у того и другого носы с приметной "южной" горбинкой и над верхней губой одинаковый темный пушок, которого еще не касалась бритва, - настоящие таганрогские парни. Он знает, что они не подведут в нужный момент.
А вот и Женя Шаров - любимец товарищей. Волосы у него цвета соломы, а брови такие белесые, что они почти незаметны, круглое розовое лицо его, как всегда, энергично, на подбородке девичья ямочка. Женька Шаров - балагур, остряк, весельчак - подвижной и быстрый, неутомимый, добродушный и ласковый парень. Женька рвется к самостоятельности, не очень-то любит дисциплину, его нужно сдерживать.
В противоположном углу сидят две девушки - две сестры. Рая - совсем еще девочка, глаза у нее карие и наивные, губы по-детски припухлые, вот она смущенно улыбается Леве Костикову и краснеет, и все ее лицо - и сияющие глаза, и вспыхнувшие щеки, и наивно полуоткрытый рот - говорит о том, что ей нравится Лева, и она не умеет этого скрыть. Эту девушку трудно представить себе подпольщицей - слишком юна она и тиха.
Валентина Турубарова с первого взгляда производит впечатление человека с сильным, волевым характером. Да так оно и есть.
Олег Кравченко - тот мальчишка, на всех он смотрит задумчиво, пристально и строго, в нем видна мальчишеская непримиримость. Характер его пока лишь намечен и должен обостриться и выявиться в предстоящей борьбе.
И вот с этими ребятами предстояло Николаю начать сражение с жестокой и неумолимой, хорошо налаженной немецкой машиной. Хватит ли у них сил и выдержки для этой ежедневной борьбы?
- Друзья! - обращаясь к ним, волнуясь и не скрывая своего волнения, сказал Николай. - Пришел час испытания для нашей юности... Вот уже месяц гитлеровцы хозяйничают в Таганроге. Произвол, насилие, массовые грабежи и убийства совершают фашисты в нашем родном городе. Дворец культуры они превратили в конюшню. В школе имени Чехова разместили гестапо, в детских яслях - разведотдел штаба генерала Коррети, где советские люди подвергаются нечеловеческим пыткам и истязаниям. Ежедневно эшелоны награбленного имущества отправляют фашисты из Таганрога в Германию. Смертельная опасность нависла над нашим городом, над народом, над всей нашей страной. Всегда мы были вместе с нашей Родиной, будем же с нею вместе и в час ее печали. Будем бороться с ее врагами и не побоимся, если придется, отдать в этой борьбе нашу юность и нашу кровь... Согласны?
- Согласны! - хором ответили собравшиеся.
- Тогда мы должны принести клятву, - продолжал Николай. - Клятву, которая свяжет нас в нашей борьбе на жизнь и на смерть.
Николай достал из пиджака измятую ученическую тетрадь.
- Я прочту вам, - сказал он.
В полной тишине зазвучал его приглушенный голос:
- "Я, Николай Морозов, вступая в ряды борцов против немецких захватчиков, клянусь: первое - что буду смел и бесстрашен в выполнении даваемых мне заданий; второе - что буду бдителен и не болтлив; третье - что буду беспрекословно выполнять даваемые мне поручения и приказы. Если я нарушу эту клятву... - Николай пристальным взглядом обвел лица собравшихся. Все взоры были устремлены на него, - то пусть моим уделом будут всеобщее презрение и смерть".
Ребята молчали. Глаза у всех были суровыми.
- Есть замечания и предложения? - спросил Морозов.
- Все правильно. Яснее не скажешь, - твердо проговорил Петр Турубаров.
- А нельзя, чтобы короче было? Без слов - "первое, второе, третье"? - предложил Костиков.
- Как это? - не поняла Рая и взглянула на Костикова.
- А так. Буду смел и бесстрашен, бдителен и не болтлив, буду беспрекословно выполнять все поручения. По-моему, так даже внушительнее звучит.
- Что ж... давайте так. Согласен, - произнес Николай. - Других замечаний нет?
- Чего там придумывать! Все ясно. Правильно написано, - заговорили все сразу.
- Тогда каждый пусть перепишет, - сказал Николай. - Я буду диктовать.
Он вырвал из тетрадки чистые листы, разорвал их на пополам и роздал ребятам.
При тусклом свете жаркой керосиновой лампы ребята выводили слова клятвы. Их неподвижные тени распростерлись по стенам комнаты. Некоторые писали огрызком карандаша, другие ученическими ручками, принесенными Раей и Валентиной. Рая, переписывая клятву, от усердия по-детски закусила губу. Костиков картинно ерошил лохматые волосы. Петр Турубаров хмурился. Женька Шаров довольно улыбался.
- Кому сдавать? - спросил Спиридон Щетинин, написавший первым.
- Сейчас выберем командира, тогда и решим, у кого они будут храниться, - сказал Морозов.
Через несколько минут все клятвы были написаны.
- Теперь пусть каждый торжественно прочтет и распишется, - предложил Костиков.
- Согласен, - сказал Морозов. - Читай, Лева, первым. Костиков встал, приблизил лист к свету керосиновой лампы, и в тишине зазвенел его пылкий, уверенный голос:
- "Я, Лев Костиков, вступая в ряды борцов против немецких захватчиков..."
Прочитав слова клятвы, Лева нагнулся к столу и размашисто и твердо расписался под клятвой.
Только тихий скрип пера прошелестел по бумаге. И вдруг...
Произошло самое неожиданное. Комната вдруг медленно осветилась - над столом, наливаясь золотистым электрическим светом, зажглась лампочка. Ребята удивленно и радостно переглянулись. Уже больше месяца в городе не работала электростанция и тут - на тебе! Яркий свет непривычно резал глаза.
- Вот здорово! - радостно воскликнула Рая. - Это когда он погас, мама все пробовала, думала, выключатель испортился. Наверное, так и оставила включенным.
- Товарищи, хорошо ли занавешены окна, а то немцы на огонек заглянуть могут, - встревожился Морозов.
Петр и Валентина Турубаровы поправили висевшие на окнах одеяла. Рая даже выбежала взглянуть на окна с улицы. Вернувшись, она сообщила, что все в порядке: дом темный, как могила. Волнение улеглось.
Морозов называл фамилии, и все стоя торжественно произносили клятву.
Когда смолк глуховатый голос Валентины Турубаровой, которая принимала клятву последней, Морозов сказал:
- С этой минуты, друзья, мы - дружный боевой отряд, у которого одна общая цель: громить немецких оккупантов, не давать им покоя ни днем, ни ночью... Но нам необходим командир. Поэтому предлагаю избрать руководителя группы.
- Николай Григорьевич, вы наш руководитель, - сказал Костиков.
- Нет, ребята, - ответил Морозов. - Моя задача - общее руководство...
- А как вообще будет строиться организация? Объясни нам, - попросил Петр Турубаров.
Возможность провала заставила Морозова крепко задуматься над структурой подпольной организации. Он мыслил себе эту организацию сильной и крепкой, состоящей из множества малых сплоченных групп. Сначала он хотел объединить все группы воедино, в один отряд, но потом решил, что лучше, чтобы каждая группа существовала отдельно.
Это подсказывал ему здравый смысл, этого требовала конспирация. Не одну ночь провел он, размышляя над этим.
- В дальнейшем мы будем создавать все новые и новые подпольные группы, - сказал он. - Человек в пять-восемь. Но каждый подпольщик будет знать только членов своей группы. Все группы будут связаны с руководством подполья только через своих руководителей... Это на случай провала...
- Правильно, - сказал Петр. - Но провала не будет.
- Николай Григорьевич, а есть сейчас, кроме нас, еще группы? - вздохнув, спросила Рая. - Очень хочется знать, что мы не одни...
- Пока нет, но будут, - сказал Морозов после некоторой паузы.
Он уже не мог говорить о том, что несколько дней назад встретил Георгия Пазона, своего бывшего ученика, раненного в ногу бойца Красной Армии, и дал ему задание тоже собрать надежных ребят.
Закон конспирации входил в силу. Об этой группе пока будет знать только он, Морозов. После встречи с Пазоном Морозов окончательно решил создавать только мелкие, компактные группы. Они были хороши тем, что в случае провала одной оставались другие, которые могли продолжать начатое дело.
- Вернемся к избранию командира, - сказал Николай. - Я рекомендую Петра Турубарова. Он пограничник. В дисциплине толк понимает. Да и оружие знать должен. Как вы считаете?
- Кандидатура подходящая, - улыбнулся Шаров. На его щеках обозначились ямочки.
Петра Турубарова избрали единогласно. Начальником штаба назначили Леву Костикова. Ему поручили хранить клятвы, припрятав их в надежном месте.
- Теперь о практической работе, - начал Морозов. - По мере сил мы должны добывать оружие. Вот у Шарова уже есть браунинг. Это хорошо. Но оружие носить при себе опасно. Можно нарваться на облаву. Его надо хранить в тайниках. И пока ни в коем случае не пускать в ход...
Шаров недоуменно поднял брови, заморгал:
- А я только позавчера кокнул немца...
Ребята молча впились в него глазами, пытаясь понять, шутит он или говорит серьезно.
- Как же ты его, Женя? - испуганно вскрикнула Рая.
- Вечером возле порта с ним встретился. Кругом никого. А он пьяный идет, пошатывается. В небе самолеты гудели. То ли наши, то ли немцы - не разобрал. Я его тихонечко и тюкнул. А сам драпу во все лопатки. Только дома и отдышался...
- Вот этого, товарищи, делать не следует, - сурово проговорил Николай. - Надо все рассчитывать и взвешивать, Объявление читали? Ведь немцы расстреливают заложников. Вот полюбуйтесь. - Николай достал из кармана сложенный лист бумаги, развернул и начал читать: - "Уже несколько наших доблестных спасителей - немецких солдат и офицеров - пало жертвами предательских ударов из-за угла. В ночь с 29 на 30 октября в Таганроге был убит немецкий офицер. За это по распоряжению германского командования расстреляно десять граждан-заложников. Германское командование уполномочило нас заявить, что так будет и впредь. За каждого убитого в городе немца будут расстреливаться заложники".
- Кого это "нас" уполномочило германское командование? - недовольно поморщился Лева Костиков, делая ударение на слове "нас".
- А вот здесь, в конце объявления, написано: "Бургомистр Ходаевский Н. П. С разрешения ортскомендатуры. Тираж три тысячи экземпляров".
- Николай! Так я же только позавчера убил. А этого в октябре кто-то кокнул! - воскликнул Женя.
- Значит, за твоего еще десять жителей расстреляют, гады.
Все растерянно смотрели на Николая.
- А что же делать? - спросил Шаров.
Морозов некоторое время сидел молча. Он понимал, что от ответа на этот вопрос во многом зависит будущее подпольной организации. У молодых парней, горящих ненавистью к врагу, впервые в жизни оказалось в руках настоящее боевое оружие. Им не терпится пустить его в ход, не терпится внести свой реальный, ощутимый вклад в священную борьбу за Родину. Если не направить этот порыв в строгое, разумное русло, каждый начнет действовать на свой страх и риск, и тогда организация перестанет существовать.
- Конечно, в наших условиях может произойти всякое, - сдержанно сказал Николай. - Может случиться так, что нет другого выхода. Надо стрелять. Не раздумывая. Немедленно. Но я хочу, чтобы вы поняли главное: мы члены организации, и, следовательно, действовать каждый из нас должен организованно. И в этом наша главная сила. Конечно, мы собрались для того, чтобы уничтожать врага. И мы будем уничтожать его... Тебе, Женя, предстоят более серьезные дела, чем простое убийство одного вражеского солдата. Будешь действовать по общему плану, и от руки твоей погибнут сотни врагов. Мы дали клятву не щадить своих жизней. И если понадобится, мы ее выполним. Но помните: главная наша задача - не погибать, а побеждать. Среди нас нет ни одного человека с опытом подпольной работы. И трудности у нас будут двойные: мы должны бороться с врагом и одновременно учиться побеждать в этой борьбе... Враг должен нести большие потери, чем мы. И потому предупреждаю: на каждый выстрел по врагу должно быть решение командира и штаба. Понимайте это как приказ.
- Правильно, - коротко сказал Петр.
- А сейчас, на первое время, задачи у нас такие, - продолжал Николай. - Накапливать оружие для грядущих боев. Продумать план боевых операций. Развернуть агитацию среди населения. Поддержать в людях уверенность в скором освобождении, в победе Красной Армии. Хорошо бы раздобыть приемник и слушать сводки Информбюро. А потом от руки переписывать и в городе распространять. Народ должен знать правду о том, что делается на фронте. Немцев-то послушать, так и Красной Армии уже не существует. В Москве, мол, со дня на день фашистский парад ожидается. Гитлер на белом коне в Кремль собирается въехать. Словом, пока на первом плане должны быть агитация и пропаганда. Об этом и думайте.
- А что, если немцы и правда Москву возьмут? - спросил Спиридон Щетинин.
Ребята молчали. Каждый из них с горечью думал о том же. Ведь не верили же они, что в родной Таганрог могут прийти гитлеровцы. А теперь сами оказались в оккупированном городе.
- Пусть даже так, - раздумчиво, с грустью сказал Николай. - Вспомните уроки истории. Наполеон побывал в Москве, но на этом война не кончилась. Победа все равно осталась за русским народом. Так неужели теперь Гитлер возьмет верх над нами? Стукнули немцев под Ростовом, стукнут и под Москвой. Дайте время собраться с силами...
- Я верю в нашу победу, - сказал Костиков. - Поэтому и пришел сюда, поэтому и клятву принял... А без веры и драться незачем - пустое дело... Правильно говорит Николай Григорьевич... Надо агитировать народ, призывать людей на борьбу с фашистами. Хорошо бы пишущую машинку раздобыть.
- А печатать кто будет? - спросил Веретеинов.
- Я научусь, - вмешалась Валентина.
- И я, - присоединилась к ней Рая.
- Подождите вы, научиться несложно, - сказал сестрам Петр Турубаров. - И машинку достать попробуем. А вот с радиоприемником сложнее. Сданы они все. Некоторые еще нашим сдали, а те, у кого оставались, с перепугу немцам отнесли...
- Постой, Петр! Тут у одного паренька на квартире два немецких офицера стоят. Я у них видел приемник. Днем, когда их нет, можно и послушать, - предложил Щетинин.
- А паренька этого ты хорошо знаешь?
- Да вроде бы он ничего. Только ведь я ему не буду говорить, зачем слушаю. Просто попрошу разрешения. Ему-то, небось, тоже интересно.
- Что ж. Пока и это подходит, - согласился Морозов. - Услышишь Москву - запоминай, где теперь фронт...
Со скрипом растворилась дверь. В комнату ворвался холодный ветер.
- Почему же рюмки пустые? - крикнул с порога Кузьма Иванович. - Гляди-ка, мать, до картошки даже не притронулись. Небось, простыла она, - сказал он, подходя к столу. - Эх вы... конспираторы!..
В дверях показалась Мария Константиновна, придерживая за руку маленького Толика.
- Засиделись мы у соседей. Время теперь уже позднее. Через полчаса комендантский час начнется, - предупредила она.
Морозов посмотрел на ручные часы:
- Да, товарищи. Пора расходиться. Время только-только до дому добраться.
Попрощавшись, ребята ушли. Направился к выходу и Николай.
- А вы куда путь держите? - спросил его Кузьма Иванович.
- "Пойду искать по свету, где оскорбленному есть чувству уголок"! - улыбнулся Николай.